III.
Губернаторство В. Я. Рославца.
править
Губернаторство В. Я. Рославца.
В. Я. Рославецъ былъ вице-губернаторомъ (онъ же и предсѣдатель казенной палаты); за отъѣздомъ князя Голицына въ С.-Петербургъ онъ вступилъ въ управленіе губерніею. Это былъ человѣкъ высокаго роста, рябоватый, впрочемъ пріятной наружности, лѣтъ 40, слабой комплекціи. Одинокій, онъ жилъ скромно въ домѣ, принадлежащемъ казенной палатѣ, имѣлъ только пару лошадей и человѣка четыре прислуги. При Рославцѣ я служилъ въ казенной палатѣ по лѣсному отдѣленію; ему понравился почеркъ моей руки, и онъ назначилъ меня въ собственную свою канцелярію; при немъ я почти постоянно и находился.
По вступленіи В. Я. Рославца въ управленіе губерніею губернаторская канцелярія, не имѣющая постояннаго дома, была переведена въ тотъ же домъ, гдѣ жилъ самъ губернаторъ. Рославецъ имѣлъ большую антипатію къ правителю канцеляріи Симановскому и ассесору губернскаго правленія Львову; къ себѣ ихъ не принималъ, вслѣдствіе чего они подали прошеніе объ увольненіи ихъ въ отпускъ. Первый жилъ въ имѣніи своемъ, а послѣдній въ Саратовѣ, занимаясь частными дѣлами. Должность Симановскаго была поручена столоначальнику канцеляріи П. Н. Чекмареву, изъ студентовъ казанскаго университета, дѣльному и образованному человѣку.
Вскорѣ по вступленіи въ управленіе губерніею Рославца сдѣлалось волненіе между удѣльными крестьянами Камышинскаго уѣзда, Золотовской волости, въ 85 вер. отъ Саратова. Въ то время вводилась въ удѣльныхъ имѣніяхъ общественная запашка, которую крестьяне, не смотря на всѣ убѣжденія своего и впослѣдствіи губернскаго начальства, исполнять не хотѣли; по этому случаю и крестьяне другихъ волостей, сосѣдственныхъ съ Золотовскою, противъ своего начальства упорствовали и оказали неповиновеніе. Изъ происходившей по этому предмету переписки Викторъ Яковлевичъ заключилъ о необходимости ѣхать самому въ с. Золотое для водворенія порядка. Однако и пріѣздъ его успѣха не имѣлъ. Вытребована была изъ саратовскаго баталіона рота солдатъ; послѣдняя была отправлена на обывательскихъ подводахъ. Верстахъ въ двухъ отъ с. Золотаго рота выстроилась въ боевой порядокъ, забилъ барабанъ и солдаты вошли въ село и расположились на площади, противъ квартиры губернатора. Между тѣмъ какъ ожидали прибытія команды, собранъ былъ общественный сходъ изъ упорствующихъ крестьянъ всѣхъ селеній, болѣе 500 человѣкъ, исключая крестьянъ другаго вѣдомства, называемыхъ „понятыми“. Сходъ былъ окруженъ цѣпью солдатъ. Ему прочли распоряженіе правительства и потребовали его исполненія; но многіе изъ бывшихъ тутъ однообщественниковъ не соглашались; смотря на нихъ не согласились и другіе. Увѣщанія продолжались съ 10 и до 2 часовъ пополудни. Успѣха не было. Рославецъ потребовалъ отъ бывшаго тутъ управляющаго удѣльной конторою Е. Г. Манасейна списокъ тѣхъ крестьянъ, которые были виновниками волненія общества...
