[78-79]Молодой король.
Въ ночь передъ коронаціей молодой король находился одинъ въ своей комнатѣ. Всѣ придворные давно уже простились съ нимъ и отправились въ Главную залу для выслушиванія наставленій отъ распорядителя дворца.
Юный шестнадцатилѣтній король не жалѣлъ объ уходѣ придворныхъ; наоборотъ, ихъ присутствіемъ онъ тяготился. Облегченно вздохнувъ, король кинулся теперь на свое роскошное мягкое ложе и, уставившись въ одну точку, сталъ думать. О чемъ думалъ король—неизвѣстно; но по всей вѣроятности мысли его сосредоточивались на томъ переворотѣ, который такъ неожиданно произошелъ въ его жизни. А переворотъ былъ крупный, изъ ряда вонъ выходящій. Въ самомъ дѣлѣ, король не могъ дать себѣ яснаго отчета въ томъ, какъ это онъ—еще на-дняхъ обитатель лѣсной чащи—сталъ теперь королемъ. Правда, ему говорили, что онъ вовсе не сынъ бѣднаго пастуха, котораго онъ считалъ отцомъ, а единственный сынъ принцессы, дочери стараго короля. Когда онъ пытался разспрашивать придворныхъ о своей матери-принцессѣ, они смущенно говорили, что она скончалась. Больше придворные ничего не сообщали, а молодой король не настаивалъ. Но если бы онъ вздумалъ разспросить поподробнѣе о своемъ прошломъ, то узналъ бы много интереснаго. Такъ, онъ узналъ бы, что его мать, дочь стараго короля, тайно вышла замужъ за человѣка, низшаго ея по происхожденію. Молодой король узналъ бы, что отъ этого брака онъ и родился, что его отецъ былъ, по словамъ однихъ, иностранецъ, очаровавшій принцессу чудной игрой на лютнѣ, а по словамъ другихъ—художникъ, работавшій въ соборѣ. Молодому королю сообщили бы далѣе, что его черезъ недѣлю послѣ рожденія тайно, во время сна, похитили у матери и отдали на воспитаніе бѣдному крестьянину-пастуху, жившему одиноко въ лѣсу. Придворный врачъ, если его поразспросить, могъ бы тихонько разсказать и о странной смерти принцессы, которая умерла вскорѣ послѣ рожденія ребенка отъ примѣшаннаго къ бокалу вина яда. На ушко врачъ сообщилъ бы, что тѣло принцессы было брошено на загородномъ кладбищѣ въ могилу, гдѣ лежалъ еще неостывшій трупъ молодого красавца-иностранца.
Но молодой король не доискивался до тайны своего рожденія, теперь онъ думалъ о томъ, какъ его нашли охотники, когда онъ шелъ за стадомъ и игралъ на свирѣли. Ему вспомнилось, какъ его, босого, привели къ старому умирающему королю, который въ присутствіи совѣта объявилъ его своимъ наслѣдникомъ. Вотъ о чемъ думалъ король.
Между тѣмъ придворные, выслушавъ наставленія распорядителя дворца, шли чинно въ свои покои. Двое изъ нихъ—одинъ постарше, а другой молодой—о чемъ-то оживленно говорили.
