ДѢЙСТВУЮЩІЕ.
правитьКороль Іоаннъ.
Принцъ Генрихъ, сынъ его, впослѣдствіи король Генрихъ III.
Артуръ, сынъ герцога Бретаньскаго Джефрея, старшаго брата короля Іоанна.
Вилльямъ Марешалль, Графъ Пемброкъ.
Джефрей Фицъ Питеръ, графъ Эссексъ, верховный судья Англіи.
Вилльямъ Лонгсфордъ, графъ Сольсбёри.
Робертъ Биготъ, графъ Норфолькъ.
Губертъ де-Бургъ, камергеръ короля.
Робертъ Фолькенбриджь.
Филипъ Фолькенбриджь, братъ его, побочный сынъ короля Ричарда I.
Джемсъ Горней, слуга леди Фолькенбриджь.
Питеръ Помфредскій, предвѣщатель.
Филиппъ, король Франціи.
Людвигъ, дофинъ.
Эрцгерцогъ Австрійскій.
Кардиналъ Пандульфо, папскій легатъ.
Медень, французскій дворянинъ.
Шатильонъ, французскій посланникъ.
Элеонора, вдова короля Генриха II и мать короля Іоанна.
Констанса, мать Артура.
Бланка, дочь Альфонса, короля Кастиліи, и племянница короля Іоанна.
Леди Фолькенбриджь, мать незаконнаго Фолькенбриджа и брата его Роберта.
ДѢЙСТВІЕ I.
правитьСЦЕНА I.
правитьК. ІОАН. Говори же, Шатильонъ, чего хочетъ отъ насъ Франція?
ШАТИЛ. За привѣтомъ, вотъ что говоритъ черезъ меня король Франціи твоему величеству, твоему заемному величеству —
ЭЛЕОН. Заемному? — странное начало!
К. ІОАН. Не перебивай, добрая матушка; выслушаемъ посланіе.
ШАТИЛ. Филиппъ, король Франціи, требуетъ отъ имени и въ пользу Артура Плантагенета, сына твоего покойнаго брата Джефрея, чтобъ ты передалъ ему этотъ прекрасный островъ, вмѣстѣ съ Ирландіей, Пуатье, Анжу, Туренью и Мэнью, — чтобъ ты положилъ мечъ, которымъ такъ беззаконно поработилъ себѣ эти земли, и чтобъ возвратилъ ихъ юному Артуру, твоему племяннику и законному государю.
К. ІОАН. А если мы не согласимся — что тогда?
ШАТИЛ. Ярая, кровавая война, чтобъ силой возвратить права, такъ насильственно удерживаемыя.
К. ІОАН. Скажи же королю Франціи, что мы отвѣтимъ на войну войной, кровью на кровь, силой на силу.
ШАТИЛ. Такъ прими же изъ моихъ устъ вызовъ Филиппа — послѣднее слово моего посланія.
К. ІОАН. Возьмижь и мой, и ступай съ миромъ. Но спѣши во Францію съ быстротою молніи, не то прежде, чѣмъ ты явишься къ своему повелителю, я буду уже тамъ, услышатъ громъ моихъ орудій. Ступай! будь трубой нашего гнѣва, нежданнымъ[1] предвѣстникомъ вашего паденья! — Пемброкъ, проводить его съ приличной почестью. Прощай, Шатильонъ. (Шатильонъ и Пемброкъ уходятъ.)
ЭЛЕОН. Ну что, сынъ мой? Не говорилаль я всегда, что честолюбивая Констанса не успокоится до тѣхъ поръ, пока не подожжетъ Франціи и цѣлаго міра принять сторону своего сына, стать за права его? — Все это такъ легко было предупредить, уничтожить полюбовной сдѣлкой; а теперь должно рѣшиться ужасной, кровавой борьбой двухъ государствъ.
К. ІОАН. За насъ наше могущество и наше право.
ЭЛЕОН. Не столько право, сколько могущество; иначе худо было бы и тебѣ и мнѣ. Такъ шепчетъ тебѣ моя совѣсть, чего не услышитъ никто, кромѣ неба, тебя и меня.
ЭССЕК. Государь, въ здѣшнемъ округѣ завязалась престранная, неслыханная тяжба. Требуютъ твоего суда. Ввести просителей?
К. ІОАН. Введи. (Шерифъ уходитъ). — Наши монастыри и аббатства дадутъ средства для этого похода —
Что вы за люди?
Ф. ФОЛ. Я твой вѣрный подданный, дворянинъ, рожденный въ Норсамтонѣ и, какъ полагаю, старшій сынъ Роберта Фолькенбриджь. Воинъ, на полѣ битвы посвященный въ рыцари облагороживающей рукой Львинаго-сердца.
К. ІОАН. (Роберту). А ты?
РОБЕР. Сынъ и наслѣдникъ того же Фолькенбриджа.
К. ІОАН. Онъ старшій, а ты наслѣдникъ! Стало-быть, вы не одной матери?
Ф. ФОЛ. Одной, государь. Въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнья — это всѣмъ извѣстно. Полагаю и одного отца; но вотъ это знаютъ ужь только небо, да мать моя — а я могу сомнѣваться, какъ и всякій сынъ смертнаго.
ЭЛЕОН. Стыдись, грубый человѣкъ! Ты позоришь мать свою, оскорбляешь ея честь такимъ сомнѣніемъ.
Ф. ФОЛ. Я, королева? — нѣтъ, мнѣ не изъ чего, Это доносъ моего брата, и если ему удастся доказать, что это правда — онъ оттягаетъ у меня, по крайней мѣрѣ, пять-сотъ Фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода. Да сохранитъ Всевышній честь моей матери и мою землю!
К. ІОАН. Прямой, смѣлый малый! — почемужъ онъ, послѣрожденный, требуетъ твое наслѣдство?
Ф. ФОЛ. Не знаю. Вѣрно потому, что хочетъ завладѣть моей землей. Какъ бы тамъ ни было, онъ обругалъ меня незаконнорожденнымъ. Какъ же я рожденъ: законно или не совсѣмъ законно, я слагаю это, однажды навсегда, на голову моей матери; но что рожденъ хорошо — миръ костямъ, которыя похлопотали обо мнѣ, — ваше величество, можете видѣть сами. Сравните только наши лица, и судите. Если старый сэръ Робертъ отецъ намъ обоимъ и этотъ сынъ похожъ на него — о, старый сэръ Робертъ, отецъ, я на колѣняхъ благодарю небо, что не похожъ на тебя!
К. ІОАН. Что это за сумасшедшаго послало намъ небо!
ЭЛЕОН. Въ его лицѣ и голосѣ есть что-то Ричардовское. Не замѣчаешь ли и ты въ мощномъ складѣ этого человѣка какого-то сходства съ моимъ сыномъ?
К. ІОАН. Я пристально вглядывался въ черты его — онъ живой Ричардъ. — Ну, а ты — говори, почему требуешь ты земли своего брата.
Ф. ФОЛ. Потому что у него полулицо, какъ у отца. И этимъ полулицомъ онъ хочетъ завладѣть моими землями — полулицевой гротъ пятью стами фунтовъ годоваго дохода[2]!
РОБЕР. Государь, когда мой отецъ былъ еще живъ, твой братъ употреблялъ часто моего отца —
Ф. ФОЛ. Нѣтъ, сэръ, этимъ вы не выиграете моей земли! Разсказывайте, какъ онъ употреблялъ мать мою.
РОБЕР. Такъ, однажды онъ отправилъ его посломъ въ Германію, для переговоровъ съ императоромъ объ одномъ важномъ дѣлѣ. Король воспользовался его отсутствіемъ, и жилъ все это время въ домѣ моего отца. Какъ онъ соблазнилъ, я стыжусь говорить; но что правда, то правда. По собственнымъ словамъ моего отца, огромныя пространства моря и земель раздѣляли его и мою мать, когда этотъ весельчакъ былъ зачатъ. На смертномъ одрѣ, мой отецъ завѣщалъ мнѣ свои земли и поклялся послѣднимъ часомъ, что этотъ сынъ моей матери нисколько не его сынъ; а еслибъ и былъ имъ, такъ явился на свѣтъ цѣлыми четырнадцатью недѣлями раньше. А потому, государь, возврати мнѣ мое: землю моего отца, какъ того хотѣлъ самъ отецъ мой.
К. ІОАН. Безтолковый, твой братъ законный сынъ. Жена твоего отца родила его по совершеніи уже брака; спроказила она тутъ — ея грѣхъ, а этого грѣха можетъ ожидать каждый изъ мужей. Скажи, могъ ли мой братъ, если и правда, какъ ты говоришь, что онъ похлопоталъ объ этомъ сынѣ, требовать его у отца твоего? Нѣтъ; твой отецъ имѣлъ полное право не уступать никому въ свѣтѣ теленка своей коровы. Если онъ и сынъ моего брата, такъ мой братъ не могъ его требовать, ни твой отецъ отвергать его, хотя бы и не былъ его отцомъ. А изъ того: если сынъ моей матери доставилъ твоему отцу наслѣдника, такъ наслѣднику твоего отца слѣдуютъ и земли твоего отца.
РОБЕР. Но развѣ воля моего отца не можетъ лишить наслѣдства сына, котораго не признаетъ своимъ?
Ф. ФОЛ. Не можетъ, сэръ! точно также, какъ не могла и зачать меня, если не ошибаюсь.
ЭЛЕОН. Что для тебя лучше: быть ли Фолькенбриджемъ и владѣть, подобно твоему брату, землею, или быть признаннымъ сыномъ Львинаго-сердца и безземельнымъ властелиномъ самого себя?
Ф. ФОЛ. Королева, если бы мой братъ былъ похожъ на меня, а я, какъ онъ, на сэръ Роберта, — еслибъ вмѣсто ногъ у меня были два такіе хлыстика, вмѣсто рукъ два начиненные угря, а лицо такое узенькое, что не посмѣлъ бы заткнуть и розана за ухо, потому что каждый сказалъ бы: посмотрите, вонъ гуляютъ три фарзинга[3], — еслибъ вмѣстѣ съ его фигурой я наслѣдовалъ и всю его землю — пусть никогда не сойду съ этого мѣста, если не отдамъ ее всю, пядень за пяденью, за мое настоящее лицо. Ни въ какомъ случаѣ не хотѣлъ бы я быть сэръ Нобомъ[4].
ЭЛЕОН. Ты мнѣ нравишься. Согласенъ ты отказаться отъ своего наслѣдства, уступить ему свою землю и слѣдовать за мной? Я воинъ, и иду теперь на Францію.
Ф. ФОЛ. Братъ, бери мою землю, а я беру себѣ въ удѣлъ мою судьбу. Твое лицо выиграло тебѣ пять сотъ фунтовъ годоваго дохода; но отдавай его и за пять пенсовъ, все будетъ слишкомъ дорого. — Королева, я иду за вами даже въ пасть смерти!
ЭЛЕОН. Зачѣмъ же за мной? туда ты можешь и предшествовать мнѣ.
Ф. ФОЛ. Обычай нашей страны давать дорогу старшимъ.
К. ІОАН. Твое имя?
Ф. ФОЛ. Филиппъ, государь. Филиппъ, старшій сынъ жены добраго сэръ Роберта.
К. ІОАН. Отнынѣ носи имя даровавшаго тебѣ черты свои. Филиппъ, преклони колѣно и встань возвеличеннымъ. Встань, сэръ Ричардъ и Плантагенетъ.
Ф. ФОЛ. Руку, братъ по матери. Мой отецъ даетъ мнѣ честь, твой — землю; благословляю часъ ночи или дня моего зачатія въ отсутствіе сэръ Роберта.
ЭЛЕОН. Настоящій Плантагенетъ! — Называй меня бабушкой, Ричардъ: вѣдь я въ самомъ дѣлѣ твоя бабушка.
Ф. ФОЛ. Случайно, королева, противъ принятаго порядка. Впрочемъ, чтожъ такое? немножко непрямо, нѣсколько влѣво, въ окно или черезъ заборъ; кто не смѣетъ ходить днемъ, ходитъ ночью; что есть, то ужь есть, какъ бы ни было добыто; въ упоръ или издали, да попало — выстрѣлъ все-таки хорошъ; и я все-таки я, какъ бы ни былъ зачатъ.
К. ІОАН. Ступай же, Фолькенбриджь; просьба твоя исполнена. Безземельный рыцарь[5] дѣлаетъ тебя многоземельнымъ помѣщикомъ. — Идемъ, матушка! идемъ, Ричардъ! Медлить нечего, скорѣй во Францію.
Ф. ФОЛ. Прощай, братъ; будь счастливъ — вѣдь ты рожденъ законно. (Всѣ уходятъ, кромѣ Филиппа).
Вотъ я возвысился чуть-чуть не на цѣлый футъ; зато сколько же футовъ земли потеряно. Ничего! теперь я могу пожаловать въ леди любую Джени! — «Добраго вечера, сэръ Ричардъ». --«Благодарю, любезный» — и будь онъ Джорджь, я все-таки назову его Петромъ; вѣдь новыя почести заставляютъ забывать имена: помнить ихъ — былобъ слишкомъ ужь вѣжливо, слишкомъ обходительно. А тамъ, для развлеченія, является и путешественникъ[6]; и онъ и его зубочистка[7] за столомъ моей милости. И когда удовлетворится мой рыцарскій желудокъ, я посасываю себѣ изъ зубовъ и разспрашиваю моего щеголеватаго странствователя. «Почтеннѣйшій сэръ» — такъ начинаю я, опершись на локоть — «я хотѣлъ бы попросить васъ». — Это вопросъ, а за нимъ отвѣтъ, какъ въ азбукѣ: «О, сэръ!» говоритъ отвѣтъ, «я весь къ вашимъ услугамъ; повелѣвайте, располагайте мной». — «О, нѣтъ, сладчайшій сэръ!» говоритъ вопросъ, «я самъ къ вашимъ услугамъ». И такъ далѣе, прежде чѣмъ отвѣтъ узнаетъ, чего хочетъ вопросъ, болтаемъ до самаго ужина, пересыпая въ промежуткахъ комплиментами, объ Альпахъ, Аппенинахъ, о Пиренеяхъ, о рѣкѣ По. Это бесѣда высшаго тона, приличная душамъ, которыя, какъ моя, хотятъ возвыситься; и тотъ побочный сынъ времени, которымъ я все-таки останусь, кто не будетъ подражать тому высшаго круга не только наружностью, платьемъ, пріемами, но и внутреннимъ побужденіемъ готовить сладкій, сладкій ядъ для зѣва современности. Я изучу все это, разумѣется, не для того, чтобъ обманывать, а чтобъ самому не быть обманутымъ. Оно уровняетъ ступени моего возвышенія. — Это кто спѣшитъ сюда, въ дорожномъ платьѣ? Что это за гонецъ женскаго пола? неужели у ней нѣтъ мужа, чтобъ возвѣстить рогами ея прибытіе?
Э, э! да это моя мать! — Скажите, добрая леди, что привело васъ ко двору, и въ такихъ попыхахъ?
Л. ФОЛ. Гдѣ братъ твой? гдѣ этотъ негодяй, вздумавшій позорить честь мою?
Ф. ФОЛ. Мой братъ Робертъ? сынъ стараго сэръ Роберта, исполинъ Кольбрандтъ[8], могучій мужъ? Такъ ты ищешь сына сэръ Роберта?
Л. ФОЛ. Сына сэръ Роберта? — Непочтительный сынъ сэръ Роберта, что смѣешься ты надъ сэръ Робертомъ? онъ сынъ сэръ Роберта, также какъ и ты.
Ф. ФОЛ. Джемсъ Горней, оставь насъ на минуту.
ГОРН. Слушаю, добрый Филиппъ.
Ф. ФОЛ. Что Филиппъ — Филиппъ воробей[9]! Есть новости, Джемсъ; я разскажу ихъ тебѣ послѣ. (Горней уходить). Леди, старый сэръ Робертъ не отецъ мнѣ! Сэръ Робертъ могъ съѣсть свою часть во мнѣ въ страстную пятинцу и не оскоромился бы нисколько. Ну могъ ли сэръ Робертъ сдѣлать что-нибудь путное? Нѣтъ, сэръ Робертъ не могъ быть моимъ отцомъ — мы знаемъ его произведенія. Скажи же, добрая матушка, кому я обязанъ этими мощными членами? Сэръ Роберту не удалось бы и одной этой ноги.
Л. ФОЛ. Да ты сговорился что ли съ братомъ? Для собственной же пользы, тебѣ слѣдовало бы защищать честь мою! — Что значатъ эти насмѣшки, рабъ заносчивый?
Ф. ФОЛ. Рыцарь, рыцарь, добрая матушка, — рыцарь, какъ Базилиско {Намекъ на жалкую современную пьесу Солиманъ и Перседа, которая появилась на сцену въ 1592 году. Въ ней выведенъ хвастливый рыцарь Базилиско, котораго Пистонъ, шутливый слуга, заставляетъ повторять за собой слѣдующую клятву:
P. By the contente of this blade.
B. By the contents of this blade.
P. I the aforesaid Basilisco.
B. I the aforesaid Basiliseo Knight, good fellow Knight.
P. Knawe, good fellow knave!}. Я посвященъ: плечи мои чувствуютъ еще почетный ударъ, — но все-таки я не сынъ сэръ Роберта; я отрекся отъ сэръ Роберта и отъ моей земли, законности, имени, отъ всего. Скажи же, кто мой отецъ? вѣрно славный человѣкъ! Ну, матушка, говори кто онъ?
Л. ФОЛ. Отрекся отъ имени Фолькенбриджа?
Ф. ФОЛ. Такъ вѣрно, какъ отрекаюсь отъ дьявола.
Л. ФОЛ. Твой отецъ — король Ричардъ Львиное-сердце. Долгое, страстное преслѣдованіе превозмогло меня. Да проститъ мнѣ Всевышній мое прегрѣшеніе! Ты плодъ проступка, котораго не могла избѣжать, сколько ни защищалась.
Ф. ФОЛ. Клянусь свѣтомъ этого дня, еслибъ мнѣ было суждено родиться опять, я не пожелалъ-бы лучшаго отца. Есть грѣхи, которые на землѣ въ самихъ же себѣ несутъ и извиненье; таковъ и твой грѣхъ, матушка. Ты пала не по безумію; ты должна была отдать ему свое сердце, какъ покорную дань непреодолимой любви. Съ яростью, съ безпримѣрной мощью Ричарда не посмѣлъ вступить въ бой бѣшеный левъ, не могъ защитить отъ него своего царственнаго сердца[10]. Мудрено ли завладѣть сердцемъ женщины тому, кто и львовъ лишаетъ сердецъ? Нѣтъ, матушка, отъ души благодарю тебя за такого отца! и кто посмѣетъ хоть только намекнуть, что, родивъ меня, ты сдѣлала дурно, я пошлю въ адъ его душу! — Пойдемъ, я познакомлю тебя съ моими родственниками; и они скажутъ, что ты согрѣшила бы, отвергнувъ любовь Ричарда. Тотъ солжетъ, кто скажетъ, что это неправда!
ДѢЙСТВІЕ II.
правитьСЦЕНА I.
правитьЛЮДВ. Доблестный Эрцгерцогъ, привѣтствую тебя передъ стѣнами Анжера. — Артуръ, твой славный предокъ, Ричардъ, вырвавшій сердце изъ груди льва, ведшій святыя войны въ Палестинѣ, сошелъ прежде времени въ могилу виной этого храбраго герцога[11]; но, чтобъ загладить это, онъ пришелъ сюда по нашей просьбѣ и развернулъ свои знамена за права его потомка — за твой престолъ, похищенный твоимъ нечестивымъ дядей Іоанномъ. Обойми же его, любя и привѣтствуй!
АРТУР. Богъ проститъ вамъ смерть Львинаго-сердца за то, что даете жизнь его потомку, пріосѣнивъ его права воинственнымъ крыломъ своимъ. Привѣтствую васъ рукой безсильной, но сердцемъ, полнымъ любви непринужденной[12]. Привѣтствую васъ, герцогъ, предъ вратами Анжера.
ЛЮДВ. Благородное дитя, ктожь не возсталъ бы за твое право?
ЭРЦГ. Пусть этотъ поцѣлуй запечатлѣетъ мой обѣтъ: не возвращаться въ отчизну до тѣхъ поръ, пока Анжеръ и все, на что имѣешь права во Франціи, и блѣдные, набѣленные берега, подошва которыхъ отбиваетъ ревущія волны океана, отрѣзывающаго ихъ жителей отъ прочихъ странъ міра — пока и Англія, эта окруженная водой твердыня, не будетъ за тобой упрочена и обезопасена отъ всякихъ притязаній другихъ! Да, до тѣхъ поръ, пока и этотъ отдаленный уголокъ запада не признаетъ тебя королемъ, я не подумаю о родинѣ — не сойду съ поля битвы.
