Дулъ свѣжій вѣтеръ, и Призракъ быстро несся къ сѣверу, къ стаду котиковъ. Мы встрѣтили стадо у сорокъ четвертой параллели. Море было бурно и его покрывалъ густой туманъ. Иногда мы по нѣскольку дней не видѣли солнца и не могли дѣлать никакихъ наблюденій; затѣмъ вѣтеръ разгонялъ туманъ, поверхность океана снова блестѣла передъ нами, волны вздымались и шумѣли, и мы снова узнавали, гдѣ мы находимся. Хорошая погода держалась дня два, три, и затѣмъ густой туманъ снова обволакивалъ насъ.
Охотиться при такихъ условіяхъ было чрезвычайно опасно; все же лодки каждый день спускались въ воду и тотчасъ же исчезали въ сѣрой мглѣ, и мы ихъ не видѣли до самой ночи, когда онѣ одна за другой вдругъ выползали изъ тумана, какъ морскія привидѣнія. Вэнрайтъ, — тотъ охотникъ, котораго Ларсенъ похитилъ вмѣстѣ съ его лодкой и людьми — воспользовался этой сумрачной погодой и бѣжалъ. Въ одно прекрасное утро, онъ исчезъ въ туманѣ вмѣстѣ со своими людьми, и мы его больше не видали. Впослѣдствіи мы узнали, что они попали на какую-то шхуну, затѣмъ нѣсколько разъ переходили съ одной шхуны на другую, пока, наконецъ, не нашли свою.
Я рѣшился послѣдовать ихъ примѣру, но все не было случая. Боцману не приходилось отправляться со шлюпками и, несмотря на всѣ мои хитрые подходы, Волкъ Ларсенъ ни разу мнѣ этого не позволилъ. Такъ мнѣ и не удалось бѣжать и увезти съ собою миссъ Брюстеръ. Между тѣмъ я съ ужасомъ думалъ о нашемъ положеніи и о будущемъ, старался отогнать мысли о немъ, но онѣ упорно возвращались гнетущія, какъ кошмаръ.
Въ свое время я прочелъ не мало романовъ изъ морской жизни, въ которыхъ описывалась женщина, окруженная исключительно мужчинами. Однако я никогда не представлялъ себѣ достаточно ярко всю трудность ея положенія при подобныхъ обстоятельствахъ. А теперь я видѣлъ это воочію. Если она не терялась, если мужественно глядѣла впередъ, то только потому, что это была такая необыкновенная женщина, какъ Модъ Брюстеръ. Трудно было себѣ представить человѣка въ болѣе неподходящей обстановкѣ. Она была вся такая хрупкая, воздушная, такая свѣтлая и граціозная; мнѣ казалось, что она даже не ходить, какъ прочіе люди, а словно плыветъ въ воздухѣ, и, когда она приближалась ко мнѣ, мнѣ казалось, что ко мнѣ на безшумныхъ крыльяхъ подлетала птичка.
Она походила на изящную бездѣлушку изъ дрезденскаго фарфора, которая при малѣйшей неосторожности можетъ разбиться. Я никогда раньше не видѣлъ такого полного соотвѣтствія между тѣломъ и духомъ. Критики говорили, что ея стихи возвышенны и духовны; таково же было и ея тѣло; оно казалось частью ея души, казалось связаннымъ съ земною жизнью самыми хрупкими узами.
Она представляла собою яркій контрасгь съ Волкомъ Ларсеномъ. Однажды утромъ я увидѣлъ ихъ гуляющими по палубѣ, и мнѣ пришла въ голову мысль, что они стоятъ на противоположныхъ концахъ человѣческой эволюціи, при чемъ онъ представлялъ собою кульминаціонный пунктъ дикости и звѣрства, а она — лучшее произведеніе утонченной культуры. Правда Волкъ Ларсенъ обладалъ необыкновенно сильнымъ интеллектомъ; но онъ служилъ ему исключительно для оправданія его звѣрскихъ инстинктовъ и поэтому дѣлалъ его еще болѣе страшнымъ звѣремъ. У него была великолѣпная мускулатура, онъ шагалъ съ увѣренностью сильнаго человѣка, тѣмъ не менѣе его походка не была тяжела. Въ томъ, какъ онъ поднималъ и опускалъ ногу, чувствовалась дикость и примитивность. Онъ ступалъ мягкой, какъ у кошки, и въ то же время сильной, увѣрениой походкой. Я бы сравнилъ его съ большимъ тигромъ, животнымъ храбрымъ и хищнымъ. Острый, сверкающій взглядъ, который по временамъ виднѣлся въ его глазахъ, вполнѣ походилъ на подобный же взглядъ запертыхъ въ клѣткѣ леопардовъ и другихъ хищныхъ звѣрей.
Но сегодня я замѣтилъ, когда они ходили по палубѣ, что она какъ-будто водила его за собой. Они подошли къ тому мѣсту, гдѣ я стоялъ у входа на шканцы, и, хотя она внѣшнимъ видомъ не выдала себя, тѣмъ не менѣе я чувствовалъ, что она очень взволнована. Она сказала нѣсколько невначительныхъ словъ, глядя на меня и довольно спокойно улыбнулась; но я видѣлъ, что ея глаза невольно останавливались на немъ съ выраженіемъ затаеннаго ужаса.