— О, ты еще новичокъ и не знаешь молодого короля,—говорилъ старый придворный молодому.—Съ самаго перваго момента своего появленія здѣсь молодой король, тогда еще принцъ, почувствовалъ
[80-81]необыкновенное влеченіе къ красотѣ. Онъ издавалъ крики восторга при видѣ красивыхъ одеждъ и драгоцѣнностей… А если бы ты видѣлъ, съ какою радостью онъ сбросилъ съ себя грубую рубашку и жесткій овечій плащъ!.. Правда, придворный церемоніалъ (порядокъ) заставилъ его скучать и даже тосковать о свободной жизни въ лѣсу; но стоило лишь принцу вырваться изъ засѣданій совѣта, какъ онъ сбѣга̀лъ внизъ и принимался путешествовать изъ одной комнаты въ другую. И съ какимъ восхищеніемъ онъ бродилъ по комнатамъ одинъ, безъ постороннихъ. Однажды къ нему явился губернаторъ съ привѣтствіемъ отъ имени жителей своей провинціи. Посланный придворными въ малую залу, губернаторъ засталъ принца колѣнопреклоненнымъ предъ большой картиной съ изображеніемъ трехъ греческихъ богинь. А въ другой разъ молодого короля нашли, послѣ немалыхъ поисковъ, въ маленькой башнѣ. Съ какимъ благоговѣніемъ стоялъ онъ здѣсь и созерцалъ мраморную статую прекраснаго юноши—греческаго бога Адониса!.. Часто онъ приникалъ своими губами къ холодному мрамору чудныхъ изваяній и статуй. А разъ король провелъ почти всю ночь въ саду, восхищаясь игрой лунныхъ лучей на серебристыхъ тополяхъ и на посеребренныхъ статуяхъ. Всѣ рѣдкія цѣнности влекли къ себѣ короля, и онъ хотѣлъ обладать ими. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ король призвалъ купцовъ и далъ имъ наказъ отправиться въ далекія страны. И вотъ поѣхали купцы: одинъ—на сѣверъ за душистой амброй, другой—въ Египетъ за зеленой бирюзой и краснымъ рѣдкимъ рубиномъ, который находится въ руслахъ небольшихъ рѣчекъ, третій—въ Персію за шелковыми товарами и шалями, четвертый—въ Индію за морскими жемчужинами, слоновой костью и за голубой эмалью. Купцамъ строго-настрого приказано было во́-время вернуться ко дню коронаціи и привезти все въ точности…
— Ну, что же, все привезено?
— О, да, все… и все уже готово: мантія, вытканная изъ золота, скипетръ, обвитый кольцами жемчуга, и корона, убранная ярко-красными рубинами. Коронація будетъ пышная, небывалая… Однако поздно… Пойдемъ спать…
Придворные простились и отправились на покой.
Королю же не спалось. Мысли его отъ воспоминаній прошлаго перешли къ предстоящему завтра торжеству. Король сталъ думать объ уборахъ и о своемъ одѣяніи. Черезъ нѣсколько минутъ онъ всталъ и подошелъ къ открытому окну. За окномъ показались неясныя очертанія собора, гордо поднявшаго шапку своего купола надъ темной массой домовъ. По набережной рѣки мѣрно ходили часовые. Изъ сада неслись переливы соловья. А сочный ароматъ цвѣтовъ, въ особенности жасмина, такъ и врывался въ комнату. Очарованіе прекрасной таинственной ночи сразу охватило короля… Онъ откинулъ со лба прядь темныхъ кудрей, быстро взялъ лютню и заигралъ, плавно перебирая струны. Вскорѣ однако онъ почувствовалъ какое-то томленіе. Руки его опустились и ему захотѣлось спать. Башенные часы пробили полночь. Король позвонилъ; пришли пажи. Они, какъ требовали того придворныя правила, съ разными церемоніями раздѣли короля, умыли его руки розовой водой, усыпали изголовье цвѣтами и, низко поклонившись, вышли. Не успѣли они уйти, какъ король уже уснулъ.
И приснилось ему вотъ что. Онъ, король, находится будто бы въ низкой темноватой комнатѣ. Кругомъ стучатъ и визжатъ станки рабочихъ-ткачей. Слабый свѣтъ еле освѣщаетъ блѣдныя лица ткачей. Болѣзненныя, истомленныя дѣти сидятъ на корточкахъ близъ взрослыхъ и помогаютъ имъ. Видно, что дѣти голодны. Ихъ
[82-83]руки дрожатъ и едва повинуются имъ. За столомъ сидятъ угрюмыя, суровыя женщины и шьютъ. Въ комнатѣ стоитъ тяжелый воздухъ и отвратительный запахъ. Стѣны сырыя. Рабочіе угрюмо молчатъ. Король, подойдя къ одному изъ рабочихъ, сталъ наблюдать за его работой. Ткачу это не понравилось и онъ сердито спросилъ:
— Чего тебѣ надо? Зачѣмъ ты на меня глядишь? Ужъ не приставленъ ли ты нашимъ хозяиномъ шпіонить?
