Вечер XII
«А вот тебе ещё картинка!» — начал месяц. «Я плыл над предместьем Помпеи, над «Улицею Гробниц,» где стоят ряды прекрасных памятников, где некогда плясали увенчанные розами, жизнерадостные юноши с девушками, сёстрами Лаисы по красоте. Теперь там царит мёртвая тишина! Часовые, наёмные неаполитанские солдаты из немцев, играли в карты и в кости. В город направлялась целая толпа иностранцев в сопровождении конвоя. Иностранцам хотелось осмотреть восставший из могилы город при свете моих лучей. Я и показал им следы колёс, оставшиеся на вымощенной широкими плитами лавы улице, надписи над дверями домов и уцелевшие кое-где вывески. Увидели они и узенькие дворики с бассейнами посредине, украшенными раковинами. Но давно уже умолкло журчание фонтанов, не раздавалось больше из богато расписанных покоев, охраняемых у входов бронзовыми псами, ни песен, ни звуков. Город давно умер! Всё смолкло! Не смолкал только вечный громовый гимн Везувия; отдельные строфы этого гимна именуются на человеческом языке извержениями! Я последовал за иностранцами к беломраморному храму Венеры; к алтарю по-прежнему вели широкие ступени, но между колоннами выросли плакучие ивы. На ясном лазурном небе рисовались чёрные, как уголь, очертания Везувия. Из кратера его как будто выросла гигантская пиния: пламя служило ей стволом, а багровые, словно пропитанные кровью, клубы дыма — кроною. В числе путешественников была одна певица. Я не раз был свидетелем её триумфов на сценах первых театров Европы. Добравшись до древнего театра, общество разместилось на мраморных ступенях. Да, на них опять сидели зрители, как и тысячелетия тому назад! Сцена была всё та же: каменные кулисы и на заднем плане две арки, через которые виднелась та же декорация — сама природа: горная цепь, идущая от Соренто к Амальфи. Певица шутя поднялась на сцену и запела. Место и обстановка вдохновили её; казалось, дикий аравийский скакун мчится по степи, раздув ноздри и распустив по ветру пышную гриву, — та же лёгкость, та же смелость; казалось, скорбящая Матерь рыдает у подножия креста, — та же глубокая, за душу хватающая скорбь!.. И со ступеней амфитеатра раздались, как и в былые времена, восторженные рукоплескания. «Счастливица! Любимица богов!» — ликовали слушатели. Через минуту театр опустел; все ушли; ни звука, ни шороха! Общество удалилось, но развалины стоят по-прежнему и простоят так ещё столетия, о том же, что произошло тут сейчас, скоро не будет и помина; забудутся и шумные рукоплескания, и прекрасная певица, и её пение, и её улыбки. Забвение, полное забвение! Даже у меня сохранится об этих минутах лишь смутное воспоминание!»
Г. Х. Андерсен. Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. Том третий. Издание второе — С.-Петербург: Акцион. Общ. «Издатель», 1899, С.313—339