Два странника (Гримм; Снессорева)/ДО
| Два странника | Саванъ → |
| Оригинал: нем. Die beiden Wanderer. — Источникъ: Братья Гриммъ. Народныя сказки, собранныя братьями Гриммами. — СПб.: Изданіе И. И. Глазунова, 1871. — Т. II. — С. 1. |
Гора съ горой не сходятся, а человѣку съ человѣкомъ какъ не столкнуться? Вотъ такъ-то столкнулись разъ на своемъ пути сапожникъ съ портнымъ. Портной былъ не высокъ ростомъ и пригожъ лицемъ, а главное всегда веселъ и доволенъ. Увидѣлъ онъ сапожника на другой сторонѣ дороги и тотчасъ догадавшись по его ящичку, что онъ за птица, пропѣлъ ему пѣсенку, чтобы пошутить надъ нимъ:
«Эй, молодецъ! строчи-ка ладнѣй
Да дратву продѣнь,
Ее варомъ посмажь,
И крѣпче, и крѣпче гвоздикъ прибей!»
Но сапожникъ до шутокъ не охотникъ; лицо его вытянулось, словно онъ аршинъ проглотилъ или порядкомъ уксусу хлебнулъ, только онъ тутъ же протянулъ руку, показывая твердое намѣреніе схватить за шиворотъ бѣднаго портнишку.
Портной тоже малый не промахъ, тоже себѣ на умѣ и, недолго раздумывая, тутъ же со смѣхомъ протянулъ ему свою бутылку, говоря:
— Не сердись, любезный мой, лучше запей горькимъ свое горе, а злаго умысла у меня и въ головѣ не было.
Сапожникъ сдѣлалъ порядочный глотокъ — и на лицѣ его буря стала проясняться. Возвращая бутылку, онъ сказалъ:
— А я порядкомъ ее опорожнилъ и не оттого, чтобы больно пить хотѣлось, а оттого, что привычка пить больно велика. Хочешь быть товарищемъ по пути?
— Отчего же нѣтъ? — отвѣчалъ портной, — я и радёшенекъ, коли ты не прочь идти въ большой городъ, гдѣ всегда много работы можно найти.
— А меня туда и тянетъ, — сказалъ сапожникъ, — въ маленькихъ городахъ мало работы, а въ деревняхъ люди не прочь босикомъ ходить.
Вотъ и пошли они вдвоемъ по пути-дорогѣ; идутъ-идутъ и все не въ ногу, словно хорьки по снѣгу.
Времени-то у нихъ не занимать стать, да поѣсть-то мало что есть. Когда приходили они въ городъ, то отправлялись съ визитами ко всѣмъ ремесленникамъ: каждый отдавалъ честь своему ремеслу. Извѣстно, у портнаго видъ такой чистенькій и веселенькій, да и собою-то онъ такой смазливый и румяный — ну и каждый охотно подавалъ ему посильное подаяніе и даже случалось, счастье ему такъ улыбалось, что даже хорошенькая дочка мастера давала ему за дверьми поцалуй на дорогу, такъ-что, когда они опять сходились съ сапожникомъ, то у портнаго въ узелкѣ всегда бывало что-нибудь лишнее. Брюзга-сапожникъ корчилъ кислую рожу, а въ головѣ держалъ недобрую думу:
«Вотъ и всегда такъ бываетъ: большому плуту большое счастье везетъ».
Портной же беззаботно пѣлъ, веселился и честно дѣлился съ своимъ товарищемъ всѣмъ, что Богъ посылалъ. Если же случалось, что и гроши заводились у него въ карманѣ, такъ тутъ онъ не прочь былъ и покутить въ трактирѣ: заказывалъ лакомыя блюда и на радостяхъ колотилъ по столу такъ, что стаканы только поплясывали, да и вообще сказать, портной любилъ слѣдовать пословицѣ: «легко добыто, легко и прожито».