— А кто твой хозяинъ?—спросилъ юный король.
— Да такой же человѣкъ, какъ и я,—отвѣчалъ рабочій,—только та и разница между нами, что хозяинъ носитъ дорогія одежды, а я вотъ въ лохмотьяхъ, онъ тученъ отъ пресыщенія, а я едва не умираю отъ голода.
— Развѣ ты рабъ этого человѣка?—спросилъ съ удивленіемъ король.—Вѣдь страна свободна?
— Да, но мы должны работать, чтобы жить и не умереть съ голоду, но, работая на богатыхъ, мы получаемъ отъ нихъ такую жалкую плату, что отъ непосильныхъ трудовъ и недоѣданія умираемъ.
— Неужели и всѣ рабочіе такъ?
— Да, всѣ: какъ молодые, такъ и старые, какъ мужчины, такъ женщины и дѣти. Никто о насъ не заботится. По нашимъ жилищамъ ходитъ Бѣдность и всюду слѣдитъ за нами своими голодными глазами, а вслѣдъ за нею спѣшитъ къ намъ Преступленіе. И всюду стерегутъ насъ Нищета и Униженіе… Но для чего тебѣ все это нужно? Очевидно, ты не нашъ, потому что у тебя такое жизнерадостное лицо…
Ткачъ отвернулся и приготовился пустить свой челнокъ на станокъ. Приглядѣвшись ближе, юный король замѣтилъ, что на челнокъ были намотаны золотыя нити. Короля объялъ ужасъ… Предчувствуя недоброе, онъ глухо спросилъ:
— Что это за ткань, которую ты дѣлаешь?
— Къ чему тебѣ это знать? Но, впрочемъ, удовлетворю твое любопытство: это одѣяніе для коронаціи нашего короля…
— Какъ?..—громко вскрикнулъ молодой король и… проснулся.
Поднявшись на своей постели, онъ взглянулъ въ открытое окно. Медово-желтая луна какъ будто улыбнулась ему… На улицѣ попрежнему была тишина. Король успокоился и опять заснулъ. Но только что онъ заснулъ, какъ вновь увидѣлъ сонъ. Ему снилось, что онъ находится на палубѣ (верхняя часть) галеры (большое морское судно, куда ссылаются преступники). Человѣкъ сто рабовъ гребли, а король сидѣлъ на коврѣ рядомъ съ хозяиномъ галеры. Хозяинъ былъ черенъ какъ воронъ. На немъ была красная шелковая чалма (головной уборъ). На его ушахъ висѣли большія серебряныя кольца. На рабахъ же болтались рваные передники; остальной одежды на нихъ не было. Каждый рабъ былъ прикованъ желѣзной цѣпью къ другому рабу. Горячіе лучи солнца жгли спины рабовъ, но они неустанно гребли. Если же какой-нибудь рабъ на нѣсколько секундъ пріостанавливался для отдыха, надзиратели-негры хлестали его ременными бичами. Вскорѣ галера достигла берега и вошла въ маленькій глубокій заливъ, трое гребцовъ стали измѣрять глубину. Вдругъ къ берегу подъѣхали верхомъ на ослахъ три араба. Крикнувъ что-то угрожающее гребцамъ, они стали метать въ галеру короткія копья. Хозяинъ судна поспѣшно схватилъ тугой лукъ и пустилъ въ арабовъ стрѣлу. Стрѣла вонзилась одному арабу въ горло. Онъ покачнулся и упалъ. Остальные арабы ускакали, тогда гребцы кинули якорь, а негры принесли длинную веревочную лѣстницу съ тяжелыми гирями. Хозяинъ ловко перекинулъ ее черезъ край въ воду, а концы ея привязалъ къ желѣзнымъ скобамъ. Послѣ этого
