Гора с горой не сходятся, а человеку с человеком как не столкнуться? Вот так-то столкнулись раз на своём пути сапожник с портным. Портной был невысок ростом и пригож лицом, а главное всегда весел и доволен. Увидел он сапожника на другой стороне дороги и тотчас догадавшись по его ящичку, что он за птица, пропел ему песенку, чтобы пошутить над ним:
«Эй, молодец! Строчи-ка ладней
Да дратву продень,
Её варом посмажь,
И крепче, и крепче гвоздик прибей!»
Но сапожник до шуток не охотник; лицо его вытянулось, словно он аршин проглотил или порядком уксусу хлебнул, только он тут же протянул руку, показывая твёрдое намерение схватить за шиворот бедного портнишку.
Портной тоже малый не промах, тоже себе на уме и, недолго раздумывая, тут же со смехом протянул ему свою бутылку, говоря:
— Не сердись, любезный мой, лучше запей горьким своё горе, а злого умысла у меня и в голове не было.
Сапожник сделал порядочный глоток — и на лице его буря стала проясняться. Возвращая бутылку, он сказал:
— А я порядком её опорожнил и не оттого, чтобы больно пить хотелось, а оттого, что привычка пить больно велика. Хочешь быть товарищем по пути?
— Отчего же нет? — отвечал портной. — Я и радёшенек, коли ты не прочь идти в большой город, где всегда много работы можно найти.
— А меня туда и тянет, — сказал сапожник, — в маленьких городах мало работы, а в деревнях люди не прочь босиком ходить.
Вот и пошли они вдвоём по пути-дороге; идут-идут и всё не в ногу словно хорьки по снегу.
Времени-то у них не занимать стать, да поесть-то мало что есть. Когда приходили они в город, то отправлялись с визитами ко всем ремесленникам: каждый отдавал честь своему ремеслу. Известно, у портного вид такой чистенький и весёленький, да и собою-то он такой смазливый и румяный — ну и каждый охотно подавал ему посильное подаяние, и даже случалось, счастье ему так улыбалось, что даже хорошенькая дочка мастера давала ему за дверьми поцелуй на дорогу, так что, когда они опять сходились с сапожником, то у портного в узелке всегда бывало что-нибудь лишнее. Брюзга-сапожник корчил кислую рожу, а в голове держал недобрую думу:
«Вот и всегда так бывает: большому плуту большое счастье везёт».
Портной же беззаботно пел, веселился и честно делился со своим товарищем всем, что Бог посылал. Если же случалось, что и гроши заводились у него в кармане, так тут он не прочь был и покутить в трактире: заказывал лакомые блюда и на радостях колотил по столу так, что стаканы только поплясывали, да и вообще сказать, портной любил следовать пословице: «легко добыто, легко и прожито».
Таким образом они настранствовались вдоволь и наконец зашли в лес, через который шла дорога в королевскую столицу. Собственно говоря, в лесу были две дороги, и обе вели в столицу, но по одной надо было идти семь дней, а по другой — только два; да беда в том, что ни портной, ни сапожник не имели понятия о том, которая дорога короче. Сели они под дуб и стали совет держать: по какой дороге идти и на сколько дней хлеба с собой набирать? Сапожник говорит:
— Идёшь на три дня, собирайся на семь. Это значит надо быть предусмотрительным. Я возьму с собой хлеба на семь дней.
— Что такое? — воскликнул портной. — Запас хлеба на семь дней таскать у себя на спине, идти скорчившись словно вьючный скот и по сторонкам не оглядываться? Нет, этого не будет. На Бога я надеюсь, а всё другое мне трын-трава. Деньги в кармане равно хороши как летом, так и зимою; совсем не то хлеб: летом он сохнет, а зимою плесневеет. Кафтан у меня тоже не длиннее колен. Да и почему бы нам не попасть на настоящую дорогу, что покороче? Нет, на два дня хлеба и за глаза довольно.
Решено; каждый купил себе хлеба, сколько хотел, и вместе оба пошли через лес по первой дорожке, которая им на глаза попалась.