Во время губернаторства Рославца, полицеймейстеромъ былъ флотскій капитанъ К. К. Бордовскій, тонкій и прозорливый человѣкъ. Онъ имѣлъ у себя тайныхъ агентовъ изъ жидовъ и поляковъ обоего пола и отъ нихъ получалъ всѣ свѣдѣнія. Онъ зналъ всю подноготную обывателей Саратова отъ низшаго класса до богатыхъ купеческихъ и аристократическихъ домовъ, что въ каждомъ домѣ дѣлается, и изъ этого извлекалъ большія выгоды. Иногда при разговорахъ удивляешься передаваемымъ имъ свѣдѣніямъ, смѣшаннымъ съ критикою, гдѣ что случилось. За это онъ былъ въ большомъ благоволеніи у губернатора. Онъ дѣйствовалъ гдѣ нужно самъ, а то чрезъ частныхъ приставовъ.
Послѣ бунта въ Варшавѣ въ 1830 году въ Саратовѣ много появилось жидовъ и поляковъ изъ нижняго класса и чиновниковъ: они находились подъ надзоромъ полиціи.
Вскорѣ послѣ утушенія золотовскаго бунта, въ началѣ іюля Рославецъ получилъ секретное увѣдомленіе отъ астраханскаго губернатора (кажется тогда былъ Пяткинъ), что въ предѣлахъ Астраханской губерніи появилась холера-морбусъ. Чтобы принять должныя мѣры къ предохраненію Саратовской губерніи. Рославецъ отправился въ Царицынъ, какъ пограничный городъ съ Астраханскою губерніею, съ двумя докторами: Кустовскимъ, который былъ при казенной палатѣ по Эльтонскому озеру, и Мейеромъ, членомъ врачебной управы.
Тогда въ Саратовѣ всѣхъ вообще лекарей, съ членами врачебной управы, исключая принадлежащихъ къ вѣдомствамъ конторъ удѣльной и иностранныхъ поселенцевъ, было не больше 6 человѣкъ. Инспекторомъ былъ Рейнгольмъ, слабый старикъ, лѣтъ 60 и другой членъ управы Немейеръ.
Въ Царицынѣ Рославецъ сдѣлалъ нужныя распоряженія относительно устройства обсерваціонныхъ и карантинныхъ заставъ, такъ, чтобы безъ предварительнаго окуренія слѣдующихъ изъ Астрахани водою судовъ и сухопутно проѣзжающихъ никого не пропускать; оставилъ тамъ доктора Мейера для поданія помощи въ случаѣ появленія эпидеміи, такъ какъ въ Царицынѣ былъ только одинъ медикъ на весь городъ и уѣздъ, а именно г. Гауровичъ (датчанинъ); оставилъ также чиновника особыхъ порученіи Болонскаго и затѣмъ самъ возвратился въ Саратовъ.
Гауровичъ за описаніе хода холеры, признаковъ ея и о мѣрахъ излѣченія получилъ отъ датскаго короля, которому поднесъ это описаніе, золотую медаль и вскорѣ былъ вытребованъ въ Петербургъ. Я съ нимъ былъ нѣсколько знакомъ и видѣлъ ту медаль.
По возвращеніи въ Саратовъ, Рославецъ, нисколько не медля, пригласилъ къ себѣ всѣхъ первенствующихъ въ Саратовѣ особъ, губернскаго предводителя А. А. Панчулидзева, преосвященнаго Моисея и управляющихъ отдѣльными частями, передалъ имъ полученныя отъ астраханскаго губернатора свѣдѣнія и о сдѣланномъ распоряженіи въ Царицынѣ. Трактовали о мѣрахъ принятія предосторожности въ Саратовѣ, въ случаѣ появленія эпидеміи, объ устройствѣ карантинныхъ заставъ, объ окуриваніи проѣзжающихъ по Волгѣ и сухопутно, объ оцѣпленіи Саратова, о запрещеніи продажи разнородныхъ овощей. Преосвященный мало говорилъ въ засѣданіи, а во время общаго оживленнаго разговора, указывая на небо, замѣтилъ: „А свыше что устроите “? Всѣ призадумались. Было, между прочимъ, обращено вниманіе на то, что болѣзнь прилипчива при прикосновеніи къ больному или къ бывшему на немъ платью, что могутъ заражаться другіе, и что безъ карантиновъ нельзя обойтись. Обо всемъ говоренномъ былъ составленъ актъ. Объ особенныхъ какихъ-либо мѣрахъ собственно внутри Саратова въ это засѣданіе ничего не сказано.
