VI. Смутное время
Поместная основа в развитии вооруженных сил принесла свою пользу в XVI в., но увлечение ею дальше начало приносить вредные последствия.
Области дробились на мелкие участки, на множество частных разобщенных хозяйств.
Землевладелец получал власть над крестьянами, а так как только наличностью достаточного числа рабочих рук на земле помещика обеспечивались исправность его службы и вообще все его благосостояние, то землевладельцы старались всеми мерами прикрепить к себе рабочее население, не отпуская от себя тех, кого получали вместе с землей, и связывая договорами тех, которых «называли» на свои земли.
Правительство поддерживало эти домогательства помещиков и способствовало их выполнению.
Все эти способы, естественно, вели к ограничению свободы и прав крестьянства, которое не могло мириться со своим закрепощением, и так как все раздвигающиеся границы надо было оборонять, и правительство должно было не обращать внимания на перемещение людей сюда на окраины, то недовольное население уходило свободно на рубежи.
Наряду с этим, в царствование Иоанна IV развились до громадных размеров столкновения и пререкания между боярами и государем, получившая начало еще при Иоанне III и Василии III.
Иоанн же IV, вызвав к жизни опричину, создал такое положение для боярства, которое особенно развивало в нем недовольство.
Не в лучших условиях, чем низшее и высшее население, находился и средний люд — мелкий служилый. На нем лежала вся тяжесть военной службы, вызываемой как непрерывными войнами, так и охраной своих границ; между тем средств для отбывания службы почти не было никаких.
Но дальше дела пошли хуже. Иоанну IV унаследовал его слабоумный сын, Феодор, и государством правили сначала ближние бояре, а с 1586 г. — один из них, Борис Годунов.
Вследствие этого, ко всему прочему прибавилась еще и борьба из-за власти между боярами.
Со смерти Иоанна, собственно говоря, и следует считать начало т. н. Смутного времени. Борьба между боярами начала принимать очень резкий вид. Внося много растлевающего в жизнь русского общества того времени, она особенно была вредна для военного дела.
Не изменилось положение вещей и тогда, когда по смерти Феодора Иоанновича царем был избран Борис Годунов.
Правда, все современные писатели говорят, что по смерти Грозного, благодаря деятельности Бориса Годунова, на Руси настали тишина и сравнительное благополучие. Но такая перемена в общественной жизни мало отразилась на судьбах войск. Во-первых, эта тишина продолжалась недолго: происки бояр, убийство царевича Дмитрия, страшный голод, постигший Русь в 1601 г., развитие разбойничества как следствие этого голода, наконец, появление в 1601 г. слухов о том, что царевич Дмитрий жив, — все это вновь вызвало возбуждение.
Делами, во-вторых, правящие люди все время были более всего заняты не государственными, а своими личными.
В-третьих, Борис Годунов был умным правителем и искусным дипломатом, но не любил военного дела.
Наконец, четвертое, обиженное и завистливое боярство, потерпевшее неудачу в своих происках против Бориса Годунова, по смерти Феодора Иоанновича, выдвинуло новое страшное орудие — самозванство, начав с первого самозванца Лжедмитрия I.
В стране начался полнейший развал. Бояре же, видя в самозванце только средство избавиться от Бориса, с войсками передавались на сторону Лжедмитрия или умышленно несли поражения и тем впервые привлекли русские войска к решению вопросов внутренней жизни, главным образом занятия царского престола. Но вот что надо оговорить здесь.
Судорожно хватаясь хотя бы за тень законного царя, ценя выше всего происхождение от заступника и печальника народного — Иоанна Васильевича Грозного, наш народ ввергся в начале XVII в. в пучину Смутного времени и самозванства с горячим желанием вернуть России законную неограниченную царскую власть, вернуть себе более спокойную от боярских насилий жизнь под сенью этой власти… Ясно, как невыгодно было это боярам, но ясно и то, какое удобное время для натиска на Русь представляло все это междоусобие ее исконным врагам и соперникам. И вот, и измена внутри, и натиск снаружи начинают теперь уже колебать Русь до основания. Смерть первого Лжедмитрия не успокоила Руси: сменивший его царь Василий Шуйский взошел на престол «тайком от земли», ограничил свою власть. Тогда появляется второй самозванец. Игрушка бояр и поляков, этот Лжедмитрий 2, сразу же прозванный вором, руководимый хитрым и даровитым Рожинским, сопровождаемый известными польскими вождями Сапегой, Лисовским, в июне 1608 г. быстрым[1] нашествием создает в Тушинском стане в тринадцати верстах от Москвы второе царство, второй двор и вторую власть…
Опираясь на этот стан, подтягивая подкрепления, приманивая к себе изменников и всякого рода сброд из вольных людей, руководители самозванца предприняли тогда самое важное свое дело, — так сказать отслаивание тех областей[2], которые, на севере и северо-востоке России, еще оставались верными Москве и не поддавались на лесть, посулы и увещания. Но что же мешало врагам окончательно погубить Москву? Что все время давало ей право считать себя не окончательно потерянной, как бы ни сложилась ее судьба? Смело можно ответить на это, — Смоленск и Троицко-Сергиевская Лавра. Их нахождение в наших руках давало точки опоры для выручки или завоевания вновь Москвы Скопиным-Шуйским, посланным за войсками и за союзом со шведами в Новгород и Псков, — и шедшим к нему на соединение из Астрахани, и с Волги вообще, Шереметевым. Их значение, — одного как «Нового Сагунта» на границе с Польшей, другой — как вечной заступницы за Россию со времен еще Дмитрия Донского, как неприкосновенной дотоле для врагов святыни, — окрыляло надеждой, что пока не пали Смоленск и Лавра, до тех пор жива Россия, до тех пор еще не все потеряно, и до тех пор есть над русскими людьми покров Св. Сергия и милость божия.