КОНСТ. О, прими же благодарность его матери, благодарность вдовы, пока твоя мощная рука не дастъ ему возможности отблагодарить за твою любовь достойнѣйшимъ образомъ.
ЭРЦГ. Небо награда тому, кто обнажаетъ мечъ на войну, столь правую и благородную.
К. ФИЛ. Итакъ къ дѣлу. Наведемъ пушки на упрямый городъ, осмотримъ выгоднѣйшія мѣста для приступа. Клянусь, мы положимъ здѣсь наши царственныя кости, или, по колѣни во французской крови, пробьемся на его площади и покоримъ его этому отроку.
КОНСТ. Подождите отвѣта на ваше посланіе, чтобъ не обагрить мечей не нужной кровью. Можетъ-быть Шатильонъ возвратится изъ Англіи съ мирной уступкой правъ, которыя хотимъ вынудить войной, и тогда придетъ каяться въ каждой каплѣ, пролитой съ такой необдуманной поспѣшностью[13].
К. ФИЛ. О, чудо, королева! смотри, по твоему слову является и нашъ посолъ. — Благородный Шатильонъ, передай намъ въ короткихъ словахъ отвѣтъ Іоанна; мы ждемъ его спокойно — говори.
ШАТИЛ. Оставьте эту ничтожную осаду и собирайте силы на дѣло гораздо важнѣйшее. Іоаннъ, раздраженный вашими справедливыми требованіями, возсталъ войной. Противные вѣтры задержали меня и дали ему возможность переправиться сюда со всѣми войсками въ одно время со мной. Быстро приближается онъ къ Анжеру; полки его многочисленны, воины мужественны. Съ нимъ королева-мать, какъ Геката[14], подстрекающая его на битвы и кровопролитіе, ея племянница Бланка Испанская, побочный сынъ покойнаго короля и всѣ безпокойные умы государства — пылкіе, смѣлые, отчаянные искатели приключеній съ дѣвственными ланитами и съ ярою злобой драконовъ. Они продали все, что тамъ имѣли, и, съ гордостью взваливъ на спину наслѣдственныя права свои, спѣшатъ сюда искать новыхъ достояній. Коротко, никогда еще Англія не собирала, не переправляла черезъ бурныя волны такого цвѣта безстрашныхъ сердецъ на бѣду и горе христіанства — (Барабанный бой). Громъ ихъ барабановъ прерываетъ дальнѣйшія подробности; они спѣшатъ сюда для переговоровъ, или для битвы, и потому приготовьтесь.
К. ФИЛ. Какъ неожиданенъ приходъ ихъ!
ЭРЦГ. Чѣмъ неожиданнѣе, тѣмъ сильнѣе будетъ и отпоръ; потому что мужество возрастаетъ вмѣстѣ съ обстоятельствами. — Милости просимъ, мы готовы.
К. ІОАН. Миръ Франціи, когда она мирно, безпрепятственно пропуститъ насъ въ наши законныя владѣнія. Въ противномъ случаѣ — обагряйся Франція кровью, улетай миръ на небо, пока мы, какъ грозныя орудія Всевышняго, не смиримъ ея гордыни, удаляющей миръ въ надзвѣздныя селенія.
К. ФИЛ. Миръ Англіи, если эта война возвратятся изъ Франціи въ Англію, чтобъ жить тамъ въ мирѣ. Мы любимъ Англію, и для блага Англіи потѣемъ здѣсь подъ тяжелыми доспѣхами; тогда какъ это слѣдовало бы тебѣ. Но ты не любишь Англіи; ты оттѣснилъ законнаго короля, нарушилъ порядокъ наслѣдованія, насмѣялся надъ несовершеннолѣтіемъ, наругался надъ дѣвственной чистотой короны! Взгляни сюда, на лицо твоего брата Джефрея — вѣдь это его чело, его глаза. Въ этомъ маленькомъ сокращеніи все великое, что умерло съ Джефреемъ, и рука времени разовьетъ это небольшое сокращеніе въ книгу также великую. Джефрей былъ старшій братъ твой, а это сынъ его. Англія принадлежала Джефрею по праву, а онъ сынъ Джефрея по волѣ Всевышняго. Скажи, какъ же это случилось, что тебя называютъ королемъ, когда живая кровь бьется еще въ вискахъ законнаго наслѣдника короны, которой ты величаешься?
К. ІОАН. Король Франціи, кто далъ тебѣ великое полномочіе требовать отъ меня отчета?
К. ФИЛ. Верховный судія, вселяющій въ грудь каждаго законнаго властителя благое желаніе возставать противъ всякаго нарушенія права. Этотъ судія сдѣлалъ меня попечителемъ этого ребенка, уполномочилъ обвинять тебя въ беззаконіи и поможетъ наказать за это.
К. ІОАН. Ты присвоиваешь себѣ чужую власть.
К. ФИЛ. Извини, я принимаю ее, чтобъ низвергнуть присвоителя чужой короны.
ЭЛЕОН. Кого же зовешь ты присвоителемъ?
КОНСТ. Позволь, я скажу ей — твоего беззаконнаго сына.
ЭЛЕОН. Молчи, дерзкая? Ты хочешь короны своему незаконнорожденному, чтобъ самой быть королевой, чтобъ мутить цѣлымъ міромъ.
КОНСТ. Я всегда была такъ же вѣрна твоему сыну, какъ ты своему мужу. Мой сынъ, похожѣй лицомъ на Джефрея, чѣмъ твой Іоаннъ на тебя поступками, а вы сходны по нимъ, какъ дождь съ водой, какъ сатана съ своей матерью. — Мой сынъ незаконнорожденный? Клянусь Богомъ, я не думаю, чтобъ его отецъ родился такъ законно — вѣдь ты его мать[15]!
ЭЛЕОН. Хороша мать! Дитя, она позоритъ отца твоего.
КОНСТ. Хороша бабушка! Дитя, ей хочется опозорить тебя.
ЭРЦГ. Перестаньте!
Ф. ФОЛ. Внемлите глашатаю!
ЭРЦГ. Это что за дьяволъ?
Ф. ФОЛ. Не дьяволъ, а человѣкъ, готовый разыграть дьявола, какъ только залучитъ тебя и твою шкуру. Ты заяцъ, про котораго идетъ слава, что не боится дергать мертвыхъ львовъ за бороду. Попадись только — я прокопчу твой кожаный кафтанъ[16], прокопчу непремѣнно.
БЛАН. О, какъ пристала эта львиная шкура къ укравшему ее у льва!
Ф. ФОЛ. Она красуется на его плечахъ, точь въ-точь какъ Алкидова на ослѣ[17]. Берегись, однакожъ, оселъ! я сорву это бремя со спины твоей, или взвалю на нее такое, что хруснутъ твои плечи.
ЭРЦГ. Кто этотъ дерзкій самохвалъ, оглушающій насъ пустыми звуками своего дыханія? Король, Людвигъ, рѣшайте что дѣлать.
ЛЮДВ. Замолчите же, безумцы и женщины! — Король Іоаннъ, все дѣло въ томъ, что я требую, именемъ Артура, Англію, Ирландію, Анжу, Турень и Мэнь. Согласенъ ли ты уступить ихъ и положить оружіе?
К. ІОАН. Скорѣй жизнь. Нѣтъ, Франція, я не страшусь тебя! — Артуръ Бретаньскій, довѣрься мнѣ, и, кромѣ любви, я дамъ тебѣ больше, чѣмъ можетъ завоевать трусливая рука Франціи. Покорись, дитя.
ЭЛЕОН. Поди лучше къ твоей бабушкѣ.
КОНСТ. Да, дитя мое, поди къ бабушкѣ; отдай ей свое королевство, я бабушка пожалуетъ тебѣ сливку, вишенку, да винную ягодку. О, добрая бабушка!
АРТУР. Перестань, милая матушка! Лучше еслибъ я лежалъ глубоко въ могилѣ; стою ли я, чтобъ изъ-за меня заводили такія смуты.
ЭЛЕОН. Бѣдное дитя плачетъ — ему стыдно за мать свою.
КОНСТ. Стыдитъ ли она его или нѣтъ — стыдъ все-таки тебѣ! Не стыдъ за мать, а несправедливости бабушки навертываютъ на глаза бѣднаго эти чудные перлы; они тронутъ, подкупятъ и самое небо на защиту его правъ, на месть вамъ.
ЭЛЕОН. Ты чудовищно клевещешь на небо и землю!
КОНСТ. Ты чудовищно позоришь и землю и небо! Не называй меня клеветницей; ты и твое изчадіе лишаете бѣднаго малютку и владѣній, и престола, я правъ. Онъ тѣмъ только и несчастливъ, что сынъ твоего старшаго сына. Твои грѣхи наказуются въ этомъ невинномъ ребенкѣ; надъ нимъ тяготѣетъ страшный завѣтъ, потому что одно только поколѣніе отдѣляетъ его отъ твоей чреватой грѣхами утробы.
К. ІОАН. Кончи, безумная!
КОНСТ. Еще одно слово! — мало, что онъ терпитъ за ея грѣхъ, Богъ сдѣлалъ и ея грѣхъ и ее самое наказаніемъ этой отдаленной отрасли, караемой за нее же и ея же наказаніемъ — ея сыномъ. Его беззаконіе, ея беззаконность — все вымещается на этомъ бѣдномъ ребенкѣ, и все за нее. О, проклятіе ей!
ЭЛЕОН. Безразсудная ругательница, я могу показать послѣднюю волю, уничтожившую всѣ права твоего сына.
КОНСТ. Кто же сомнѣвается? вѣдь это воля беззаконная, воля женщины, воля злой бабушки!
К. ФИЛ. Перестаньте, леди; кончите, или говорите хладнокровнѣй; намъ не прилично поощрять такъ не благозвучные перекоры. — Трубы, вызывайте гражданъ Анжера на стѣны. Спросимъ ихъ за кого они: за Іоанна, или за Артура.
1. ГРАЖ. Кто вызываетъ насъ на стѣны?
К. ФИЛ. Франція за Англію.
К. ІОАН. Англія за самое себя. Граждане Анжера, вѣрные мои подданные —
К. ФИЛ. Граждане Анжера, вѣрные подданные Артура, наши трубы вызвали васъ для мирныхъ переговоровъ —
К. ІОАН. Въ нашу пользу, и потому выслушайте насъ прежде. Знамена Франціи подошли подъ вашъ городъ съ недобрымъ умысломъ. Орудія ихъ полны грозы и готовы брызнуть въ ваши стѣны чугуннымъ гнѣвомъ. Все нужное для кровавого приступа и безпощадныхъ замысловъ ихъ придвинуто уже къ очамъ города, къ его замкнутымъ воротамъ[18]. Не подоспѣй мы — камни, окружающіе васъ, какъ поясомъ, были бы сорваны ихъ орудіями съ твердаго глинянаго ложа, и кровавое насиліе вторглось бы въ мірныя улицы всесокрушающимъ опустошеніемъ. Теперь, при видѣ вашего законнаго короля, бистро подоспѣвшаго на охрану ланитъ вашего города отъ грозившихъ имъ царапинъ — изумленные французы склоняются на мирные переговоры; теперь, вмѣсто того, чтобъ въ пламени обстрѣливать ядрами, потрясать лихорадкой ваши стѣны, они стрѣляютъ льстивыми словами, облекая ихъ дымомъ, чтобъ обмануть слухъ вашъ. — Довѣрьтесь же, любезные граждане, вашему королю и впустите насъ. Утомленные быстрымъ и труднымъ переходомъ, мы требуемъ отдыха въ вашихъ стѣнахъ.
К. ФИЛ. Когда я кончу, отвѣчайте намъ обоимъ. — Посмотрите, рука юнаго Плантагенета въ моей правой рукѣ, подвигнутой священнѣйшимъ обѣтомъ на защиту его правъ. Онъ сынъ старшаго брата этого человѣка; его король, какъ я всего имъ присвоеннаго. Только для возстановленія попраннаго права подступили мы въ этомъ воинственномъ видѣ подъ ваши стѣны; мы враги вамъ отнюдь не болѣе какъ на столько, на сколько это, по совѣсти, требуется для вынужденія ревностнаго возстанія за угнетеннаго. Согласитесь оказать должное кому должно, слѣдовательно этому юному принцу, и наше оружіе, какъ медвѣдь въ намордникѣ, будетъ страшно только съ виду, гроза нашихъ пушекъ разразится въ неразимыя облака неба, и мы отступимъ радостно, не зазубривъ мечей, не помявъ шлемовъ; возвратимся домой, не проливъ и капля кипучей крови, которой думали обагрить ваши стѣны; оставимъ въ мирѣ и дѣтей, и женъ, и васъ. Но если вы безразсудно отвергнете наше предложеніе, васъ не скроютъ отъ нашихъ вѣстниковъ войны и эти сѣдыя стѣны, хотя бы за ними стояло все англійское войско. Говорите же, покоряетесь ли вы намъ во имя вашего законнаго короля; или мы дадимъ волю нашему праведному гнѣву и кровью войдемъ въ нашу собственность!
1. ГРАЖ. Мы подданные короля Англіи и хранимъ для него этотъ городъ въ силу правъ его.
К. ІОАН. Такъ признайте-жь вашего короля и впустите меня.
1. ГРАЖ. Не можемъ. Только тому, кто докажетъ себя настоящимъ королемъ, докажемъ мы нашу вѣрность; а до тѣхъ поръ не отворимъ нашихъ воротъ никому въ мірѣ.
К. ІОАН. Развѣ корона Англіи не доказываетъ, кто король? Если вамъ мало этого, такъ я привелъ въ свидѣтели дважды пятнадцать тысячъ истинныхъ сыновъ Англіи —
Ф. ФОЛ. Незаконнорожденныхъ и другихъ.
К. ІОАН. Готовыхъ жертвовать жизнію за мое право.
К. ФИЛ. Столько же и также благородной крови —
Ф. ФОЛ. И также не безъ незаконнорожденныхъ.
К. ФИЛ. Стоятъ передъ нимъ и оспориваютъ права его.
1. ГРАЖ. До тѣхъ поръ, пока вы не докажете, чье право справедливѣе, для справедливѣйшаго, мы не отворимъ воротъ обоимъ.
К. ІОАН. Прости же, Господи, грѣхи всѣхъ душъ, которыя въ грозной борьбѣ за короля нашего королевства, еще прежде, чѣмъ падетъ вечерняя роса, отлетятъ въ свои вѣчныя жилища!
К. ФИЛ. Аминь. На коней, рыцари! къ оружію!
Ф. ФОЛ. Святый Георгъ, поразившій дракона и съ тѣхъ поръ все сидящій на конѣ надъ дверью моей хозяйки, помогай же намъ хорошенько! — (Эрцгерцогу) Чертъ возьми! будь я дома, въ твоей берлогѣ, съ твоей львицей, я непремѣнно насадилъ бы на твою львиную шкуру воловью голову — сдѣлалъ бы тебя чудищемъ!
ЭРЦГ. Молчи! ни слова болѣе.
Ф. ФОЛ. Трепещи! ты слышишь ревъ льва.
К. ІОАН. Идемъ на равнину: выстроимъ тамъ войска наши.
Ф. ФОЛ. Поспѣшимъ же занять выгоднѣйшее мѣсто.
К. ФИЛ. Да будетъ такъ. (Людвигу.) Выстроить наши на другомъ возвышеніи. — За насъ Господь и наше право!
СЦЕНА 2.
правитьФР. ГЕР. Граждане Анжера, разтворяйте ворота! впускайте юнаго Артура, герцога Бретаньскаго! — Много слезъ выжалъ онъ нынче доблестной рукой Франціи изъ глазъ англичанокъ, усѣявъ кровавое поле сынами ихъ! Не одной вдовы мужъ даетъ хладное лобзаніе обагренной землѣ! Побѣда, съ незначительной потерей, развѣваетъ знамена Франціи, и торжествующее войско ея готовится вступить въ ваши стѣны, провозглашая Артура Бретаньскаго королемъ Англіи и вашимъ!
АН. ГЕР. Радуйтесь, граждане Анжера! звоните въ колокола! — Король Іоаннъ, король Англіи и вашъ, приближается побѣдителемъ. Сверкая серебристыми доспѣхами, пошло его войско на битву и возвращается вызолоченное французской кровью. Ни одно перо на англійскихъ шлемахъ не помято французскими копьями; знамена несутся тѣми же руками, въ которыхъ развѣвались при выступленіи. Какъ веселая толпа охотниковъ, идутъ англичане съ руками, обагренными, окрашенными окрашивающимъ убійствомъ враговъ. — Отворяйте же ворота, впускайте побѣдителей.
ГУБЕРТЪ[19]. Герольды, мы смотрѣли съ нашихъ башенъ отъ начала до конца: видѣли и сшибку и отступленіе обѣихъ армій, и не можемъ рѣшить, которая пересилила. Кровь окупалась кровью, на удары отвѣчали ударами, сила напирала на силу, толпа отражала толпу. Обѣ стороны равносильны, и мы равно расположены къ обѣимъ. Одна должна превозмочь; а до тѣхъ поръ мы не отворимъ воротъ ни той, ни другой.
К. ІОАН. Франція, неужели ты и теперь не перестанешь расточать кровь свою? Скажи, еще ли напирать на тебя потоку нашего права? Задержанный твоимъ сопротивленіемъ, онъ выступитъ изъ естественнаго ложа; не дашь ему мирно катить въ океанъ серебристыя воды — онъ яростно зальетъ берега его стѣсняющіе.
К. ФИЛ. Англія, ты не сберегла въ этомъ тяжкомъ испытаніи ни одной лишней капли крови передъ Франціей; ты утратила даже больше. И, клянусь этой рукой, властвующей всѣми землями, обнимаемыми этимъ небосклономъ, мы не положимъ праведнаго оружія, пока не сложимъ тебя, виновника нашего возстанія, или не увеличимъ числа падшихъ царственнымъ трупомъ, не украсимъ списка о потеряхъ этой войны царственнымъ именемъ.
Ф. ФОЛ. О, какже возрастаетъ царственное величіе, когда вспыхиваетъ драгоцѣнная кровь королей! Теперь-то смерть обобьетъ свои мертвыя челюсти сталью: мечи воиновъ замѣнятъ ей клыки и зубы; теперь-то запируетъ она, пожирая человѣческое мясо въ нерѣшенной борьбѣ властителей! Чтожь стоятъ королевскіе ряды въ нѣмомъ изумленіи? Двиньте же ихъ призывомъ на гибель! назадъ, на кровавое поле, равномощные владыки, дико-воспламененныя души[20]! Пусть гибель одной стороны упрочитъ миръ другой; а до тѣхъ поръ — сѣча, кровь, смерть!
К. ІОАН. Чью же сторону возьмете теперь, горожане?
К. ФИЛ. Говорите граждане за Англію: кто король вашъ?
ГУВЕР. Король Англіи, когда узнаемъ кто ея король.
К. ФИЛ. Признайте же его въ насъ, защитникахъ его правъ.
К. ІОАН. Въ насъ; мы сами ходатаи за себя, мы собственной полновластной особой объявляемъ себя королемъ Анжера и вашимъ.
ГУБЕР. Все это отрицаетъ власть высшая нашей. Колеблемые прежнимъ недоразумѣніемъ, преодолѣваемые страхомъ, мы не отомкнемъ воротъ до тѣхъ поръ, пока нашъ страхъ не устранится, не уничтожится королемъ несомнѣннымъ.
Ф. ФОЛ. Короли! клянусь небомъ, паршивые Анжерцы издѣваются надъ вами; они стоятъ себѣ на стѣнахъ, и преспокойно зѣваютъ, показываютъ пальцами, какъ въ театрѣ, на страшную, смертельную игру вашу. Послушайте меня: возьмите примѣръ съ іерусалимскихъ возмутителей[21], помиритесь на время и обратите всѣ ужасы взаимной вражды на эти стѣны. Громите ихъ съ востока и съ запада изъ вашихъ орудій, заряженныхъ по самое горло, пока душу потрясающій ревъ ихъ не потрясетъ каменныхъ ребръ этого надменнаго города. Стрѣляйте по этой сволочи, пока всенизвергающее опустошеніе не оставитъ ее безъ прикрытія, какъ обыкновенный воздухъ, и затѣмъ разведите опять свои соединившіяся войска, раздѣлите смѣшавшіяся знамена, обратитесь челомъ къ челу, кровавымъ остріемъ къ острію, и счастье тотчасъ же отыщетъ своего любимца, подаритъ его этимъ днемъ, поцѣлуетъ славной побѣдой! Какъ вамъ нравится бѣшеный совѣтъ мой? не отзывается ли онъ не много и политикой?