Въ это же самое время былъ командированъ въ Царицынъ для дальнѣйшихъ распоряженіи жившій тогда въ Саратовѣ числящійся по арміи подполковникъ П. И. Корневъ и о всѣхъ распоряженіяхъ донесено было министру.
Между тѣмъ отъ астраханскаго губернатора получено увѣдомленіе, что холера-морбусъ въ Астрахани сильно свирѣпствуетъ. Но тогда никто не зналъ ничего объ этой болѣзни и какія должно принимать противу нея мѣры. Еще въ 1829 году были въ Саратовѣ частные слухи, что на Кавказѣ свирѣпствуетъ чума, но на эти слухи мало обращали вниманія. Грядущую холеру принимали за чуму. По этому случаю медицинскихъ наставленій, какъ предохранить себя каждому отъ болѣзни, не было: они получены были впослѣдствіи изъ Астрахани и Петербурга, именно предписывалось: пускать кровь при пораженіи холерою; пить вино, настоенное краснымъ перцомъ; натирать этимъ же настоемъ тѣло при появленій судорогъ; пить дегтярную воду; вмѣсто чая, употреблять мяту, ромашку, бузину, мятныя капли, разный сборъ, хлорную воду и окуривать хлѣбнымъ уксусомъ. Эти наставленія повсюду были разосланы въ печатныхъ и скорописныхъ экземплярахъ.
Въ половинѣ іюля, около 20 чиселъ, получено изъ Царицына донесеніе, что тамъ обнаружилась холера, что день отъ дня смертность увеличивается и что докторъ Мейеръ отъ нея померъ.
Состоялось еще общее засѣданіе, но опять не было обращено вниманія на то, что бы заблаговременно приготовить въ Саратовѣ для больницъ дома, все къ тому нужное и запастись медикаментами.
Въ самыхъ послѣднихъ числахъ 30 и 31 іюля на прибывшихъ въ Саратовъ изъ Астрахани судахъ, выдержавшихъ въ Царицынѣ карантинный терминъ, померло два бурлака въ самое короткое время, по свидѣтельству медика, съ признаками холеры. Съ наступленіемъ августа, преимущественно съ 6 числа, число умершихъ стало увеличиваться. Бывшій при губернаторѣ докторъ Кустовскіи померъ. Рославецъ тоже былъ пораженъ холерою, не могъ управлять губерніею. Къ нему былъ выписанъ аткарскій уѣздный лѣкарь Башинскій, который при немъ и чиновникахъ канцеляріи все время находился.
Всѣ начальствующія особы, а за ними и второстепенныя лица выѣхали изъ Саратова: кто въ свои имѣнія, кто на дачи близъ Саратова; самого Рославца, больнаго, перевезли за городъ въ домъ А. Д. Панчулидзева. За болѣзнью Рославца слѣдовало бы управлять губерніею по старшинству предсѣдателю палаты уголовнаго суда, А. А. Шушерину, а за нимъ — гражданскаго суда, А. А. Макбронскому, но они отказались за болѣзнію, такъ что нѣсколько дней исправлялъ должность губернатора совѣтникъ губернскаго правленія. Въ самый разгаръ холеры, съ 16 по 22 августа, умирало до двухъ сотъ человѣкъ и болѣе въ сутки. Все канцелярское чиновничество тоже повыѣхало изъ Саратова или попряталось съ семействами своими кто куда могъ. Я самъ, грѣшный человѣкъ, уѣхалъ къ матери своей въ имѣніе, не подалеку отъ Саратова, откуда былъ взятъ присланнымъ за мной казакомъ. И всѣхъ другихъ, выѣхавшихъ изъ Саратова, даже занимавшихъ высшія должности, собрали такимъ же образомъ.
