[340]
Вы, конечно, видали увеличительное стекло—круглое, выпуклое, черезъ которое всѣ вещи кажутся во сто разъ больше, чѣмъ онѣ на самомъ дѣлѣ? Если черезъ него поглядѣть на каплю воды, взятой гдѣ-нибудь изъ пруда, то увидишь цѣлыя тысячи диковинныхъ звѣрьковъ, которыхъ вообще никогда не видно въ водѣ, хотя они тамъ и есть. Смотришь на каплю такой воды, а передъ тобой ни дать—ни взять цѣлая тарелка живыхъ креветокъ, которыя прыгаютъ, копошатся, хлопочутъ, откусываютъ другъ у друга то переднюю ножку, то заднюю, то тутъ уголокъ, то тамъ кончикъ, и радуются и веселятся по-своему!
Жилъ-былъ одинъ старикъ, котораго всѣ звали „Копуномъ-Хлопотуномъ“,—такое ужъ у него было имя. Онъ вѣчно копался и хлопоталъ надъ всякою вещью, желая извлечь изъ нея все, что только вообще можно, а нельзя было достигнуть этого простымъ путемъ—прибѣгалъ въ колдовству.
Вотъ сидитъ онъ разъ, да смотритъ черезъ увеличительное стекло на каплю воды, взятой прямо изъ лужи. Батюшки мои, какъ эти звѣрьки копошились и хлопотали тутъ! Ихъ были тысячи, и всѣ они прыгали, скакали, кусались, щипались и пожирали другъ друга.
— Но, вѣдь, это отвратительно!—вскричалъ старый Копунъ-Хлопотунъ.—Нельзя-ли ихъ какъ-нибудь умиротворить, ввести у нихъ порядокъ, чтобы всякій зналъ свое мѣсто и свои права?
Думалъ, думалъ старикъ, а все ничего придумать не могъ. Пришлось прибѣгнуть къ колдовству.
— Надо ихъ окрасить, чтобы они больше бросались въ глаза!—сказалъ онъ и чуть капнулъ на нихъ какою-то жидкостью, вродѣ краснаго вина; но это было не вино, а вѣдьмина кровь, самаго перваго сорта. Всѣ диковинные звѣрьки вдругъ приняли красноватый оттѣнокъ, и каплю воды можно было теперь принять за цѣлый городъ, кишѣвшій голыми индійцами-дикарями.
— Что у тебя тутъ?—спросилъ старика другой колдунъ безъ имени,—этимъ-то онъ какъ-разъ и отличался.
— А вотъ, угадай!—отозвался Копунъ-Хлопотунъ.—Угадаешь—я подарю тебѣ эту штуку. Но угадать не такъ-то легко, если не знаешь, въ чемъ дѣло! [341]
Колдунъ безъ имени поглядѣлъ въ увеличительное стекло. Право, передъ нимъ былъ цѣлый городъ, кишѣвшій людьми, но всѣ они бѣгали нагишомъ! Ужасъ, что такое! А еще ужаснѣе было то, что они немилосердно толкались, щипались, кусались и рвали другъ друга въ клочья! Кто былъ внизу—непремѣнно выбивался наверхъ, кто былъ наверху—попадалъ внизъ.
— Гляди, гляди! Вонъ у того нога длиннѣе моей! Долой ее! А вотъ у этого крошечная шишка за ухомъ, крошечная, невинная шишка, но ему отъ нея больно, такъ пусть будетъ еще больнѣе!
И они кусали бѣднягу, рвали на части и пожирали за то, что у него была крошечная шишка. Смотрятъ, кто-нибудь сидитъ себѣ смирно, какъ красная дѣвица, никого не трогаетъ, лишь бы и его не трогали, такъ нѣтъ, давай его тормошить, таскать, теребить, пока отъ него не останется и слѣда!
— Ужасно забавно!—сказалъ колдунъ безъ имени.
— Ну, а что это такое, по твоему? Можешь угадать?—спросилъ Копунъ-Хлопотунъ.
— Тутъ и угадывать нечего! Сразу видно!—отвѣчалъ тотъ.—Это—Копенгагенъ или другой какой-нибудь большой городъ; они всѣ, вѣдь, похожи одинъ на другой!.. Одинъ изъ большихъ городовъ!
— Капля воды изъ лужи!—промолвилъ Копунъ-Хлопотунъ.
