Вечер XX
«Я из Рима!» — начал месяц. «Там в центре города, на одном из семи его холмов лежит в развалинах дворец Цезарей. Из трещин стен выглядывают дикие фиговые деревья, прикрывая наготу их своими широкими серо-зелёными листьями. Между кучами мусора пробирается осёл и любовно косится на кусты колючего репейника. Отсюда некогда вылетали победоносные римские орлы, а теперь здесь ютится между двумя разбитыми мраморными колоннами бедная глиняная мазанка. Покосившееся окошко обвито диким виноградом, словно траурной гирляндой. В мазанке живёт старуха с внучкой. Они теперь единственные обитательницы дворца Цезарей и показывают иностранцам печальные остатки сокровищ искусства. От роскошной тронной залы осталась одна голая стена; тёмный кипарис указывает своей длинной тенью на то место, где некогда стоял трон. Истрескавшийся пол покрыт слоем земли, толщиною в аршин. На пороге часто сидит на своей скамеечке, прислушиваясь к звону вечерних колоколов, маленькая девочка, нынешняя обитательница дворца Цезарей. Замочную скважинку в одной из дверей дворца она зовёт своим балконом: в неё она видит пол-Рима вплоть до мощного купола собора св. Петра. Сегодня вечером подле развалин царила по обыкновению полная тишина; девочка возвращалась домой; лучи мои освещали ей путь. На голове она несла полный воды античный глиняный кувшин. Девочка была боса, в коротенькой, разорванной на плечах рубашке, и я целовал нежные кругленькие плечики малютки, её чёрные глазки и блестящие кудри. Она поднялась по крутой лесенке, сложенной из мраморных обломков и разбитых капителей колонн. Возле самых ног её пугливо шныряли пёстрые ящерицы, но девочка не пугалась. Вот она уже потянулась рукою к звонку, — а ручкой звонка во дворце Цезарей служила ныне висевшая на верёвке заячья лапка, — да вдруг задумалась. О чём? Может быть, о прекрасном, разодетом в золото и серебро Младенце Иисусе, Которого она видела в часовне, где теплятся серебряные лампады, и где подружки её поют знакомые и ей молитвы? Не знаю; только вдруг она оступилась, кувшин слетел с её головы и разбился вдребезги о твёрдые мраморные ступени. Девочка залилась слезами. Обитательница дворца Цезарей плакала о разбитом глиняном кувшине! Босая стояла она на холодных ступенях и плакала, плакала, не смея дёрнуть за верёвку, за заячью лапку, служившую ручкой звонка во дворце Цезарей!»