Получивъ облегченіе, Рославецъ вступилъ въ управленіе губерніею послѣ 20 августа. Съ этого времени для канцеляріи губернатора былъ отведенъ домъ Григоровичевой, что противу бульвара. Тутъ пошла спѣшная работа, всѣ занимались однимъ предметомъ: объ отводѣ домовъ для больницъ, о выпискѣ лѣкарей, медикаментовъ, о принятіи предохранительныхъ мѣръ при усиленныхъ дѣйствіяхъ холеры. Встрѣтился ощутительный недостатокъ въ медикаментахъ. Посылали за ними нарочныхъ въ колонію Сарепту, верстъ за 400 отъ Саратова. Нѣкоторые доктора отказывались за болѣзнію отъ поданія помощи страждущему человѣчеству.
За время болѣзни В. Я. Рославца было получено Высочайшее повелѣніе, что онъ утвержденъ саратовскимъ губернаторомъ. Съ послѣднихъ чиселъ августа стали получать и изъ уѣздныхъ городовъ донесенія о появленіи болѣзни съ требованіемъ докторовъ и медикаментовъ. Каждый день пріѣзжало по нѣскольку нарочныхъ съ подобными требованіями; такъ же были отправлены нарочные къ сосѣдственнымъ губернаторамъ, съ увѣдомленіемъ о ходѣ болѣзни и высылкѣ въ Саратовъ лѣкарей, фельдшеровъ и медикаментовъ.
Въ канцеляріи занимались съ ранняго утра до полночи: тутъ же многіе чиновники обѣдали и ночевали на случай полученія экстренныхъ депешъ съ эстафетами и нарочными, по которымъ тотчасъ же дѣлалось распоряженіе. Но распоряженію губернатора, отпущено въ вѣдѣніе канцеляріи 3 тыс. руб., ассигнованныя изъ экстраординарной суммы на разные непредвидѣнные расходы: на посылку нарочныхъ, эстафетъ и на разъѣзды чиновниковъ но городу, такъ какъ при канцеляріи каждые сутки стояли два извощика. Мнѣ часто приводилось ѣздить къ губернатору съ экстренно полученными бумагами и для подписи исходящихъ; бумаги всѣ прокалывались и окуривались дымомъ отъ хлѣбнаго уксуса. Губернаторъ никого изъ чиновниковъ къ себѣ не принималъ, будучи слабъ еще здоровьемъ, а объяснялся черезъ дверь самъ (?) или черезъ доктора; подаваемыя ему привезенныя бумаги у него еще въ домѣ окуривались. Во время проѣзда моего отъ дома Григоровичевой, гдѣ была канцелярія, до дома Панчулидзева, гдѣ, жилъ Рославецъ, на встрѣчу почти безпрерывно попадались погребальныя процессіи; на одной телѣгѣ лежало по три и по пяти гробовъ, въ особенности изъ больницъ, такъ что на Ильинскомъ мосту не было возможности разъѣхаться: одни ѣдутъ съ умершими на кладбище, другіе оттуда возвращаются. Кладбище было особо отведенное, ниже Саратова по теченію Волги, на самомъ берегу, по Астраханскому тракту. Пышныхъ похоронъ совершаемо не было, не смотря ни на какое богатое и знатное лицо: не видать было ни катафалокъ, ни церковныхъ носилокъ; все возили на телѣгахъ, да и духовенству нѣкогда было исполнять длинные обряды похоронъ: священниковъ безпрерывно требовали для исповѣди заболѣвающихъ. Большею частію изъ домовъ умершихъ сносили въ церкви, гдѣ священники и совершали панихиды, послѣ чего гроба ставили на телѣгу и везли на кладбище. Такъ продолжалось во все время существованія холеры въ Саратовѣ, каждодневно, съ ранняго утра до ночи. Бывало смотришь на эту горько плачевную картину вымирающаго человѣчества, волосы дыбомъ поднимались и темнѣло въ глазахъ. Лавки почти всѣ были заперты, торговли никакой не производилось, въѣздъ изъ ближайшихъ деревень съ разными припасами былъ запрещенъ и никого не пропускали: въ продажѣ не было совершенно никакихъ плодовъ. Люди ходили по улицамъ съ завязаннымъ по самые глаза лицомъ, натертые дегтемъ и нефтью, въ глубокомъ уныніи; даже не было слезъ по самымъ близкимъ умершимъ, ибо чувства притупились. По всему Саратову, на площадяхъ, подъ надзоромъ полиціи, горѣлъ день и ночь навозъ, отъ чего по городу былъ ужасный смрадъ; восходъ и закатъ солнца обнаруживались красно-багровыми пятнами; съ 10 ч. утра до 6 ч. вечера дни стояли удушливо жаркіе; ни дождей, ни вѣтру совершенно не было и не видно было облаковъ; такая погода стояла съ іюля мѣсяца почти до исхода ноября.
