Маруся начала:
— Жилъ былъ казакъ и отдалъ свою дочку замужъ.
— Коли за добраго человѣка, то и съ Богомъ! замѣтилъ сѣчевикъ.
— Казачкѣ не полюбился женихъ,—продолжала Маруся,—да она покорилась батьку, вышла замужъ и молодой увезъ ее въ свою господу[1].
— Бѣдная дѣвушка! замѣтилъ сѣчевикъ.
— Только чудная это была господа у молодаго,—продолжала Маруся.—Стояла она среди дремучаго лѣсу и никуда дорогъ не было битыхъ, ни откуда никто не показывался—пустыня кругомъ. Очень затосковала молодая…
— Еще бы не затосковать! замѣтилъ сѣчевикъ.
— И сначала ни на что она не глядѣла,—все горевала, а потомъ съ горя ко всему стала приглядываться и присматриваться… Все роскоши… только ей не нужны были роскоши, а захотѣлось ей узнать, куда мужъ ея всякій вечеръ уѣзжаетъ съ товарищами. Но какъ только они сядутъ на лошадей, такъ сейчасъ и пропадутъ въ чащѣ,—только минутку слышенъ конскій топотъ, а потомъ все тихо и глухо…
Ходила она по всему дому и отъ всего дома были у нея ключи. Только никогда мужъ не пускалъ ее въ одинъ погребъ. Погребъ этотъ стоялъ подъ густыми и разметными дубами; дверь чернѣлась изъ подъ зеленой листвы, точно звѣриная пасть.
— Что они такое прячутъ? подумала молодая.
Подумала и сейчасъ къ погребу. И видитъ на засовѣ такой замокъ, что десятерымъ его не поднять.
Постучала въ дверь—словно въ камень—такъ глухо. Поглядѣла въ щелочку—черно, какъ въ колодцѣ.
Вдругъ изъ подъ порога что-то блеснуло, какъ искорка. Она прилегла на землю. Что-то блеститъ!
— Что это такое? думаетъ она.
И хоть страшно, а просунула руку и схватила.
Чуетъ что-то холодное. Глядь, а это отрубленный бѣленькій мизинчикъ и на немъ колечко.
— Дозналась я,—думаетъ молодая,—ѣздятъ они на разбой!
А молодой былъ такой ласковый…
— Поди ка узнай людей по виду! сказалъ запорожецъ.
(А между тѣмъ ночь уже свѣтлѣла. Передъутренній вѣтерокъ пролеталъ по степи. Они все шли по-надъ тихими берегами рука съ рукой).
Стала молодая думать, что ей дѣлать,—такъ думала она, что у ней въ головѣ шумѣло, словно у мельничнаго колеса. Кругомъ все чернѣли лѣса, такіе сплошные, точно стѣны. Пустыня такая со всѣхъ сторонъ, что въ ней только потеряться, а ни пріютиться, ни выбраться въ жилой міръ.
Куда бѣжать!
Долго она думала и передумывала. Солнце уже закатилось, она все думаетъ. Звѣзды высыпали, а она все думаетъ.
И слышитъ: ѣдутъ!
Входитъ мужъ и радъ ей.
— Я по тебѣ скучалъ! говоритъ.
Протянулъ къ ней руки, а она видитъ на рукавѣ у него кровь!
— Что это на рукавѣ? спрашиваетъ.
— А это я охотился за краснымъ звѣремъ, отвѣчаетъ и смѣется.
Услыхали товарищи и тоже засмѣялись.
Поглядѣла она на мужа—былъ онъ ей нелюбый, а теперь еще сталъ и страшный.
Поглядѣла она на его товарищей—ни одного хорошаго лица нѣтъ!
Подумала, каково это жить съ ними и забыла всѣ другіе страхи, и положила убѣжать:
— Убѣгу, куда глаза глядятъ!
Сѣчевику очень нравилась сказка: какія важныя дѣла ни заботили его голову, онъ такъ глядѣлъ на Марусю и такъ улыбался, точно его сладкимъ медомъ поили.
— Только дождалась, что всѣ выѣхали изъ дому, сейчасъ она наглухо позатворяла и ворота, и двери, и окна, и пустилась бѣжать по лѣсу.
Ни дорогъ, ни тропинокъ, никакого слѣда не было, только вечерняя звѣзда ей свѣтила и по ней она путь держала.
Цѣлую ночь она все шла да шла, а лѣсъ все гуще да гуще, все сплошнѣй да сплошнѣй.