К. ІОАН. Клянусь небомъ, перегибающимся надъ нашими головами, онъ мнѣ по сердцу. Франція, согласна ты соединять наши силы, сравнять Анжеръ съ землей, и затѣмъ рѣшить оружіемъ, кому быть королемъ его?
Ф. ФОЛ. Если въ тебѣ есть королевская доблесть — вѣдь дерзкій городишка оскорбилъ и тебя, — обрати вмѣстѣ съ нами свои орудія противъ его горделивыхъ стѣнъ; сравняемъ ихъ съ землей — тогда рѣжьтесь, пожалуй, между собой, посылайте другъ друга въ рай, или въ адъ, какъ тамъ приведется
К. ФИЛ. Я согласенъ. — Откуда же начнете вы приступъ?
К. ІОАН. Мы грянемъ разрушеньемъ съ запада.
ЭРЦГ. Я съ сѣвера.
К. ФИЛ. А мы пошлемъ градъ ядеръ съ юга.
Ф. ФОЛ. (Въ сторону). О, чудный распорядокъ! Съ сѣвера на югъ Австрія и Франція начнутъ стрѣлять другъ другу въ ротъ. Подожгу ихъ еще сильнѣе. — Такъ идемте же!
ГУБЕР. Послушайте насъ, доблестные короли; помедлите еще минуту, и я скажу вамъ, какъ заключить миръ прекраснѣйшимъ союзомъ, какъ пріобрѣсти этотъ городъ безъ уда ровъ и ранъ, какъ сохранить жизнь для покойной смерти на пастели всѣмъ, пришедшимъ лечь на этомъ нолѣ. Не упорствуйте, выслушайте меня, мощные властители.
К. ІОАН. Говори; мы позволяемъ, готовы выслушать.
ГУБЕР. Бланка, дочь Испаніи, племянница короля Англіи[22]. Обратите вниманіе на лѣта дофина и этой прелестной дѣвицы. Пожелаетъ ли любовь сластолюбивая красоты — гдѣ найдетъ она кого-либо прекраснѣе Бланки? Пожелаетъ ли любовь цѣломудренная добродѣтели — гдѣ найдетъ она ее такъ чистою, какъ въ Бланкѣ? Пожелаетъ ли любовь честолюбивая благородства происхожденія — чья кровь благороднѣе, вращающейся въ жилахъ Бланки? Какъ она совершенна красотой, добродѣтелью и рожденіемъ, такъ совершененъ и юный дофинъ; а если чѣмъ и уступаетъ ей, такъ развѣ только тѣмъ, что онъ не она. И ей, въ свою очередь, ничего не достаетъ, если не назовемъ недостаткомъ того, что она не онъ. Онъ половина совершеннѣйшаго человѣка, котораго можетъ пополнить только она; она раздѣленное превосходство, полнота котораго заключается въ немъ. Соединеніе двухъ такихъ серебристыхъ потоковъ украситъ берега ихъ объемлющіе; а берегами этихъ двухъ слитыхъ потоковъ можете быть вы, доблестные государи, если соедините бракомъ эти двѣ царственныя отрасли. Союзъ этотъ подѣйствуетъ на наши крѣпко замкнутыя ворота сильнѣй, чѣмъ ваши орудія; разпахнетъ ихъ вамъ настежь скорѣй, чѣмъ порохъ. А безъ того, и возмущенное море будетъ не такъ глухо, львы довѣрчивѣе, горы и скалы подвижнѣе и даже самая смерть, въ своемъ убійственномъ бѣшенствѣ, не будетъ такъ упорна, какъ мы, отстаивая нашъ городъ.
Ф. ФОЛ. Что за молодецъ! того и гляди, что вытряхнетъ гнилой скелетъ дряхлой смерти изъ его лохмотьевъ! Что за пасть! такъ и плюетъ смертью, горами, скалами и морями; болтаетъ о ревущихъ львахъ такъ же свободно, какъ тринадцатилѣтняя дѣвочка о щенятахъ! Вѣрно онъ сынъ пушкаря, что такъ и пышетъ дымомъ, пламенемъ и выстрѣлами. Дуетъ себѣ, хлещетъ языкомъ по ушамъ, какъ палками; каждое слово его колотитъ сильнѣе любаго французскаго кулака. Чертъ возьми, съ тѣхъ поръ, какъ я въ первый разъ назвалъ отца моего брата тятей, мнѣ еще никогда не случалось быть такъ избиту словами.
ЭЛЕОН. Согласись на его предложеніе, сынъ мой, заключи союзъ этотъ, дай нашей племянницѣ приличное приданое; этимъ союзомъ ты упрочишь за собой теперь севѣрную еще корону такъ, что ребенку Констансы не достанетъ солнца развиться въ цвѣтокъ, обѣщающій роскошный плодъ. Я вижу по глазамъ, что французы готовы податься; смотри, какъ они перешептываются; предлагай, пока души ихъ способны еще увлечься этимъ, пока сердца, смягченныя дыханіемъ умилительныхъ просьбъ, состраданія и упрековъ совѣсти не охладѣли, не пришли въ прежнюю безчувственность.
ГУБЕР. Короли, чтожь вы не отвѣчаете на дружественное предложеніе города?
К. ФИЛ. Говори, Англія — вѣдь ты первая повела рѣчь съ городомъ. Что скажешь ты?
К. ІОАН. Если дофинъ, твой царственный сынъ, прочтетъ въ этой книгѣ красоты: люблю — ея приданое не уступитъ королевскому; Анжу, прекрасная Турень, Пуатье, Мэнь, и все, что по сю сторону моря, исключая этотъ осаждаемый нами городъ, подвластно нашей коронѣ, озолотитъ ея брачное ложе, обогатятъ ее титлами, почестями и владѣніями. Красотой же, воспитаніемъ и рожденіемъ она не уступаетъ никакой принцессѣ въ цѣломъ мірѣ.
К. ФИЛ. Что скажешь ты, мой сынъ? вглядись въ лицо принцессы.
ЛЮДВ. Гляжу, мой повелитель, я въ очахъ ея вижу диво дивное: свою собственную тѣнь; и эта тѣнь твоего сына становится въ нихъ солнцемъ и дѣлаетъ твоего сына тѣнью. Клянусь, я никогда ее былъ самолюбивъ, до тѣхъ поръ, пока не увидалъ себя изображеннымъ въ льстивомъ зеркалѣ ея очей. (Разговариваетъ тихо съ Бланкой.)
Ф. ФОЛ. Вздернутый въ льстивое зеркало ея очей, повѣшенный въ складкѣ ея нахмуренныхъ бровей, четвертованный въ ея сердцѣ, онъ видитъ себя предателемъ любви. И не жалость ли, что такой олухъ будетъ вздернутъ, повѣшенъ и четвертованъ такой любовью!
БЛАНК. Въ этомъ отношеніи воля моего дяди будетъ и моею. Найдетъ онъ въ васъ что-нибудь пріятное для него — это пріятное для него что-нибудь я охотно передамъ и моей волѣ, или, вѣрнѣе, поручу, если вамъ угодно, любви моей. Далѣе, принцъ, я не польщу вамъ увѣреніемъ, что въ васъ все достойно любви; скажу только, что и самое недоброжелательство не найдетъ въ васъ ничего такого, что бы могло вызвать и самомалѣйшее нерасположеніе къ вамъ.
К. ІОАН. Ну чтоже скажетъ молодежь? Что скажешь ты, племянница?
БЛАНК. Что моя обязанность повиноваться приказаніямъ вашей мудрости.
К. ІОАН. Говори же, дофинъ — можешь ты любить эту принцессу?
ЛЮДВ. Спросите лучше, могу ли не любить, когда люблю уже страстно.
К. ІОАН. Если такъ, я отдаю тебѣ вмѣстѣ съ нею Волькессенъ[23], Турень, Анжу, Пуатье и Мэнь, всѣ эти пять провинцій, и еще въ придатокъ тридцать тысячъ маркъ англійскаго золота. Король Филиппъ, если ты доволенъ, соедини руки дѣтей твоихъ.
К. ФИЛ. Совершенно. — Дѣти, соедините ваши руки.
ЭРЦГ. И губы; я очень хорошо помню, что я это сдѣлалъ при моей первой помолвкѣ.
К. ФИЛ. Теперь, граждане Анжера, отворяйте ворота, впускайте друзей, которыхъ сами же соеднили. Мы сію же минуту обвѣнчаемъ ихъ въ часовнѣ пресвятой Маріи. — А герцогини Констансы нѣтъ здѣсь? — нѣтъ, навѣрное, потому что при ней мы не уладили бы этого союза такъ легко и скоро. Скажите, гдѣ же она и сынъ ея?
ЛЮДВ. Она груститъ въ палаткѣ вашего величества.
К. ФИЛ. Не облегчимъ мы ея грусти этимъ союзомъ. — Братъ Іоаннъ, какъ бы намъ удовлетворить вдовствующую герцогиню? Вѣдь мы пришли сюда ратовать за ея права, и, Богъ знаетъ какъ, сбились на тропу собственной пользы.
К. ІОАН. Мы все уладимъ; мы провозгласимъ Артура герцогомъ Бретани и графомъ Ричмондскимъ, и отдалимъ ему этотъ богатый городъ. Позвать герцогиню; пошлите къ ней кого-нибудь съ приглашеніемъ присутствовать при нашемъ торжествѣ. — Я думаю, что мы удовлетворимъ ее этимъ, если и не вполнѣ, такъ по крайней мѣрѣ на столько, что она поумѣритъ свои возгласы. — Идемте же скорѣй на торжество нежданное и неприготовленное. (Граждане сходятъ со стѣнъ, и всѣ уходятъ, кромѣ Филиппа.)
Ф. ФОЛ. Безумный свѣтъ! безумные короли! безумный союзъ! — Іоаннъ, чтобъ уничтожить требованія Артура на все, удѣляетъ частичку добровольно; Франція, которую вооружила сама совѣсть, которую само милосердіе вывело на поле, какъ Божію рать, поддается этой измѣнительницѣ всѣхъ предположеній, этому лукавому демону, этому маклеру, торгующему вѣрностью, измѣняющему своему слову ежедневно, надувающему всѣхъ: и королей и нищихъ, и старыхъ и молодыхъ, и дѣвъ, которыхъ лишаетъ даже и этого названія, если ужь больше нечего лишить ихъ, — этому льстивому придворному — соблазнительной корысти. Корысть — страшная наклонность свѣта; самъ по себѣ уравновѣшенный, онъ катился бы по гладкой поверхности прямо, еслибъ эта гадкая, увлекающая наклонность, этотъ двигатель, эта корысть не лишала его всякаго равновѣсія, не заставляла измѣнять всякому направленію, всякому предположенію, стремленію, цѣли. И эта-то самая наклонность, эта корысть, эта сводня, этотъ маклеръ, это всеизмѣняющее слово, ослѣпивъ внѣшнее зрѣніе непостоянной Франціи, заставляетъ ее измѣнить предположенной цѣли[24], промѣнять честную, начатую уже войну на подлѣйшій миръ. Да и я, отчего возстаю я такъ противъ корысти? Только отъ того, что до сихъ поръ она не соблазняла еще меня; не по тому, что не сжалъ бы руки[25] и тогда, когдабъ она прикоснулась къ моей ладони своими прекрасными ангелами[26], а по тому, что не искушенная еще рука моя — нищій, издѣвающійся надъ богатствомъ. И пока я нищій, я буду издѣваться и увѣрять, что нѣтъ грѣха, кромѣ богатства; а разбогатѣю — примусь утверждать, что нѣтъ грѣха, кромѣ бѣдности. Если и короли измѣняютъ клятвамъ изъ корысти — почемужь и мнѣ не сдѣлать пріобрѣтеніе своимъ идоломъ и не поклоняться ему? (Уходитъ.)
ДѢЙСТВІЕ III.
правитьСЦЕНА 1.
правитьКОНСТ. Пошли вѣнчаться? пошли утверждать миръ клятвами, соединеніемъ лживой крови съ лживой? Сдружились? Людвигъ беретъ Бланку, а Бланка эти провинціи? — Нѣтъ, это что-нибудь не такъ; ты ошибся, ослушался; припомни хорошенько, разскажи все сначала. Это невозможно; ты только такъ говоришь это. Я убѣждена, что не должна вѣрить тебѣ, потому что твое слово ничтожное дыханіе простолюдина. Повѣрь, что я и не вѣрю тебѣ, потому что королевская клятва ручается мнѣ въ противномъ. Тебя накажутъ за то, что такъ напугалъ меня. Вѣдь я больна, и потому пуглива; угнетена скорбями, и потому полна страховъ; вдова, безъ мужа, и потому могу страшиться всего; женщина, и потому робка по самой уже природѣ. Если ты теперь и признаешься, что пошутилъ — взволнованныя чувства все-таки не успокоятся, и я, весь этотъ день, не перестану вздрагивать, пугаться. Что хочешь ты сказать покачиваніемъ головы? Что смотришь такъ печально на моего сына? Зачѣмъ прижимаешь руку къ груди? Отчего слезы навертываются на твои глаза, какъ потокъ, выступающій изъ своего ложа? Неужели все это грустныя доказательства, что ты сказалъ правду? О, такъ говори же — но не повторяй всего разсказа, скажи только, вѣренъ ли онъ?
СОЛЬС. Такъ вѣренъ, какъ лживы покажутся вамъ виновники, что все переданное мною правда.
КОНСТ. О, если ты хочешь убѣдить меня въ моемъ несчастіи, такъ убѣди же и это несчастіе умертвитъ меня; пусть это убѣжденіе и жизнь сразятся, какъ два отчаянные противника, которые только что встрѣтились, то и пали, и мертвы. — Людвигъ женится на Бланкѣ! кудажь теперь тебѣ дѣваться, дитя мое? Франція сдружилась съ Англіей! чтожь станется со мною? — О, удались! я не могу видѣть тебя: эта вѣсть сдѣлала тебя гнуснѣйшимъ изъ людей.
СОЛЬС. Что же сдѣлалъ я вамъ, добрая герцогиня? разсказалъ только о злѣ, которое сдѣлали другіе.
КОНСТ. Но это зло само по себѣ такъ ужасно, что дѣлаетъ ненавистнымъ всякаго, кто говоритъ о немъ.
АРТУР. Матушка, прошу васъ, успокойтесь.
КОНСТ. О, еслибъ ты, упрашивающій меня успокоиться, былъ противенъ, гадокъ, позоренъ для чрева матери, покрытъ скверными пятнами, хромъ, глупъ, горбатъ, уродливъ, черенъ, испещренъ отвратительными родинками — я не сказала бы ни слова, была бы спокойна. Тогда я не любила бы тебя; тогда ты не былъ бы достоинъ ни твоего великаго рожденія, ни короны. Но вѣдь ты прекрасенъ; при твоемъ рожденіи, дитя мое, и природа, и счастье соединились, чтобъ сдѣлать тебя великимъ. Дарами природы ты можешь поспорить и съ лиліей, и съ полураспустившейся розой; а счастьемъ — о, оно измѣнило, обмануло, оставило тебя! Оно ежечасно прелюбодѣйствуетъ съ твоимъ дядей Іоанномъ; золотой рукой своей оно заставило короля Филиппа забыть свой царственный санъ и сдѣлаться ихъ гнуснымъ сводникомъ. Король Франціи сводникъ Фортуны и короля Іоанна, развратной Фортуны и похитителя короны, Іоанна! — О, скажи же! и послѣ этого король Франціи не клятвопреступникъ? Отрави его словами, или удались, оставь меня одну нести мое горе.
СОЛЬС. Простите, герцогиня, безъ васъ я не могу возвратиться къ королямъ.
КОНСТ. Ты можешь, ты возвратишься. Я не пойду съ тобой; я научу мою скорбь гордости, потому что горе гордо, оно преклоняетъ предъ собою даже и хозяина своего. Пусть короли соберутся вокругъ меня и моего великаго горя, а оно такъ велико, что развѣ только твердая, громадная земля въ состоянія сдержать его. (Садится на землю.) Вотъ престолъ моего горя и мой; зови королей, пусть придутъ и преклонятъ предъ нимъ колѣна.
К. ФИЛ. Правда, прекрасная дочь моя, и благодатный день этотъ всегда будутъ праздновать во Франціи. Для него и самое солнце остановило теченіе и разыгрываетъ алхимиста, превращая, блескомъ свѣтлыхъ очей своихъ, тощую, бугроватую землю въ сверкающее золото. Каждый годъ день этотъ будетъ днемъ празднества.
КОНСТ. Грѣха — не празднества! (Вставая). Что такое день этотъ? что сдѣлалъ онъ, чтобъ блестѣть въ календарѣ золотыми буквами, между святыми праздниками[27]? Нѣтъ, лучше выкиньте изъ недѣли этотъ день позора, угнетенья, вѣроломства; оставите его — пусть роженицы молятъ неразрѣшаться въ этотъ день, потому что онъ чудовищно обманетъ надежды ихъ. Морякамъ только онъ и будетъ грозить кораблекрушеніемъ; всякій договоръ, заключенный въ этотъ день, будетъ нарушенъ; все, что ни начнется въ этотъ день, кончится скверно; въ этотъ день и самая вѣрность превратится въ гнусную измѣну?
К. ФИЛ. Клянусь небомъ, герцогиня, тебѣ нечего проклинать прекрасное торжество этого дня. Развѣ я не обезпечилъ тебя моимъ королевскимъ словомъ?
КОНСТ. Ты обманулъ меня поддѣлкой подъ королевское слово; оно оказалось ничтожнымъ какъ только дошло до дѣла, не выдержало и перваго испытанія. Ты клятвопреступникъ; ты вооружился, чтобъ лить кровь моихъ враговъ, и, вооружившись, усиливаешь ее своею. Воинственный пылъ и ярая гроза войны охлаждены, уничтожены миромъ[28], и угнетеніе насъ — основа этого союза. Карай же, о небо, карай этихъ клятвопреступныхъ королей! Внемли воплямъ вдовы[29], будь моимъ мужемъ о небо! не попусти часамъ этого безбожнаго дня промчаться въ мирѣ; пошли вооруженный раздоръ въ среду этихъ вѣроломныхъ королей, прежде чѣмъ закатится солнце! О, услышь, услышь меня!
ЭРЦГ. Миръ, герцогиня!
КОНСТ. Война! война! не бывать миру! миръ — война для меня! О, Лиможь! о Австрія[30]! ты страмишь эту кровавую добычу[31]. Рабъ, трусъ! малый дѣлами, великій низостью! всегда сильный на сторонѣ сильнѣйшаго! рыцарь Фортуны, готовый на битву тогда только, когда знаетъ, что эта прихотница хлопочетъ о его безопасности — и ты точно также клятвопреступникъ, и ты поклонникъ сильныхъ! И какъ же быть такъ глупымъ, такъ пошло глупымъ — хвастать, топать ногами, клятвенно принимать мою сторону! Рабъ безчувственный, развѣ ты не гремѣлъ за меня ярымъ громомъ, не клялся защищать меня, не уговаривалъ положиться на твою звѣзду, силу, счастье — и теперь передаешься моимъ врагамъ! — А еще носишь львиную шкуру! Сбрось ее скорѣй отъ стыда и накинь на свои гнусныя плечи телячью[32].
ЭРЦГ. О, если бы это сказалъ мущина!
Ф. ФОЛ. И накинь на свои гнусныя плечи телячью.
ЭРЦГ. Страшись за жизнь, если осмѣлишься сказать это.
Ф. ФОЛ. И накинь на свои гнусныя плечи телячью.
К. ІОAН. Намъ непріятно это; ты забываешься.
К. ФИЛ. Вотъ святый легатъ Папы.
ПАНД. Благо вамъ, помазанные намѣстники Всевышняго! — Король Іоаннъ, къ тебѣ мое посланіе. Я, Пандульфо, кардиналъ прекраснаго Милана и легатъ папы Инокентія, спрашиваю тебя отъ его имени и по совѣсти, зачѣмъ возстаешь ты такъ своевольно противъ церкви — нашей святой матери, и силой возбраняешь Стефану Лангтону, избранному въ Кэнтербёрійскіе архіепископы, занять эту святую епархію? Именемъ вышерѣченнаго отца нашего, святѣйшаго папы Инокентія, требую отвѣта.
