[211]
VIII.
У комнатной кошки опять новости.
— Вотъ вамъ требуемое!—сказалъ Руди, войдя въ горницу мельника, поставилъ на полъ большую корзинку, снялъ съ нея холстъ, и оттуда выглянули два желтыхъ, окруженныхъ черными ободками, глаза. Какъ они дико сверкали! Точно хотѣли впиться въ тѣхъ, на кого смотрѣли, и испепелить ихъ; короткій,
[212]сильный клювъ широко раскрывался, собираясь укусить; красная шея была покрыта пухомъ.
— Орленокъ!—закричалъ мельникъ. Бабетта вскрикнула и отскочила въ сторону, но не могла глазъ оторвать отъ Руди и отъ орленка.
— Ну, ты не даешь себя запугать!—сказалъ мельникъ.
— А вы всегда вѣрны своему слову! У всякаго своя особенность!—сказалъ Руди.
— Но отчего ты не сломалъ себѣ шеи?—спросилъ мельникъ.
— Оттого что держался крѣпко!—сказалъ Руди.—Такъ я и буду продолжать—крѣпко держаться за Бабетту!
— Получи ее сперва!—сказалъ мельникъ и засмѣялся; это было добрымъ знакомъ,—Бабетта ужъ знала.
— Ну, давай-ка вытащимъ его изъ корзины! Ишь ты! Страхъ просто, какъ онъ таращится! Какъ ты схватилъ его?
Руди пришлось разсказать обо всемъ; онъ говорилъ, а мельникъ все шире и шире раскрывалъ глаза.
— Съ твоею удалью да счастьемъ ты прокормишь трехъ женъ!—сказалъ онъ, наконецъ.
— Спасибо! Спасибо!—вскричалъ Руди.
— Ну, да Бабетты-то ты все-таки еще не получилъ!—сказалъ мельникъ и шутливо похлопалъ молодого охотника по плечу.
— Знаешь новости?—спросила комнатная кошка кухонную.—Руди принесъ намъ орленка и взамѣнъ беретъ Бабетту. Они ужъ цѣловались прямо на глазахъ у отца! Это, вѣдь, почти то же, что помолвка! Старикъ ужъ не порывался „шаркнуть“ Руди за дверь, припряталъ когти и прикурнулъ послѣ обѣда, а молодежь оставилъ миловаться! А ужъ сколько имъ надо пересказать другъ другу! Они не кончатъ и до Рождества.
Они и не кончили. Вѣтеръ крутилъ опавшую и побурѣвшую листву, снѣгъ шелъ и въ долинѣ, и на горахъ. Дѣва Льдовъ сидѣла въ своемъ гордомъ замкѣ, который выросталъ зимою. На скалахъ повисли толстыя хоботообразныя ледяныя сосульки; это застыли горные потоки, которые лѣтомъ извиваются тутъ, по скаламъ, словно серебристыя ленты. Напудренныя сосны сверкали ледяными кристаллами и фантастическими гирляндами… Дѣва Льдовъ со свистомъ носилась надъ глубокою долиною на крыльяхъ буйнаго вѣтра; снѣжный коверъ покрывалъ всю мѣстность вплоть до Бэ, такъ что она могла явиться и туда, и узнать, что Руди сдѣлался домосѣдомъ,—вѣчно сидѣлъ у Бабетты!
[213]Свадьбу собирались сыграть лѣтомъ, и у жениха и невѣсты часто звенѣло въ ушахъ: друзья не переставали толковать о нихъ. Рѣзвая, веселая Бабетта сіяла, какъ солнышко, цвѣла какъ альпійская роза, была прелестна, какъ сама приближавшаяся весна, по мановенію которой всѣ птички должны были запѣть о лѣтѣ, и о свадьбѣ!
— И какъ только они могутъ вѣчно шушукаться, да нѣжничать? Мнѣ это вѣчное ихъ мяуканье просто надоѣло!—сказала комнатная кошка.