И вот, этими-то сторонами вопроса и прониклись более всего защитники Смоленска с боярином Шеиным, защитники Лавры, с архимандритом Иоасафом во главе. Это-то значение и усвоили себе также более всего поляки, говоря на совете под Лаврою: «Слух же истинен нам возвестися, яко ждут князя Михаила Скопу с черными псы, свейскими немцы, и Федора Шереметева с понизовскими людьми. И тако вкупе вси собравшеся и твердыню сию занявше, могут над нами победители показатися».
23 сентября 1608 года Сапега, отделившись от самозванца в Тушине, обложил с 30 тыс. человек Лавру, где не было и 3 тыс. человек бойцов. С 1 октября повел осадные работы, 12 октября пошел на первый общий приступ, где был отбит и преследуем, а затем назначил взорвать 9 ноября юго-восточную часть стены Лавры через успешно веденный там же еще с 7 октября подкоп. Но бог судил иначе: смелой вылазкой в ночь на 9 ноября осажденные разрушили все замыслы врага, взорвали подкоп до его забивки, а у самого Сапети, нанеся ему убыль до 2 тыс. человек, разрушили все осадные работы и увезли часть орудий и боевых припасов, потеряв при этом лишь немного более 200 человек. Сапега перешел тогда до мая 1609 г. на тесное обложение. Голод, болезни и, — чего греха таить, — даже некоторые внутренние раздоры истомили и измучили защитников. К весне их убыль была за 2 тыс. человек, и против 30 тыс. врага, всегда сытого, бодрого и свежего, стояли на стенах лишь 1 тыс. человек, едва державших оружие. Однако, долг пересилил все.
Два жестокие общие приступа 27 мая и 28 июля 1609 г. вновь отбиты, — последний всего двумястами человек бойцов, остальное женщины и дети, — и оба раза вновь защитники преследуют врага, — подвиги нечеловеческие, сверхъестественные!!. Сапега окончательно переходит на одно обложение, а Лавра гордо стоит еще полгода, не только не склоняясь перед врагом, но даже все время беспокоя его вылазками…
Между тем, опираясь на стойкую оборону св. Обители и Смоленска, князь Скопин-Шуйский, несмотря на все невзгоды (измена шведов, нестроение ополчений), шел, хотя и медленно, но твердо на Москву, «отслаивая» обратно отобранные поляками земли, и к осени 1609 года его успехи встревожили самого Рожинского, а к зиме повели и к бегству самозванца.
Особенно замечателен подвиг взятия Твери. Скопин-Шуйский не может ее взять от Кернозицкого днем. Тогда он обманывает врага ложным отходом — и берет Тверь своими плохими войсками ночью… Какой пример ночных действий для столь взывающего снова к ним внимание нашего времени!
Но нежелание Рожинского делиться славою с Сапегой привело к отказу от совместных с ним действий против Скопина, и Скопин-Шуйский, имея верх над одним Сапегой и выслав две подмоги в Лавру (середина октября 1609 г. и начало января 1610 г.), побудил, наконец, Сапегу снять 12 января осаду[3]. Встреченный 13 сентября 1608 г. первой общей вылазкой, Сапега и чуть не накануне ухода тоже испытал такую же вылазку, но уже тридцать пятую по счету. Стойко и живуче, все время наступательно обороняясь, Лавра сохранила себя, дала Скопину-Шуйскому в марте 1610 г. спасти Москву, создала, вместе со Смоленском, обстановку для спасения всей России и для воцарения дома Романовых. Вот почему осады Троицко-Сергиевской Лавры и Смоленска и суть история Смутного времени, и вот почему именно этим геройским защитам мы обязаны в значительной мере всем тем, чем сильна, славна и горда Россия и по нынешнее время…
Оборона Смоленска, героическая и твердая, кончилась однако падением его, изменой, после двадцати двух месяцев. В связи с внезапной кончиной освободителя Москвы, Скопина Шуйского, это вызвало много последствий. Еще 17 июня 1610 года Шуйский, заподозренный в отравлении племянника, был низложен, вследствие неудачи нашей выручки Смоленска (Клушинский бой). Тогда к Москве снова подошли Тушинский вор и Жолобовский, — и бояре, ища спасения, ухватились за сына Сигизмунда, Владислава, на условии сохранить православие. Но вместо Владислава захватил Русь сам Сигизмунд.