В лесу было так тихо, так тихо, как в церкви: ни ветерок не засвистит, ни ручеёк не зажурчит, ни птичка не чирикает, и даже ни один луч солнышка не пронижет густую листву дремучей дубравы. Идёт сапожник и ни гугу! Тяжела была ему ноша на спине, даже пот лил с его угрюмого, вечно недовольного лица. Идёт портной и горюшка ему нет: то он поскачет, то посвищет, то песенку споёт, а сам думает:
«Отец небесный верно радуется, что я так весел на земле!»
Ровно два дня дело шло своим порядком; но когда на третий день портной видит, что лесу всё-таки нет ни конца, ни края, и когда он доел последнюю краюшку своего хлеба, тогда поубавилось его веселье, однако он не терял бодрости духа, полагаясь на Бога и на своё счастье. На третий день, голодный он лёг спать под деревом и голодный встал на следующее утро. Так было и на четвёртый день. Когда же сапожник садился на дерево и ел свой хлеб, тогда портному оставалось только посматривать, как другие едят: пробовал было он попросить у товарища кусок хлеба, но товарищ злобно захохотал и сказал:
— Тебе всегда весело, попробуй же хоть на этот раз испытать, каково бывает другим, когда на сердце невесело; вот и вспомнишь, что всегда бывает так: слишком рано пташечка запела, как бы кошечка не съела.
Но на пятое утро бедный портной и с места встать не мог, и язык у него от слабости едва ворочался; щёки его бледны, а глаза красны. Увидев то, сапожник говорит ему:
— Ну, так и быть, я дам тебе сегодня кусок хлеба, но за то я выколю тебе правый глаз.
Бедный портной! И умирать-то ему не хочется и помочь себе не знает чем, а голод не свой брат, шутить не любит. Бедняк ещё раз поплакал обоими глазами и потом поднял их; а сапожник, у которого не сердце, а камень, взял острое шило и выколол ему правый глаз.
Тут вспомнил портной и мать свою, которая обыкновенно говаривала ему, когда, бывало, он без спросу брал лакомый кусочек в кладовой: «Кушай сколько хочешь и терпи сколько следует». Съел он кусок хлеба, купленный такою дорогою ценою, и, подкрепившись с силами, встал и опять пошёл в дорогу. Скоро забыл он своё горе, утешаясь мыслью, что и одним глазом видеть можно. Но на шестой день голод опять дал себя чувствовать, терзая его сердце. Вечером он без сил упал под дерево, а на седьмое утро не мог уже и пошевелиться: голодная смерть грозила ему.
Тогда сапожник опять сказал ему:
— Я буду милосерд к тебе и ещё раз дам тебе хлеба, но даром хлеба не получишь: я за то выколю тебе другой глаз.
Тут только портной понял всё легкомыслие своей жизни и стал молиться, прося у Господа прощенья; потом обратился к сапожнику со словами:
— Делай, как хочешь, а я потерплю, что следует; но подумай только, Господь не на всякую минуту суд творит, а всё же приходит час, когда преступление непременно бывает наказано. Подумай только: заслужил ли я то зло, которое ты мне делаешь? В дни счастья я делился с тобою всем, что имел. Вспомни, что моё ремесло такого рода, что стежок на стежке сидит, стежком погоняет. Когда у меня не будет глаз, и я не в состоянии буду работать, тогда мне придётся просить милостыню. Прошу тебя об одном: если ты решишься выколоть мне и другой глаз, и я совсем ослепну, не оставь меня по крайней мере здесь одного, а то я погибну.
Сапожник давно изгнал мысль о Боге из сердца своего и потому, не задумавшись, взял острое шило и выколол товарищу и левый глаз, потом дал ему кусок хлеба поесть и, всунув палку ему в руки, повёл его за собою в город.
Солнце зашло, когда они вышли из леса; а тут как раз на лугу стоит виселица. Туда отвёл сапожник бедного слепца и, оставив его под виселицею, сам пошёл от него своею дорогою.
