* 1818 год. Бриг Фалк. Командир лейтенант С. Щёчкин. (Финский залив.) Следуя из Кронштадта в Свеаборг, был задерживаем противным ветром; 20 октября, когда стоял у Стирсуддена, отданным «на кран» якорем пробило борт, почему открылась сильная течь. Чтобы спасти судно от потопления, поставили паруса и пошли к Толбухину маяку, на мель; но затопающее, и потому много погрузшее судно, остановилось слишком далеко от берега — саженях в ста — и на такой глубине, что вода доходила до палубы; к этому, из опасения быть снесёнными в море, ещё срубили мачты, и чрез то команде приходилось держаться только на непокрытой водою корме, обливаемой однако ж волнами, при большом морозе. В следующее утро с маяка послали помощь, но на несчастном судне было уже только двое живых — комиссар и один унтер-офицер; все другие: командир лейтенант Степан Щёчкин, мичмана Димитрий Жохов, и двое Абрютиных, и штурман Калашников, 34 человека нижних чинов и одна женщина с малолетним сыном, утонули или замёрзли. Посланный на помощь лейтенант Н. А. Б—в так описывает найденную им картину этого бедствия: «Подъезжая ближе, мне казалось, что люди на оном находящиеся, протягивали руки и просили о скорейшей помощи, и потому я поспешил перегрести расстояние ста сажен или немного более от маяка до судна, удивляясь однако ж, каким образом маяк, дав знать сигналом о судне, сам не подаёт доселе помощи, видя людей сих в таком положении. Но какой ужас объял меня, когда, приближась к судну, увидел я множество людей замёрзших и обледенелых в разных положениях: одни лежали свернувшись, другие в кучах, третьи держались за борта, как бы прося о спасении. Первый предмет, поразивший меня, был лейтенант Щёчкин, товарищ и приятель мой с самого малолетства, коего узнал я в ту же минуту, распростёртый навзничь, с обмёрзлыми волосами и одеждой; за руку его держался денщик и, казалось, желал согреть оную своими руками; прочие люди лежали кучами, как бы в намерении согреть друг друга взаимною теплотою; под одною кучею лежащих людей признал я молодого офицера Абрютина, коего, вероятно, матросы хотели согреть собою; унтер-офицер подобным же образом был обложен; другой офицер, облокотясь на борт, казался спящим. Все вообще имели вид спящих или умоляющих небо о своём спасении; одна мертвенная оцепенелость удостоверяла меня, что люди сии уже умерли, и я едва мог опомниться от нового мне чувства — большего, нежели страх, и сильнейшего жалости. Скрепив однако же сердце, я думал было осматривать, нет ли ещё живых людей, как приехала с маяка лодка, с коей меня известили, что старания мои будут бесполезны, и что двое из сих несчастных, в живых найденные, сняты давно уже с судна. Осмотрев однако же хорошенько и не нашед ничего, я вышел на маяк, дабы разведать о сём приключении, и нашёл там двоих спасённых: комиссара Богданова и унтер-офицера Изотова, столь слабых, что едва были в состоянии отвечать на мои вопросы. Они объявили следующее: никакого знака не можно было подать на маяк: пушки, порох были в воде; огня достать было невозможно; крик не помогал им; тщетны были все усилия, чтоб их услышали на маяке: рёв волн, разбиваемых о каменья, маяк окружающие, и свист ветра в снасти телеграфа, при маяке стоящего, препятствовали им быть услышанными. Темнота осенней ночи, увеличиваемая снегом и светом самого маяка, препятствовали часовым с оного видеть на несколько саженей вдаль. Таким образом несчастные страдальцы принуждены нашлись, из боязни быть снесёнными волнами, держаться друг за друга, оставаясь так без всякого движения, могшего их сколько-нибудь разогреть и избавить от холодной смерти. С девяти часов вечера до самого рассвета оставались они в сём положении; холод увеличился до пяти градусов; многие из них уже замёрзли, многие снесены были волнами; остальные едва дышали, оцепенев от холода. В исходе седьмого часа, лишь только можно было различать предметы, с маяка усмотрели несчастных и поспешили отправить небольшую лодку с семью человеками. Другого судна не можно было послать, по чрезвычайности волнения, о камни разбивающегося. Со всею предосторожностью, лодка опрокинулась на каменьях, и семь человек вброд едва спаслись сами; однако ж, поймав лодку и исправив оную, по возможности, пустились опять. Часа два или более прошло дотоле, пока лодка могла добиться до судна, так что, подъехав туда, нашли уже только двоих живыми и то без всякого движения, с едва заметными знаками жизни; прочие по-одиночке умирали прежде, нежели могли дождаться спасения. Искав долго между мёртвыми и не находя ни одного человека в живых, люди сии с великою радостью возвратились на маяк, где, подав возможную помощь двум несчастным, к исходу только дня привели их в состояние рассказать все обстоятельства сего пагубного случая.
Комиссар обязан спасением своим двум шубам, а унтер-офицер был накрыт тремя матросами. — Какой пример любви к начальству в людях наших!
Люди с судна были сняты. В числе всей команды не доставало девяти человек и одного офицера. Одни остались внизу, где старая пассажирка также скончала жизнь свою с сыном; других смыло волнами.
У Щёчкина в Свеаборге осталась жена; двое Абрютиных, с ним бывшие, её родные братья; отец её плац-майор в Свеаборге. Удар слишком жестокий для отца и матери: в один раз потерять двух сыновей и зятя! Старший сын был восемнадцати, младший семнадцати, а самому Щёчкину было не более тридцати лет».