К. ІОАН. Какое смертное имя въ силахъ принудить къ отвѣту свободное дыханіе короля помазаннаго? Изъ всѣхъ же возможныхъ, кардиналъ, ты не могъ найти ничтожнѣе, смѣшнѣе и безсильнѣе имени Папы, чтобъ потребовать отъ меня отвѣта. Скажи ему это и прибавь еще отъ моего имени, что ни одному итальянскому священнослужителю не собрать въ нашихъ владѣніяхъ ни десятины, ни какой другой подати; что, подвластные только одному Богу, мы съумѣемъ поддержать нашу власть тамъ, гдѣ его милостью властвуемъ, не нуждаясь въ содѣйствіи какого бы то ни было смертнаго. Скажи это своему Папѣ, откинувъ всякую боязнь его самого и его незаконно присвоенной власти.
К. ФИЛ. Братъ Іоаннъ, ты богохульствуешь.
К. ІОАН. Пусть ты и всѣ короли христіанства подчиняются грубому обману властолюбиваго попа, — страшатся проклятія, отъ котораго можно откупиться деньгами, — покупаютъ цѣной презрѣннаго золота, грязи, пыли, лживое отпущеніе у человѣка, который, торгуя имъ, продаетъ и свое собственное; пусть ты и всѣ прочіе поддаются этому наглому обману и откармливаютъ лживаго чародѣя богатыми доходами, я — я одинъ возстаю противъ Папы и признаю моими врагами всѣхъ друзей его!
ПАНД. Итакъ, въ силу дарованной мнѣ власти, я проклинаю и отрѣшаю тебя отъ церкви. И благословенъ, кто отложится отъ подданства еретику; прославленъ, причтенъ къ лику святыхъ, кто какимъ бы то ни было тайнымъ средствомъ прекратитъ богомерзкую жизнь твою.
КОНСТ. О, позволь же и мнѣ, вмѣстѣ съ Римомъ, проклинать его! Добрый отецъ кардиналъ, говори аминь къ каждому изъ моихъ праведныхъ проклятій, потому что безъ меня никто не съумѣетъ клясть его, какъ надо.
ПАНД. Мое проклятіе, герцогиня, оправдывается закономъ, полномочіемъ.
КОНСТ. И мое также; когда законъ не защищаетъ права, къ чемужь ему воспрещать и неправое? Законъ не можетъ возвратить королевство моему сыну, потому что тотъ, кто владѣетъ его королевствомъ, владѣетъ и закономъ. Если самъ законъ высочайшая несправедливость, какъ же запретитъ онъ мнѣ проклинать?
ПАНД. Филиппъ, король Франціи, подъ опасеніемъ проклятія, покинь руку этого архи-еретика и грянь на него всѣми силами Франціи, если онъ не покорится Риму добровольно.
ЭЛЕОН. Ты блѣднѣешь, Франція? не отнимай руки своей.
КОНСТ. Смотри, демонъ, чтобъ Франція не раскаялась и, отдернувъ руку, не лишила адъ еще одной души.
ЭРЦГ. Король Филиппъ, послушай кардинала.
Ф. ФОЛ. И накинь телячью шкуру на его гнусныя плечи.
ЭРЦГ. Хорошо, негодяй, я поневолѣ долженъ сносить твои дерзости, потому что —
Ф. ФОЛ. Твои штаны сносятъ ихъ еще лучше[33].
К. ІОАН. Филиппъ, что же ты скажешь кардиналу?
КОНСТ. Чтожь сказать ему, какъ не то, что согласенъ на его требованіе.
ЛЮДВ. Отецъ, подумай: тебѣ предстоитъ или тяжелое проклятіе Рима, или легкая потеря дружбы съ Англіей. Выбирай меньшее зло —
БЛАНК. Меньшее — проклятіе Рима.
КОНСТ. Не поддавайся, Людвигъ! тебя соблазняетъ демонъ въ видѣ еще дѣвственной жены.
БЛАНК. Не правда, а нужда говоритъ устами Констансы.
КОНСТ. О, если ты допускаешь, что я въ нуждѣ, которая только и живетъ потому, что умерла правда, такъ уже эта самая нужда доказываетъ, что правда оживетъ какъ только умретъ нужда. Уничтожьте же мою нужду, и правда возникнетъ; поддержите мою нужду, и правда подавлена.
К. ІОАН. Король смутился и не отвѣчаетъ.
КОНСТ. Отступись отъ него и отвѣчай какъ слѣдуетъ.
ЭРЦГ. Да, отвѣчай, Филиппъ, отбрось всѣ сомнѣнья.
Ф. ФОЛ. И набрось телячью шкуру, на этого милаго олуха.
К. ФИЛ. Я такъ смущенъ — не знаю что сказать.
ПАНД. Что бы ты ни сказалъ, ты смутишься еще болѣе, когда надъ тобой разразится проклятіе и отрѣшеніе отъ церкви.
К. ФИЛ. Почтенный отецъ, поставь себя на мое мѣсто и скажи, что бы ты сдѣлалъ? Эта царственная рука и моя соединились такъ недавно, и, сближенныя союзомъ, сердца наши связаны, прикованы другъ къ другу всею силою священныхъ обѣтовъ; послѣдній звукъ слова былъ клятва пребывать намъ и нашимъ королевствамъ въ мирѣ, любви и дружбѣ. А до этого — за какое-нибудь мгновеніе, въ которое только что успѣли умыть руки, чтобъ заключить этотъ царственный союзъ, — Богъ свидѣтель, онѣ были выпачканы смертоносной кистью, которой мщеніе писало ужасную борьбу разъяренныхъ королей. И эти руки, съ которыхъ только что смыли кровь, которыя только что соединились любовью, такъ сильной въ обоихъ, должны отказаться отъ дружественнаго, привѣтливаго пожатія? И мы должны играть вѣрностью, шутить небомъ, уподобиться непостояннымъ дѣтямъ, отречься отъ клятвъ, только что данныхъ, вступить съ кровавымъ войскомъ на брачное ложе улыбающагося мира, возмутить свѣтлое чело довѣренности? О, не требуй этого, святый отецъ! Пусть твоя благость придумаетъ, предложитъ, повелитъ другое, и мы съ радостью исполнимъ угодное тебѣ и останемся друзьями.
ПАНД. Все, что не возстаетъ противъ дружбы съ Англіей, безчинно, беззаконно — и потому къ оружію! Будь защитникомъ нашей церкви, или церковь — наша общая мать, изречетъ проклятіе, материнское проклятіе своему возмутившемуся сыну. Король Филиппъ, тебѣ безопаснѣе держать змѣю за жало, льва въ клѣткѣ за страшную лапу, голоднаго тигра за зубы, чѣмъ эту руку.
К. ФИЛ. Я могу отнять руку, но не вѣрность.
ПАНД. Такимъ образомъ ты и вѣрность дѣлаешь врагомъ вѣрности; возстановляешь, какъ междоусобная война, клятву противъ клятвы, твой языкъ противъ твоего языка. Исполни прежде всего прежде данную клятву небу, клятву быть воителемъ нашей церкви. Клятвы, данныя тобою за тѣмъ, даны противъ себя, и ты можешь и не исполнять ихъ; потому что и то дурное, которое поклялся сдѣлать, перестаетъ быть дурнымъ, какъ скоро дѣлаешь должное; неисполненіе того, что исполнять дурно, во всякомъ случаѣ ближе къ должному. Всякій дурной замыселъ поправляется неисполненіемъ; пусть это не совсѣмъ справедливо, но такимъ образомъ и несправедливое дѣлается справедливымъ, и ложь уничтожаетъ ложь, какъ огонь прохлаждаетъ огонь въ воспаленныхъ жилахъ только-что обжегшагося. Клятвы тебя заставляетъ сдерживать религія, а ты поклялся противъ религіи, противъ того, чѣмъ клянешься: противъ клятвы, клятву же сдѣлалъ порукой своей вѣрности. Но тамъ, гдѣ ты не увѣренъ въ своей клятвѣ, клянись только не быть клятвопреступнымъ; иначе, чтожь такое были бы клятвы? игрушки! — Ты поклялся быть клятвопреступнымъ, и будешь еще клятвопреступнѣе, если сдержишь эту клятву. Поэтому твои послѣднія клятвы противъ прежнихъ, возмущеніе въ тебѣ самомъ противъ самого себя, и для тебя нѣтъ выше побѣды, какъ вооружить свои постояннѣйшія, благороднѣйшія качества противъ этихъ безразсудныхъ, преступныхъ обольщеній. И за эти лучшія качества мы будемъ молить, если только снизойдешь самъ къ нашимъ молитвамъ; а если нѣтъ — такъ знай же, что мы разразимся надъ тобой проклятіемъ, столь тяжелымъ, что ты никогда не свергнешь его, умрешь подъ его чернымъ бременемъ въ отчаяніи.
ЭРЦГ. Возмущеніе, явное возмущеніе!
Ф. ФОЛ. Опять? и телячья шкура не затыкаетъ тебѣ рта?
ЛЮДВ. Къ оружію, отецъ!
БЛАНК. Въ день твоего брака, и противъ крови, съ которой сочетался? Какъ? трупы убитыхъ будутъ праздновать наше торжество? громъ барабановъ, рѣзкіе звуки трубъ и адскіе вопли будутъ нашей пиршественной музыкой? О, послушай меня, супругъ мой — ахъ, какъ еще ново для меня слово супругъ! — этимъ словомъ, которое до сихъ поръ никогда еще не срывалось съ моего языка, на колѣняхъ, прошу тебя, не поднимай оружія противъ моего дяди.
КОНСТ. На колѣняхъ, одеревянѣвшихъ отъ колѣнопреклоненій, молю тебя, благородный дофинъ, не измѣняй рѣшенія, внушеннаго тебѣ самимъ небомъ.
БЛАНК. Теперь ты можешь доказать мнѣ любовь свою. Посмотримъ, что сильнѣе просьбы жены.
КОНСТ. То, что поддерживаетъ и его, твою опору — его честь. Твоя честь, Людвигъ, твоя честь!
ЛЮДВ. Я удивляюсь, что ваше величество еще колеблетесь, когда такія высокія причины требуютъ дѣйствій?
ПАНД. Я произнесу проклятье —
К. ФИЛ. Незачѣмъ. — Англія, я оставляю тебя.
КОНСТ. О дивное пробужденіе подавленной царственности!
ЭЛЕОН. О низкое возвращеніе Французскаго непостоянства!
К. ІОАН. Франція, черезъ часъ ты проклянешь этотъ часъ.
Ф. ФОЛ. Проклянешь, если захочетъ только время, этотъ дряхлый звонарь, этотъ лысый могильщикъ!
БЛАНК. Солнце омрачается кровью. Прощай, прекрасный день! Теперь чью же сторону принять мнѣ? Я принадлежу и той и другой; каждая держитъ меня за руку, и въ борьбѣ онѣ разорвутъ меня пополамъ, разтерзаютъ на части. Супругъ, я не могу молить тебѣ побѣду; дядя, я должна молить, чтобъ ты проигралъ; отецъ, я не смѣю желать тебѣ успѣха; бабушка, я не хочу желать, чего ты желаешь. Кто бы вы выигралъ — я проигрываю; участь моя рѣшена заранѣе.
ЛЮДВ. Ко мнѣ; со мной живетъ твое счастье.
БЛАНК. Гдѣ живетъ мое счаcтье, тамъ умираетъ моя жизнь.
К. ІОАН. Ступай, племянникъ, собери наши войска. (Фолькенбриджь уходитъ.) Франція, ярый гнѣвъ жжетъ мою грудь, и только кровь, драгоцѣннѣйшая кровь Франціи можетъ залить страшный пылъ его.
К. ФИЛ. Онъ сожжетъ, обратитъ тебя въ пепелъ прежде, чѣмъ наша кровь зальетъ его. Берегись, ты въ опасности.
К. ІОАН. Не большей той, которая грозитъ грозящему. Къ оружію! къ оружію скорѣй!
СЦЕНА 2.
правитьФ. ФОЛ. Клянусь жизнью, день становится страшно жарокъ; какой-нибудь огненный демонъ[34] носится по небу и сыплетъ бѣдами. Голова Эрцгерцога полежитъ здѣсь, пока Филиппъ дышетъ еще.
К. ІОАН. Губертъ, береги этого мальчика. — Филиппъ, спѣши! моя мать осаждена въ нашей ставкѣ, и, боюсь, взята.
Ф. ФОЛ. Успокойтесь, я выручилъ ее; ея величество и безопасности. — Впередъ, мой повелитель; еще небольшое усиліе, и начатое увѣнчается счастливѣйшимъ окончаніемъ.
СЦЕНА 3.
правитьК. ІОАН. (Элеонорѣ). Рѣшено; ваше величество остаетесь здѣсь съ достаточными силами. (Артуру.) Не смотри же такъ печально, малютка. Твоя бабушка любитъ тебя, а дядя будетъ къ тебѣ добръ, какъ отецъ.
АРТУР. Ахъ, маменька умретъ съ печали обо мнѣ.
К. ІОАН. (Филиппу). Ты, племянникъ, спѣши впередъ въ Англію и прежде, чѣмъ мы прибудемъ, повытряси мѣшки толстыхъ аббатовъ, освободи заключенныхъ въ нихъ ангеловъ[35]; кому же, какъ не жирнымъ ребрамъ мира, откармливать теперь голодныхъ? Я даю тебѣ на это неограниченное полномочіе.
Ф. ФОЛ. Колоколъ, книга и свѣчи[36] не попятятъ меня, когда зоветъ серебро и золото. Я оставляю ваше величество. — Бабушка, я буду молить — если только не забуду быть набожнымъ, — чтобъ Всевышній сохранилъ надолго ваши драгоцѣнные дни. Цѣлую вашу руку.
ЭЛЕОН. Прощай, любезный внукъ.
К. IOAН. Прощай, племянникъ. (Филиппъ уходитъ.)
ЭЛЕОН. (Артуру). Подойди ко мнѣ, малютка; послушай, что я скажу тебѣ. (Отводить его въ сторону.)
К. ІОАН. Подойди ко мнѣ, Губертъ. Любезный Губертъ, мы обязаны тебѣ многимъ; за этой тѣлесной стѣной живетъ душа, которая признаетъ себя твоей должницей и хочетъ заплатить за твою любовь съ лихвою. Твою добровольную присягу я лелѣю, мой другъ, въ этой груди, какъ сокровище. Дай мнѣ твою руку. Я хотѣлъ кое-что сказать тебѣ — но отлагаю это до другаго, удобнѣйшаго времени. Клянусь небомъ, Губертъ, мнѣ почти стыдно сказать, какъ я уважаю тебя.
ГУБЕР. Вы такъ обязываете, ваше величество.
К. ІОАН. Другъ, теперь ты еще не имѣешь причины говорить это; но скоро — какъ ни ползетъ время, придетъ все-таки пора, — и я осыплю тебя милостями. Я хотѣлъ кое-что сказать тебѣ — но нѣтъ. Солнце блеститъ еще на небѣ, а гордый день, за которымъ такъ и ухаживаютъ радости міра, слишкомъ легкомысленъ, слишкомъ роскошенъ для того, чтобъ выслушать меня. Еслибъ полуночный колоколъ прозвучалъ своимъ чугуннымъ языкомъ и мѣднымъ зѣвомъ въ сонливое ухо ночи[37], еслибъ мы стояли на кладбищѣ и тебя удручали тысячи огорченій, — или, еслибъ угрюмый духъ меланхоліи сгустилъ, запекъ, лишилъ движенія твою кровь, которая безъ того, играя[38], пробѣгаетъ по жиламъ, наводитъ глупую улыбку на лицо мужа, напрягаетъ щеки его безумной веселостью, такъ противной моему замыслу, — или, еслибъ ты могъ видѣть меня безъ помощи глазъ, слышать безъ ушей, отвѣчать безъ языка, одной мыслью, безъ глазъ, ушей и опаснаго звука словъ — я перенесъ бы въ твою грудь, что думаю, на зло свѣтлому, бодрствующему дню[39]. Но, нѣтъ — а я такъ люблю тебя; полагаю, что и ты любишь меня.
ГУБЕР. Такъ, что еслибъ поручили мнѣ и такое дѣло, съ которымъ сопряжена моя гибель — я исполнилъ бы его.
К. ІОАН. Развѣ я не знаю этого? Губертъ, добрый Губертъ, посмотри на этого мальчика; я скажу тебѣ, мой другъ, онъ настоящая змѣя на пути моемъ: куда бы ни ступилъ я, онъ лежитъ передо мной. Понимаешь ты меня? Ты его стражъ.
ГУБЕР. И буду стеречь его, такъ что онъ не будетъ опасенъ вашему величеству.
К. ІОАН. Смерть.
ГУБЕР. Государь?
К. ІОАН. Могила.
ГУБЕР. Ему не жить.
К. ІОАН. Довольно. Теперь я могу быть веселъ. Губертъ, я люблю тебя. Я не скажу, что предназначаю тебѣ. Помни! — Прощайте, королева. Я пришлю вашему величеству подкрѣпленіе.
ЕЛЕОН. Да будетъ надъ тобой мое благословеніе!
К. ІОАН. Отправляйся въ Англію, племянникъ. Губертъ будетъ твоимъ спутникомъ, будетъ служить тебѣ вѣрно. — Въ Кале! (Уходите.)
СЦЕНА 4.
правитьК. ФИЛ. Такъ въ грозную бурю разметывается по морю цѣлая армада соединенныхъ кораблей[40].
ПАНД. Мужайтесь и надѣйтесь! все еще поправится.
К. ФИЛ. Какъ поправиться послѣ такой неудачи? Развѣ мы не разбиты? Анжеръ не потерянъ? Артуръ взятъ, сколько друзей убито, и обагренные кровью Англичане возвращаются домой, преодолѣвъ всѣ препоны, на зло Франціи.
ЛЮДВ. Они укрѣпили все, что завоевали. Такая обдуманность при такой поспѣшности, такой порядокъ въ такомъ яромъ дѣлѣ — безпримѣрны. Кто слыхалъ или читалъ что-нибудь подобное?
К. ФИЛ. Мнѣ было бы легче уступить эту славу Англіи, еслибы зналъ позоръ, подобный нашему.
Вотъ и она — могила души, удерживающая вѣчный духъ противъ его воли въ презрѣнной темницѣ удрученной жизни. — Герцогиня, прошу, ѣдемъ со мной.
КОНСТ. Чтожь, любуйтесь теперь плодами вашего мира!
К. ФИЛ. Терпѣніе, добрая герцогиня! утѣшься, прекрасная Констанса!
КОНСТ. Нѣтъ, отвергаю всякій совѣтъ, всякую поѵощь, кромѣ смерти — смерти, истинной помощницы, кончающей веѣ совѣты. О. милая, любезная смерть! благоухающая вонь, здоровая гниль, ненависть и страхъ всякаго довольства, возстань съ одра вѣчной ночи, приди, и я разцѣлую твои гадкія кости, вложу мои очи въ твои пустыя глазницы, обовью мои пальцы твоими домовитыми червями, замкну врата дыханія твоимъ отвратительнымъ прахомъ и сдѣлаюсь, какъ ты, чудовищнымъ трупомъ! — Приди, оскаль на меня свои зубы, и я буду думать, что ты улыбаешься, примусь цѣловать тебя, какъ твоя нѣжная жена! — О, приди же, приди ко мнѣ, любовница несчастія!
К. ФИЛ. Успокойся, прекрасная страдалица!
КОНСТ. Нѣтъ, нѣтъ, не хочу, пока есть еще во мнѣ дыханіе для крика! — О, еслибы мой языкъ былъ въ устахъ грома! какъ страшно потрясла бы я весь міръ[41], пробудила бы этотъ безжалостный остовъ, который не слышитъ слабаго стенанья женщины, пренебрегаетъ призывомъ вдовы[42].
ПАНД. Герцогиня, вами говоритъ не горе, а безуміе.
КОНСТ. Тебѣ грѣшно говорить такую неправду. Я не безумная: вѣдь эти волосы, которые я рву — мои; меня зовутъ Констансой; я была женой Джефрея; юный Артуръ мой сынъ, и онъ — погибъ! Нѣтъ, я не безумная; о, когда бы небу было угодно лишить меня ума — можетъ-быть, тогда я забыла бы самое себя, и какое горе забыла бы я тогда! — Кардиналъ, наговори на меня безуміе, и тебя причтутъ къ лику святыхъ; потому что въ здравомъ умѣ я чувствую всю силу моего горя, и разумъ надоумитъ меня какъ избавиться отъ мукъ, научитъ заколоться, или повѣситься. Въ безуміи, я забыла бы моего сына, или видѣла бы его въ какой-нибудь тряпичной куклѣ. Нѣтъ, я не безумная; я слишкомъ, слишкомъ живо чувствую всѣ мучительные оттѣнки каждаго несчастія.