От усталости, боли и голода несчастный портной заснул и крепко проспал всю ночь. На рассвете он проснулся, но сам не знал, куда он попал. На виселице висели два бедных грешника, а на голове у каждого сидело по галке. И вот слышит портной, как один из них говорит другому:
— Братец, спишь ты или нет?
— Нет, не сплю, — отвечал другой.
— Ну, так послушай, что я тебе расскажу: роса, которая ночью упала на виселицу и стекла через нас на землю, возвращает зрение всякому, кто только ею умоется. Если бы это знали люди, сколько бы слепых опять увидело свет Божий! А теперь они думают, что это невозможно.
Услышав это, портной поспешно вынул из кармана платок и прижал к земле, а когда его смочило росою, он вымыл им свои глазные впадины, и — о чудо! — исполнились слова повешенного: пара свежих, здоровых глаз опять наполнили пустые впадины.
Немного прошло времени, и опять портной увидел солнце, величественно выходившее из-за гор, а прямо пред ним на цветущей равнине расстилалась огромная столица с её великолепными заставами и сотнею башен; золотые купола с крестами так и горели ярким пламенем. Вот он опять может различать каждый листочек на деревьях; он видит птиц, летавших по поднебесью, и комаров, кружившихся над ним. А как вынул он иголку из кармана да как вдел в неё нитку так же проворно как и прежде, так уж тут его сердце совсем запрыгало от радости. Со слезами бросился он на колени, возблагодарил Бога за Его беспредельное милосердие и усердно произнёс свою утреннюю молитву. Он не забыл помолиться и за бедных грешников, висевших на перекладине как язычки у колокола, и от ветра так и сталкивавшихся друг с другом. Потом подхватил он свой узелок на спину и, скоро забыв прежнее горе, посвистывает себе да песенки попевает, а сам по дорожке похаживает.
Первое, что попалось ему навстречу — это был гнедой жеребёнок, который на воле резвился по полю. Портной поймал его за гриву и хотел было вскочить на него, чтобы верхом въехать в столицу. Но жеребёнок умильно просил его не отнимать у него свободы.
— Послушай, — говорил он, — я так ещё молод, что даже и такой легконогий портной как ты сломает мне спину: позволь же мне побегать на свободе, пока я вырасту и возмужаю. Кто знает, может быть, настанет время, когда и я тебе службу сослужу.
— Бегай себе на воле, сколько хочешь; я вижу, что и ты не прочь порезвиться, — сказал портной и шутя ударил его веточкой по спине.
От радости жеребёнок лягнул даже задними ногами, понёсся чрез кусты и рвы и скоро ускакал в чистое поле.
А портной-то со вчерашнего дня ничего не ел.
«Правда, — думал он, — солнышко наполняет мне глаза, но беда в том, что хлеб не наполняет моего рта. Ну, теперь кончено дело: первое, что попадётся мне на глаза и что можно съесть, я возьму и съем».
А тут как раз по зелёному лугу преважно выступает аист.
— Постой, постой! — кричит ему портной, схватив его за ногу. — Не знаю ещё, можно ли тебя есть, но голод — не свой брат, и выбора у него нет, так уж не прогневайся, приятель, а я должен голову тебе отрезать и изжарить тебя на жаркое.
— И думать не моги, — отвечал аист, — я — священная птица и никому не делаю зла, напротив, приношу людям много пользы. Оставь мне жизнь, а, может быть, я отплачу тебе когда-нибудь за это.
— Так отправляйся же отсюда подальше, долговязый приятель, — сказал ему портной.
Аист распустил крылья, свесил длинные ноги и преспокойно улетел.
«Что из этого будет? — думает портной. — Голод мой всё увеличивается, а желудок всё пустеет. Но теперь решено: что попадётся мне навстречу, то непременно погибнет в моём желудке».
В эту самую минуту он увидел: в пруде купается пара молодых уток.
— Вот легки на помине, словно званые! — сказал портной и, схватив одну утку, хотел было свернуть ей шею.