Такимъ образомъ они настранствовались вдоволь и наконецъ зашли въ лѣсъ, черезъ который шла дорога въ королевскую столицу. Собственно говоря, въ лѣсу были двѣ дороги и обѣ вели въ столицу, но по одной надо было идти семь дней, а по другой только два; да бѣда въ томъ, что ни портной, ни сапожникъ не имѣли понятія о томъ, которая дорога короче. Сѣли они подъ дубъ и стали совѣтъ держать: по какой дорогѣ идти и на сколько дней хлѣба съ собой набирать? Сапожникъ говоритъ:
— Идешь на три дня, собирайся на семь. Это значитъ надо быть предусмотрительнымъ. Я возьму съ собой хлѣба на семь дней.
— Что такое? — воскликнулъ портной, — запасъ хлѣба на семь дней таскать у себя на спинѣ, идти скорчившись, словно вьючный скотъ, и по сторонкамъ не оглядываться? Нѣтъ, этого не будетъ. На Бога я надѣюсь, а все другое мнѣ трынь-трава. Деньги въ карманѣ равно хороши какъ лѣтомъ, такъ и зимою; совсѣмъ не то хлѣбъ: лѣтомъ онъ сохнетъ, а зимою плѣснѣетъ. Кафтанъ у меня тоже не длиннѣе колѣнъ. Да и почему бы намъ не попасть на настоящую дорогу, что покороче? Нѣтъ, на два дня хлѣба и за-глаза довольно.
Рѣшено; каждый купилъ себѣ хлѣба сколько хотѣлъ, и вмѣстѣ оба пошли черезъ лѣсъ по первой дорожкѣ, которая имъ на глаза попалась.
Въ лѣсу было такъ тихо, такъ тихо, какъ въ церкви: ни вѣтерокъ не засвиститъ, ни ручеекъ не зажурчитъ, ни птичка не чирикаетъ и даже ни одинъ лучъ солнышка не пронижетъ густую листву дремучей дубравы. Идетъ сапожникъ и ни гугу! тяжела была ему ноша на спинѣ, даже потъ лилъ съ его угрюмаго, вѣчно недовольнаго лица. Идетъ портной и горюшка ему нѣтъ: то онъ поскачетъ, то посвищетъ, то пѣсенку споетъ, а самъ думаетъ:
«Отецъ небесный вѣрно радуется, что я такъ веселъ на землѣ!»
Ровно два дня дѣло шло своимъ порядкомъ; но когда на третій день портной видитъ, что лѣсу все-таки нѣтъ ни конца, ни края, и когда онъ доѣлъ послѣднюю краюшку своего хлѣба, тогда поубавилось его веселье, однако онъ не терялъ бодрости духа, полагаясь на Бога и на свое счастье. На третій день, голодный онъ легъ спать подъ деревомъ и голодный всталъ на слѣдующее утро. Такъ было и на четвертый день. Когда же сапожникъ садился на дерево и ѣлъ свой хлѣбъ, тогда портному оставалось только посматривать какъ другіе ѣдятъ: пробовалъ-было онъ попросить у товарища кусокъ хлѣба, но товарищъ злобно захохоталъ и сказалъ:
— Тебѣ всегда весело, попробуй же хоть на этотъ разъ испытать каково бываетъ другимъ, когда на сердцѣ не весело; вотъ и вспомнишь, что всегда бываетъ такъ: слишкомъ рано пташечка запѣла, какъ бы кошечка не съѣла.
Но на пятое утро бѣдный портной и съ мѣста встать не могъ и языкъ у него отъ слабости едва ворочался; щеки его блѣдны, а глаза красны. Увидѣвъ то, сапожникъ говоритъ ему:
— Ну, такъ и быть, я дамъ тебѣ сегодня кусокъ хлѣба, но за то я выколю тебѣ правый глазъ.
Бѣдный портной! и умирать-то ему не хочется и помочь себѣ не знаетъ чѣмъ, а голодъ не свой братъ, шутить не любитъ. Бѣднякъ еще разъ поплакалъ обоими глазами, и потомъ поднялъ ихъ; а сапожникъ, у котораго не сердце, а камень, взялъ острое шило и выкололъ ему правый глазъ.