[84-85]приготовленія хозяинъ сказалъ что-то неграмъ; тѣ схватили одного изъ молодыхъ рабовъ, сняли съ него оковы, залѣпили ему уши и ноздри мягкимъ воскомъ и привязали къ его поясницѣ тяжелый камень. Хозяинъ приказалъ рабу доставать изъ воды самыя лучшія жемчужины. Рабъ еле-еле спустился по лѣстницѣ въ воду и нырнулъ. На мѣстѣ его погруженія образовался небольшой кругъ и поднялось нѣсколько пузырьковъ. Въ тихой, прозрачной водѣ показались прожорливыя акулы. На носъ судна сѣлъ укротитель акулъ и сталъ громко бить въ барабанъ. Прошло немного болѣе минуты. Рабъ вынырнулъ изъ воды и, неровно, тяжело дыша, схватился за лѣстницу. Въ правой рукѣ онъ имѣлъ жемчужину. Негры не дали ему отдохнуть, выхватили жемчужину и столкнули его обратно въ пучину. Рабы заснули надъ веслами… А рабъ-водолазъ все снова нырялъ и всякій разъ выныривалъ съ прекрасной жемчужиной въ рукѣ. Хозяинъ бралъ жемчужины, взвѣшивалъ ихъ на небольшихъ вѣсахъ изъ слоновой кости и опускалъ въ кожаный зеленый мѣшочекъ. Но вотъ водолазъ нырнулъ въ послѣдній разъ и принесъ жемчужину прекраснѣе всѣхъ остальныхъ. Формой она походила на полную луну, а цвѣтомъ—на ясную утреннюю звѣзду. Передавши эту жемчужину неграмъ, рабъ вытянулъ вверхъ руки и его вытащили на палубу. Лицо раба страшно поблѣднѣло; онъ не могъ держаться на ногахъ и упалъ. Изъ его ноздрей полилась кровь. Дрогнувъ нѣсколько разъ, онъ затихъ навѣки… Негры переглянулись и тотчасъ же выбросили его тѣло въ море на съѣденіе акуламъ. Хозяинъ не смутился, онъ только какъ-то странно усмѣхнулся и тотчасъ же взялъ принесенную изъ воды послѣднюю жемчужину. При видѣ ея онъ пріятно осклабился и, проговоривъ; „она будетъ украшеніемъ скипетра короля“, приказалъ неграмъ сниматься съ якоря.
Юный король, все время находившійся въ какомъ-то оцѣпенѣніи, отъ послѣднихъ словъ хозяина судна пришелъ въ себя, громко вскрикнулъ и… проснулся.
Въ открытое окно было видно, какъ разсвѣтъ боролся съ мракомъ ночи и тушилъ горѣвшія звѣзды. Вскорѣ очи короля смежились опять, онъ заснулъ и вотъ что увидѣлъ въ третьемъ снѣ.
Ему приснилось, что онъ идетъ дремучимъ
[86-87]тропическимъ лѣсомъ. На деревьяхъ висѣли роскошные плоды и росли красивые ядовитые цвѣты. Вверху, громко болтая, перепархивали съ дерева на дерево разноцвѣтные попугаи, а внизу ползали съ шипѣніемъ ехидны. На полянахъ въ горячей тинѣ нѣжились черепахи. На крупныхъ деревьяхъ сидѣли павлины и лазили обезьяны. Долго шелъ лѣсомъ король, наконецъ достигъ опушки лѣса. Здѣсь ему представилась слѣдующая картина.
Множество людей работало въ руслѣ отведенной въ сторону рѣки. Рабочіе рыли русло и спускались въ глубокіе колодцы. Одни изъ нихъ кололи береговыя скалы, а другіе копались въ пескѣ. Береговая зелень была смѣшана съ грязью, деревья вырыты съ корнями, а цвѣты затоптаны. Всѣ до одного рабочіе были заняты, каждый изъ нихъ суетился и спѣшилъ. Король взглянулъ подъ гору.
Оттуда, изъ мрака разсѣлины, за рабочими приглядывали Смерть и Алчность[1].
И говоритъ Смерть Алчности:
— Я не могу оставаться безъ дѣла, мнѣ надо что-нибудь похитить; отдай мнѣ третью часть рабочихъ, и я уйду.
Алчность отвѣтила:
— Ни за что. Они—мои слуги.
— А что ты держишь въ рукѣ?—вдругъ спросила Смерть.
— Три хлѣбныхъ зерна. Но зачѣмъ тебѣ это?
