1818 год. Бригантина Килия. Командир лейтенант Н. А. Фирсов. (Чёрное море.) Шёл из Севастополя в Керчь с пассажирами, в числе которых граф фон Зео с женою и двумя детьми и семейство лейтенанта Балосогло с четырьмя детьми; всего, включая команду и прислугу, было 63 человека. Встреченный крепким противным ветром, от которого сперва укрывался в Козлове, потом две недели держался в море, 13 октября был снесён к румелийскому берегу; спустился в ближайший порт Мидию; но едва успел бросить там один за другим три якоря, как уже был принесён близко к берегу у каменного мыса и, чтобы миновать его, поставя парус, вошёл на отмель. При помощи отважного грека Прокопия Мерингосо команда и пассажиры спасены; а бригантина была вся изломана и занесена песком. В тот же самый день и на том же месте, в тридцати саженях далее, разбилось австрийское трёхмачтовое судно, с которого из двадцати человек экипажа спаслись только пятеро. Вот как описывает это крушение бывший тогда поверенный в делах в Константинополе барон Строгонов: «Претерпевшие крушение, по единогласному уверению их, спасением обязаны героическому самоотвержению одного плотника, грека из Мидии, Прокопий Мерингос, который дерзко кидался в море, опоясанный верёвкою, и достигая транспорта, спасал одного за другим до шестидесяти трёх особ, мужчин и женщин, особенно озабочивась детями, которых держал в одной руке, помогая другою переправлявшимся по верёвке. Одна из женщин, графиня Зео, упала от ужаса в море; предприимчивый грек, не оставляя своего занятия, вытащил её оттуда, также как и одного офицера, с которым приключилось такое же несчастье. Этот неутомимый человек много раз был покрываем волнами; но он не переставал действовать, пока не были все спасены; и он же ещё позаботился о их помещении». — Рекомендуя далее действительно прекрасный подвиг Прокопия Мерингосо, барон Строгонов говорит, что выдал ему покамест в награду 300 пиастров, замечая однако ж, что опасается бо́льших для него отличий, чтобы не возбудить мрачную подозрительность турок; и что это не в первый раз означенный грек рискует своею жизнью для спасения погибающих, движимый одним человеколюбием. В заключение ещё говорит, что давно не бывало на Чёрном море таких страшных штормов, каков настоящий, продолжавшийся с половины сентября до половины октября; и между многих других потерь особенно сожалеет о погибели дочери нашего генерального консула в Лиссабоне, Бореля, мадонны Монтерейро, которая отправилась из Константинополя с мужем и ребёнком в Одессу на датском судне, разбившемся при устьях Дуная, с которого спаслись только: капитан, один матрос и лоцман грек, невежеству которого приписывают крушение.
Вот ещё что рассказывал мне об этом крушении один из участников его, А. П. Балосогло: «Мне было тогда около пяти лет. Помню, что наше плавание было весьма неприятно… Что за недолго до крушения мы останавливались на якоре, и, — как после рассказывали, — отрубили канаты для того, чтобы бросить судно на песчаную мель, а не на скалу, против которой стояли… Мы, пассажиры, все сидели в каюте и ничего не знали о происходившем наверху, как увидели, что буфетчик торопливо стал собирать серебро из буфета. — Для чего ты это собираешь? — спросили его. — Для чего! — отвечал он. — Для того, что мы сейчас разбиваемся… И вслед за этим наше судно ударилось о землю. Мы с плачем бросились наверх; но штурман (Макаров), по-видимому, распоряжавшийся там, приказал нам идти в каюту, уверяя, что никакой опасности нет, и все мы будем спасены. Не переставая плакать, мы поместились на трапе, при самом выходе. День этот был праздничный, и на берегу собралось множество народу, более греков; один из них, Прокопий — помню это имя, ибо нас детей, заставляли молиться за него, как за спасителя — перевязавшись верёвкою, которую держали другие, вошёл в буруны близко к судну и убеждал, чтобы кидались к нему. Волны то относили наше судно от берега, то опять приносили к нему; выбирая удобные минуты, люди бросались в воду, и Прокопий, хватая их, перетаскивал на берег. Нас, детей, перебросали ему почти прямо на руки. Графиня фон Зео кинулась как-то неосторожно и разбила себе грудь, отчего вскоре и умерла. Моя мать чуть не погибла, кинувшись в воду тогда, когда судно неслось к берегу, и попав под его киль. Прокопий едва её вытащил, и даже не надеялись что она жива; однако ж успели её привести в чувство… Помню ещё, что мы очень голодали у наших гостеприимных, но бедных спасителей, греков. Еще говорили, будто в следующую ночь у той же самой скалы погибли три купеческие судна и с ними много людей…»
Вот ещё свидетельство штурмана, официально поданное при следствии: «По спасении всей команды, когда я бросился в воду, имея журнал за пазухой, то меня отнесло волнением от берегов, и, выбившись из сил, я вскоре потерял чувства. Не знаю, каким образом спасён жителями, но журнала уже не нашёл».
Командир, преданный суду, был совершенно оправдан, по силе Морского устава, книга 3, глава 1, статья 67 и Устава военного Флота, часть 2, глава 1, § 77.