Тутъ вспомнилъ портной и мать свою, которая обыкновенно говаривала ему, когда, бывало, онъ безъ спросу бралъ лакомый кусочекъ въ кладовой: «кушай сколько хочешь и терпи сколько слѣдуетъ». Съѣлъ онъ кусокъ хлѣба, купленный такою дорогою цѣною и подкрѣпившись съ силами, всталъ и опять пошелъ въ дорогу. Скоро забылъ онъ свое горе, утѣшаясь мыслью, что и однимъ глазомъ видѣть можно. Но на шестой день голодъ опять далъ себя чувствовать, терзая его сердце. Вечеромъ онъ безъ силъ упалъ подъ дерево, а на седьмое утро не могъ уже и пошевелиться: голодная смерть грозила ему.
Тогда сапожникъ опять сказалъ ему:
— Я буду милосердъ къ тебѣ и еще разъ дамъ тебѣ хлѣба, но даромъ хлѣба не получишь: я за то выколю тебѣ другой глазъ.
Тутъ только портной понялъ все легкомысліе своей жизни и сталъ молиться, прося у Господа прощенья; потомъ обратился къ сапожнику съ словами:
— Дѣлай какъ хочешь, а я потерплю что слѣдуетъ; но подумай только, Господь не на всякую минуту судъ творитъ, а все же приходитъ часъ, когда преступленіе непремѣнно бываетъ наказано. Подумай только: заслужилъ ли я то зло, которое ты мнѣ дѣлаешь? Въ дни счастья я дѣлился съ тобою всѣмъ, что имѣлъ. Вспомни, что мое ремесло такого рода, что стежокъ на стежкѣ сидитъ, стежкомъ погоняетъ. Когда у меня не будетъ глазъ и я не въ состояніи буду работать, тогда мнѣ придется просить милостыню. Прошу тебя объ одномъ: если ты рѣшишься выколоть мнѣ и другой глазъ и я совсѣмъ ослѣпну, не оставь меня по-крайней-мѣрѣ здѣсь одного, а то я погибну.
Сапожникъ давно изгналъ мысль о Богѣ изъ сердца своего и потому, не задумавшись, взялъ острое шило и выкололъ товарищу и лѣвый глазъ, потомъ далъ ему кусокъ хлѣба поѣсть и, всунувъ палку ему въ руки, повелъ его за собою въ городъ.
Солнце зашло, когда они вышли изъ лѣса; а тутъ какъ разъ на лугу стоитъ висѣлица. Туда отвелъ сапожникъ бѣднаго слѣпца, и оставивъ его подъ висѣлицею, самъ пошелъ отъ него своею дорогою.
Отъ усталости, боли и голода несчастный портной заснулъ и крѣпко проспалъ всю ночь. На разсвѣтѣ онъ проснулся, но самъ не зналъ куда онъ попалъ. На висѣлицѣ висѣли два бѣдные грѣшника, а на головѣ у каждаго сидѣло по галкѣ. И вотъ слышитъ портной, какъ одинъ изъ нихъ говоритъ другому:
— Братецъ, спишь ты или нѣтъ?
— Нѣтъ, не сплю, — отвѣчалъ другой.
— Ну, такъ послушай, что я тебѣ разскажу: роса, которая ночью упала на висѣлицу и стекла черезъ насъ на землю, возвращаетъ зрѣніе всякому, кто только ею умоется. Если-бы это знали люди, сколько бы слѣпыхъ опять увидѣло свѣтъ Божій! а теперь они думаютъ, что это невозможно.
Услышавъ это, портной поспѣшно вынулъ изъ кармана платокъ и прижалъ къ землѣ, а когда его смочило росою, онъ вымылъ имъ свои глазныя впадины, и — о чудо! исполнились слова повѣшеннаго: пара свѣжихъ, здоровыхъ глазъ опять наполнили пустыя впадины.