Вдруг старая утка выплыла из камыша и с разинутым клювом, с громким криком подплыла к нему, умоляя его сжалиться над её милыми деточками.
— Подумай только, — сказала она, — как бы горевала твоя мать, если б кто подхватил тебя с тем, чтобы дать тебе карачун?
— Успокойся, — отвечал жалостливый портной, — твои милые деточки останутся живы.
И с этим вместе он опустил в воду свою пленницу.
Когда он повернулся на дорогу, то увидел старое дерево с дуплом, а кругом его много диких пчёл, которые то влетали, то вылетали из дупла.
— Вот тебе и награда за доброе дело! — сказал портной. — Свежий мёд лучше всего освежит пустой желудок.
Но вышла царица пчёл и пригрозила ему, говоря:
— Если ты только дотронешься до моего народа и разоришь наше гнездо, то наши жала вонзятся в твоё тело как десять тысяч огненных иголок. Если же ты оставишь нас в покое и пойдёшь своею дорогой, то и мы когда-нибудь постараемся отслужить тебе службу.
Портной видел, что и тут ему нечем поживиться.
«Вот тебе раз! — подумал он. — Три блюда и всё пустые, да и на четвёртом ничего — уж какой же это плохой обед!»
Шатаясь от слабости, пошёл он в город; шёл он медленными шагами, терзаемый голодным желудком. В городе только что зазвонили к обеду, так что в гостинице всё было готово к его услугам; он сейчас же сел за стол. Наевшись досыта, он сказал:
— Теперь я сыт и хочу приняться за работу.
Пошёл он по городу наниматься в работники к мастеру и скоро нашёл себе хорошее место. А так как он основательно знал своё ремесло, то скоро стал известным мастером по всему городу; каждому щёголю хотелось, чтобы его платье было сшито ловким портным. Слава его возрастала с каждым днём.
«Я не могу идти вперёд в моём искусстве, — говаривал он, — а между тем с каждым днём дела мои идут лучше».
Наконец узнал о нём король и назначил его придворным портным.
Но какие странные бывают случайности в мире! В тот же самый день и бывший его товарищ по пути стал придворным сапожником и как увидел портного с парою живых здоровых глаз, то почувствовал угрызения совести, а впрочем, подумал про себя:
«Прежде чем ему удастся отмстить мне, я сам вырою ему яму».
А пословица говорит: кто роет другому яму, тот сам туда попадёт.
Вечером, когда смерклось, и работу покончили, сапожник прокрался к королю и сказал:
— Ваше величество, ваш новый портной — ужасный хвастун и гордец, так что он даже теперь похваляется, будто может достать королевскую корону, которая давным-давно неизвестно куда пропала.
— Ах! Как бы это было хорошо! — сказал король, и на другой же день кликнул портного и велел ему или доставить корону, или навсегда покинуть его столицу.
«Охо-хо-хо! — подумал портной. — Только мошенник доставляет больше того, что имеет. Если великий государь будет с меня взыскивать то, чего никто другой не может выполнить, так я уж лучше на попятный двор, и чем ждать завтрашнего решения, сегодня же сам уберусь из города вон подобру-поздорову».
Связал он свой узелок и вышел за заставу. Тут напало на него горькое раздумье, и жаль ему стало повернуться спиною к городу, где ему такое счастье повезло. Подошёл он к пруду, где некогда познакомился с деточками утки, а тут как раз и сидит сама старая утка и чистит себе нос. Она тотчас же узнала того, кто пожалел её детей, и спросила, о чём он так пригорюнился.
— Ты не станешь удивляться моему горю, когда узнаешь, что со мною случилось, — отвечал портной и тут же рассказал ей своё несчастье.
— О! — сказала утка. — Если только за этим дело стало, так мы можем тебе помочь. Корона упала в пруд и лежит там на дне. Мы с деточками скоро её подымем наверх, а ты разложи пока свой носовой платок на берегу и жди.
Она нырнула в воду со своими двенадцатью утятами и чрез пять минут опять явилась на поверхности. Голова её торчала из короны, которая покоилась на её крыльях; двенадцать утят плыли вокруг, подложив свои носы под корону и помогая тащить её. Таким образом подплыли они к берегу и выложили корону на платок.