Я самъ былъ пораженъ холерою, но, какъ говорилъ докторъ, въ легкой степени, отъ испуга и потрясенія. Разъ, рано утромъ, шелъ я изъ дома въ канцелярію; на встрѣчу попался мнѣ кучеръ г-жи Варѳоломѣевой, одной изъ уважаемыхъ и пользовавшейся извѣстностью въ саратовской публикѣ дамы, имѣвшей очень хорошее состояніе, бывшей коротко знакомой съ моимъ семействомъ (домъ ея стоялъ на одной улицѣ съ нашимъ домомъ, впослѣдствіи перешелъ г. Часовникову). Кучеръ везъ на телѣгѣ, запряженной водовозкою, бѣлый деревянный гробъ и на немъ сидѣлъ. Я спросилъ его: „кто у васъ умеръ“? Онъ отвѣчалъ; „барыня“... Эта картина такъ меня поразила, что мнѣ сдѣлалось дурно; я едва могъ дойти до канцеляріи. Если бы г-жа Варѳоломѣева умерла въ обыкновенное время, то на похоронахъ ея участвовала бы половина Саратова и шли бы за гробомъ десятокъ священниковъ. Она была вдова и не имѣла дѣтей. Товарищи, увидавъ меня блѣднаго, разстроеннаго, дали мнѣ выпить рюмку вина настояннаго краснымъ перцемъ: фельдшеръ натеръ чистымъ дегтемъ ноги, а грудь — спиртомъ; далъ мятныя капли, потомъ поили меня мятою, бузиною: у насъ въ канцеляріи постоянно былъ самоваръ; давали нюхать спиртъ и голову мочили спиртомъ, отчего я пропотѣлъ и почувствовалъ себя лучше; но цѣлый день я былъ самъ не свой, въ какомъ-то отупеніи и бреду. Съ этого дня въ положенные часы, по совѣту доктора, я сталъ пить вино настоенное перцемъ и на ногахъ всегда были носки намазанные чистымъ дегтемъ.
Въ дни съ 16 по 22 августа, самаго жестокаго дѣйствія холеры, помирали на часахъ нижніе чины. Въ канцеляріи нашей умерло во время занятій три чиновника и сторожъ, который, по окончаніи занятій и уходѣ чиновниковъ въ полдень, часа въ 3 мелъ полы и вдругъ упалъ: сдѣлались съ нимъ судороги, и несмотря на всѣ старанія фельдшеровъ, жандармовъ и полицейскихъ, растиравшихъ тѣло бѣдняги, онъ умеръ и въ 8 час. вечера былъ отвезенъ на кладбище.