Не много прошло времени и опять портной увидѣлъ солнце, величественно выходившее изъ-за горъ, а прямо предъ нимъ на цвѣтущей равнинѣ разстилалась огромная столица съ ея великолѣпными заставами и сотнею башней; золотые куполы съ крестами такъ и горѣли яркимъ пламенемъ. Вотъ онъ опять можетъ различать каждый листочекъ на деревьяхъ; онъ видитъ птицъ, летавшихъ по поднебесью, и комаровъ, кружившихся надъ нимъ. А какъ вынулъ онъ иголку изъ кармана, да какъ вдѣлъ въ нее нитку такъ же проворно, какъ и прежде, такъ ужь тутъ его сердце совсѣмъ запрыгало отъ радости. Со слезами бросился онъ на колѣни, возблагодарилъ Бога за Его безпредѣльное милосердіе и усердно произнесъ свою утреннюю молитву. Онъ не забылъ помолиться и за бѣдныхъ грѣшниковъ, висѣвшихъ на перекладинѣ, какъ язычки у колокола, и отъ вѣтра такъ и сталкивавшихся другъ съ другомъ. Потомъ подхватилъ онъ свой узелокъ на спину и, скоро забывъ прежнее горе, посвистываетъ-себѣ да пѣсенки попѣваетъ, а самъ по дорожкѣ похаживаетъ.
Первое, что попалось ему на встрѣчу — это былъ гнѣдой жеребенокъ, который на волѣ рѣзвился по полю. Портной поймалъ его за гриву и хотѣлъ-было вскочить на него, чтобы верхомъ въѣхать въ столицу. Но жеребенокъ умильно просилъ его не отнимать у него свободы.
— Послушай, — говорилъ онъ, — я такъ еще молодъ, что даже и такой легконогій портной, какъ ты, сломаетъ мнѣ спину: позволь же мнѣ побѣгать на свободѣ, пока я выросту и возмужаю. Кто знаетъ, можетъ быть настанетъ время, когда и я тебѣ службу сослужу.
— Бѣгай-себѣ на волѣ сколько хочешь; я вижу, что и ты не прочь порѣзвиться, — сказалъ портной и шутя ударилъ его вѣточкой по спинѣ.
Отъ радости жеребенокъ лягнулъ даже задними ногами, понесся чрезъ кусты и рвы, и скоро ускакалъ въ чистое поле.
А портной-то со вчерашняго дня ничего не ѣлъ.
«Правда, — думалъ онъ, — солнышко наполняетъ мнѣ глаза, но бѣда въ томъ, что хлѣбъ не наполняетъ моего рта. Ну, теперь кончено дѣло: первое, что попадется мнѣ на глаза и что можно съѣсть, я возьму и съѣмъ».
А тутъ какъ разъ по зеленому лугу преважно выступаетъ аистъ.
— Постой, постой! — кричитъ ему портной, схвативъ его за ногу, — не знаю еще, можно ли тебя ѣсть, но голодъ не свой братъ и выбора у него нѣтъ, такъ ужь не прогнѣвайся, пріятель, а я долженъ голову тебѣ отрѣзать и изжарить тебя на жаркое.
— И думать не моги, — отвѣчалъ аистъ, — я священная птица и никому не дѣлаю зла, напротивъ, приношу людямъ много пользы. Оставь мнѣ жизнь, а можетъ-быть я отплачу тебѣ когда-нибудь за это.
— Такъ отправляйся же отсюда подальше, долговязый пріятель, — сказалъ ему портной.
Аистъ распустилъ крылья, свѣсилъ длинныя ноги и преспокойно улетѣлъ.
«Что изъ этого будетъ? — думаетъ портной, — голодъ мой все увеличивается, а желудокъ все пустѣетъ. Но теперь рѣшено: что попадется мнѣ на встрѣчу, то непремѣнно погибнетъ въ моемъ желудкѣ».
Въ эту самую минуту онъ увидѣлъ въ прудѣ купается пара молодыхъ утокъ.