— Да мнѣ скучно. Дай мнѣ хоть одно зерно,—вскричала Смерть,—и я уйду отсюда!
— Ты ничего не получишь,—отвѣтила Алчность, поспѣшно пряча руку въ складки своего покрывала.
Смерть усмѣхнулась и, доставъ черную чашу, наполнила ее болотной водой. Изъ чаши поднялась испареніемъ болотная лихорадка (болѣзнь). Она окутала холоднымъ сырымъ туманомъ толпу рабочихъ, и трети послѣднихъ не стало: они были мертвы.
Алчность, лишившись трети своихъ людей, зарыдала, говоря Смерти:
— Уходи отсюда! Развѣ мало тебѣ добычи на бѣломъ свѣтѣ? Въ Азіи теперь война, и враждующіе короли призываютъ тебя… Уходи же и не возвращайся!
— Я не уйду до тѣхъ поръ,—отвѣчала Смерть,—пока ты не дашь мнѣ хоть одного хлѣбнаго зерна.
Алчность злобно посмотрѣла на Смерть и, еще крѣпче зажавъ руку, со скрежетомъ сказала:
— Ничего, ничего я тебѣ не дамъ…
Смерть опять усмѣхнулась, махнула рукой, и изъ лѣсной чащи, гдѣ росла ядовитая цикута (растеніе), вылетѣла пламенемъ лихорадка и прошла сквозь толпу людей. Отъ ея прикосновенія не стало еще трети людей.
Алчность посыпала пепломъ голову и, бія себя въ грудь, кричала:
— Вѣдь это жестоко, жестоко! Въ Туркестанѣ, въ Индіи и въ Египтѣ царитъ голодъ. Ты тамъ нужна. Иди туда и не трогай моихъ людей!..
— До тѣхъ поръ не уйду, пока ты не дашь мнѣ одного хлѣбнаго зернышка,—рѣшительно проговорила Смерть.
— Ничего не получишь,—отвѣтила Алчность и отвернулась отъ Смерти.
Смерть презрительно улыбнулась и свистнула сквозь пальцы. Поднялся вихрь, и въ воздухѣ появилась гигантская черная женщина. На ея челѣ была красная надпись: „Чума“. Она простерла свои крылья надъ долиной, гдѣ работали люди, и застыла въ ожиданіи. Вскорѣ на мѣстѣ работъ не осталось ни одного
[88-89]человѣка: всѣ перемерли. Алчность огласила долину громкими воплями и полетѣла за лѣсъ.
Смерть, погрозивши ей вслѣдъ, свистнула и въ кровавомъ вихрѣ мгновенно умчалась.
Молодой король заплакалъ и закрылъ лицо руками.
— Не плачь: такъ всегда бываетъ,—сказалъ ему кто-то сзади.
Король обернулся и увидалъ человѣка въ длинной, широкой одеждѣ.
— Кто эти мертвецы-рабочіе и чего они искали?—спросилъ король.
— Они наняты купцомъ и искали рубиновъ для короны молодого короля,—отвѣчалъ человѣкъ.
— Для какого короля?—спросилъ блѣдный король.
— А вотъ взгляни въ это зеркало—и узнаешь его,—сказалъ человѣкъ и, доставъ небольшое серебряное зеркало, поднесъ его къ лицу короля.
Король, взглянувъ въ зеркальце, увидалъ себя. Онъ вскрикнулъ и… проснулся.
Въ открытое окно рвались яркіе лучи солнечнаго свѣта. Въ саду распѣвали птицы…
Король позвонилъ. Вошли пажи, а за ними распорядитель дворца и высшіе сановники. Пажи принесли мантію, сотканную изъ золота, скипетръ, обвитый жемчугомъ, и корону, украшенную кровавыми рубинами.
Юный король съ восхищеніемъ посмотрѣлъ на свои прекрасные уборы, но, вспомнивъ сны, встрепенулся и сказалъ:
— Я не надѣну эти уборы; уберите ихъ!
Придворные подумали, что онъ шутитъ, и засмѣялись.
Но король строго сказалъ:
— Я говорю: спрячьте эти вещи; я не надѣну ихъ, хотя сегодня и день моего коронованія.
