* 1817 год. Фрегат (32 пушки) Везул. Командир капитан 2 ранга І. И. Стожевский. (Чёрное море.) В ночи с первого на второе октября в Севастополе был жестокий шторм от W и NW. Эскадра, стоявшая на рейде, спустила стеньги и реи, и со всем этим многие корабли дрейфовало с двух якорей; с бакштовов срывало гребные суда; даже в гавани на некоторых кораблях порвались швартовы; в городе повреждено много домов. — В эту ночь потерпел крушение фрегат Везул, только накануне, 1 октября, вышедший из Севастополя. На рассвете 2-го, когда стало стихать, увидели этот несчастный фрегат у херсонисского маяка разбивающимся и немедленно послали ему помощь. Его высочество великий князь Михаил Павлович, в то утро только приехавший в Севастополь, сам отправился на место крушения и был его личным свидетелем. Командир этого фрегата, старый черноморский служака, сделавший на этом море двадцать четыре шестимесячных морских кампаний, уже с 1807 года командуя различными судами, но последние шесть лет (с 1811 года) постоянно остававшийся на берегу, имел несчастье потерпеть одно из ужаснейших крушений при первом выходе в море, совершив впрочем на этом фрегате в то же лето практическое крейсерство с эскадрою. Он имел назначение к абхазским берегам. Готовый к отплытию ещё 25 сентября, он однако же медлил выходом, отзываясь «переменными и крепкими ветрами и облачным небом, угрожавшим бурною погодою» и наконец поутру 1 октября, вынужденный ли предписаниями, или усомнившийся в своих приметах, снялся с якоря. Погода в самом деле была ясная и ветер SO, весьма тихий. В пятом часу после полудня, когда фрегат был на SW 37° в двадцати милях от херсонисского маяка, постепенно свежевший ветер вогнал его во все рифы; волнение развело огромное; от сильной качки значительно ослаб стоячий такелаж и изорвался рулевой брюканец. Чтобы по возможности быть закрытым берегами, командир поворотил на правый галс; но в половине восьмого вечера, находясь по счислению от херсонисского маяка на SW 74° в двенадцати милях и увидев слабый огонь маяка, опять поворотил на левый. Ветер в это время уже до того усилился, что принудил закрепить все марсели, и фрегат оставался под одними низшими парусами; а между тем, всё переходя к SW, ветер всё сгонял с румба. В исходе девятого изорвался грот, и при этом ещё так сильно крепило, что были вынуждены закрепить фок, оставаясь под одними стакселями. В 2 часа ночи ветер уже зашёл от NW и был столько свеж, что, «прослужив двадцать шесть (с якорными) кампаний на разных морях, говорит Стожевский, я никогда не встречал подобного», и фрегат всё ближе и ближе прижимало к берегу, от которого находились по счислению на NW 73° в восьми с половиной милях, а на самом деле, как оказалось впоследствии, были уже на NW 16° в двух с половиной милях. Шёл дождь и темень была такая, что со шканец не видели передних парусов. Чтобы отойти от маяка, стали поворачивать на правый галс; но при повороте изорвался фок-стаксель, и фрегат, оставленный почти без парусов, стало ещё сильнее прижимать к берегу. Ветер заходил к N и отойти не было возможности ни на тот, ни на другой галс. Были изготовлены два якоря. В начале четвёртого показался бледный свет маячного огня, и, накинув глубину на 17 сажен, бросили один якорь; другой ещё не совсем был готов. «Жестокий ветер, как будто под парусами нёс фрегат к берегу», — говорит Стожевский. Через полчаса он ударился всем левым лагом о камни… В это время на эскадре, стоявшей на севастопольском рейде, спускали стеньги и нижние реи. Удары были часты и сильны; ветер ревел, волны ходили через; ночь тёмная, гибель казалась несомненною. Для облегчения фрегата срубили все три мачты, и он вскоре был выброшен совсем набок. На рассвете увидели, что находятся на западном мысу Казачьей бухты. «К счастью, говорит командир, спасён баркас; и на нём при помощи офицеров и команды, присланной из Севастополя, все благополучно спаслись, кроме квартирмейстера Ивана Докунина и юнги Андрея Шуширина, бросившихся от страха преждевременно в море».
«Многие из офицеров, находившихся на эскадре, свободные от должности, поспешали на помощь несчастным сослуживцам, в числе которых был и я, говорит господин Дмитриев (в «Морском сборнике», том I, № 9). Мы захватили наскоро, что могли, из белья, платья и напитков, наняли верховых лошадей — баркасов нельзя было посылать в открытое море в такой ветер — и опрометью поскакали к херсонисскому маяку. Прибыв на место, мы увидели уже некоторых офицеров и часть команды без одежды, гревшихся у огня, разведённого казаками… Из рассказов товарищей мы узнали, что для спасения команды они связали плот из бочек, потом за тонкий кабельтов привязали запасную брам-стеньгу и бросили за борт; с берега смотрел на их приготовления казак, который понял их желание. Долго брам-стеньгу не прибивало к берегу, а взойти в воду казак не решался… Наконец он поймал брам-стеньгу… Обмотал кое-как кабельтов около большего камня и махнул рукой; на фрегате вытащили кабельтов и столкнули плот…» Но после первой переправы фал, прикреплённый к плоту, лопнул, и его уже не могли употреблять. Баркас было трудно спустить с ростер, потому что мачт не было; однако ж удалось, отрубив найтовы, столкнуть его благополучно.
Фрегат был разбит, и потеря его оценена в 270 630 руб. Командир совершенно оправдан. Исчисляя все обстоятельства, способствовавшие его крушению, он говорит: «Если бы все эти погрешности (в счислении), в продолжение шестнадцати часов (от полудня, когда сделаны многие пеленги) могли действовать в одну сторону, то разность в счислении могла бы быть превосходнее случившейся». — Впоследствии он командовал ещё разными кораблями на том же море.