— Вотъ легки на поминѣ, словно званыя! — сказалъ портной и, схвативъ одну утку, хотѣлъ-было свернуть ей шею.
Вдругъ старая утка выплыла изъ камыша и съ разинутымъ клювомъ, съ громкимъ крикомъ подплыла къ нему, умоляя его сжалиться надъ ея милыми дѣточками.
— Подумай только, — сказала она, — какъ бы горевала твоя мать, еслибъ кто подхватилъ тебя съ тѣмъ чтобы дать тебѣ карачунъ?
— Успокойся, — отвѣчалъ жалостливый портной, — твои милые дѣточки останутся живы.
И съ этимъ вмѣстѣ онъ опустилъ въ воду свою плѣнницу.
Когда онъ повернулся на дорогу, то увидѣлъ старое дерево съ дупломъ, а кругомъ его много дикихъ пчелъ, которыя то влетали, то вылетали изъ дупла.
— Вотъ тебѣ и награда за доброе дѣло! — сказалъ портной, — свѣжій медъ лучше всего освѣжитъ пустой желудокъ.
Но вышла царица пчелъ и пригрозила ему, говоря:
— Если ты только дотронешься до моего народа и разоришь наше гнѣздо, то наши жала вонзятся въ твое тѣло какъ десять тысячъ огненныхъ иголокъ. Если же ты оставишь насъ въ покоѣ и пойдешь своею дорогой, то и мы когда-нибудь постараемся отслужить тебѣ службу.
Портной видѣлъ, что и тутъ ему нечѣмъ поживиться.
«Вотъ тебѣ разъ! — подумалъ онъ, — три блюда и все пустыя, да и на четвертомъ ничего — ужъ какой же это плохой обѣдъ!»
Шатаясь отъ слабости, пошелъ онъ въ городъ; шелъ онъ медленными шагами, терзаемый голоднымъ желудкомъ. Въ городѣ только-что зазвонили къ обѣду, такъ что въ гостинницѣ все было готово къ его услугамъ; онъ сейчасъ же сѣлъ за столъ. Наѣвшись до-сыта, онъ сказалъ:
— Теперь я сытъ и хочу приняться за работу.
Пошелъ онъ по городу наниматься въ работники къ мастеру и скоро нашелъ себѣ хорошее мѣсто. А такъ какъ онъ основательно зналъ свое ремесло, то скоро сталъ извѣстнымъ мастеромъ по всему городу; каждому щеголю хотѣлось, чтобы его платье было сшито ловкимъ портнымъ. Слава его возрастала съ каждымъ днемъ.
«Я не могу идти впередъ въ моемъ искусствѣ, — говаривалъ онъ, — а между тѣмъ съ каждымъ днемъ дѣла мои идутъ лучше».
Наконецъ узналъ о немъ король и назначилъ его придворнымъ портнымъ.
Но какія странныя бываютъ случайности въ мірѣ! Въ тотъ же самый день и бывшій его товарищъ по пути сталъ придворнымъ сапожникомъ; и какъ увидѣлъ портнаго съ парою живыхъ здоровыхъ глазъ, то почувствовалъ угрызенія совѣсти, а впрочемъ, подумалъ про-себя:
«Прежде чѣмъ ему удастся отмстить мнѣ, я самъ вырою ему яму».
А пословица говоритъ: кто роетъ другому яму, тотъ самъ туда попадетъ.
Вечеромъ, когда смерклось и работу покончили, сапожникъ прокрался къ королю и сказалъ:
— Ваше величество, вашъ новый портной ужасный хвастунъ и гордецъ, такъ что онъ даже теперь похваляется будто можетъ достать королевскую корону, которая давнымъ давно неизвѣстно куда пропала.
— Ахъ! какъ бы это было хорошо! — сказалъ король, и на другой же день кликнулъ портнаго и велѣлъ ему или доставить корону, или навсегда покинуть его столицу.