К. ФИЛ. Заплети косы. — О, сколько любви и въ этихъ роскошныхъ волосахъ! Гдѣ, хотя случайно, упала одна серебристая капля, тысячи дружественныхъ волосковъ прилипаютъ къ ней въ грустной совокупности, какъ истинные, вѣрныя друзья, сближающіеся еще болѣе въ несчастіи.
КОНСТ. Ѣдемъ въ Англію, когда хотите.
К. ФИЛ. Подбери волосы.
КОНСТ. Подберу; но для чего? Распуская ихъ, я громко восклицала: «о, еслибы эти руки освободили моего сына такъ же, какъ освобождаютъ эти волосы!» — Но теперь я свяжу ихъ опять, теперь я завидую ихъ свободѣ, потому что мое бѣдное дитя въ плѣну. — Отецъ кардиналъ, ты какъ-то говорилъ, что на небѣ мы свидимся, будемъ опять вмѣстѣ съ нашими друзьями; если это правда, я увижу мое дитя опять. Съ перворожденнаго Каина до рожденнаго вчера, свѣтъ не видывалъ еще созданія прекраснѣе его; но теперь червь грусти источитъ мою нѣжную распукольку, сгонитъ врожденную красоту со щекъ, онъ исхудаетъ, какъ тѣнь, исчахнетъ, посинѣетъ, какъ лихорадочный, и такъ умретъ — и когда такимъ возстанетъ и встрѣтится со мной на небѣ, я вѣдь не узнаю его. Нѣтъ, вѣрно никогда не видать уже мнѣ моего прекраснаго Артура!
ПАНД. Вы придаете грусти слишкомъ уже безбожное значеніе.
КОНСТ. Это говоритъ человѣкъ, никогда не бывшій отцомъ.
К. ФИЛ. Ты также пристрастна къ своей грусти, какъ и къ сыну.
КОНСТ. Грусть занимаетъ мѣсто моего сына, ложится въ его постельку, бродитъ вездѣ со мною, глядитъ на меня его свѣтлыми глазками, повторяетъ его слова, припоминаетъ мнѣ всѣ его чудныя свойства, наполняетъ оставленное платье формами его. — Какъ же не быть мнѣ пристрастной къ моей грусти? Прощайте; еслибъ съ вами случилось то же, что со мной, я не такъ утѣшала бы васъ. — (Срывая головную уборку). Къ чему эти украшенія на головѣ, когда въ ней такой безпорядокъ! О Боже! дитя мое, мой милый сынъ, мой Артуръ, моя жизнь, моя радость, мое все, утѣшенье моего вдовства, отрада моей грусти! (Уходитъ.)
К. ФИЛ. Я боюсь ея отчаянья; пойду за ней. (Уходитъ.)
ЛЮДВ. Въ цѣломъ мірѣ нѣтъ уже для меня ничего радостнаго; жизнь скучна, какъ дважды пересказанная сказка, надоѣдающая и притупленному уху засыпающаго. Позоръ лишилъ этотъ міръ всѣхъ прелестей, не оставилъ въ немъ ничего, кромѣ стыда и горечи.
ПАНД. Передъ выздоровленіемъ отъ тяжкой болѣзни, именно когда начнутъ возвращаться и силы и здоровье, припадки всегда жесточѣе; всякое зло, покидая насъ, кажется наизлѣйшимъ. Чтоже утратили вы потерей нынѣшняго дня?
ЛЮДВ. Всѣ дни славы, радости и счастья.
ПАНД. Да, если бъ вы выиграли. Нѣтъ, когда счастье наиболѣе благопріятствуетъ человѣку, оно смотритъ на него гнѣвными очами. Вы не можете себѣ представить, какъ много проигралъ король Іоаннъ своимъ мнимымъ выигрышемъ. Вамъ прискорбно, что Артуръ его плѣнникъ?
ЛЮДВ. Такъ же, какъ ему весело, что завладѣлъ имъ.
ПАНД. Твой умъ такъ же юнъ, какъ и кровь. Выслушай же мое пророчественное слово. Одно уже дыханіе того, что хочу сказать, сдуетъ всякую пылинку, всякую соломинку, всякую малѣйшую препону съ тропы, которая поведетъ тебя прямо на престолъ Англіи, и потому слушай внимательно. Артуръ теперь во власти Іоанна, и Іоаннъ, занимая чужое мѣсто, не будетъ имѣть ни часа, ни минуты покоя, ни разу не переведетъ свободно духа, пока теплая кровь играетъ въ жилахъ этого ребенка. Скипетръ, вырванный мятежной рукой, можно удержать только такимъ же насильствомъ, какимъ добытъ, и тотъ, кто стоитъ на скользкой вершинѣ, хватается за всякую опору, какъ бы гнусна ни была она. Чтобъ устоять Іоанну, Артуръ долженъ пасть; и такъ будетъ, потому что не можетъ быть иначе.
ЛЮДВ. Но чтоже выиграю я черезъ паденіе Артура?
ПАНД. По Бланкѣ, твоей женѣ, всѣ права Артура переходятъ къ тебѣ.
ЛЮДВ. И я, какъ Артуръ, лишусь ихъ, жизни, всего!
ПАНД. О, какъ же ты молодъ и новъ въ этомъ старомъ свѣтѣ! Самъ Іоаннъ прокладываетъ тебѣ дорогу, время тебѣ благопріятствуетъ, потому что тотъ, кто обагряетъ свою безопасность праведной кровью, находитъ только кровавую безопасность и притомъ ложную. Это гнусное злодѣяніе охладитъ къ нему сердца всего народа, заморозитъ его любовь къ нему до того, что народъ обрадуется и самомалѣйшему предлогу свергнуть его владычество; каждому естественному явленію на небѣ, каждой игрѣ природы, каждой невзгодѣ, самому обыкновенному событію онъ придастъ сверхъестественное значеніе: назоветъ метеоромъ, чудомъ, знаменіемъ, гласомъ неба, ясно требующимъ казни Іоанна.
ЛЮДВ. Можетъ быть, онъ и не умертвитъ Артура; обезопаситъ себя только строгимъ заключеніемъ.
ПАНД. О, нѣтъ, принцъ, если Артуръ и доживетъ до извѣстія о вашей высадкѣ въ Англію, такъ это извѣстіе умертвитъ его тотчасъ же; и сердца всего народа отвратятся отъ Іоанна, и народъ прильнетъ къ устамъ не извѣданной еще перемѣны, вырветъ изъ кровавыхъ рукъ Іоанна мощный предлогъ къ ярому возстанью. Мнѣ кажется, я уже вижу всѣ эти смуты; и сколько еще гораздо лучшаго таися для васъ въ будущемъ! — Незаконнорожденный Фолькенбриджь грабитъ теперь въ Англіи церкви, ругается надъ святыней; будь тамъ хоть двѣнадцать вооруженныхъ Французовъ — они переманили бы на свою сторону десятки тысячъ Англичанъ, возросли бы, какъ небольшой комокъ снѣга, возростающій, перекатываясь, горою. Пойдемте къ королю, благородный дофинъ. Чудо, что можно выработать изъ такого оскорбленія народа; онъ раздраженъ теперь какъ нельзя болѣе, и потому скорѣй въ Англію. Я подстрекну короля.
ЛЮДВ. Да, рѣшительныя мѣры дѣлаютъ иногда чудеса. Идемте же; если вы скажете: да, король не скажетъ: нѣтъ.
ДѢЙСТВІЕ IV.
правитьСЦЕНА 1.
правитьГУБЕР. Разкалите хорошенько это желѣзо и спрячьтесь за обои[43]; когда нога моя ударитъ въ грудь земли, вы броситесь на мальчика, котораго увидите со мной, и привяжете его накрѣпко къ стулу. Смотритежь, не зѣвать. Ступайте.
1 СЛУЖ. Надѣюсь, вы уполномочены на это дѣло?
ГУБЕР. Глупое сомнѣнье! Вамъ нечего бояться; ступайте. — (Apmypy). Выдь сюда, малютка; мнѣ нужно поговорить съ тобой.
АРТУР. Здравствуй, Губертъ.
ГУБЕР. Здравствуй, маленькій принцъ.
АРТУР. Маленькій, не смотря на огромныя права быть такимъ большимъ принцемъ, какимъ только можно. — Ты что-то печаленъ?
ГУБЕР. Да, я бывалъ веселѣе.
АРТУР. Извини; мнѣ все кажется, что кромѣ меня никто не долженъ печалиться. Однакожь, теперь я припоминаю, когда я былъ еще во Франціи, молодые дворяне притворялись печальными, какъ ночь, такъ, изъ одной только шутки[44]. Боже мой, еслибъ меня только выпустили изъ тюрьмы, пусть бы я пасъ овецъ — я былъ бы цѣлый день веселёхонекъ; я былъ бы веселъ и здѣсь, еслибъ не подозрѣвалъ, что дядя замышляетъ противъ меня еще худшее. Онъ боится меня, а я — его. А виноватъ ли я, что я сынъ Джефрея? Право, нѣтъ; и какъ благодарилъ бы я Бога, еслибъ я былъ твой сынъ, Губертъ; вѣдь ты любилъ бы меня?
ГУБЕР. Если я разговорюсь съ нимъ, его невинное болтанье пробудитъ замершее состраданіе. Кончу скорѣй, разомъ.
АРТУР. Не болѣнъ ли ты, Губертъ? ты ныньче такой блѣдный. А знаешь ли что? мнѣ, право, хотѣлось бы, чтобъ ты въ самомъ дѣлѣ немножко захворалъ; я просидѣлъ бы подлѣ тебя цѣлую ночь, не спалъ бы вмѣстѣ съ тобой. Право, я люблю тебя больше, чѣмъ ты меня.
ГУБЕР. Его слова проникаютъ въ душу. (Подавая ему бумагу). Прочти. (Про себя.) О, глупая влага, выталкивающая за дверь безжалостную пытку! Скорѣй, чтобъ моя рѣшимость не вытекала изъ глазъ нѣжными, бабьими слезами. — Что, не прочтешь? развѣ дурно написано?
АРТУР. Нѣтъ, Губертъ, слишкомъ хорошо для такого гадкаго дѣла. Ты долженъ выжечь мнѣ оба глаза разкаленнымъ желѣзомъ?
ГУБЕР. Долженъ, дитя.
АРТУР. И выжжешь?
ГУБЕР. Выжгу.
АРТУР. И у тебя достанетъ на это духу? Когда у тебя болѣла голова, я обвязалъ ее моимъ платкомъ, моимъ лучшимъ платкомъ: его вышивала принцесса, и я никогда не просилъ его у тебя назадъ. Въ полночь я поддерживалъ твою голову и, какъ бдительныя минуты часа, сокращалъ тебѣ тягостное время безпрестанными вопросами: что съ тобой? гдѣ болитъ? чѣмъ помочь тебѣ? Другой, простой мальчикъ, лежалъ бы себѣ спокойно и не сказалъ бы тебѣ ни одного утѣшительнаго слова; а за тобой ухаживалъ принцъ. Можетъ быть, ты думаешь, что моя любовь была притворная, и скажешь, что все это хитрости; чтожь, пожалуй. Если ужь Богъ хочетъ, чтобъ ты поступалъ со мной дурно, ты долженъ по неволѣ. И ты выжжешь мнѣ глаза — глаза, которые еще ни разу не взглянули и не взглянутъ на тебя косо?
ГУБЕР. Я поклялся, и выжгу ихъ разкаленнымъ желѣзомъ.
АРТУР. Ахъ, только въ это желѣзное время и можно рѣшиться на такое дѣло! Само разкаленное желѣзо, приблизившись къ этимъ глазамъ, упилось бы ихъ невинными слезами, загасило бы ими свою распаленную ярость и потомъ уничтожилось бы ржавчиной, за то что пылало на бѣду глазамъ моимъ. Неужели ты суровѣе, жесточѣе кованаго желѣза? Еслибы ко мнѣ пришелъ ангелъ и сказалъ: Губертъ ослѣпитъ тебя, я не повѣрилъ бы ему, и никому, кромѣ Губерта.
ГУБЕР. (Топая ногой.) Сюда! (Прислужники входятъ съ желѣзомъ, веревками и прочимъ.) Исполняйте!
АРТУР. О, спаси, спаси меня, Губертъ! мои глаза слѣпнутъ ужь и отъ однихъ звѣрскихъ взглядовъ этихъ кровожадныхъ людей.
ГУБЕР. Подайте мнѣ желѣзо и привяжите его.
АРТУР. Зачѣмъ же это жестокое насиліе? я не буду противиться, я буду неподвиженъ, какъ камень. Ради Бога, Губертъ, не вели меня связывать. Нѣтъ, послушай меня, Губертъ; прогони этихъ людей, и я буду сидѣть покойно, какъ овечка: не шевельнусь, не отдернусь, не скажу ни слова, не взгляну даже сердито на это желѣзо. Вышли только этихъ людей, и я прощу тебѣ, какъ бы ты ни мучилъ меня.
ГУБЕР. Оставьте насъ однихъ; подождите за дверью.
1 СЛУЖ. Я радёхонекъ быть подальше отъ такого дѣла. (Служители уходятъ.)
АРТУР. Боже мой, я самъ прогналъ моего друга; взглядъ его суровъ, но сердце нѣжно. Позови его назадъ; его состраданіе оживитъ и твое!
ГУБЕР. Полно; приготовься.
АРТУР. Неужели ничто не поможетъ?
ГУБЕР. Я долженъ ослѣпить тебя.
АРТУР. О небо! — Когда бы въ твой глазъ попала хоть порошинка, хоть зернушко, хоть мошка, хоть волосокъ, ты почувствовалъ бы какъ мучительны въ немъ и эти бездѣлицы, и ужаснулся бы своего гадкаго намѣренія.
ГУБЕР. Такъ-то ты держишь слово? закуси языкъ.
АРТУР. Ахъ, Губертъ, на защиту двухъ глазъ мало и двухъ языковъ. Не заставляй меня молчать, не заставляй, Губертъ; или, знаешь ли что, Губертъ? отрѣжь мнѣ языкъ, но пощади глаза. О, оставь мнѣ глаза, хоть только для того, чтобъ смотрѣть на тебя. Посмотри, и желѣзо простыло, не повредитъ мнѣ.
ГУБЕР. Я разкалю его опять.
АРТУР. Нѣтъ, нѣтъ; и огонь умеръ отъ грусти, что, созданный на пользу, долженъ служить такой незаслуженной жестокости. Ну, посмотри самъ: въ этихъ потухшихъ угольяхъ нѣтъ никакого зла; дыханіе неба задуло пылъ ихъ и покрыло пепломъ раскаянья.
ГУБЕР. Но я могу оживить ихъ своимъ дыханіемъ.
АРТУР. Если ты это сдѣлаешь, Губертъ, они только покраснѣютъ, запылаютъ стыдомъ отъ твоего поступка. Можетъ быть, они стрекнутъ даже въ твои глаза, точно такъ, какъ собака, когда ее приневоливаютъ къ бою, хватаетъ иногда за руку того, кто ее натравливаетъ. Все нужное, чтобъ повредить мнѣ, отказывается служить тебѣ; только въ тебѣ нѣтъ состраданія, которое есть и въ яромъ огнѣ, и въ желѣзѣ, въ этихъ невольныхъ орудіяхъ безчеловѣчнаго дѣла.
ГУБЕР. Такъ живи же зрячимъ; я не трону твоихъ глазъ ни за какія сокровища твоего дяди. А я поклялся, дитя, и ужь было рѣшился выжечь ихъ этимъ желѣзомъ.
АРТУР. Вотъ теперь ты настоящій Губертъ! а до этого, ты все притворялся.
ГУБЕР. Довольно, прощай! Твой дядя не долженъ знать, что ты живъ; я обману его злыхъ лазутчиковъ ложными слухами. Теперь спи спокойно, милое дитя мое; спи въ твердой увѣренности, что Губертъ не сдѣлаетъ тебѣ ни малѣйшаго зла и за всѣ блага міра.
АРТУР. О, Боже — благодарю тебя, Губертъ!
ГУБЕР. Молчи! ни слова болѣе! ступай за мной тихохонько. Я подвергаюсь изъ-за тебя большой опасности.
СЦЕНА 2.
правитьК. ІОАН. (Садясь на тронъ.) И вотъ мы опять на этомъ тронѣ, въ другой разъ коронованы, и, надѣюсь, къ общему удовольствію.
ПЕМБР. Безъ воли вашего величества, этотъ другой разъ былъ бы совершенно излишенъ. Вы были уже коронованы, и никто не лишалъ васъ вашей высокой королевственности; вѣрность вашихъ подданныхъ не омрачалась бунтомъ; жажда перемѣны или улучшенія не возмущала вашихъ владѣній.
СОЛЬС. И потому окружать себя двойнымъ великолѣпіемъ, окаймлять санъ и безъ того блестящій, золотить золото, расписывать лилію, душить фіялку, гладить ледъ, прибавлять новые цвѣта къ радугѣ, украшать дивное око неба восковыми свѣчами — смѣшное, расточительное излишество.
ПЕМБР. Со всѣмъ уваженіемъ къ вашей королевской волѣ, это похоже на старую, вновь пересказываемую сказку, скучную, если повторится не во-время.
СОЛЬС. Это искажаетъ величавую простоту хорошо извѣстныхъ древнихъ обычаевъ; измѣняетъ ходъ понятій, какъ перемѣнный вѣтеръ бѣгъ корабля; заставляетъ здравый смыслъ хворать, подозрѣвать истину, когда она является въ такомъ новомодномъ убранствѣ.
ПЕМБР. Стараясь хорошо сдѣланную вещь сдѣлать еще лучше, ремесленникъ превращаетъ и самое искусство въ страсть превосходить. Часто, извиняя ошибку, мы увеличиваемъ ее самымъ извиненіемъ; такъ заплата, положенная на крошечную прорѣху, закрывая ее, обезображиваетъ болѣе, чѣмъ сама прорѣха безъ заплаты.
СОЛЬС. Мы высказали наше мнѣніе передъ вторичнымъ коронованіемъ; но вашему величеству не угодно было принять его, и мы согласились, потому что всѣ наши желанія должны уступать волѣ вашего величества.
К. ІОАН. Нѣкоторыя изъ причинъ нашего вторичнаго коронованія я уже сообщилъ вамъ, и почитаю ихъ достаточными. Уменьшивъ, такимъ образомъ, мои опасенія, я сообщу вамъ и остальныя, еще важнѣйшія[45]; между тѣмъ, скажите что дурно, что желали бы преобразовать, и вы увидите, какъ я готовъ выслушивать и исполнять ваши просьбы.
ПЕМБР. Такъ позвольте же мнѣ, языку всѣхъ здѣсь присутствующихъ, желанія сердецъ ихъ, просить — ради меня и ихъ, но еще болѣе, ради вашего собственнаго спокойствія, главной цѣли всѣхъ нашихъ стараній, — объ освобожденіи Артура. Его заключеніе можетъ довести ропотъ недовольныхъ до опаснаго вопроса: «если ваши права на то, чѣмъ владѣете безпрепятственно, справедливы, то отчего-же страхъ, который, какъ говорятъ, всегдашній спутникъ неправды, побуждаетъ васъ держать вашего малолѣтнаго родственника въ заключеніи, угнетать его дни варварскимъ невѣжествомъ, лишать его юность драгоцѣнныхъ выгодъ благородныхъ упражненій[46]?» Чтобъ враги ваши не употребили этого въ свою пользу, молимъ его свободы. Тутъ мы ходатайствуемъ за себя только потому, что наше счастіе, основываясь на вашемъ, почитаетъ его свободу необходимой для вашего благоденствія.
К. ІОАН. Да будетъ такъ; я повѣряю этого ребенка вамъ. —
Что новаго, Губертъ? (Губертъ говоритъ ему что-то тихо).
ПЕМБР. Это человѣкъ, которому поручено это кровавое дѣло. Онъ показывалъ повелѣніе одному изъ моихъ друзей. Злое, безчеловѣчное преступленіе сверкаетъ въ его глазахъ, скрытный видъ обнаруживаетъ встревоженную совѣсть; боюсь, ужь не исполнилъ ли онъ своего страшнаго порученья.
