[320]Вечеръ X.
«Знавалъ я одну старую дѣву!» разсказывалъ мѣсяцъ. «Зимою она постоянно носила одинъ и тотъ же желтый атласный салопъ[1]; онъ какъ будто не изнашивался, не выходилъ изъ моды. Лѣтомъ же она ходила въ одной и той же соломенной шляпѣ и, кажется, все въ одномъ и томъ же голубомъ платьѣ. Изъ дома она выходила только въ гости къ старой пріятельницѣ, жившей въ домѣ напротивъ. Въ послѣдніе годы, она, впрочемъ, не ходила
[321]и туда,—пріятельница ея умерла. Я постоянно видѣлъ старую дѣву въ ея коморкѣ одну-одинешеньку. Лѣтомъ окно коморки было заставлено чудесными цвѣтами, а зимою на немъ красовалось донышко отъ старой шляпы, въ которомъ зеленѣлъ крессъ-салатъ. Весь послѣдній мѣсяцъ старушка уже не присаживалась къ окошку, но я зналъ, что она еще жива: я бы увидѣлъ, какъ она отправилась въ тотъ «дальній путь», о которомъ такъ часто бесѣдовала съ своей пріятельницей. «Да!» говаривала она тогда: «по смерти мнѣ предстоитъ такой путь, какого я не сдѣлала за всю свою жизнь! Наша семейная могила въ шести миляхъ отъ города; меня отвезутъ туда и положатъ рядомъ съ моими родными!..» Вчера вечеромъ я увидѣлъ передъ домомъ телѣгу; скоро изъ дома вынесли и поставили на нее гробъ; значитъ, старая дѣва умерла! Гробъ прикрыли рогожами, и телѣга тронулась. Въ гробу тихо спала старая дѣва. Во весь послѣдній годъ своей жизни она ни разу не переступила порога своей коморки, а вотъ теперь послѣ смерти отправилась въ дальній путь! Телѣга направилась за городъ, да еще вскачь, словно везла кого на гулянье, а очутившись за городомъ, парень погналъ лошадей еще шибче, то и дѣло боязливо оглядываясь назадъ. Право, кажется, онъ трусилъ: а вдругъ, дескать, покойница-то встала, да сидитъ теперь въ своемъ желтомъ атласномъ салопѣ на крышкѣ гроба?! Вотъ почему онъ такъ безразсудно и гналъ лошадей, не отпуская въ то же время поводій, такъ что удила покрылись пѣною. Лошади были молодыя, горячія; заяцъ перебѣжалъ дорогу, и онѣ понесли. Тихая скромная старушка, едва бродившая и у себя-то по коморкѣ, мчалась теперь во всю прыть черезъ пни и кочки. Наконецъ, обернутый рогожею гробъ такъ подпрыгнулъ, что выскочилъ изъ телѣги и остался лежать на дорогѣ, а телѣги, парня и лошадей и слѣдъ простылъ. Сыпля звонкія трели, взвился съ поля жаворонокъ, пропѣлъ надъ гробомъ свою утреннюю пѣсенку, потомъ сѣлъ на него и принялся теребить клювомъ рогожу, словно желая сорвать съ кокона оболочку. Затѣмъ птичка опять взвилась къ небу съ звонкою пѣсенкою, а я спрятался за румяныя утреннія облачка».
Г. Х. Андерсенъ. Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. Томъ третій. Изданіе второе — С.-Петербургъ: Акціон. Общ. «Издатель», 1899, С.313—339