«Охо-хо-хо! — подумалъ портной, — только мошенникъ доставляетъ больше того, что имѣетъ. Если великій государь будетъ съ меня взыскивать то, чего никто другой не можетъ выполнить, такъ я ужь лучше на попятный дворъ, и чѣмъ ждать завтрашняго рѣшенія, сегодня же самъ уберусь изъ города вонъ по добру по здорову».
Связалъ онъ свой узелокъ и вышелъ за заставу. Тутъ напало на него горькое раздумье и жаль ему стало повернуться спиною къ городу, гдѣ ему такое счастье повезло. Подошелъ онъ къ пруду, гдѣ нѣкогда познакомился съ дѣточками утки, а тутъ какъ-разъ и сидитъ сама старая утка и чиститъ себѣ носъ. Она тотчасъ же узнала того, кто пожалѣлъ ея дѣтей и спросила, о чемъ онъ такъ пригорюнился.
— Ты не станешь удивляться моему горю, когда узнаешь что со мною случилось, — отвѣчалъ портной и тутъ же разсказалъ ей свое несчастье.
— О! — сказала утка, — если только за этимъ дѣло стало, такъ мы можемъ тебѣ помочь. Корона упала въ прудъ и лежитъ тамъ, на днѣ. Мы съ дѣточками скоро ее подымемъ наверхъ, а ты разложи пока свой носовой платокъ на берегу и жди.
Она нырнула въ воду съ своими двѣнадцатью утятами и чрезъ пять минутъ опять явилась на поверхности. Голова ея торчала изъ короны, которая покоилась на ея крыльяхъ; двѣнадцать утятъ плыли вокругъ, подложивъ свои носы подъ корону и помогая тащить ее. Такимъ образомъ подплыли они къ берегу и выложили корону на платокъ.
Трудно повѣрить, что это за великолѣпная была корона! когда солнце освѣтило ее, то тысячи огней лучезарно заблистали въ ней. Портной завязалъ платокъ за четыре угла и отнесъ корону во дворецъ. Король очень обрадовался и надѣлъ портному на шею золотую цѣпь.
Видитъ сапожникъ, не удалась ему первая штука; сталъ онъ думать и придумалъ другую. Въ сумерки пришелъ онъ къ царю и сказалъ:
— Ваше величество, этотъ хвастунишка-портной не унимается и опять похваляется, что ему ни по чемъ вылѣпить изъ воска весь дворецъ, какъ онъ есть, со всѣми его украшеніями и со всѣмъ, что въ немъ есть, и еще такъ, что все это будетъ крѣпко и свободно стоять и висѣть, какъ внутри такъ и снаружи.
Король призвалъ портнаго и велѣлъ ему вылѣпить изъ воска королевскій дворецъ со всѣмъ, какъ онъ есть и что въ немъ есть, прибитое и не прибитое и снаружи и внутри. Если же онъ этого не сдѣлаетъ, или если хоть одного гвоздя не будетъ доставать на стѣнѣ, то быть бѣдѣ: портной навѣки будетъ заключенъ въ подземелье.
Задумался портной:
«Часъ отъ часу не легче! Вѣдь этого не вынести ни одному живому человѣку. Чего тутъ ждать?»
Перекинулъ онъ за спину свой узелокъ и покинулъ столицу. Подойдя къ старому дереву за заставой, онъ сѣлъ отдохнуть и повѣсилъ голову въ раздумьи. Тутъ вылетѣли пчелы изъ дупла, и царица спросила его:
— Ужь не болитъ ли у тебя шея, что ты такъ скривилъ голову?
— Ахъ, нѣтъ! — отвѣчалъ портной, — совсѣмъ другая боль душитъ меня.
И онъ тотчасъ разсказалъ, чего царь отъ него требуетъ.
Пчелы зажужжали и зашептали между собой, а царица и говоритъ:
— Ступай-ка ты домой и будь спокоенъ; но завтра, въ эту же пору, приходи опять сюда, да захвати съ собой большой платокъ. Спи покойно, все будетъ ладно.