Король всталъ и, указывая на уборы, скорбно продолжалъ:
[90-91]
— О, если бы вы знали, какъ добыты эти вещи! Вотъ эта мантія выткана руками скорби и страданія, а въ сердцѣ этихъ драгоцѣнныхъ камней—рубина и жемчуга—таится смерть…
И король тотчасъ же разсказалъ придворнымъ видѣнные имъ три сна.
Выслушавъ разсказъ короля, придворные переглянулись и тихо проговорили:
— Ясное дѣло, онъ помѣшался, потому что сонъ—не дѣйствительность. Кто же вѣритъ снамъ? А потомъ—намъ нѣтъ никакого дѣла до жизни работающихъ на насъ. Мы платимъ имъ—и они работаютъ. Если поступать такъ, какъ разсуждаетъ король, то, прежде чѣмъ съѣсть хлѣбъ, надо повидать пахаря и поговорить съ нимъ…
А распорядитель выступилъ впередъ и сказалъ:
— Король, всѣ мы умоляемъ тебя не думать о снахъ и надѣть уборы. Если же ты не надѣнешь эти царскія одежды, то народъ и не узнаетъ тебя.
— Не можетъ быть, чтобы народъ не призналъ меня королемъ безъ царскихъ одеждъ!—воскликнулъ король.
— Да, да, народъ не узна́етъ тебя!—хоромъ вскричали придворные.
— Какъ?—возражалъ король.—Развѣ у меня не царственный видъ? А впрочемъ, можетъ быть, вы и правы. Однако я не надѣну мантіи и короны. Какимъ я сюда пришелъ когда-то, такимъ и выйду отсюда…
Послѣ этого король велѣлъ всѣмъ уйти, оставивъ одного любимаго пажа. Выкупавшись съ его помощью въ ваннѣ, король досталъ изъ расписного сундучка свои прежнія одежды: рубашку грубой ткани и жесткій овечій плащъ. Все это онъ надѣлъ на себя и взялъ въ руки простой посохъ пастуха.
Пажъ хотя и удивился, но съ улыбкой сказалъ:
— Государь, ты при скипетрѣ и въ мантіи, не хватаетъ лишь короны…
Король вышелъ на балконъ, сорвалъ вѣтку дикаго шиповника и, сдѣлавъ изъ нея вѣнокъ, надѣлъ его на голову.
— Это будетъ моей короной,—сказалъ онъ.
Нарядившись такъ, король вышелъ въ Большую залу. Тамъ его ждали собравшіеся придворные. Когда показался король, они стали смѣяться. Одни закричали:—Государь, вѣдь народъ ждетъ не нищаго, а короля.—А другіе негодовали, говоря:—Такой повелитель недостоинъ насъ: онъ позоритъ государство.
Король молча прошелъ среди нихъ, спустился внизъ, сѣлъ на коня и медленно направился къ собору. Пажъ шелъ рядомъ.
Народъ не узналъ короля и насмѣшливо кричалъ:
— Смотрите, вотъ ѣдетъ шутъ нашего короля!
Король остановился и сказалъ:—Не правда… я самъ король. Выслушайте меня.
И онъ во всеуслышаніе разсказалъ видѣнные имъ сны. Когда король замолкъ, изъ толпы выступилъ человѣкъ и съ сожалѣніемъ произнесъ:
— Эхъ, государь, тебѣ не измѣнить порядка въ мірѣ… Подумай только о томъ, что ваша пышность и роскошь кормятъ насъ, бѣдняковъ. Не спорю, работать у жестокаго хозяина тяжело, но совсѣмъ не имѣть работы еще хуже. Вѣдь птицы насъ кормить не будутъ. И ты не властенъ приказать продавцу и покупателю: „Продавай по такой-то цѣнѣ!“, или: „Покупай на столько-то!“. Наши страданія далеки отъ тебя, а потому поѣзжай обратно и надѣнь свои уборы.
— Да вѣдь богатые и бѣдные—люди; и развѣ они не братья?—возразилъ король.
— Да,—отвѣчалъ человѣкъ,—богатый и бѣдный такіе же братья, какъ Каинъ и Авель.