Вотъ чуть-чуть забрежжилась утренняя заря и тихо-тихо пробирались въ лѣсъ алыя полоски. Она уже подумала, что съ зарею ей веселѣй станетъ, какъ вдругъ слышатъ за нею погоня—и все ближе, все ближе. Вѣтки трещатъ, кони фыркаютъ, мужнинъ голосъ грозитъ: найду! и его товарищи переговариваются: вотъ тутъ она! вотъ тамъ она!
Поглядѣла она туда и сюда—нѣтъ нигдѣ пріюту!
Только одно дерево стоитъ косматымъ шатромъ—она поскорѣй кинулась къ тому дереву, взобралась на самую верхушку и притаилась.
Да въ поспѣхѣ она уронила платокъ съ шеи и какъ погоня ворвалась на это мѣсто, сейчасъ они всѣ и увидѣли бѣлый платокъ на землѣ…
— Ай-ай! сказалъ сѣчевикъ съ живостію.
— Сейчасъ всѣ закричали: ея платокъ! ея платокъ! она тутъ! она недалеко! она въ эту сторону бѣжитъ! И начали искать, шарить, саблями вѣтки рубить, конями кусты топтать.
А мужъ и говоритъ: не забралась ли она куда на дерево?
Схватилъ свою пику и со всей руки почалъ ею колоть помежду вѣтвей.
— Ай-ай! сказалъ сѣчевикъ.—Бѣдная молодица! натерпѣлась же она лиха!
— Вдругъ острое копье вошло ей въ бокъ, потомъ попало въ руку, потомъ тронуло плечо—она не вскрикнула, не ахнула, да теплая кровь такъ и закапала, такъ и закапала съ дерева…
Сѣчевикъ совсѣмъ разжалобился надъ бѣдною молодицею: охи и ахи его были самые жалостливые.
— Капельки ея крови попали прямо на голову мужу. «Охъ, какая теплая роса каплетъ съ этого дерева!» сказалъ.—Видно она пробѣжала дальше, говорятъ ему товарищи. Дальше въ погоню за нею!
И всѣ разсыпались между лѣсною гущиною.
А она тогда тихонько слѣзла съ дерева и опять пустилась бѣжать.
Долго она бѣжала, очень долго; и выбѣжала на дорогу, и видитъ ѣдетъ по дорогѣ старый казакъ, и везетъ возъ съ сѣномъ. Кинулась она къ казаку и почала его просить: «Возьми меня, добрый человѣкъ, схорони меня гдѣ нибудь! За мною погоня! Меня поймать и убить хотятъ!»—А казакъ ей говоритъ: «Да вотъ я везу сѣно—ложись на возъ, закопайся поглубже, да только лежи смирно!»
— Бравый казакъ! дай ему Боже здоровья чорзна поки![2] сказалъ сѣчевикъ съ удовольствіемъ.
— Только успѣлъ старый казакъ закопать ее въ сѣно, да махнуть на воловъ батогомъ, а тутъ и наскакала погоня.
— Не видалъ-ли молодицы? кричатъ казаку.—Куда она побѣжала?
— Не видалъ, отвѣчаетъ казакъ.
— А что ты это везешь?
— Сѣно везу.
— Хорошее сѣно у тебя?—А ну, удѣли-ка немножко нашимъ конямъ.
Казакъ остановилъ возъ и накидалъ сѣна ихъ конямъ.
— А у тебя, кажись, люлька не погасла? спрашиваетъ одинъ разбойникъ.
— Нѣтъ, курится еще, отвѣчаетъ казакъ.
— Дай-ка раскурить.
Казакъ подалъ имъ свою люльку и они почали другъ-дружкѣ ее передавать да свои раскуривать.
А атаманъ ни люльки не раскуриваетъ, ни коня своего не кормитъ, подошелъ къ возу и прислонилъ къ нему свою грозную голову, да все только глухо твердитъ: найду я ее! найду!
А она все это слышитъ и даже его горячее дыханье чуетъ.
Такъ время шло долго, пока товарищи закричали:
— Атаманъ! на коня! на коня! ужъ день бѣлѣется!
И всѣ они вскинулись на коней и ускакали въ темный лѣсъ…
А старый казакъ поѣхалъ дальше и довезъ молодицу до батькова двора…
— Пусть служитъ ей доля! сказалъ сѣчевикъ.—Чудесная сказка, Маруся малая, и великое тебѣ спасибо за нее! Славная, славная сказка! Такая славная, что и не выразить словомъ!