Мнѣ часто давали разныя порученія потому собственно, что я былъ ближе другихъ къ В. Я. Рославцу, и онъ могъ быть увѣреннымъ въ исполненіи его порученія. Разъ мнѣ поручено было съѣздить въ холерную больницу въ 4-й части, гдѣ тогда холера сильно дѣйствовала, для полученія нѣкоторыхъ свѣдѣній о ея ходѣ. Вошелъ я въ больницу, и моимъ глазамъ представилась ужасная картина — чисто бойня; пораженныхъ было человѣкъ до 25; лежали просто на полу въ разныхъ костюмахъ; полъ, стѣны были забрызганы кровью; не было никакого вниманія къ больнымъ; фельдшеръ былъ одинъ; инымъ пускали кровь, другимъ растирали тѣло полицейскіе служители и нѣсколько простыхъ мужиковъ; съ однимъ больнымъ былъ поносъ, съ другимъ — рвота; кого поили мятой, бузиной просто изъ деревянныхъ чашекъ: кто выносилъ умершаго, увязывая его въ рогожку; другіе умирали въ нечистотѣ; докторъ, по привозѣ больнаго, только приказывалъ, что съ нимъ дѣлать и какъ поступать. Эта суета на меня подѣйствовала въ высшей степени. Докторъ пригласилъ меня въ свою комнату, далъ мнѣ выпить вина, помочилъ спиртомъ голову и далъ нюхать самый крѣпчайшій спиртъ, который у него изъ рукъ не выходилъ. Между разговоромъ онъ сказалъ: „Видите, какое мое положеніе Что я могу здѣсь сдѣлать одинъ? Пятерыхъ увозятъ на кладбище, а десятерыхъ вновь привозятъ“.
Еще одинъ случай поразилъ меня, ѣду я по Нѣмецкой улицѣ, вдругъ изъ одного дома выбѣгаетъ молодая женщина съ крикомъ: „Францъ Кунъ (мебельный мастеръ) умираетъ, помогите, помогите!“ и повторяетъ это нѣсколько разъ. Но помощи ни откуда не было и на другой день его схоронили.
Болѣзнь дѣйствовала постепенно, переходя изъ одной улицы въ другую; она начала свои дѣйствія съ береговыхъ улицъ Волги и такимъ образомъ распространилась до улицъ, расположенныхъ на Соколовой горѣ. Въ домахъ жителей этой улицы было долго благополучно; когда-же внутри Саратова дѣйствія холеры стали ослабѣвать и прекращаться, болѣзнь появилась въ первыхъ числахъ сентября между живущими на Соколовой горѣ и продолжалась до второй половины сентября. Съ этого времени смертность вообще была уже не такъ значительна: умирало отъ 40 до 50 человѣкъ въ день, и то болѣе дѣйствовала на пріѣзжихъ, а не на коренныхъ жителей Саратова. Преимущественно холера дѣйствовала на людей средняго возраста обоего пола, крѣпкаго сложенія, полнокровныхъ, любившихъ крѣпкіе напитки, слабодушныхъ и трусливыхъ. Люди хладнокровные, бодрствовавшіе духомъ и тѣ, которые держали себя въ пищѣ и во всемъ умѣренно, мало подвергались дѣйствію заразы, такъ равно пожилые и малолѣтніе.
Много умерло губернскихъ чиновниковъ, а изъ лекарей: Межевъ, Кустовскiй, Мейеръ и другіе, фамилій которыхъ не припомню. Когда уже въ Саратовѣ холера стала совершенно прекращаться, но свирѣпствовала въ сильной степени въ губерніи, что было въ половинѣ сентября, изъ Петербурга прибыла центральная коммисія медицинскаго факультета и вмѣстѣ съ нею болѣе 80 человѣкъ лѣкарей военнаго и гражданскаго вѣдомствъ, не считая фельдшеровъ и аптекарей, съ запасомъ медикаментовъ изъ Москвы. Въ этой коммисіи предсѣдательствующимъ былъ штабъ-докторъ Мудровъ, потомъ Эвеніусъ, Блюменталь, Кильдюшевскій, Забіякинъ, Амендо, Штюрмеръ и друг. Мудровъ и коммисія помѣщались въ д. бывшемъ г. Хорина, нынѣ г. Горбунова, противу дома бывшаго солянаго правленія. Прочіе лѣкаря, военные и гражданскіе, были переданы въ распоряженіе губернатора. По мѣрѣ пріѣзда ихъ въ Саратовъ и явки въ канцелярію, къ каждому прикомандировывался фельдшеръ, давался ящикъ съ медикаментами, заранѣе приготовленный, и тотъ же часъ онъ отправлялся съ полученнымъ предписаніемъ и съ наставленіемъ о средствахъ леченія больныхъ, каковыхъ листовъ было отпечатано нѣсколько сотъ, въ какой-либо городъ или село, гдѣ свирѣпствовала эпидемія. Такъ что въ день ихъ пріѣзжало по пяти и болѣе человѣкъ и всѣ они въ тотъ же день откомандировывались. Въ числѣ лѣкарей были молодые люди, еще студенты изъ 3-го отдѣленія московскаго медицинскаго факультета; они являлись въ канцелярію въ студенческой формѣ, получали командировки на равнѣ съ прочими докторами.