СОЛЬС. Лицо короля мѣняется безпрестанно; то замыселъ, то совѣсть гонитъ краску, и она мелькаетъ, какъ вѣстники между двумя грозными арміями. Страсть назрѣла и скоро прорвется.
ПЕМБР. Боюсь, отвратительнымъ гноемъ смерти бѣднаго ребенка.
К. ІОАН. Кто удержитъ мощную руку смерти! Благородные лорды, во мнѣ еще живо желаніе сдѣлать вамъ пріятное; но вина вашей просьбы уже не существуетъ, мертва. Онъ извѣстилъ насъ, что Артуръ умеръ нынѣшней ночью.
СОЛЬС. Мы такъ и думали, что болѣзнь его неизлѣчима.
ПЕМБР. Мы слышали, какъ близокъ былъ онъ къ смерти, даже прежде, чѣмъ почувствовалъ что боленъ. Но здѣсь ли, тамъ ли, а за такое дѣло не избѣжать отвѣта.
К. ІОАН. Чтоже смотрите вы на меня такъ мрачно? Не воображаете ли, что я держу ножницы судьбы? Властенъ ли я надъ пульсомъ жизни?
СОЛЬС. Обманъ слишкомъ очевиденъ; и какое страшное униженіе величія вести такую безчестную игру, и такъ явно. — Желаю вамъ успѣха, и за тѣмъ прощайте!
ПЕМБР. Подождите, лордъ Сольсбёри; пойдемте вмѣстѣ отыскивать наслѣдіе бѣднаго ребенка — его маленькое царство, его безвременную могилу. И кровь, которой принадлежалъ весь этотъ островъ, владѣетъ теперь какими-нибудь тремя футами его! О, гнусное время! но это не пройдетъ такъ; это возбудитъ все, и можетъ-быть, скорѣй, чѣмъ думаютъ. (Лорды уходятъ.)
К. ІОАН. Они пылаютъ негодованіемъ. Я начинаю раскаяваться. Кровь невѣрное основаніе; смертью другаго не упрочишь своей жизни.
Ужасъ въ твоемъ взорѣ; гдѣ кровь, жившая прежде въ этихъ щекахъ? Такое пасмурное небо не проясняется безъ бури; разражайся же грозой своей! Говори, что Франція?
ГОНЕЦ. Идетъ изъ Франціи на Англію. Никогда еще не выставляла она такого огромнаго войска. Французы научились у тебя быстротѣ, и вмѣстѣ, съ вѣстью объ ихъ вооруженіи, тебя извѣщаютъ и объ ихъ прибытіи.
К. ІОАН. Гдѣ же напилась, гдѣ заспалась эта вѣсть? Кудажь дѣвалась бдительность королевы, нашей матери? Франція выдвинула такое войско, и она ничего не слыхала!
ГОНЕЦ. Государь, слухъ ея засыпанъ землей. Ваша матушка скончалась перваго апрѣля; а за три дни передъ тѣмъ, какъ я слышалъ, умерла и герцогиня Констанса въ припадкѣ бѣшенства. Но все это слухи; правда или ложь, не знаю.
К. ІОАН. Не спѣшите же, грозныя случайности! заключите со мной союзъ, хоть на время, пока успокою моихъ негодующихъ перовъ! — Королева умерла! О, какъ же дурно идутъ мои дѣла во Франціи! — Кто предводительствуетъ войскомъ, которое, какъ ты говоришь, высадилось на берега Англіи?
ГОНЕЦ. Дофинъ.
К. ІОАН. Ты совсѣмъ смутилъ меня своими гадкими вѣстями. — (Филиппу). Ну, что говорятъ о твоихъ дѣйствіяхъ? не забивай только мою голову дурными новостями; она и такъ полна ими.
Ф. ФОЛ. Если ты боишься выслушать самое худшее, такъ пусть же и самое худшее разразится надъ тобой безъ всякаго предупрежденія.
К. ІОАН. Не сердись, племянникъ. Внезапный приливъ залилъ было меня совершенно; но теперь я снова надъ волнами: могу выслушать все, что ни скажешь.
Ф. ФОЛ. Успѣлъ ли я съ духовенствомъ, тебѣ разскажутъ собранныя мной суммы; но, возвращаясь сюда, я нашелъ народъ престранно взволнованнымъ глупыми, вздорными слухами: въ ужасномъ страхѣ, а чего и самъ не знаетъ. Вотъ пророкъ[47], котораго я схватилъ на улицахъ Помфрета; въ то самое время, какъ онъ напѣвалъ огромной толпѣ, въ нескладныхъ стихахъ, что въ первое Вознесеніе, въ самый полдень, ваше величество сложите корону.
К. ІОАН. Глупый сновидѣцъ, съ чего же взялъ ты это?
П. ПОМФ. Съ того что знаю: будетъ такъ.
К. ІОАН. Прочь съ глазъ моихъ! Губертъ, брось его въ темницу, и въ самый полдень Вознесенья, когда, во словамъ его, я сложу корону, вздерни на висѣлицу. Отдай его подъ стражу, и тотчасъ же возвратись сюда; ты мнѣ нуженъ. (Губертъ уходитъ съ Петромъ Помфретскимъ.) — О, мой добрый племянникъ, слышалъ ли заграничныя новости? знаешь ли кто прибылъ?
Ф. ФОЛ. Французы; это общіе толки. Кромѣ того, я встрѣтилъ лордовъ Сольсбёри и Бигота, съ глазами красными, какъ только что зажженный огонь. Они и многіе другіе ищутъ могилы Артура, который, какъ говорятъ, умеръ ныньче ночью по твоему приказанію.
К. ІОАН. Любезный племянникъ, поди, вмѣшайся въ среду ихъ. Я знаю какъ привязать ихъ къ себѣ снова; приведи ихъ ко мнѣ.
Ф. ФОЛ. Я сейчасъ отыщу ихъ.
К. ІОАН. Скорѣе; чтобъ одна нога погоняла другую. — О, Боже! избавь отъ враговъ внутреннихъ, когда гибельное вторженіе враговъ внѣшнихъ грозитъ городамъ моимъ. — Будь Меркуріемъ, привяжи къ ногамъ крылья и, какъ мысль, прилетай опять ко мнѣ!
Ф. ФОЛ. Требованія времени научатъ меня поспѣшности. (Уходитъ.)
К. ІОАН. Слово, достойное настоящаго дворянина. — (Гонцу.) Ступай за нимъ, можетъ-быть ему понадобятся посредникъ между мной и перами; я избираю тебя.
ГОНЕЦ. Благодарю, государь. (Уходитъ.)
К. ІОАН. И мать скончалась!
ГУБЕР. Государь! говорятъ, что ночью видѣли пять мѣсяцевъ; четыре стояли недвижно, а пятый вертѣлся вокругъ ихъ дивными кругами[48].
К. ІОАН. Пять мѣсяцевъ?
ГУБЕР. На улицахъ старики я старухи ведутъ объ этомъ опасные толки. Молва о смертя Артура переходитъ изъ устъ въ уста, и когда заходитъ о ней рѣчь, всѣ покачиваютъ сомнительно головами, перешептываются, я тотъ, кто говоритъ, схватываетъ слушателя за руку, а тотъ, кто слушаетъ, ужасается, хмурятъ брови, киваетъ головой, поводитъ глазами. Я видѣлъ, какъ кузнецъ, съ молотомъ въ рукѣ, забывъ, что желѣзо стынетъ на наковальнѣ, слушалъ, разинувъ ротъ, портнаго, который, съ ножницами и съ мѣркой въ рукахъ, въ туфляхъ, надѣтыхъ въ попыхахъ не на тѣ ноги, разсказывалъ, какъ тысячи французскаго войска стоятъ уже въ Кентѣ, въ боевомъ порядкѣ. Другой, худой, запачканный ремесленникъ, перебилъ его разсказомъ о смерти Артура.
К. ІОАН. Къ чему стараешься ты запугать меня всѣми этими страхами? къ чему напоминаешь безпрестанно о смерти Артура? Вѣдь ты убилъ его. Я имѣлъ причину желать его смерти; ты — никакой, чтобъ умертвить его!
ГУБЕР. Какъ никакой, государь? развѣ вы не заставляли меня?
К. ІОАН. О, въ томъ-то и страшная кара королей, что имъ служатъ рабы, которые вздорный капризъ принимаютъ тотчасъ же за повелѣніе вторгнуться въ тайникъ жизни; простое мановеніе — за законъ; воображаютъ понимать, отгадывать мысль грознаго владыки, когда онъ хмурится, можетъ быть, безъ всякой причины, такъ, просто изъ прихоти.
ГУБЕР. Вотъ ваше собственноручное повелѣніе, скрѣпленное вашей печатью.
К. ІОАН. О, страшно потребуютъ и эти черты, и эта печать нашего осужденія, когда настанетъ день послѣдняго разсчета между небомъ и землей! Какъ часто рѣшаетъ насъ на зло одинъ случайный взглядъ на орудіе зла[49]! — Не случись ты, заклейменный, отличенный, избранный самой природой на дѣла мрака, никогда это убійство не пришло бы въ мою голову; но, увидавъ твое гнусное лицо, я нашелъ тебя способнымъ на кровавое беззаконіе, годнымъ на опасный замыселъ, и намекнулъ слегка на смерть Артура. И ты, чтобъ вкрасться въ любовь короля, не посовѣстился умертвить принца!
ГУБЕР. Государь —
К. ІОАН. Покачай ты только головой; изумись, когда я въ темныхъ выраженіяхъ передавалъ тебѣ мой замыселъ; взгляни на меня въ недоумѣніи; попроси, чтобъ я высказалъ прямо чего хочу — и я онѣмѣлъ бы отъ стыда, остановился бы; твой ужасъ устрашилъ бы и меня. Но ты понялъ меня и по темнымъ намекамъ; намеками сговорился съ намеками[50]; твое сердце согласилось безпрекословно, и злодѣйская рука свершила, не дрогнувъ, чего мы оба и выговорить не смѣли. Прочь съ глазъ моихъ; чтобъ я никогда не видалъ тебя! Перы оставили меня, государству грозятъ войска иноземцевъ почти у самыхъ воротъ; и даже въ этомъ тѣлесномъ владѣніи, въ этихъ границахъ крови и дыханія, вражда, усобица между совѣстью и смертью племянника.
ГУБЕР. Вооружайтесь противъ другихъ враговъ, а съ совѣстью я помирю васъ. Артуръ живъ — моя рука еще дѣвственно-невинна, не запятнана кровью. Въ эту грудь никогда не проникало еще ужасное желаніе убійства, и вы наругались надъ природой, придавъ такое значеніе моей наружности; не смотря на эту грубую внѣшность, подъ ней кроется душа слишкомъ благородная, чтобъ быть палачемъ невиннаго ребенка.
К. ІОАН. Артуръ живъ! — о, спѣши же къ перамъ, затуши этой вѣстью вспыхнувшее негодованіе, возврати ихъ къ прежней покорности. Прости моей горячности, мое несправедливое заключеніе по твоему лицу; мое бѣшенство ослѣпило меня, и глазамъ, залитымъ кровью, оно показалось ужаснѣе, чѣмъ въ самомъ дѣлѣ. О, не отвѣчай — спѣши принести ко мнѣ раздраженныхъ лордовъ. Мои просьбы медленны — будь быстрѣе ихъ.
СЦЕНА 3.
правитьАРТУР. Высоко; но я все-таки спрыгну. — О, будь же сострадательна, добрая земля; не ушиби меня! — Меня почти никто не знаетъ; а еслибъ кто и зналъ, такъ обманется платьемъ юнги. — Страшно! отважусь однакожь. Спрыгну и не переломлю ногъ — найду тысячи средствъ скрыться. Умереть спасаясь все-таки лучше, чѣмъ умереть оставаясь. — (Спрыгиваетъ внизъ.) О! духъ моего дяди въ этихъ камняхъ. — Боже, прими мою душу, Англія — мои кости[51]! (Умираетъ.)
СОЛЬС. Лорды, я отправляюсь къ нему въ Сентъ-Эдмондсъ-Бёри; этого требуетъ наша безопасность, и мы не должны отказываться отъ такого дружественнаго приглашенія въ такое опасное время?
ПЕМБР. Кто привезъ письмо кардинала?
СОЛЬС. Графъ Мелёнь, благородный лордъ Франціи. То, что поручено ему передать изустно о расположеніи къ намъ дофина[52], далеко сильнѣе письма.
БИГОТ. Такъ повидаемся съ нимъ завтра утромъ.
СОЛЬС. Вѣрнѣе, отправимся къ нему, потому что до него два длинныхъ дня пути.
Ф. ФОЛ. Еще разъ въ этотъ день привѣтствую васъ, негодующіе лорды. Король требуетъ васъ къ себѣ, черезъ меня, немедленно.
СОЛЬС. Король самъ удалилъ насъ отъ себя. Мы не хотимъ подбивать его запятнанную грѣхомъ порфиру[53] своей ничѣмъ непомраченной честью, ни идти по его стопамъ, оставляющимъ вездѣ кровавый слѣдъ. Возвратитесь къ нему и скажите что слышали; мы знаемъ все.
Ф. ФОЛ. Что бы вы ни знали, а, по моему, привѣтливое слово было бы теперь приличнѣе.
СОЛЬС. Не приличіе, а негодованіе говоритъ теперь намъ.
Ф. ФОЛ. Но вашему негодованію не достаетъ благоразумія, и потому гораздо благоразумнѣе припомнить приличіе.
ПЕМБР. Сэръ, горячность имѣетъ свои права.
Ф. ФОЛ. Да, вредить своему хозяину и никому болѣе.
СОЛЬС. Вотъ темница — (Увидавъ трупъ Артура). Это кто лежитъ подъ стѣной?
ПЕМБР. О, смерть, гордясь чистой, царственной красой! И земля не могла скрыть такого ужаса.
СОЛЬС. Убійство, какъ бы гнушаясь собственнымъ дѣломъ, оставило его на виду взывать о мщеніи.
БИГОТ. Или, обрекши эту красоту могилѣ, нашло ее слишкомъ царственно-драгоцѣнной для могилы.
СОЛЬС. Что скажете, сэръ Ричардъ? Случаюсь ли вамъ видѣть, читать, или слышать, или могли ли вы когда-нибудь вообразить подобное тому, что теперь видите и, можетъ-быть, не вѣрите собственнымъ глазамъ своимъ? Не видавъ этого, могло ли подобное придти вамъ въ голову? Это вѣнецъ, это верхъ, это верхъ верха злодѣйствъ; это кровожаднѣйшая гнусность, свирѣпѣйшее звѣрство, подлѣйшая продѣлка, какой каменносердая ярость и безпредѣльное бѣшенство никогда не вызывали еще слезъ кроткаго состраданія.
ПЕМБР. Всѣ свершенныя убійства извиняются этимъ; это — единственное, несравнимое — придастъ и чистоту, и святость всѣмъ, нерожденнымъ еще грѣхамъ будущности. Всякое смертоносное кровопролитіе будетъ только шуточнымъ подражаніемъ этому страшному дѣлу.
Ф. ФОЛ. Да, это кровавое, адское дѣло; безчеловѣчное дѣло гнусной руки, если только это дѣло руки.
СОЛЬС. Если только это дѣло руки? — Мы подозрѣвали что будетъ: это позорное дѣло руки Губерта, замыселъ и внушеніе короля, которому отнынѣ перестаю повиноваться, и, преклоняя колѣна передъ этой развалиной дивной жизни, даю этому бездыханному совершенству обѣтъ, святый обѣтъ: никогда не вкушать радостей жизни[54], никогда не заражаться наслажденіями, не знать ни праздности, ни отдыха, пока не окружу эту голову сіяніемъ[55], посвятивъ ей службу мщенія.
ПЕМБР. И БИГОТ. И мы отъ души раздѣляемъ съ тобой эту клятву.
ГУБЕР. Благородные лорды, я такъ спѣшилъ отыскать васъ, что весь горю. Артуръ живъ; король послалъ меня за вами.
СОЛЬС. Какая наглость; и трупъ не смущаетъ его. — Исчезни, убирайся отсюда, гнусный бездѣльникъ!
ГУБЕР. Я не бездѣльникъ.
СОЛЬС. (Обнажая мечъ.) Неужели я долженъ лишить законъ его вѣрной жертвы?
Ф. ФОЛ. Сэръ, вашъ мечъ слишкомъ чистъ для этого; вложите его въ ножны.
СОЛЬС. Никогда, пока не погружу его въ грудь убійцы!
ГУБЕР. Назадъ, лордъ Сольсбёри, назадъ, говорятъ вамъ; клянусь небомъ, мой мечъ не тупѣе вашего. Мнѣ не хочется, чтобъ вы, забывшись, испытали опасность моей правдивой обороны; увлеченный вашимъ бѣшенствомъ, а могу забыть и вашу славу, и вашъ санъ.
БИГОТ. И эта навозная куча смѣетъ храбриться передъ дворяниномъ.
ГУБЕР. Никогда; но защищать мою невинную жизнь я стану и противъ императора.
СОЛЬС. Ты убійца!
ГУБЕР. Смотрите, не сдѣлайте меня имъ; а покамѣстъ я еще не убійца. Чей языкъ говоритъ не то что есть, говоритъ неправду, а кто говоритъ неправду, тотъ лжетъ.
ПЕМБР. Руби его въ куски!
Ф. ФОЛ. Перестаньте, успокойтесь!
СОЛС. Прочь, Фолкенбриджь, или, чего добраго, я и тебя задѣну.
Ф. ФОЛ. Лучше тебѣ задѣть самого дьявола, Сольсбёри. Покосись только на меня, сдѣлай только шагъ, позволь своей запальчивости оскорбить меня, и ты мертвъ. Вложи мечъ; а то я исковеркаю и тебя, и твой вертелъ такъ, что подумаешь самъ чертъ вырвался изъ ада.
БИГОТ. Что ты дѣлаешь, благородный Фолькенбриджь? вступаешься за бездѣльника, за убійцу.
ГУБЕР. Лордъ Биготъ, я не убійца.
БИГОТ. Ктожь умертвилъ этого принца?
ГУБЕР. Не прошло и часа, какъ я оставилъ его совершенно здоровымъ. Я уважалъ, любилъ его, и всю жизнь мою буду оплакивать его преждевременную смерть.
СОЛЬС. Не вѣрьте хитрымъ слезамъ глазъ его, — вѣдь и злодѣи снабжены этой влагой; и онъ, давно уже промышляющій ими, прольетъ ее рѣками притворнаго состраданья и невинности. За мной, кому противно отвратительное дыханіе бойни; меня душитъ чадъ грѣха!
БИГОТ. Въ Бёри, къ дофину!
ПЕМБР. Скажите королю, что о насъ онъ можетъ освѣдомиться тамъ. (Лорды уходятъ.)
Ф. ФОЛ. Хорошо!й — Знакома тебѣ эта чудная продѣлка? Какъ бы ни было безконечно, безпредѣльно милосердіе неба, ты проклятъ, Губертъ, если это страшное дѣло твое.
ГУБЕР. Выслушайте меня, сэръ.
Ф. ФОЛ. Дай досказать. Ты проклятъ, какъ черный — да нѣтъ, чернѣе нѣтъ ничего, — ты проклятъ страшнѣе самого Люцифира, потому что и въ цѣломъ аду не найдется демона ужаснѣе, если правда, что ты убилъ этого ребенка.
ГУВЕР. Клянусь душой —
Ф. ФОЛ. Если и не по собственному побужденію — горе тебѣ! Нѣтъ веревки — довольно будетъ и тончайшей паутины, которую когда-либо выпускалъ паукъ, чтобъ задавиться; тростинка замѣнятъ перекладину, чтобъ повѣситься; а вздумаешь утопиться, налей не много воды въ ложку, и она расплеснется океаномъ, чтобъ задушить такого бездѣльника. Губертъ, я сильно подозрѣваю тебя.
ГУБЕР. Если я дѣломъ, словомъ или мыслью виновенъ въ похищеніи сладкаго дыханія, жившаго въ этой прекрасной оболочкѣ, пусть адъ истощитъ на мнѣ всѣ свои муки! Я оставилъ его здоровымъ.