Трудно поверить, что это за великолепная была корона! Когда солнце осветило её, то тысячи огней лучезарно заблистали в ней. Портной завязал платок за четыре угла и отнёс корону во дворец. Король очень обрадовался и надел портному на шею золотую цепь.
Видит сапожник, не удалась ему первая штука; стал он думать и придумал другую. В сумерки пришёл он к царю и сказал:
— Ваше величество, этот хвастунишка-портной не унимается и опять похваляется, что ему ни по чём вылепить из воска весь дворец, как он есть, со всеми его украшениями и со всем, что в нём есть, и ещё так, что всё это будет крепко и свободно стоять и висеть, как внутри, так и снаружи.
Король призвал портного и велел ему вылепить из воска королевский дворец со всем, как он есть, и что в нём есть, прибитое и не прибитое, и снаружи, и внутри. Если же он этого не сделает, или если хоть одного гвоздя не будет доставать на стене, то быть беде: портной навеки будет заключён в подземелье.
Задумался портной:
«Час от часу не легче! Ведь этого не вынести ни одному живому человеку. Чего тут ждать?»
Перекинул он за спину свой узелок и покинул столицу. Подойдя к старому дереву за заставой, он сел отдохнуть и повесил голову в раздумье. Тут вылетели пчёлы из дупла, и царица спросила его:
— Уж не болит ли у тебя шея, что ты так скривил голову?
— Ах, нет! — отвечал портной. — Совсем другая боль душит меня.
И он тотчас рассказал, чего царь от него требует.
Пчёлы зажужжали и зашептали между собой, а царица и говорит:
— Ступай-ка ты домой и будь спокоен; но завтра, в эту же пору, приходи опять сюда да захвати с собой большой платок. Спи покойно, всё будет ладно.
Портной вернулся домой, а пчёлы полетели в царский дворец в открытые окна. Тут они расползлись по всем углам и всё осмотрели очень внимательно. Потом они улетели домой и стали лепить дворец из воска; работали они так быстро, что дворец, казалось, рос на глазах. К вечеру всё было кончено. На другой день рано утром пришёл портной и увидел великолепное здание, в котором всё было на месте, и не забыт ни один гвоздик на стене, ни одна черепица на кровле, и всё это было нежно и бело как снег и издавало запах сладкий как мёд.
Портной осторожно завязал восковой дворец в платок и принёс королю, который не знал, как уже и дивиться ему, выставил его напоказ в самый парадный зал, а портному подарил большой каменный дом.
Но сапожник и тут не унялся; пошёл он к королю в третий раз и сказал:
— Ваше величество, вот ещё что вышло: портной услыхал, что на царском дворе ни один фонтан не бьёт, и задумал похвалиться, что поднимет на самой средине двора фонтан вышиною в человеческий рост и прозрачный как хрусталь.
Король немедленно велел портному явиться к себе и сказал ему:
— Если завтра же на моём дворе не будет бить фонтан, как ты обещал, так на этом же дворе палач отрубит тебе голову.
Тут уж бедному портному было не до думы: со всех ног он бросился за городскую заставу, но так как на этот раз дело шло о его жизни, то слёзы лились из его глаз рекой. Скорбь сокрушала его, а ноги всё вперёд подвигались; вдруг откуда ни возьмись, бежит к нему жеребёнок, которому он когда-то подарил свободу, и из которого вышел теперь отличный гнедой конь.
— Теперь настала пора, когда и я могу сослужить тебе службу, в отплату за твоё добро. Мне уже известно в чём твоё горе, и я скоро тебе помогу. Садись-ка на меня: теперь спина моя вынесет и двух седоков таких как ты.
Портной приободрился и одним скачком вспрыгнул на коня. Конь помчался во весь опор прямо в город на царский двор.