По пріѣздѣ своемъ коммисія потребовала изъ канцеляріи губернатора, чиновниковъ, которые чисто и скоро писали-бы: въ числѣ четверыхъ былъ и я назначенъ, и занимался дня два: было весьма трудно, потому что писалъ все съ дикту. Г. Мудровъ самъ диктовалъ: по просмотрѣ и по исправленіи отдавалъ переписывать. Г. Мудровъ всегда былъ одѣтъ въ форменный фракъ съ малиновымъ бархатнымъ воротникомъ; у него въ карманахъ — въ одномъ былъ пузырекъ съ коньякомъ, въ другомъ гренки изъ бѣлыхъ сухарей: онъ почти черезъ каждыя четверть часа выпивалъ не болѣе столовой ложки изъ пузырька и закусывалъ этими гренками. Г. Мудровъ при мнѣ ни куда не выѣзжалъ изъ дома; а прочіе ѣздили на свидѣтельствованіе пораженныхъ холерою: по смерти больныхъ анатомировали или дѣлали наблюденія при выздоравливаніи, употребляя къ тому разныя средства, что было видно изъ ихъ записокъ, при этомъ случаѣ составленныхъ.
Вслѣдъ за центральною коммисіею пріѣхалъ въ Саратовъ министръ внутр. дѣлъ графъ Закревскій, а съ нимъ директоръ Ф. Л. Переверзевъ. Министръ остановился въ домѣ А. А. Панчулидзева, губернскаго предводителя дворянства. Министръ былъ весьма строгъ, ему приносили жалобы на бездѣйствіе губернскаго начальства, на выѣздъ ихъ изъ Саратова во время холеры, на уклоненіе лѣкарей отъ паданія помощи больнымъ, на продажу гробовъ торгошами по неимовѣрно высокимъ цѣнамъ, доходившимъ до 35 руб. ассиг. или 10 руб. сереб. за гробъ, стоющій не болѣе одного рубля сер., вообще на допущенный въ это время безпорядокъ; жаловались на бездѣйствіе полиціи, со стороны которой не было совершенно ни какихъ распоряженій; только одинъ городской голова купецъ Н. И. Туляковъ во всемъ, что слѣдовало отъ него, оказывалъ свое содѣйствіе и распоряженіе между купечествомъ и мѣщанствомъ. Противу этихъ жалобъ министромъ собирались свѣдѣнія. Двухъ докторовъ, Клейнера и Немейера, онъ изъ Саратова отправилъ подъ арестомъ жандармовъ въ войско Донское, гдѣ свирѣпствовала холера, полицеймейстера Кордовскаго перевелъ въ посадъ Дубовку, о прочихъ безпорядкахъ предложилъ губернатору произвести слѣдствіе. Министръ пробылъ въ Саратовѣ дней пять и отправился въ Симбирскъ, гдѣ появилась холера. Вслѣдъ за нимъ отправилась и центральная коммисія.
При директорѣ Ф. Л. Переверзевѣ я занимался перепискою бумагъ дня три; но министра мнѣ не случилось видѣть; онъ жилъ въ парадныхъ комнатахъ, а Переверзевъ занимался въ отдѣльныхъ и часто ходилъ къ нему съ бумагами, циркулярами и со всеподаннѣйшими донесеніями Государю Императору для подписи. Пакеты прокалывались и окуривались. Эстафеты нарочныя каждый день получались и отправлялись въ Петербургъ и ко всѣмъ губернаторамъ о ходѣ холеры, о признакакъ ея и о мѣрахъ предохраненія.