Когда же 16 июля шведы обманом взяли Новгород, который по мирному договору должен был образовать особое государство под главенством одного из сыновей шведского короля, когда во Пскове в это время появился Лжедмитрий 3, и Псков как бы совсем оторвался от государства, — многие не без основания считали, что настали последние дни Руси. Положение стало еще хуже после неудачи ополчения Ляпунова.
Но вот призыв патриарха Гермогена, архимандрита Троицкой Лавры, Дионисия, и ее келаря Авраамия Палицына поднял нижегородцев с земским старостой Козьмой Мининым-Сухоруким.
«Заложим жен и детей, — возгласил этот новый спаситель родины, — но спасем Москву»! И на этот дивный клич быстро явились новые ополчения, во главе которых, по их же выбору, стал князь Дмитрий Пожарский.
Двинувшись вдоль Волги, Пожарский постепенно усиливался новыми дружинами, лишь медленно подвигаясь к Москве.
Только в августе 1612 г. двинулся он из Ярославля к Москве, у которой и стал в укреплениях к северо-западу от Кремля. На южной же и юго-восточной стороне торода стояли казаки князя Трубецкого из первого ополчения.
22 августа поляки, стоявшие у города, пошли на Пожарского, но после семичасового боя отступили.
24 августа они снова ударили, но, будучи отброшены, стали уже уходить по Смоленской дороге.
Последствиями этих побед Пожарского были сдача в плен поляков, находившихся в Кремле, и занятие нами Москвы.
Грамотой от 25 ноября Пожарский созвал в Москву по десять человек от городов для выбора царя.
21 февраля 1613 г. на земском соборе единогласно был избран на царский престол Михаил Өеодорович Романов, и этим избранием, прямым следствием работы наших ратных сил, был положен конец развитию Смутного времени.
Состояние вооруженных сил. Как было видно, условия жизни Руси в конце XVI и начале XVII веков поколебали все устои государства и нравственно расшатали общество. При таких условиях и военное искусство не только не могло развиваться, но, напротив, должно было пасть.
В дни второго самозванца и нашествия поляков, когда разгром был полный, не могло действовать даже и прочно установившееся было поместное право.
Приходилось обращаться к наскоро набранным ополчениям самого смешанного состава без всякой подготовки и опыта.
Необходимо однако отметить как попытки устройства вооруженной силы, так и те особенности, на которых проявлялись геройское поведение войск и искусные действия некоторых вождей.
Таковы, прежде всего, попытки Бориса Годунова и Василия Шуйского наймами иностранцев создать примерные войска и потом воссоздать наши силы. То же повторил Лжедмитрий I. Затем Василий Шуйский издал «Воинскую книгу», переведенную с немецкого придворными переводчиками, и начал перевод с немецкого же и латинского «Устава дел ратных».
Эти издания показывают, что у нас уже сознавалась потребность заблаговременной подготовки войск к предстоявшим действиям, и что, например, действия под крепостями были поставлены высоко…
Неурядицы Смутного времени не остановили и распространения у нас огнестрельного оружия: в походе Иоанна IV в 1552 г. было 150 тяжелых орудий, в войне со Швецией при Феодоре Иоанновиче уже 300.
Усовершенствовалось также ручное огнестрельное оружие: появились карабины и пистоли или пистолеты.
Миролюбие царя Бориса выразилось, между прочим, в особенном внимании к содержанию в порядке укрепленных пограничных черт и к правильному несению пограничной сторожевой службы. Заботы эти пригодились. Южно-русская Украина, благодаря укреплениям, не раз удачно отбивалась от самозванцев. В то же время в России появились полевые окопы образцы уже новейшей фортификации, называемые шанцами. Это — четырехугольные земляные редуты.
Сбитые смутой рати, конечно, являли собой не упорядоченные полчища. Но там, где сознавали, чего хотели, где горела вера в бога и в славное будущее России, где войска и вожди были объединены чувством взаимного доверия, — там в умелых руках эти рати делали чудеса, и живые примеры тому — подвиги Скопина-Шуйского, Пожарского и беспримерная оборона Св. Троице-Сергиевской Лавры и Смоленска и другие… Не было лишь оболочки: потребность в ней становилась все настоятельней… Ее начал готовить XVII век.