Ф. ФОЛ. Подними же его. — Я совершенно растерялся, сбился съ пути между терній и опасностей настоящаго времени. — (Губертъ поднимаетъ Артура.) Какъ легко поднимаешь ты цѣлую Англію! И жизнь, и право, и вѣрность цѣлаго государства отлетѣли вмѣстѣ съ жизнью этого куска умершей королевственности, и Англія примется теперь оттягивать, рвать, терзать зубами непризнаваемое право гордаго властвованія. Изъ-за обглоданной кости царственности собачливая война подниметъ теперь гнѣвную шерсть и зарычитъ на кроткія очи мира; враги чужеземные и домашнія неудовольствія соединятся, и безконечныя смуты ждутъ только близкаго изнеможенія похищенной власти, какъ воронъ послѣднихъ минутъ издыхающаго животнаго. Счастливъ теперь, чей поясъ и епанча вынесутъ эту невзгоду. — Снеси ребенка и возвращайся ко мнѣ скорѣе; я иду къ королю. Насъ ждутъ тысячи заботъ; само небо хмурится на Англію.
ДѢЙСТВІЕ V.
правитьСЦЕНА 1.
правитьК. ІОАН. Я передалъ вамъ вѣнецъ моего могущества.
ПАНД. (Отдавая корону королю.) Примите его обратно, а вмѣстѣ съ нимъ и королевскую власть, и королевское величіе, какъ даръ святѣйшаго Папы.
К. ІОАН. Теперь исполните же ваше святое слово: спѣшите къ Французамъ, употребите всю власть святѣйшаго Папы, чтобъ остановить ихъ, прежде чѣмъ вспыхнемъ пожаромъ. Недовольныя графства наши возмущаются; народъ, въ разладѣ съ долгомъ, присягаетъ чужеземной крови, чуждому королю. Только вы можете остановить этотъ разливъ испорченныхъ соковъ. Не медлите; болѣзнь нашего времени такъ сильна, что если не дать сейчасъ лекарства, она сдѣлается неизлѣчимой.
ПАНД. Мое дыханіе возбудило эту бурю за ваше сопротивленіе Папѣ; вы покорились — и мои же уста укротятъ грозу войны, возвратятъ ясную погоду вашимъ возмущеннымъ владѣніямъ. Ныньче же, въ день Вознесенія, не забывайте этого, въ день вашей клятвы служить Папѣ, я отправлюсь къ Французамъ и заставлю ихъ положить оружіе. (Уходитъ.)
К. ІОАН. Ныньче день Вознесенія? Пророкъ говорилъ, кажется, что я сложу корону въ день Вознесенія, въ полдень? — и я сложилъ ее. Тогда я думалъ, что вынужденно; но, благодареніе Богу, я сложилъ ее добровольно.
Ф. ФОЛ. Весь Кентъ передался, только Дуврскій замокъ держится еще. Лондонъ принялъ дофина и его войско, какъ добраго гостя. Ваши дворяне отказались повиноваться вамъ и отправились предлагать свои услуги вашему врагу; небольшое число сомнительныхъ друзей мечется въ ужаснѣйшемъ смятеніи то туда, то сюда.
К. ІОАН. И послѣ вѣсти, что Артуръ живъ, лорды не хотятъ возвратиться?
Ф. ФОЛ. Они нашли его на улицѣ мертвымъ — пустой ларецъ, изъ котораго чья-то проклятая рука похитила уже драгоцѣнный алмазъ жизни.
К. ІОАН. Бездѣльникъ Губертъ сказалъ мнѣ, что онъ живъ,
Ф. ФОЛ. Клянусь, онъ и самъ такъ думалъ. Но зачѣмъ же упадать духомъ? что смотрите такъ грустно? Будьте такъ же велики и дѣломъ, какъ были — помыслами; не кажите свѣту, что страхъ и блѣдное сомнѣніе[56] могутъ отуманить и царственыя очи. Будьте такъ же быстры и дѣятельны, какъ время, огнемъ съ огнемъ, грозой грозящему; глядите прямо въ лицо хвастливаго страха, и низшіе, перенимающіе все у высшихъ, возвысятся вашимъ примѣромъ, исполнятся нетрепетнаго духа рѣшимости. — впередъ! блестите, какъ богъ войны, когда онъ задумаетъ украсить собою поле брани: покажите, что вы не лишены ни мужества, ни возвышающей увѣренности. Неужели имъ отыскивать льва въ его пещерѣ, въ ней запугивать его, приводить въ трепетъ? О, не попускайте этого. — Ободритесь[57], спѣшите встрѣтить зло какъ можно дальше отъ порога; въ схватку съ нимъ, прежде чѣмъ оно подойдетъ такъ близко.
К. ІОАН. Сейчасъ былъ у меня легатъ Папы, и мнѣ удалось заключить съ нимъ миръ. Онъ обѣщалъ отослать войска, предводимыя дофиномъ, назадъ.
Ф. ФОЛ. О, позорный союзъ! И мы, въ сердцѣ своихъ владѣній, поведемъ сладкія рѣчи[58], пустимся въ переговоры, отвѣтимъ угодливостью, просьбами постыднаго мира на воинственное вторженіе? позволимъ безбородому мальчишкѣ, этому изнѣженному, шелковому щеголю, храбровать безнаказанно на нашихъ поляхъ, подстрекать свое мужество нашей воинственной почвой, издѣваться надъ нашимъ воздухомъ, разсѣкая его своими тщеславными знаменами? — Къ оружію, король! Можетъ-быть, кардиналу не удастся заключить мира; а если и удастся, пусть видятъ, что мы готовы къ отпору.
К. ІОАН. Я поручаю тебѣ всѣ нужныя въ этомъ случаѣ распоряженія.
Ф. ФОЛ. Такъ выступимъ же смѣло; я знаю, теперь мы можемъ встрѣтить и врага гораздо значительнѣйшаго.
СЦЕНА 2.
правитьЛЮДВ. Графъ Мелёнь, намъ на память вы снимите съ этого договора списокъ, а подлинникъ возвратите лордамъ, чтобъ и они, и мы, перечитывая наши условія, знали для чего принимали святое причастіе[59], и хранили наши клятвы твердо, ненарушимо.
СОЛЬС. Мы, съ нашей стороны, не нарушимъ ихъ никогда. Но, благородный дофинъ, повѣрьте, не смотря на добровольную клятву въ невынужденной вѣрности, въ ревностномъ содѣйствіи успѣху вашего оружія, мнѣ горестно, что для этой болячки вашего времени необходимъ пластырь гнуснаго возмущенія, что одну застарѣлую язву надо лѣчить множествомъ новыхъ. Больно мнѣ, что долженъ обнажить это желѣзо для того, чтобъ надѣлать столько вдовъ, и когда же? — когда все громко зоветъ Сольсбёри на благородную защиту, на спасенье отечества. Но такова уже порча нашего времени, что для обороны, для сохраненія нашего права, мы сами не можемъ не дѣйствовать рукой жестокой неправды и возмутительнаго зла. И не горе ли намъ, не менѣе меня огорченные друзья мои, что мы, дѣти этого острова, дожили до того, что заодно съ иноземцами должны попирать грудь нашей прекрасной родины, пополнять собой ряды враговъ ея? Я не могу не плакать и отъ одной уже мысли[60] о горькой необходимости украсить собой иноземное дворянство, слѣдовать за знаменами, совершенно намъ чуждыми, и куда же? — сюда, сюда! — О, народъ мой, еслибъ ты могъ передвинуться! еслибы Нептунъ, сжимающій тебя въ своихъ объятіяхъ, отвлекъ тебя отъ самосознанія и перебросилъ на языческій берегъ, гдѣ эти обѣ христіянскія арміи могли бы слить враждующую кровь въ единый сосудъ союза, вмѣсто того, чтобъ проливать ее такъ не по-сосѣдски!
ЛЮДВ. Ты вполнѣ обнаруживаешь этимъ свою благородную душу; это землетрясеніе благородства произведено въ твоей груди борьбой высокихъ привязанностей. О, какую благородную битву выдержалъ ты между необходимостью и любовью къ отчизнѣ! Позволь мнѣ осушить прекрасную росу, серебромъ прокрадывающуюся по щекамъ твоимъ. Мое сердце трогалось нерѣдко слезами женщинъ, этимъ обыкновеннымъ ливнемъ, но эти мужественныя слезы, этотъ дождь, проливаемый бурей души, поражаетъ, изумляетъ меня сильнѣе, чѣмъ видъ неба, разсѣкаемаго пламенными метеорами. Подними же голову, благородный Сольсбёри, подави эту бурю величіемъ своего сердца, предоставь эти слезы дѣтскимъ очамъ, никогда еще не видавшимъ исполинской борьбы міра, встрѣчавшимъ счастье только за пиршествами, въ разгарѣ веселья, наслажденій. Идемъ, идемъ; ты углубишь руку въ кошель богатаго успѣха, такъ же далеко, какъ самъ Людвигъ; точно такъ же и вы, благородные лорды, если присоедините силу своихъ мышцъ къ моей.
И вотъ, какъ бы гласъ ангела говоритъ мнѣ: смотри, вотъ идетъ святый легатъ, онъ несетъ вамъ полномочіе неба, даруетъ своимъ словомъ право всѣмъ вашимъ дѣйствіямъ.
ПАНД. Благо доблестному дофину Франціи! Король Іоаннъ примирился съ Римомъ; духъ его, возставшій противъ святой церкви, покорился снова великой римской митрополіи, престолу святѣйшаго Папы. И потому сверни грозныя знамена, укроти буйный духъ ярой войны, и да ляжетъ она къ стопамъ мира смиренно, какъ ручный левъ, страшный только съ виду.
ЛЮДВ. Извини, святый отецъ, я не пойду назадъ; я слишкомъ великъ, чтобъ быть собственностью, подчиненнымъ помощникомъ, полезнымъ работникомъ, орудіемъ какой бы то ни было власти въ мірѣ. Ты самъ же раздулъ погасшіе угли войны между мной и этимъ караемымъ государствомъ; самъ далъ пищу этому пламени, и теперь не погасить, не задуть его тѣмъ же слабымъ дыханіемъ, которымъ вздулъ его такъ удачно. Ты самъ объяснилъ мнѣ мои права на эти владѣнія; самъ подстрекнулъ меня на это предпріятіе, и теперь приходишь и говоришь, что Іоаннъ помирился съ Римомъ. Чтожь мнѣ въ этомъ примиреніи? Со смертью Артура вся эта страна дѣлается, по моей женѣ, моей собственностью; и теперь, когда она вполовину ужь завоевана, я долженъ возвратиться, потому что Іоаннъ помирился съ Римомъ? Да развѣ я рабъ Рима? Развѣ Римъ помогалъ мнѣ деньгами, войсками или снарядами? Развѣ не я одинъ несу на себѣ всю тягость этого предпріятія? Кто, кромѣ меня и подвластныхъ мнѣ, потѣетъ въ этомъ дѣлѣ, ведетъ эту войну? Развѣ я не слыхалъ, какъ эти островитяне кричали: Vive le Roy! когда я проѣзжалъ мимо ихъ городовъ? Не у меня ли лучшія карты, чтобъ выиграть эту игру въ корону, и когда мнѣ почти ужь уступаютъ ее — я откажусь? Нѣтъ, клянусь небомъ, никогда!
ПАНД. Вы смотрите только на внѣшнюю сторону этого дѣла.
ЛЮДВ. На внѣшнюю или внутреннюю, я не возвращусь во Францію до тѣхъ поръ, пока мое предпріятіе не увѣнчается успѣхомъ, котораго надѣялся прежде, чѣмъ вывелъ это храброе войско, собралъ эти пламенныя души, чтобъ насмѣяться надъ военнымъ счастіемъ и вырвать славу изъ самыхъ челюстей опасностей и смерти. (Трубы.) Что значатъ эти веселые звуки?
Ф. ФОЛ. Въ надеждѣ, что вамъ не чужды приличія свѣта, прошу меня выслушать, потому что я присланъ говорятъ. Святый отецъ Миланскій, король Іоаннъ поручилъ мнѣ спросить, чѣмъ кончились ваши переговоры; смотря по отвѣту, я увижу: дать ли волю, или обуздать языкъ мой.
ПАНД. Дофинъ упорствуетъ, не соглашается на мои просьбы и говорятъ рѣшительно, что не положитъ оружія.
Ф. ФОЛ. И клянусь всею кровью, которою когда-либо упивалось бѣшенство, онъ говоритъ дѣло. — Теперь выслушайте же короля Англіи, потому что я буду говорить отъ лица его величества. Онъ готовъ, я готовъ не даромъ; надъ этимъ обезьянскимъ и невѣжливымъ вторженіемъ, надъ этимъ шорнымъ маскерадомъ, надъ этой глупой комедіей, надъ этой неслыханной дерзостью дѣтскихъ войскъ[61] онъ смѣется и готовъ выхлестать эту войну карликовъ, эти войска пигмеевъ далеко за предѣлы своихъ владѣній. И неужели вы могли подумать, что рука, которая имѣла столько силы, чтобъ отдуть васъ передъ вашими же дверьми, заставить васъ убираться по домамъ, нырять подобно бадьямъ въ сокровенные колодцы, забиваться въ клева подъ подстилку, лежать въ сундукахъ и шкапахъ подъ замками подобно закладамъ, обниматься съ свиньями, искать сладкой безопасности въ погребахъ и въ темницахъ, трепетать, ужасаться даже крика своего національнаго пѣтуха[62], принимая крикъ его за крикъ вооруженнаго Англичанина, — что побѣдоносная рука, такъ славно проучившая васъ въ собственныхъ вашихъ жилищахъ, ослабѣетъ здѣсь, дома? Знайте же, что храбрый король вооруженъ и носится надъ своими птенцами, какъ орелъ, готовый ринуться на перваго, кто приблизится къ гнѣзду его. — А вы, выродки, неблагодарные бунтовщики, кровожадные Нероны, раздирающіе нѣдра вашей матери, Англіи, краснѣйте отъ стыда; потому что ваши жены и блѣдноликія дѣвы, какъ Амазонки, спѣшатъ на звуки барабановъ, замѣняютъ наперстки наручниками, иглы копьями, а нѣжность сердца дикимъ, кровавымъ мужествомъ.
ЛЮДВ. Кончи свое храброванье и ступай съ миромъ; мы соглашаемся, что ты можешь переругать насъ. Прощай; мы слишкомъ дорожимъ временемъ, чтобъ терять его съ такимъ хвастуномъ.
ПАНД. Позвольте мнѣ сказать —
Ф. ФОЛ. Нѣтъ, дай досказать.
ЛЮДВ. Мы не хотимъ слушать ни того, ни другаго. Бейте въ барабаны! Пусть громъ войны говоритъ за наши права и за наше вторженіе.
Ф. ФОЛ. Да, въ самомъ дѣлѣ, ваши барабаны застонутъ, если вы начнете бить ихъ; застонете и вы, когда мы примемся колотить васъ. Пробуди отголосокъ хоть однимъ барабаномъ, и на него отвѣтятъ барабанъ такъ же громкой; ударь въ другой, и другой потрясетъ, такъ же сильно, небесную твердь и насмѣется надъ громомъ; потому что воинственный Іоаннъ, не довѣряя этому хромому легату, котораго послалъ не столько для дѣла, сколько для забавы, приближается сюда, и на челѣ его сидитъ голая смерть, которой пировать ныньче между тысячами Французовъ.
ЛЮДВ. Гремитежь барабаны; впередъ, отыскивать страшную грозу эту.
Ф. ФОЛ. И ты найдешь ее, дофинъ, не сомнѣвайся.
СЦЕНА 3.
правитьК. ІОАН. Скажи, Губертъ, какъ идутъ дѣла?
ГУБЕР. Боюсь, дурно. Что ваше здоровье, ваше величество?
К. ІОАН. Лихорадка, которая такъ давно меня мучитъ, усилилась. О, я очень боленъ!
ГОНЕЦ. Государь, вашъ храбрый племянникъ Фолькенбриджь проситъ ваше величество оставить поле сраженія и увѣдомить его черезъ меня куда отправитесь.
К. ІОАН. Скажи въ Свинстедъ, въ тамошнее аббатство.
ГОНЕЦ. Приказалъ еще передать, что сильное вспоможеніе, котораго ожидалъ дофинъ, сѣло, три ночи тому назадъ, на Гудвайнскія мели. Сэръ Ричардъ узналъ объ этомъ только теперь. Французы, утомленные битвой, отступаютъ.
К. ІОАН. Злодѣйка лихорадка жжетъ меня, не даетъ порадоваться этой славной вѣсти. Скорѣй, къ моимъ носилкамъ; въ Свинстедъ. Слабость превозмогаетъ — я изнемогъ совершенно.
СЦЕНА 4.
правитьСОЛЬС. Я никакъ не думалъ, что король такъ богатъ друзьями.
ПЕМБР. Попробуемъ еще. Ободримъ Французовъ; не удастся имъ — не удастся и намъ.
СОЛЬС. Незаконнорожденный демонъ, Фолькенбриджь, на зло самому злу, отстаиваетъ побѣду почти одинъ.
ПЕМБР. Говорятъ, что король захворалъ сильно и оставилъ поле сраженія.
МЕЛЁН. Ведите меня къ англійскимъ бунтовщикамъ.
СОЛЬС. Въ счастьи насъ называли иначе.
ПЕМБР. Это графъ Мелёнь.
СОЛЬС. Смертельно раненый.
МЕЛЁН. Спасайтесь, благородные лорды, вы проданы. Покиньте широкую дорогу возмущенія[63]; назадъ, къ уволенной вѣрности, отыщите короля Іоанна и падите къ его ногамъ, потому что одержатъ ныньче побѣду Французы — въ награду за всѣ ваши труды, дофинъ обезглавитъ-васъ. Онъ поклялся въ этомъ, вмѣстѣ со мной и со многими другими, передъ алтаремъ Сентъ-Эдмондсъ-Бёри, передъ тѣмъ самымъ алтаремъ, у котораго мы клялись вамъ въ вѣчной любви и дружбѣ.
СОЛЬС. Возможно ли? правда ли это?
МЕЛЁН. Страшная смерть заглядываетъ ужь мнѣ въ глаза; жизнь истекаетъ кровью, таетъ, какъ восковое изображеніе отъ огня[64]. И что же въ цѣломъ мірѣ можетъ побудить меня къ обману теперь, когда я ужь не могу пользоваться обманомъ? для чего мнѣ лгать, когда правда, что долженъ умереть здѣсь, и жить тамъ правдой. Еще разъ: Людвигъ клятвопреступникъ, если одержитъ ныньче побѣду, и ваши глаза увидятъ какъ займется заря слѣдующаго дня. Въ эту же ночь, черное, заразительное дыханіе которой клубится уже надъ пылающимъ гребнемъ стараго, слабаго, утомленнаго днемъ солнца, — въ эту же гибельную ночь вы изпустите послѣднее дыханіе, сраженные измѣной за измѣну, если только Людвигъ, съ вашей помощью, одержитъ ныньче побѣду. Поклонитесь отъ меня Губерту, что остался при королѣ; дружба къ нему и память, что мой прадѣдъ былъ Англичанинъ, пробудили мою совѣсть и заставили открыть вамъ все. И за все это, прошу васъ: отнесите меня куда-нибудь подальше отъ шума и грома битвы, гдѣ бы я могъ спокойно передумать остатокъ мыслей, отдѣлить душу отъ тѣла въ созерцаніи, въ набожныхъ помышленіяхъ.
СОЛЬС. Мы вѣримъ тебѣ, и да накажетъ меня небо, если не правда, что я радъ этому счастливому поводу воротиться назадъ стезей проклятаго бѣгства. Какъ сбывающій разливъ, мы оставимъ наше прежнее буйное и безпорядочное стремленіе, войдемъ въ предѣлы, изъ которыхъ выступили, и тихо и покорно потечемъ назадъ къ нашему океану, къ нашему великому королю Іоанну. Въ твоихъ глазахъ, я вижу, назрѣла уже жестокая предсмертная тоска[65] — я помогу унести тебя отсюда. — идемъ, друзья! Новое бѣгство! новая перемѣна — счастливая, потому что возвращаетъ насъ къ старымъ правамъ.
СЦЕНА 5.
правитьЛЮДВ. Мнѣ показалось, что солнце не хотѣло закатиться, остановилось и зарумянило всѣ облака запада, когда утомленные Англичане начали измѣрять свою собственную землю медленнымъ отступленіемъ. И какъ хорошо сдѣлали мы, что, послѣ кровавой работы дня, пожелали имъ доброй ночи залпомъ лишнихъ ядеръ и, почти властелины поля, послѣдніе свернули наши разорванныя знамена!
ГОНЕЦ. Гдѣ дофинъ, мой повелитель?
ЛЮДВ. Здѣсь. Что новаго?