Въ его глазахъ я увидѣлъ причину ея смущенія. Обыкновенно сѣрые, холодные и жестокіе, теперь они были золотистаго оттѣнка и въ нихъ свѣтилась теплота и мягкость. Они точно испускали сіяніе. Но въ то же время они такъ ясно молили, молили и приказывали, такъ ясно въ нихъ чувствовалось волненіе крови, что ни одна женщина, а тѣмъ болѣе Модъ Брюстеръ, не могла бы не понять.
Ея ужасъ передался мнѣ, и въ этотъ ужасный моментъ, — самый ужасный, какой только можетъ испытать мужчина — я понялъ какими-то неисповѣдимыми путями, что она дорога мнѣ. Сознаніе, что я люблю ее, наполнило меня еще большимъ ужасомъ. Сердце мое сжалось, и кровь застыла въ жилахъ, но въ то же время что-то заставило меня, помимо моей воли, отвѣтить взглядомъ на взглядъ Ларсена. Онъ тотчасъ же пришелъ въ себя. Золотыя искорки мигомъ потухли въ его глазахъ. Они стали снова сѣрыми и холодными и онъ слегка поклонился и ушелъ.
— Я боюсь… — прошептала она, дрожа всѣмъ тѣломъ. — Я такъ боюсь!
Я тоже былъ испуганъ и ошеломленъ своимъ двойнымъ открытіемъ, но я постарался отвѣтить какъ можно спокойнѣе.
— Все обойдется, миссъ Брюстеръ. Повѣрьте мнѣ, что все уладится.
Она ответила мнѣ благодарной улыбкой и стала спускаться въ каюту.
Я долгое время стоялъ на томъ мѣстѣ, гдѣ она оставила меня. Я чувствовалъ настойчивую потребность разобраться въ себѣ и сообразить все значеніе неожиданно произошедшей во мнѣ перемѣны. Ко мнѣ пришла, наконецъ, любовь; пришла тогда, когда я меньше всего ее ждалъ и при самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Моя философія, конечно, всегда признавала неизбѣжность любовнаго призыва, и это должно было случиться рано или поздно; но благодаря тому, что я все свое время посвящалъ только книгамъ, любовь застала меня врасплохъ и неподготовленнымъ къ ней. Модъ Брюстеръ! Я вспомнилъ ея первый томикъ, лежавшій на моемъ письменномъ столѣ и затѣмъ цѣлый рядъ маленькихъ томиковъ на полкѣ въ моей библіотекѣ. Какъ я радостно привѣтствовалъ появленіе каждаго изъ нихъ! но теперь ихъ мѣсто было въ моемъ сердцѣ.
Въ моемъ сердцѣ? Мнѣ это вдругъ показалось невѣроятнымъ. Я постарался взглянуть на самого себя со стороны. Возможно ли, чтобы Гёмфри Ванъ-Вейденъ, «холодная рыба», «безчувственное чудовище» и «аналитическій демонъ», какъ меня называлъ Фурусэтъ, возможно ли, чтобы онъ былъ влюблеыъ? И затѣмъ, безъ всякой послѣдовательности мысли, я вдругъ почему-то вспомнилъ маленькую біографическую замѣтку о ней и сказалъ себѣ: «она родилась въ Кембриджѣ и ей двадцать семь лѣтъ». Но свободна ли она? Мое сердце вдругъ сжалось отъ совершенно новаго для меня чувства — ревности и у меня ужъ больше не было никакихъ сомнѣній: да, я дѣйствитепьно влюбленъ. И женщина, которую я люблю — Модъ Брюстеръ!
Затѣмъ на меня снова напало сомнѣніе. Не потому, что я боялся любви, или не хотѣяъ ея. Наоборотъ, я быль большимъ идеалистомъ, и по моей философіи любовь была цѣлью и вершиной существованія, самой высшей радостью и счастьемъ въ жизни чеповѣка, и ее слѣдовало привѣтствовать и открывать для нея свое сердце. Но теперь, когда она пришла, я не могъ повѣрить. Неужели и мнѣ дано такое счастье? Это было слишкомъ, слишкомъ хорошо, чтобы быть правдой. Я давно рѣшилъ, что это величайшее счастье не для меня, и поэтому, хотя я быль всегда окруженъ женщинами, я привыкъ смотрѣть на нихъ только съ эстетической точки зрѣнія. Временами я смотрѣлъ на себя, какъ на человѣка, который находится внѣ сферы любви, какъ на монаха, недоступнаго для страстей, которыя я такъ хорошо видѣлъ и понималъ въ другихъ. И теперь страсть пришла и ко мнѣ, пришла тогда, когда я не мечталъ о ней и не звалъ ее. Въ состояніи, близкомъ къ экстазу, я оставилъ свой постъ у входа на шканцы и пошелъ по палубѣ, бормоча прекрасные стихи Браунинга, ослѣпленный, ничего не замѣчая вокругъ себя. Рѣзкій голосъ Волка Ларсена вывелъ меня изъ задумчивости.
— Какого чорта вы тутъ дѣлаете? — спросилъ онъ.
Я пришелъ прямо на носъ, гдѣ матросы красили что-то и чуть-чуть не перевернулъ ведро съ краской.
— Что вы, спятили что ли, или васъ хватилъ солнечный ударъ? — рѣзко спросилъ онъ.
— Нѣтъ, просто разстройство желудка, — отвѣтилъ я и продолжалъ свою прогулку, какъ будто ни въ чемъ не бывало.