Лесная дева (Брюсов)/Urbi et orbi, 1903 (ВТ:Ё)

[102]
IV
ЛЕСНАЯ ДЕВА

На перекрёстке, где сплелись дороги,
Я встретил женщину: в сверканьи глаз
Её — был смех, но губы были строги.

Горящий, яркий вечер быстро гас,
Лазурь увлаживалась тихим светом,
Неслышно близился заветный час.

Мне сделав знак с насмешкой иль приветом,
Безвестная сказала мне: «ты мой!»
Но взор её так ласков был при этом,

Что я за ней пошёл тропой лесной,
Покорный странному и сладкому влиянью.
На ветви гуще падал мрак ночной…

Всё было смутно шаткому сознанью,
Стволы и шелест, тени и она,
Вся белая, подобная сиянью.

[103]


Манила мгла в себя, как глубина;
Казалось мне, я падал с каждым шагом,
И, забываясь, жадно жаждал дна.

Тропа свивалась долго над оврагом,
Где слышался, то робкий смех, то вздох,
Потом скользнула вниз, и вдруг зигзагом,

Руслом ручья, который пересох,
Нас вывела на свет, к поляне малой,
Где чёрной зеленью стелился мох.

И женщина, смеясь, недвижно стала,
Среди высоких илистых камней,
И, молча, подойти мне указала.

Приблизился я, как лунатик, к ней,
И руки протянул, и обнял тело,
Во храме ночи, во дворце теней.

Она в глаза мне миг один глядела
И — прошептав холодные слова:
«Отдай мне душу» — скрылась тенью белой.

Вдруг стала ночь таинственно мертва.
Я был один на блещущей поляне,
Где мох чернел и зыблилась трава…

И до утра я проблуждал в тумане,
По жуткой чаще, по чужим тропам,
Дыша, в бреду, огнём воспоминаний.

[104]


И на рассвете — как, не знаю сам, —
Пришёл я вновь к покинутой дороге.
Усталый на землю упал я там.

И вот я жду в томленьи и в тревоге
(А солнце жжёт с лазури огневой),
Сойдёт ли ночь, мелькнёт ли облик строгий…

Приди! Зови! Бери меня! Я — твой!

Петербург, 1902.