ся… Все роскоши… только ей не нужны были роскоши, а захотѣлось ей узнать, куда мужъ ея всякій вечеръ уѣзжаетъ съ товарищами. Но какъ только они сядутъ на лошадей, такъ сейчасъ и пропадутъ въ чащѣ,—только минутку слышенъ конскій топотъ, а потомъ все тихо и глухо…
Ходила она по всему дому и отъ всего дома были у нея ключи. Только никогда мужъ не пускалъ ее въ одинъ погребъ. Погребъ этотъ стоялъ подъ густыми и разметными дубами; дверь чернѣлась изъ подъ зеленой листвы, точно звѣриная пасть.
— Что они такое прячутъ? подумала молодая.
Подумала и сейчасъ къ погребу. И видитъ на засовѣ такой замокъ, что десятерымъ его не поднять.
Постучала въ дверь—словно въ камень—такъ глухо. Поглядѣла въ щелочку—черно, какъ въ колодцѣ.
Вдругъ изъ подъ порога что-то блеснуло, какъ искорка. Она прилегла на землю. Что-то блеститъ!
— Что это такое? думаетъ она.
И хоть страшно, а просунула руку и схватила.
Чуетъ что-то холодное. Глядь, а это отрубленный бѣленькій мизинчикъ и на немъ колечко.
— Дозналась я,—думаетъ молодая,—ѣздятъ они на разбой!
А молодой былъ такой ласковый…
— Поди ка узнай людей по виду! сказалъ запорожецъ.
(А между тѣмъ ночь уже свѣтлѣла. Передъутренній вѣтерокъ пролеталъ по степи. Они все шли по-надъ тихими берегами рука съ рукой).
Стала молодая думать, что ей дѣлать,—такъ думала она, что у ней въ головѣ шумѣло, словно у мельничнаго колеса. Кругомъ все чернѣли лѣса, такіе сплошные, точно стѣны. Пустыня такая со всѣхъ сторонъ, что въ ней только потеряться, а ни пріютиться, ни выбраться въ жилой міръ.
Куда бѣжать!
Долго она думала и передумывала. Солнце уже закатилось, она все думаетъ. Звѣзды высыпали, а она все думаетъ.
И слышитъ: ѣдутъ!
ся… Всё роскоши… только ей не нужны были роскоши, а захотелось ей узнать, куда муж её всякий вечер уезжает с товарищами. Но как только они сядут на лошадей, так сейчас и пропадут в чаще, — только минутку слышен конский топот, а потом всё тихо и глухо…
Ходила она по всему дому и от всего дома были у неё ключи. Только никогда муж не пускал ее в один погреб. Погреб этот стоял под густыми и разметными дубами; дверь чернелась из под зеленой листвы, точно звериная пасть.
— Что они такое прячут? подумала молодая.
Подумала и сейчас к погребу. И видит на засове такой замок, что десятерым его не поднять.
Постучала в дверь — словно в камень — так глухо. Поглядела в щелочку — черно, как в колодце.
Вдруг из под порога что-то блеснуло, как искорка. Она прилегла на землю. Что-то блестит!
— Что это такое? думает она.
И хоть страшно, а просунула руку и схватила.
Чует что-то холодное. Глядь, а это отрубленный беленький мизинчик и на нём колечко.
— Дозналась я, — думает молодая, — ездят они на разбой!
А молодой был такой ласковый…
— Поди ка узнай людей по виду! сказал запорожец.
(А между тем ночь уже светлела. Передъутренний ветерок пролетал по степи. Они всё шли по-над тихими берегами рука с рукой).
Стала молодая думать, что ей делать, — так думала она, что у неё в голове шумело, словно у мельничного колеса. Кругом всё чернели леса, такие сплошные, точно стены. Пустыня такая со всех сторон, что в ней только потеряться, а ни приютиться, ни выбраться в жилой мир.
Куда бежать!
Долго она думала и передумывала. Солнце уже закатилось, она всё думает. Звезды высыпали, а она всё думает.
И слышит: едут!