Как стрела облетел конь три раза вокруг двора и при третьем разе со всего размаха ударился о землю. Вдруг раздался страшный треск: из средины двора взлетела наверх глыба земли и как воздушный шар через двор вылетела на улицу; вслед за тем поднялся столб воды вышиною со всадника на коне; вода была чиста как хрусталь, и солнечные лучи весело заиграли в ней.
Когда король увидел такое диво, то не вспомнил себя от удивления и обнял маленького портнишку на виду всех людей.
Но недолго счастье длится на земле. Много у короля было дочерей, одна прекраснее другой, а сына ни одного не было. И вот злой сапожник, сам не имея покоя и другим его не давая, опять пошёл к королю и сказал:
— Ваше величество, а портной не унимается и всё собою похваляется; вот и теперь он уверяет, что имеет силу так устроить, что принесут королю сына по воздуху.
Король поскорее приказал позвать портного и говорит ему:
— Если ты устроишь так, что в течение девяти дней я достану себе сына, тогда достанется тебе в жёны моя старшая дочь, прекрасная королевна.
«Правда, — подумал портной, — награда так велика, что стоило бы ради неё сделать что-нибудь сверх сил; но вишни висят чересчур высоко: полезет за ними, сучок под тобою затрещит, а там долго ли упасть и шею себе сломать?»
Пошёл он домой, уселся на корточках на своём станке и стал разумом раскидывать, как быть делу?
«Нет, не быть делу так, — сказал он наконец, — лучше удрать отсюда подобру-поздорову, пока шея цела, а здесь мне покою не будет».
Связал он свой узелок и поспешил вон из города. Пришёл он на луг и видит там своего старого приятеля, долговязого аиста. Как философ глубокомысленно расхаживал аист взад и вперёд; иногда он останавливался, вытягивая шею, чтобы подробнее рассмотреть лягушку, и потом уже глотал её. Увидев портного, аист тотчас же подошёл к нему, благосклонно приветствуя его.
— Я вижу узел у тебя на спине, — сказал он, — зачем ты хочешь оставить столицу?
Тут портной рассказал ему всё, чего требовал от него король и чего исполнить никаких сил человеческих не хватит. Бедняк сильно горевал о своём несчастье.
— Не предавайся печали, — сказал аист, — я помогу тебе в этой беде. Уже давно я разношу по городу спелёнатых малюток; что же мне значит ещё раз принести из колодца маленького принца? Поди же домой и будь спокоен. Ровно чрез девять дней явись ты во дворец, тогда и я туда же приду.
Портной спокойно вернулся домой и в назначенный срок был во дворце. Скоро прилетел и аист и постучался в окно. Портной отворил окно, и долговязый мудрец осторожно вошёл во дворец и важно прошёлся по его скользкому мраморному полу. В клюве своём аист нёс младенца прекрасного как ангел Божий, который, улыбаясь, протягивал свои ручки к королеве. Аист положил ей ребёнка на колени; она ласкала и целовала его, и не помнила себя от радости.
Аист, прежде чем ему улететь, снял с плеч свой дорожный мешок и тоже передал его королеве, а в мешке-то были всё фунтики с пёстрым сахарным горошком. Все эти фунтики разделили между младшими принцессами. Старшая же ничего не получила, зато ей достался муж — весёлого нрава портной.
— А мне всё сдаётся, — говаривал портной, — что главный-то выигрыш я получил. Правду говорила моя матушка: «Кто на Бога надеется и сам не плошает, того счастье не минует, коли оно ему суждено».
Сапожнику приказано было сшить башмаки, в которых портной танцевал на своей свадьбе, а потом вышел сапожнику приказ навеки покинуть прекрасную столицу.
Дорога в лес вела мимо виселицы. От злобы, ненависти и полдневного зноя очень устал сапожник и бросился отдохнуть наземь. Когда он закрыл глаза и хотел заснуть, на него упали галки с голов повешенных грешников и с громким криком выклевали ему глаза.
Как безумный он побежал в лес и — наверное не знаю, но, должно быть, он умер там с голоду, потому что с тех пор никто его не видал и ничего о нём не слыхал. Так он без вести и пропал.