Доля репейника
авторъ Гансъ Христіанъ Андерсенъ (1805—1875), пер. А. В. Ганзенъ (1869—1942)
Оригинал: дат. Hvad Tidselen oplevede, 1869. — Источникъ: Собраніе сочиненій Андерсена въ четырехъ томахъ. — 1-e изд.. — СПб., 1894. — Т. 2. — С. 402—406..


[402]

Передъ богатою усадьбой былъ разбитъ чудесный садъ съ рѣдкими деревьями и цвѣтами. Гости, наѣзжавшіе въ усадьбу, громко восхищались садомъ; горожане и окрестные деревенскіе жители нарочно пріѣзжали сюда по воскресеньямъ и праздникамъ просить позволенія осмотрѣть его; являлись сюда съ тою же цѣлью и ученики разныхъ школъ со своими учителями.

За рѣшеткой сада, отдѣлявшею его отъ поля, выросъ репейникъ; онъ былъ такой большой, густой и раскидистый, что по всей справедливости заслуживалъ названіе „репейнаго куста“. Но никто не любовался на него, кромѣ стараго осла, возившаго телѣжку молочницы. Онъ вытягивалъ свою длинную шею и говорилъ репейнику: „Какъ ты хорошъ! Такъ бы и съѣлъ [403]тебя!“ Но веревка была коротка, и ослу не удавалось дотянуться до репейника.

Въ саду собралось разъ большое общество; къ хозяевамъ пріѣхали знатные гости изъ столицы, молодые люди, прелестныя молодыя дѣвушки, и между ними одна барышня издалека, изъ Шотландіи, знатнаго рода и очень богатая. Завидная невѣста,—говорили холостые молодые люди и ихъ маменьки.

Молодежь рѣзвилась на лужайкѣ, играла въ крокетъ, затѣмъ всѣ отправились гулять по саду; каждая барышня сорвала по цвѣточку и воткнула его въ петлицу одного изъ молодыхъ людей. Молодая же шотландка долго озиралась кругомъ, выбирала, выбирала, но такъ ничего и не выбрала: ни одинъ изъ садовыхъ цвѣтковъ не пришелся ей по вкусу. Но вотъ она глянула за рѣшетку, гдѣ росъ репейникъ, увидала его изсиня-красные пышные цвѣты, улыбнулась и попросила сына хозяина дома сорвать ей одинъ изъ нихъ.

— Это цвѣтокъ Шотландіи!—сказала она.—Онъ красуется въ шотландскомъ гербѣ. Дайте мнѣ его!

И онъ сорвалъ самый красивый, уколовъ себѣ при этомъ пальцы, словно цвѣтокъ росъ на колючемъ шиповникѣ.

Барышня продѣла цвѣтокъ молодому человѣку въ петлицу, и онъ былъ очень польщенъ этимъ, да и каждый изъ остальныхъ молодыхъ людей охотно бы отдалъ свой роскошный садовый цвѣтокъ, чтобы только получить изъ ручекъ прекрасной шотландки хоть репейникъ. Но ужъ если былъ польщенъ хозяйскій сынъ, то что же почувствовалъ самъ репейникъ? Его какъ будто окропило росою, освѣтило солнышкомъ.

„Однако, я поважнѣе, чѣмъ думалъ!“ сказалъ онъ про себя. „Мѣсто-то мое, пожалуй, въ саду, а не за рѣшеткою. Вотъ, право, какъ странно играетъ нами судьба! Но теперь хоть одно изъ моихъ дѣтищъ перебралось за рѣшетку, да еще угодило въ петлицу!“

И съ тѣхъ поръ репейникъ разсказывалъ объ этомъ событіи каждому вновь распускавшемуся бутону. Не прошло затѣмъ и недѣли, какъ репейникъ услышалъ новость—не отъ людей, не отъ щебетуній-пташекъ, а отъ самого воздуха, который воспринимаетъ и разноситъ повсюду малѣйшій звукъ, раздавшійся въ самыхъ глухихъ аллеяхъ сада, или во внутреннихъ покояхъ дома, гдѣ окна и двери отворены настежь. Вѣтеръ сообщилъ, что молодой человѣкъ, получившій изъ прекрасныхъ рукъ шотландки цвѣтокъ [404]репейника, удостоился, наконецъ, получить и руку и сердце красавицы. Славная вышла парочка, вполнѣ приличная партія.

„Это я ихъ сосваталъ!“ рѣшилъ репейникъ, вспоминая свой цвѣтокъ, попавшій въ петлицу. И каждый вновь распускавшійся цвѣтокъ долженъ былъ выслушивать эту исторію.

„Меня, конечно, пересадятъ въ садъ!“ разсуждалъ репейникъ. „Можетъ быть, даже посадятъ въ горшокъ; тѣсновато будетъ, ну да зато почетно!“

И репейникъ такъ увлекся этою мечтою, что уже съ полною увѣренностью говорилъ: „я попаду въ горшокъ!“ и обѣщалъ каждому своему цвѣточку, который появлялся вновь, что и онъ тоже попадетъ въ горшокъ, а, можетъ быть, даже и въ петлицу,—выше этого ужъ попасть было некуда! Но ни одинъ изъ цвѣтовъ не попалъ въ горшокъ, не говоря уже—въ петлицу. Они впивали въ себя воздухъ и свѣтъ, солнечные лучи днемъ и капельки росы ночью, цвѣли, принимали визиты жениховъ—пчелъ и осъ, которые искали приданаго, цвѣточнаго сока, получали его и покидали цвѣты. „Разбойники этакіе!“ говорилъ про нихъ репейникъ. „Такъ бы и прокололъ ихъ насквозь, да не могу!“

Цвѣты поникали головками, блекли и увядали, но на смѣну имъ распускались новые.

