1818 г. Бригантина Килія. Командиръ Лейтенантъ Н. А. Фирсовъ. (Черн. м.) Шелъ изъ Севастополя въ Керчь, съ пассажирами, въ числѣ которыхъ Графъ Фонъ-Зео съ женою и двумя дѣтьми, и семейство Лейтенанта Балосогло съ четырьмя дѣтьми; всего, включая команду и прислугу, было 63 человѣка. Встрѣченный крѣпкимъ противнымъ вѣтромъ, отъ котораго сперва укрывался въ Козловѣ, потомъ двѣ недѣли держался въ море, 13 октября былъ снесенъ къ Румелійскому берегу; спустился въ ближайшій портъ Мидію; но едва успѣлъ бросить тамъ одинъ за другимъ три якоря, какъ уже былъ принесенъ близко къ берегу у каменнаго мыса, и чтобы миновать его, поставя парусъ, вошелъ на отмель. При помощи отважнаго Грека, Прокопія Мерингосо, команда и пассажиры спасены; а бригантина была вся изломана и занесена пескомъ. Въ тотъ-же самый день и на томъ-же мѣстѣ, въ 30 саженяхъ далѣе, разбилось Австрійское трехъ-мачтовое судно, съ котораго, изъ 20 человѣкъ экипажа, спаслись только пятеро. Вотъ какъ описываетъ это крушеніе, бывшій тогда повѣренный въ дѣлахъ въ Константинополѣ, Баронъ Строгоновъ: «Претерпѣвшіе крушеніе, по единогласному увѣренію ихъ, спасеніемъ обязаны героическому самоотверженію одного плотника, Грека изъ Мидіи, Прокопій Мерингосъ, который дерзко кидался въ море, опоясанный веревкою, и достигая транспорта, спасалъ одного за другимъ до 63 особъ, мужчинъ и женщинъ, особенно озабочивась дѣтями, которыхъ держалъ въ одной рукѣ, помогая другою переправлявшимся по веревкѣ. Одна изъ женщинъ, Графиня Зео, упала отъ ужаса въ море; предпріимчивый Грекъ, не оставляя своего занятія, вытащилъ ее оттуда, также какъ и одного офицера, съ которымъ приключилось такое же несчастіе. Этотъ неутомимый человѣкъ, много разъ былъ покрываемъ волнами; но онъ не переставалъ дѣйствовать, пока не были всѣ спасены; и онъ же еще позаботился о ихъ помѣщеніи». — Рекомендуя далѣе, дѣйствительно прекрасный подвигъ Прокопія Мерингосо, Баронъ Строгоновъ говоритъ, что выдалъ ему покамѣстъ въ награду 300 піастровъ, замѣчая однакожъ, что опасается бо̀льшихъ для него отличій, чтобы не возбудить мрачную подозрительность Турокъ; и что это не въ первый разъ, означенный Грекъ рискуетъ своею жизнію для спасенія погибающихъ, движимый однимъ человѣколюбіемъ. Въ заключеніе еще говоритъ, что давно не бывало на Черномъ морѣ такихъ страшныхъ штормовъ каковъ настоящій, продолжавшійся съ половины сентября до половины октября; и между многихъ другихъ потерь, особенно сожалѣетъ о погибели дочери нашего генеральнаго консула въ Лиссабонѣ, Бореля, Мадонны Монтерейро, которая отправилась изъ Константинополя, съ мужемъ и ребенкомъ въ Одессу, на Датскомъ суднѣ, разбившемся при устьяхъ Дуная, съ котораго спаслись только: капитанъ, одинъ матросъ и лоцманъ Грекъ, невѣжеству котораго приписываютъ крушеніе.
Вотъ еще что разсказывалъ мнѣ объ этомъ крушеніи, одинъ изъ участниковъ его, А. П. Балосогло: «Мнѣ было тогда около пяти лѣтъ. Помню, что наше плаваніе было весьма непріятно… Что за недолго до крушенія мы останавливались на якорѣ, и — какъ послѣ разсказывали — отрубили канаты для того, чтобы бросить судно на песчаную мель, а не на скалу, противъ которой стояли… Мы, пассажиры, всѣ сидѣли въ каютѣ, и ничего не знали о происходившемъ на верху, какъ увидѣли, что буфетчикъ торопливо сталъ собирать серебро изъ буфета. — Для чего ты это собираешь? — спросили его. — Для чего! — отвѣчалъ онъ. — Для того, что мы сейчасъ разбиваемся… И въ слѣдъ за этимъ, наше судно ударилось о землю. Мы съ плачемъ бросились на верхъ; но Штурманъ (Макаровъ) по видимому распоряжавшійся тамъ, приказалъ намъ идти въ каюту, увѣряя что никакой опасности нѣтъ, и всѣ мы будемъ спасены. Не переставая плакать, мы помѣстились на трапѣ, при самомъ выходѣ. День этотъ былъ праздничный, и на берегу собралось множество народу, болѣе Грековъ; одинъ изъ нихъ, Прокопій — помню это имя, ибо насъ дѣтей, заставляли молиться за него, какъ за спасителя — перевязавшись веревкою, которую держали другіе, вошелъ въ буруны близко къ судну, и убѣждалъ, чтобы кидались къ нему. Волны — то относили наше судно отъ берега, то опять приносили къ нему; выбирая удобныя минуты, люди бросались въ воду, и Прокопій, хватая ихъ, перетаскивалъ на берегъ. Насъ дѣтей перебросали ему почти прямо на руки. Графиня Фонъ-Зео кинулась какъ-то неосторожно и разбила себѣ грудь, отчего вскорѣ и умерла. Моя мать чуть не погибла, кинувшись въ воду тогда, когда судно неслось къ берегу, и попавъ подъ его киль. Прокопій едва ее вытащилъ, и даже не надѣялись что она жива; однакожъ успѣли ее привести въ чувство… Помню еще, что мы очень голодали у нашихъ гостепріимныхъ, но бѣдныхъ спасителей, Грековъ. Еще говорили, будто въ слѣдующую ночь, у той-же самой скалы, погибли три купеческія судна, и съ ними много людей…»
Вотъ еще свидѣтельство Штурмана, оффиціально поданное, при слѣдствіи: «По спасеніи всей команды, когда я бросился въ воду, имѣя журналъ за пазухой, то меня отнесло волненіемъ отъ береговъ, и выбившись изъ силъ, я вскорѣ потерялъ чувства. Не знаю какимъ образомъ спасенъ жителями, но журнала уже не нашелъ».
Командиръ, преданный суду, былъ совершенно оправданъ, по силѣ Морскаго Устава, кн. 3, гл. 1, ст. 67 и Устава Военнаго Флота, ч. 2, гл. 1, § 77.