По распоряженію министра были учреждены по всей губерніи уѣздные комитеты. Отъ нихъ шли уже всѣ распоряженія по прекращенію холеры. Въ губернскомъ комитетѣ все исполненіе шло отъ лица губернатора.
Саратовъ и его уѣзды были раздѣлены на участки; въ нихъ назначили особыхъ чиновниковъ для приведенія въ извѣстность и составленія именныхъ списковъ умершихъ и для того, чтобъ слѣдить за ходомъ болѣзни, жечь платье, оставшееся послѣ умершихъ, окуривать избы, гдѣ были больные и зараженные. Такое распоряженіе оставалось въ силѣ до конца 1831 года, такъ какъ и въ этомъ году, во многихъ мѣстахъ, гдѣ въ 1830 г. не было холеры, обнаруживались заболѣванія ею и были смертные случаи, хотя далеко не въ той степени, какъ въ предшествовавшемъ году. На случай министромъ было оставлено въ Саратовской губерніи нѣсколько докторовъ; прочіе всѣ вытребованы изъ Саратова въ другія губерніи, гдѣ появилась эпидемія.
По свѣдѣніямъ, собраннымъ особыми чиновниками въ Саратовѣ, уѣздныхъ городахъ и въ селахъ оказалось много совершенно вымершихъ домовъ или остались только одни старики или же малолѣтнія дѣти.
Оба эти года я занимался письмоводствомъ по холерному комитету, за что былъ представленъ уже губернаторомъ Переверзевымъ къ наградѣ, но получилъ только благодарность отъ министра внутреннихъ дѣлъ.
По совершенномъ прекращеніи холеры В. Я. Рославецъ обратилъ свое вниманіе на управленію губерніею. Изъ первыхъ его распоряженій было увольненіе отъ должностей правителя канцеляріи Симановскаго и ассессора губернскаго правленія Львова, по жалобѣ чиновниковъ за грубое и дурное съ ними обращеніе, и порученіе произвести о тонъ слѣдствіе. Должность Симановскаго губернаторъ Рославецъ поручилъ Чекмареву и въ то же время далъ предложеніе казенной палатѣ объ оставленіи меня при канцеляріи губернатора.
Домъ для себя Рославецъ нанялъ бывшій г. Родіоновой, близь 2-й части; самъ жилъ въ верхнемъ этажѣ, а канцелярія помѣщалась въ нижнемъ. При немъ оставался тотъ же самый порядокъ по канцеляріи и губернскому правленію, какой существовалъ при князѣ Голицынѣ: только не было преслѣдованія взяточничества въ такой степени, какъ при князѣ.
Вице-губернаторомъ былъ назначенъ М. М. Муромцевъ. Викторъ Яковлевичъ Рославецъ управлялъ губерніею не долго, съ іюня 1830 г. по ноябрь 1831 года, и переведенъ въ Енисейскъ на должность губернатора-же, а вмѣсто его назначенъ Ф. Л. Переверзевъ, тотъ самый, который былъ въ Саратовѣ съ министромъ графомъ Закревскимъ.
По случаю краткости времени управленія губерніею г. Рославецъ ничего не могъ сдѣлать для Саратова — ни дурнаго, ни хорошаго. Отъ должности енисейскаго губернатора онъ отказался за болѣзнію и жилъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Саратовѣ. Губернскій предводитель дворянства Панчулидзевъ получилъ должность пензенскаго губернатора.
Во время губернаторства Рославца въ Саратовѣ были два брата по фамиліи Пражекъ, одинъ В. Н. — губернскій прокуроръ, женатый, а другой А. В. — совѣтникъ палаты уголовнаго суда. Рославецъ сблизился съ женою губернскаго прокурора, чрезъ что былъ съ мужемъ ея въ большихъ непріятностяхъ. Объ этомъ ходила по всему Саратову молва, что много повредило по службѣ г. Рославцу.