— Вы являетесь какъ разъ во-время!—говорилъ имъ репейникъ.—Я съ минуты на минуту жду пересадки туда, за рѣшетку.

Невинныя ромашки и мокричникъ стояли и слушали его съ глубокимъ изумленіемъ, искренно вѣря каждому его слову.

А старый оселъ, таскавшій телѣжку молочницы, стоялъ на привязи у дороги и любовно косился на цвѣтущій репейникъ, но веревка была коротка, и онъ никакъ не могъ добраться до кустарника.

А репейникъ такъ много думалъ о своемъ родичѣ, шотландскомъ репейникѣ, что подъ конецъ увѣровалъ въ свое происхожденіе изъ Шотландіи и въ то, что именно его-то родители и сидѣли въ гербѣ страны. Великая то была мысль, но отчего бы такому большому репейнику и не имѣть великихъ мыслей?

— Иной разъ происходишь изъ такой знатной семьи, что не смѣешь и догадываться о томъ!—сказала крапива, росшая возлѣ; у нея тоже было какое-то смутное сознаніе, что при надлежащемъ уходѣ и она могла бы превратиться въ кисею! [405]

Лѣто прошло, прошла и осень, листья съ деревьевъ пооблетѣли, цвѣты пріобрѣли болѣе яркую окраску, но отчасти утратили свой запахъ. Ученикъ садовника распѣвалъ въ саду по ту сторону рѣшетки:

„Вверхъ на горку,
Внизъ подъ горку,
Времечко бѣжитъ!“

Молоденькія елочки въ лѣсу начали уже томиться предрождественскою тоской, но до Рождества было еще далеко.

— А я-то все еще здѣсь стою!—сказалъ репейникъ.—Никому какъ будто и дѣла до меня нѣтъ, а, вѣдь, я устроилъ свадьбу! Они обручились, да и поженились вотъ ужъ недѣлю тому назадъ! Что-жъ, самъ я шагу не сдѣлаю,—не могу!

Прошло еще нѣсколько недѣль. На репейникѣ красовался уже только одинъ цвѣтокъ, послѣдній, но большой и пышный. Выросъ онъ почти у самыхъ корней, вѣтеръ обдавалъ его холодомъ, краски его поблекли, и чашечка, такая большая, словно у цвѣтка артишока, напоминала теперь высеребренный подсолнечникъ.

Въ садъ вышла молодая парочка, мужъ съ женою. Они шли вдоль садовой рѣшетки, и молодая женщина взглянула черезъ нее.

— А вотъ онъ, большой репейникъ! Все еще стоитъ!—воскликнула она. Но на немъ нѣтъ больше цвѣтовъ!

— Нѣтъ, видишь вонъ блаженную тѣнь послѣдняго!—сказалъ мужъ, указывая на высеребренный остатокъ цвѣтка.

— А онъ все-таки красивъ!—сказала она.—Надо велѣть вырѣзать такой на рамкѣ вокругъ нашего портрета.

И молодому мужу опять пришлось перелѣзть черезъ рѣшетку и сорвать цвѣтокъ репейника. Цвѣтокъ укололъ ему пальцы,—молодой человѣкъ, вѣдь, обозвалъ его „блаженною тѣнью“. И вотъ, цвѣтокъ попалъ въ садъ, въ домъ и даже въ залу, гдѣ висѣлъ портретъ молодыхъ супруговъ, написанный масляными красками. Въ петлицѣ у молодого былъ изображенъ репейный цвѣтокъ. Поговорили и объ этомъ цвѣткѣ и о томъ, который только что принесли; его рѣшено было вырѣзать на рамкѣ.

Вѣтеръ подхватилъ эти рѣчи и разнесъ ихъ далеко-далеко по всей окрестности.

— Чего только не приходится пережить!—сказалъ [406]репейникъ.—Мой первенецъ попалъ въ петлицу, мой послѣдышъ попадетъ въ рамку! Куда же попаду я?

А оселъ стоялъ у дороги и косился на него:

— Подойди же ко мнѣ, моя аппетитная!—Я не могу подойти къ тебѣ,—веревка коротка!

Но репейникъ не отвѣчалъ; онъ все больше и больше погружался въ думы. Такъ онъ продумалъ вплоть до Рождества и, наконецъ, расцвѣлъ мыслью:

„Коли дѣтки пристроены хорошо, родители могутъ постоять и за рѣшеткою!“

— Вотъ это благородная мысль!—сказалъ солнечный лучъ.—Но и вы займете почетное мѣсто!

— Въ горшкѣ или въ рамкѣ?—спросилъ репейникъ.

— Въ сказкѣ!—отвѣтилъ лучъ.

Вотъ она!