ГОНЕЦ. Графъ Мелёнь убитъ; англійскіе лорды отпали по его убѣжденью, а вспоможеніе, котораго вы такъ давно ожидали, погибло на Гудвайнскихъ меляхъ.
ЛЮДВ. Проклятіе тебѣ за такія гадкія, гнусныя вѣсти! Я не ожидалъ такой непріятности въ эту ночь. — Кто сказалъ, что король Іоаннъ бѣжалъ, за часъ или за два передъ тѣмъ, какъ досадная ночь остановила утомленныя войска наши?
ГОНЕЦ. Государь, кто бы ни сказалъ это, сказалъ правду.
ЛЮДВ. Хорошо. Ступайте же по палаткамъ; да смотрите, чтобъ стражи бодрствовали всю ночь. И день не встанетъ раньше меня на новую попытку счастья!
СЦЕНА 6.
правитьГУБЕР. Кто ты? Отвѣчай скорѣе, а то выстрѣлю.
Ф. ФОЛ. Другъ. А ты кто?
ГУБЕР. Англичанинъ.
Ф. ФОЛ. Куда?
ГУБЕР. Тебѣ на что? Почемужь бы и мнѣ не спросить о твоихъ дѣлахъ точно такъ же, какъ ты о моихъ?
Ф. ФОЛ. Кажись, Губертъ?
ГУБЕР. Отгадалъ. Ты такъ хорошо знаешь мой голосъ, что я готовъ, пожалуй, принять тебя за моего друга. Кто же ты въ самомъ дѣлѣ?
Ф. ФОЛ. Кто хочешь; впрочемъ, если тебѣ угодно, можешь одолжить, принявъ за потомка Плантагенетовъ.
ГУБЕР. Проклятая память! ты и безглазая ночь пристыжаете меня. — простите, храбрый воинъ, что знакомый звукъ вашего голоса ускользнулъ отъ моего слуха.
Ф. ФОЛ. Безъ комплиментовъ; что новаго?
ГУБЕР. Я шатаюсь въ этой темнотѣ, отыскивая васъ.
Ф. ФОЛ. Такъ короче; съ какой вѣстью?
ГУБЕР. О, сэръ, съ вѣстью подъ пару этой ночи — черной, страшной, безутѣшной, ужасной.
Ф. ФОЛ. Кажи же самое больное мѣсто этой скверной вѣсти; вѣдь я не женщина, не упаду въ обморокъ.
ГУБЕР. Я подозрѣваю, что король отравленъ монахомъ[66]. Я оставилъ его почти безъ языка, желая поскорѣй увѣдомить васъ объ этомъ несчастіи, чтобъ вы могли принять свои мѣры, чего можетъ быть не удалось бы, еслибъ узнали объ этомъ позже.
Ф. ФОЛ. Какъ принялъ онъ отраву? кто отвѣдывалъ пищу?
ГУБЕР. Говорю вамъ монахъ, отчаянный бездѣльникъ. Внутренность изверга разорвалась въ туже минуту; но король говоритъ еще, и, можетъ-быть, выздоровѣетъ.
Ф. ФОЛ. Когожь оставилъ ты при его величествѣ?
ГУБЕР. Какъ, развѣ вы не знаете? лорды возвратились и привезли съ собой принца Генриха. По его просьбѣ король простилъ ихъ, и они всѣ при его величествѣ.
Ф. ФОЛ. Боже всемогущій, укроти гнѣвъ свой, не испытуй насъ выше силъ нашихъ! Послушай, Губертъ, въ эту ночи половина моего войска, при переходѣ черезъ мели, застигнута приливомъ и поглощена Линкольнскими топями; я самъ обязавъ спасеніемъ только моей доброй лошади. Ступай же впередъ, веди меня къ королю; боюсь, чтобы онъ не умеръ до моего прихода.
СЦЕНА 7.
правитьП. ГЕНР. Поздно; вся кровь заражена смертельно, и мозгъ его — это нѣжное, какъ увѣряютъ, жилище души, — предсказываетъ несвязными рѣчами близкую кончину.
ПЕМБР. Его величество говоритъ еще, и полагаетъ, что чистый воздухъ укротилъ бы жгучее дѣйствіе жестокаго, пожирающаго его яда.
П. ГЕНР. Такъ вынесите же его сюда. (Биготъ уходитъ.) Что онъ все еще неистовствуетъ?
ПЕМБР. Теперь не такъ сильно, какъ въ то время, какъ вы его оставили; сейчасъ пѣлъ.
П. ГЕНР. О, горькій обманъ болѣзни! Упорствуя, жестокія страданія доводятъ наконецъ до того, что и не чувствуются. Истощивъ наружныя части, смерть оставляетъ ихъ въ покоѣ[67] и нападаетъ на духъ: колитъ, терзаетъ его цѣлыми легіонами странныхъ фантазій, которыя, тѣснясь къ этой послѣдней твердынѣ, перепутываются совершенно. Не странно ли, что смерть поетъ! И я — я лебеденокъ этого блѣднаго изнемогшаго лебедя, поющаго грустный гимнъ своей собственной смерти, убаюкивающаго органами безсилія и душу и тѣло на послѣднее успокоеніе.
СОЛЬС. Утѣшьтесь, принцъ; вы рождены дать форму безобразному хаосу, который оставляетъ вамъ вашъ родитель.
К. ІОАН. Ну вотъ, теперь душѣ моей свободнѣе; ей никакъ не хотѣлось вылетѣть вы въ двери, ни въ окна. Въ груди такое знойное лѣто, что всѣ мои внутренности разсыпаются въ пыль. Я фигурка, начерченная перомъ на пергаменѣ, и огонь корчитъ меня.
П. ГЕНР. Какъ вы себя чувствуете, ваше величество?
К. ІОАН. Отравленъ — дурно чувствую; — мертвъ, оставленъ, брошенъ, и никто изъ васъ не приведетъ зимы, не попроситъ ее погрузить свои ледяные пальцы въ мой желудокъ; не проведетъ рѣкъ моего королевства сквозь мою спаленную грудь; не заставитъ Сѣверъ поцѣловать мои разтрескавшіяся губы своими студеными вѣтрами, освѣжить меня своимъ холодомъ. Вѣдь я прошу немногаго, прошу только холоднаго утѣшенія, и вы такъ скупы, такъ неблагодарны, что отказываете даже я въ этомъ.
П. ГЕНР. О, еслибы мои слезы могли хоть немного облегчить васъ!
К. ІОАН. Онѣ разъѣдаютъ своей солью. — Во мнѣ адъ, и въ немъ, какъ злой духъ, запертъ ядъ, чтобъ терзать проклятую кровь безпощадно.
Ф. ФОЛ. Я весь горю отъ поспѣшности и нетерпѣнья видѣть ваше величество.
К. ІОАН. Племянникъ, ты пришелъ закрыть мнѣ глаза. Всѣ снасти моего сердца переломаны, созжены; всѣ ванты парусовъ, на которыхъ ходила моя жизнь, ссохлись въ одну нить, въ одинъ тоненькій волосокъ. Сердце держится еще на одной жалкой жилкѣ, и она порвется, какъ только передашь мнѣ твоя новости, и тогда все, что ты видишь, будетъ кускомъ глины, пустой формой разрушенной королевственности.
Ф. ФОЛ. Дофинъ готовится къ походу сюда, и Богъ знаетъ, какъ мы его здѣсь встрѣтимъ, потому что лучшая часть моего войска, когда я, для большей выгоды, рѣшилъ отступить, погибла въ одну ночь, застигнутая на топяхъ неожиданнымъ приливомъ[68]. (Король умираетъ.)
СОЛС. Вы передаете эту горестную вѣсть мертвому. — О, мой повелитель! король за мгновенье — а теперь!
П. ГЕНР. Такой же путь, такой же конецъ ждетъ и меня. Чтожь въ мірѣ прочнаго? на что понадѣяться, положиться, когда и то, что было за мгновенье королемъ, дѣлается прахомъ?
Ф. ФОЛ. И ты отлетѣлъ? — Только жажда мщенія удерживаетъ меня еще здѣсь; отомщу — и за тобой на небо, служить тебѣ такъ же вѣрно, какъ служилъ на землѣ. — Ну, вы — звѣзды, вращающіяся въ своихъ собственныхъ сферахъ, гдѣ же ваше мужество? Загладьте вашу измѣну; назадъ вмѣстѣ со мной: изгонимъ позоръ и опустошенье за потрясенныя врата ослабѣвшаго государства! Отыщемъ скорѣе врага, а него онъ и самъ отыщетъ насъ; Дофинъ спѣшитъ по моимъ пятамъ.
СОЛЬС. Такъ вы не все знаете. Кардиналъ Пандульфо отдыхаетъ здѣсь въ аббатствѣ: онъ пріѣхалъ, за какіе-нибудь полчаса съ мирными предложеніями, на которыя намъ можно согласиться, нисколько не унижая себя. Дофинъ желаетъ кончить войну.
Ф. ФОЛ. Онъ кончитъ ее еще скорѣй, когда увидитъ, что мы готовы на отпоръ.
СОЛЬС. Онъ отправилъ уже большую часть обозовъ къ морскому берегу, предоставивъ переговоры кардиналу. Если хотите — вы, я и другіе лорды можемъ нынче же отправиться вмѣстѣ съ нимъ для скорѣйшаго окончанья этого дѣла.
Ф. ФОЛ. Хорошо, а вы, благородный принцъ, займетесь, между тѣмъ, съ другими принцами, которыхъ присутствіе тамъ не нужно, погребеніемъ вашего родителя.
П. ГЕНР. Онъ хотѣлъ, чтобы тѣло его положили въ Ворстерѣ.
Ф. ФОЛ. Такъ и похороните его тамъ. — Желая наслѣднику его государства и величія всякаго счастія, я предлагаю тебѣ, съ полною покорностью, на колѣняхъ, мою вѣрную службу и неизмѣнную преданность.
СОЛЬС. Тѣмъ же высказываемъ и мы нашу любовь, которую сохранимъ навсегда чистой, незапятнанной.
П. ГЕНР. Сердце мое нѣжно; я хотѣлъ бы поблагодарить васъ, но не могу ничѣмъ, кромѣ слезъ.
Ф. ФОЛ. Нѣтъ, заплатимъ времени только необходимую дань слезъ, потому что оно опередило грусть нашу. — Англія не падала и не падетъ никогда къ ногамъ горделиваго побѣдителя, если сама не поможетъ преодолѣть себя. Теперь, когда всѣ лорды возвратились, пусть идутъ на нее и три конца міра — мы отразимъ. Ничто не преодолѣетъ насъ, если только Англія останется вѣрною самой себѣ!
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: and sullen presage…. По экземпляру Коньера: and sudden presage…
- ↑ Филиппъ Фолькенбриджь смѣется надъ чрезвычайно узкимъ и длиннымъ лицемъ брата, сравнивая его съ профилями королей на мелкой монетѣ. Теобальди.
- ↑ Въ Шекпирово время была мода носить за ухомъ розанъ, который женщины замѣняли бантами. Эти украшенія видны и на монетахъ, чеканенныхъ въ царствованіе Елисаветы; но на мелкой трехъ-пенсовой и трехъ-фарзинговой монетѣ розанъ бывалъ часто больше самой головы королевы. Теобальди.
- ↑ Сокращеніе Роберта.
- ↑ Намекъ на прозванье Іоанна: безземельный.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: and too sociable For your conversion. Now your traveller… По экэемпляру Кольера: and too sociable. For your diversion, now, your traveller… Насмѣшка надъ афектаціей путешественниковъ и высшаго круга. Путешественникъ почитался тогда необходимой принадлежностью всякой бесѣды высшаго тона.
- ↑ Зубочистка вывезена изъ Италіи и служила въ то время роскошной игрушкой.
- ↑ Датскій исполинъ, побѣжденный Гюй Варвикомъ въ присутствіи короля Ательстана. Битва эта описана чрезвычайно напыщенно въ Поліольбіонѣ Дридена. Джонсонъ.
- ↑ Воробья въ Англіи называли Филиппомъ, можетъ быть, потому-что въ его чиликаньи отзывается это имя.
- ↑ Расталь говоритъ въ своей лѣтописи: «Разсказываютъ, что въ темницу короля Ричарда пустили льва, чтобъ онъ пожралъ его, и когда левъ разинулъ пасть — онъ всунулъ въ все руку и рванулъ льва за сердце такъ сильно, что умертвилъ его, и потому, по мнѣнію многихъ, прозванъ Ричардомъ львинымъ-сердцемъ».
- ↑ Ричардъ не былъ убитъ герцогомъ Австрійскимъ, и самое лицо его здѣсь анахронизмъ, потому что онъ умеръ отъ паденія съ лошади въ 1145 году, слѣдовательно на нѣсколько лѣтъ до начала драки.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: of unstained love… По экземпляру Кольера: of unstrained love…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: That hot rash haste so indirectly shed… По экземпляру Кольера: That hot rash haste so indiscreetly shed…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: the mother-queen An Ate… По экземпляру Кольера: the mother-queen, As Ate…
- ↑ Констанса намекаетъ на невѣрность Элеоноры первому мужу, Людвигу VII. По разводѣ съ нимъ, она вступила въ бракъ съ Англійскимъ королемъ Генрихомъ II, въ 1151 году.
- ↑ По старымъ преданіямъ, Эрцгерцогъ Австрійскій, погубивъ Ричарда, носилъ, какъ трофей, принадлежавшую ему львиную шкуру.
- ↑ As great Alcides' shoes upon an ass. Теобальдъ принимаетъ shoes — башмаки, за описку и замѣняетъ это слово словомъ shows.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Confront your city’s eyes… По экземпляру Кольера: Come’fore your city’s eyes…
- ↑ Губертъ Де-Бургъ. Въ новѣйшихъ изданіяхъ его замѣнили въ этой сценѣ, не извѣстно почему, Первымъ Гражданиномъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: You equal potents, fiery kindled eptrite… По экземпляру Коньера: You equal potent, fire-ykindled spirit…
- ↑ Намекъ на соединеніе всѣхъ іерусалимскихъ партій во время ocaды его Титомъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: the lady Blanch, Is near to England… По экземпляру Колльера: the lady Blanch, Is niece to England…
- ↑ Pagus Velocassinus.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: from his own determin’d aid… По экземпляру Кольера: from his own determin’d aim…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Not that I have the power to clutch my hand… По экземпляру Кольера: Not that I have no power to clutch my hand…
- ↑ Монета въ 10 шиллинговъ.
- ↑ Въ календаряхъ временъ Елисаветы и Іакова обозначались не только дни, о которыхъ предполагали, что имѣютъ вліяніе на погоду; но и тѣ, которые почитались счастливыми или несчастливыми для всякихъ начинаній.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Is cold in amity and painted peace… По экземпляру Колльера: Is cold in amity and faint in peace…
- ↑ Констанса была въ это время за третьимъ мужемъ, за Гвидо, братомъ Виконта Туарскаго. Мэлонъ.
- ↑ Въ лицѣ Эрцгерцога соединяются два врага Ричарда — Леопольдъ Австрійскій и Видомаръ Виконтъ Лиможьскій.
- ↑ Вѣроятно она показываетъ на львиную шкуру Ричарда.
- ↑ Намекъ на одежду шутовъ, которыхъ наряжали въ кафтаны изъ телячьей шкуры, застегивавшіеся сзади.
- ↑ Pocket up значитъ класть въ карманъ и переносить обиду. Фолькенбриджь принимаетъ въ первомъ значеніи.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Some airy devil… По экземпляру Кольера: Some fiery devil…
- ↑ Монета. — Въ прежнихъ изданіяхъ: imprisoned angels Set thou at liberty… По экземпляру Комьера: their imprisoned angels Set at liberty …
- ↑ При обрядѣ проклятія гасили три свѣчи, одну за другой. Грей.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: into the droway race of night… По экземпляру Кольера: into the drowsy ear of night…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: runs tickling up and down… По экземпляру Кольера: runs tingling up and down…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: in despite ef brooded watchful day… По экземпляру Колльера: in deipite of the broud watchful day…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: А whole armado of convicted sail… По экземпляру Колльера: А whole armado of converted sail. Вѣроятно намекъ на такъ-называемую армаду, которая была уничтожена не задолго до сочиненія этой драмы (1588).
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Then with а passion I would schake the world… По экземпляру Кольера: Then with what passion I would schake the world…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Which scorns а modern invocation… По экземпляру Кольера: Which scorns а widow’s invocation.
- ↑ Обои съ изображеніями ландшафтовъ или фигуръ были обыкновеннымъ украшеніемъ комнатъ. Для сбереженія отъ сырости, ихъ набивали на рамы, которыя ставили въ такомъ разстояніи отъ стѣны, что за ними могъ свободно помѣститься человѣкъ.
- ↑ Намекъ на современную моду прикидываться въ обществѣ печальнымъ. Стивенсъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: then lesser is my fear… По экземпляру Колльера: thus lessening my fear…
- ↑ Воинскихъ упражненій, которыми въ средніе вѣка ограничивалось воспитаніе принцевъ и вообще молодыхъ дворянъ.
- ↑ Это былъ пустынникъ, пользовавшійся въ народѣ большой славой. Не смотря на то, что его предсказаніе сбылось, его привязали въ хвосту лошади и такъ тащили по улицамъ Вергэма, и потомъ повѣсили вмѣстѣ съ сыномъ.
- ↑ Нѣкоторые англійскіе историки упоминаютъ объ этомъ явленіи. — Грей.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Makes deeds ill done. .. По экземпляру Колльера: Makes ill deeds done…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: And didst in eigne again parley with sin… По экземпляру Колльера: And didst in signs again parley with sigh…
- ↑ Какъ умерщвленъ Артуръ не извѣстно. Французскіе писатели полагаютъ, что Іоаннъ подъѣхалъ ночью на лодкѣ въ Руанскому замку, гдѣ содержался Артуръ, велѣлъ вывести его къ себѣ и закололъ въ то самое время, какъ онъ молилъ о пощадѣ. Послѣ этого его бросили въ Сену, распустивъ слухъ, что, желая выпрыгнуть въ окно, онъ упалъ въ рѣку и утонулъ. Мэлони.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Whose private with me of the Dauphin’s love… По экземпляру Колльера: Whose private missive of the Dauphin’s love…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: his thin bestained cloak… По экземпляру Колльера: his sin-bestained cloak…
- ↑ Текстъ обѣтовъ того времени.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Till I have set а glory to this hand… По экземпляру Колльера: Till I have set а glory to this head…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: and sad distrust… По вкземиляру Коньера: and blank distrust…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Forage, and run… По экземпляру Колльера: Courage! and run…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Send fair-play orders… По экземпляру Колльера: Send fair-play offers…
- ↑ При торжественныхъ союзахъ, лица, заключавшія ихъ, принимали причастіе, какъ бы для того, чтобъ скрѣпить ихъ еще сильнѣе.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Upon the spot of this enforced cause… По экземпляру Колльера: Upon the thought of this enforced cause…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: This unhair’d saucieness and boyish troops… По экземпляру Колльера: This unheard sauciness of boish troops…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Even at the crying of your nation’s crow… По экземпляру Колльера: Even at the crowiny of your nation’s cock…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Unthread the rude eye of rebellion… По экземпляру Колльера: Untread the road-way of rebellion…
- ↑ Намекъ на изображенія, которыя дѣлались вѣдьмами. Голинедъ упоминаетъ, что Элеонору Кобхэмъ и ея сообщниковъ обвинили, между прочимъ, и въ томъ, что они сдѣлали восковое изображеніе короля, которое постепенно таяли на огнѣ, думая тѣмъ извести короля.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Right in thine eye… По экземпляру Колльера: Bright in thine eye…
- ↑ Никто изъ историковъ, писавшихъ въ теченіи первыхъ 60 лѣтъ по смерти короля, не упоминаетъ объ этомъ отравленіи. Томасъ Вайксъ, первый разсказываетъ о немъ слѣдующимъ образомъ: «монахъ, чтобъ отмстить королю за какое-то оскорбительное слово, отравилъ чашу съ элемъ, принесъ ее къ нему, отпилъ прежде самъ, чтобъ отвратить всякое подозрѣніе, и вскорѣ умеръ». — Гораздо достовѣрнѣе, что Іоаннъ умеръ въ Ньюаркѣ просто отъ горячки.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Leaves them invisible (въ нѣкоторыхъ: insensible)… По экземпляру Колльера: Leaves them unvisited…
- ↑ Это случилось съ самимъ королемъ при переходѣ изъ Линна въ Линкольнширъ. Тутъ онъ потерялъ всѣ свои сокровища, регаліи и большую часть обоза.