Портной вернулся домой, а пчелы полетѣли въ царскій дворецъ въ открытыя окна. Тутъ онѣ расползлись по всѣмъ угламъ и все осмотрѣли очень внимательно. Потомъ онѣ улетѣли домой и стали лѣпить дворецъ изъ воска; работали онѣ такъ быстро, что дворецъ, казалось, росъ подъ глазами. Къ вечеру все было кончено. На другой день рано утромъ пришелъ портной и увидѣлъ великолѣпное зданіе, въ которомъ все было на мѣстѣ и не забытъ ни одинъ гвоздикъ на стѣнѣ, ни одна черепица на кровлѣ, и все это было нѣжно и бѣло, какъ снѣгъ, и издавало запахъ сладкій, какъ медъ.
Портной осторожно завязалъ восковой дворецъ въ платокъ и принесъ королю, который не зналъ какъ уже и дивиться ему, выставилъ его на показъ въ самую парадную залу, а портному подарилъ большой каменный домъ.
Но сапожникъ и тутъ не унялся; пошелъ онъ къ королю въ третій разъ и сказалъ:
— Ваше величество, вотъ еще что вышло: портной услыхалъ, что на царскомъ дворѣ ни одинъ фонтанъ не бьетъ, и задумалъ похвалиться, что подниметъ на самой срединѣ двора фонтанъ вышиною въ человѣческій ростъ и прозрачный какъ хрусталь.
Король немедленно велѣлъ портному явиться къ себѣ и сказалъ ему:
— Если завтра же на моемъ дворѣ не будетъ бить фонтанъ, какъ ты обѣщалъ, такъ на этомъ же дворѣ палачъ отрубитъ тебѣ голову.
Тутъ ужь бѣдному портному было не до думы: со всѣхъ ногъ онъ бросился за городскую заставу, но такъ какъ на этотъ разъ дѣло шло о его жизни, то слезы лились изъ его глазъ рѣкой. Скорбь сокрушала его, а ноги все впередъ подвигались; вдругъ откуда ни возьмись, бѣжитъ къ нему жеребенокъ, которому онъ когда-то подарилъ свободу и изъ которого вышелъ теперь отличный гнѣдой конь.
— Теперь настала пора, когда и я могу сослужить тебѣ службу, въ отплату за твое добро. Мнѣ уже извѣстно въ чемъ твое горе и я скоро тебѣ помогу. Садись-ка на меня: теперь спина моя вынесетъ и двухъ сѣдоковъ такихъ, какъ ты.
Портной пріободрился и однимъ скачкомъ вспрыгнулъ на коня. Конь помчался во весь опоръ прямо въ городъ на царскій дворъ.
Какъ стрѣла облетѣлъ конь три раза вокругъ двора и при третьемъ разѣ со всего размаха ударился о землю. Вдругъ раздался страшный трескъ: изъ средины двора взлетѣла наверхъ глыба земли, и какъ воздушный шаръ, черезъ дворъ вылетѣла на улицу; вслѣдъ за тѣмъ поднялся столбъ воды вышиною со всадника на конѣ; вода была чиста какъ хрусталь и солнечные лучи весело заиграли въ ней.
Когда король увидѣлъ такое диво, то не вспомнилъ себя отъ удивленія и обнялъ маленькаго портнишку въ виду всѣхъ людей.
Но не долго счастье длится на землѣ. Много у короля было дочерей, одна прекраснѣе другой, а сына ни одного не было. И вотъ злой сапожникъ, самъ не имѣя покоя и другимъ его не давая, опять пошолъ къ королю и сказалъ:
— Ваше величество, а портной не унимается и все собою похваляется; вотъ и теперь онъ увѣряетъ, что имѣетъ силу такъ устроить, что принесутъ королю сына по воздуху.
Король поскорѣе приказалъ позвать портного и говоритъ ему:
— Если ты устроишь такъ, что въ теченіе девяти дней я достану себѣ сына, тогда достанется тебѣ въ жены моя старшая дочь, прекрасная королевна.