[92-93]
На глазахъ короля показались слезы. Но онъ не вернулся обратно, а поѣхалъ къ собору. Пажа около него уже не было: онъ испугался и убѣжалъ.
Подъѣхавъ къ ступенямъ собора, король слѣзъ съ коня и хотѣлъ войти въ соборъ. Но солдаты скрестили копья и сказали:
— Сюда нельзя. Въ эту дверь можетъ пройти только одинъ король.
Король, гнѣвно проговоривъ:—Я—король…—отстранилъ копья и вошелъ въ соборъ.
Старикъ-епископъ, выступивъ къ нему навстрѣчу, удивленно сказалъ:
— Сынъ мой, эта пастушеская одежда не нарядъ короля… Какой скипетръ я дамъ тебѣ въ руку и какой короной стану вѣнчать тебя? Вѣдь нынѣшній день—день радости для тебя, а не день униженія.
— Но радость не должна облекаться въ одежду страданій,—отвѣтилъ король и разсказалъ ему свои сны.
Когда король кончилъ, епископъ гнѣвно сказалъ:
— Сынъ мой, повѣрь умудренному опытомъ старику. Много зла въ мірѣ. Разбойники крадутъ чужое добро, похищаютъ дѣтей. Львы и дикіе звѣри съѣдаютъ слабыхъ животныхъ. Нищіе голодаютъ, и собаки сытѣе ихъ. Ты безсиленъ все это измѣнить. Никто не будетъ повиноваться тебѣ. Тотъ, Кто создалъ нищету, мудрѣе тебя. Вернись во дворецъ, прими радостный видъ, надѣнь царскіе уборы—и я короную тебя. Сны же забудь, такъ какъ тяжесть и страданія міра непосильно тяжелы для сердца одного человѣка.
Король изумился.
— Какъ?—сказалъ онъ.—И ты говоришь мнѣ это тамъ, гдѣ витаетъ духъ Христа, объявшаго своимъ чуднымъ ученіемъ любви весь міръ!
Сказавъ это, молодой король миновалъ епископа, поднялся къ алтарю и склонился на колѣни передъ изображеніемъ Христа. Большія свѣчи бросали яркій отблескъ на золотые сосуды и ковчегъ, украшенный алмазами. Тонкія струйки ладана неслись кольцами вверхъ.
Король склонилъ голову и молился. Священники, стоявшіе около алтаря въ роскошныхъ мантіяхъ, поспѣшно отошли.
Вдругъ послышался шумъ, и въ храмъ ворвались придворные, имѣя въ рукахъ обнаженные мечи. А за ними вошелъ и народъ.
— Гдѣ онъ? Гдѣ сновидецъ?—кричали они.—Гдѣ этотъ нищій-король? Мы сейчасъ расправимся съ нимъ! Онъ не долженъ править нами!
Юный король, нагнувъ голову, вдохновенно молился. Кончивъ молитву, онъ поднялся и печально взглянулъ
[94]на придворныхъ. Сквозь узорчатыя стекла храма на него пали потоки солнечныхъ лучей.
Они заиграли на его одеждѣ—и она стала прекраснѣе царской мантіи. Они заставили расцвѣсти его сухой посохъ—и онъ казался бѣлѣе жемчуга. Они озарили увядшую на его головѣ вѣтку шиповника—и она расцвѣла розами алѣе рубиновъ короны.
Въ такомъ облаченіи онъ стоялъ, и Слава Творца наполнила храмъ. Звуки органа неслись къ сводамъ, и дивный хоръ мальчиковъ пѣлъ хвалебную пѣснь.
Народъ палъ въ трепетѣ на колѣни, вельможи убрали мечи и низко поклонились королю.
Епископъ поблѣднѣлъ…
— Болѣе могущественный, чѣмъ я, вѣнчаетъ тебя!—сказалъ онъ и палъ передъ королемъ на колѣни.
А молодой король медленно сошелъ со ступеней; его лицо сіяло какъ ликъ небеснаго ангела. Толпа разступилась передъ нимъ, и онъ прошелъ во дворецъ.
Оскаръ Уайльдъ. Замѣчательные разсказы и сказки. — М.: 1908.