«Правда, — подумалъ портной, — награда такъ велика, что стоило бы ради нея сдѣлать что-нибудь сверхъ силъ; но вишни висятъ черезчуръ высоко: полѣзетъ за ними, сучокъ подъ тобою затрещитъ, а тамъ долго ли упасть и шею себѣ сломать?»
Пошолъ онъ домой, усѣлся на корточкахъ на своемъ станкѣ и сталъ разумомъ раскидывать, какъ быть дѣлу?
«Нѣтъ, не быть дѣлу такъ, — сказалъ онъ наконецъ, — лучше удрать отсюда по добру, по здорову, пока шея цѣла, а здѣсь мнѣ покою не будетъ».
Связалъ онъ свой узелокъ и поспѣшилъ вонъ изъ города. Пришолъ онъ на лугъ и видитъ тамъ своего стараго пріятеля, долговязаго аиста. Какъ философъ, глубокомысленно расхаживалъ аистъ взадъ и впередъ; иногда онъ останавливался, вытягивая шею, чтобы подробнѣе разсмотрѣть лягушку, и потомъ уже глоталъ ее. Увидѣвъ портнаго, аистъ тотчасъ же подошелъ къ нему, благосклонно привѣтствуя его.
— Я вижу узелъ у тебя на спинѣ, — сказалъ онъ, — зачѣмъ ты хочешь оставить столицу?
Тутъ портной разсказалъ ему все, чего требовалъ отъ него король и чего исполнить никакихъ силъ человѣческихъ не хватитъ. Бѣднякъ сильно горевалъ о своемъ несчастьи.
— Не предавайся печали, — сказалъ аистъ, — я помогу тебѣ въ этой бѣдѣ. Уже давно я разношу по городу спеленатыхъ малютокъ; что же мнѣ значитъ еще разъ принести изъ колодца маленькаго принца? Поди же домой и будь спокоенъ. Ровно чрезъ девять дней явись ты во дворецъ, тогда и я туда же приду.
Портной спокойно вернулся домой и въ назначенный срокъ былъ во дворцѣ. Скоро прилетѣлъ и аистъ, и постучался въ окно. Портной отворилъ окно, и долговязый мудрецъ осторожно вошолъ во дворецъ и важно прошолся по его скользкому мраморному полу. Въ клювѣ своемъ аистъ несъ младенца прекраснаго, какъ ангелъ Божій, который, улыбаясь, протягивалъ свои ручки къ королевѣ. Аистъ положилъ ей ребёнка на колѣни; она ласкала и цаловала его, и не помнила себя отъ радости.
Аистъ, прежде чѣмъ ему улетѣть, снялъ съ плечъ свой дорожный мѣшокъ и тоже передалъ его королевѣ, а въ мѣшкѣ-то были все фунтики съ пестрымъ сахарнымъ горошкомъ. Всѣ эти фунтики раздѣлили между младшими принцессами. Старшая же ничего не получила, за то ей достался мужъ — веселаго нрава портной.
— А мнѣ все сдается, — говаривалъ портной, — что главный-то выигрышъ я получилъ. Правду говорила моя матушка: «кто на Бога надѣется и самъ не плошаетъ, того счастье не минуетъ, коли оно ему суждено».
Сапожнику приказано было сшить башмаки, въ которыхъ портной танцовалъ на своей свадьбѣ, а потомъ вышелъ сапожнику приказъ навѣки покинуть прекрасную столицу.
Дорога въ лѣсъ вела мимо висѣлицы. Отъ злобы, ненависти и полдневнаго зноя очень усталъ сапожникъ и бросился отдохнуть на земь. Когда онъ закрылъ глаза и хотѣлъ заснуть, на него упали галки съ головъ повѣшенныхъ грѣшниковъ и съ громкимъ крикомъ выклевали ему глаза.
Какъ безумный, онъ побѣжалъ въ лѣсъ и — навѣрное не знаю, но должно быть онъ умеръ тамъ съ голоду, потому что съ-тѣхъ-поръ никто его не видалъ и ничего о немъ не слыхалъ. Такъ онъ безъ вѣсти и пропалъ.