Два слова о курьёзе с «Альбигойцем» (Амфитеатров)/ДО
| Два слова о курьезѣ с «Альбигойцемъ» |
| Дата созданія: 1903. Источникъ: Амфитеатровъ А. В. Легенды публициста. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1905. — С. 221. |
Въ мартовской книжкѣ (1903 г.) «Миссіонерскаго Обозрѣнія» священникъ М. Розовъ посвятилъ длинную замѣтку моему святочному разсказу «Альбигоецъ», напечатанному въ «СПБ. Вѣдомостяхъ», 27 декабря 1902 года.
Замѣтка открывается слѣдующимъ милымъ вступленіемъ:
«Теперь въ модѣ иносказанія въ печати.
То тамъ, то здѣсь появляются въ періодическихъ изданіяхъ разнаго рода повѣсти, басни и т. п., въ которыхъ аллегорически изображаются современныя намъ лица и событія.
Прямо, открыто говорить боязненно: пожалуй, прикроютъ газету, да и не такъ заинтересуешь публику! Лучше „пущать“, какъ говорятъ цивилизованные мѣщане, скрытую мораль.
И „пущенная“ печатью притча странствуетъ по свѣту, волнуя умы людей и разжигая страсти.
— Вы не читали „Альбигойца?“ — спрашиваетъ меня сосѣдъ въ вагонѣ. — „На-те прочтите“. — Читаю: „Старый альбигоецъ, могучій графъ Раймондъ Тулузскій одиноко умиралъ въ полуразрушенной башнѣ своего родового замка… и т. д.“
Конецъ: „…и хотѣли похоронить Раймонда съ честью. Но легатъ Арнольдъ приказалъ выбросить трупъ его собакамъ“ (Перепечатано изъ „С.-Петерб. Вѣд.“).
— Ну, что по вашему? — спрашиваетъ сосѣдъ.
— Это, говорю, не о Толстомъ ли?»
И такъ далѣе.
Разсказъ мой — святочный и напечатанъ въ святочномъ № газеты. Цѣль его — сказать лишній разъ людямъ, что нетерпимость къ чужой вѣрѣ есть дѣло нехристіанское. Говорить это значитъ ли «волновать умы людей и разжигать страсти»?
Графъ Левъ Николаевичъ Толстой, слава Богу, живъ и здоровъ. Что существуетъ легенда въ народѣ, будто онъ «умеръ и останки его лишены погребенія», я узналъ впервые отъ свящ. М Розова. изъ «Миссіонерскаго Обозрѣнія», и, не въ укоръ почтенному пастырю, сильно подозрѣваю, что онъ эту легенду самъ выдумалъ. Что касается графа Раймунда Тулузскаго, онъ — лицо историческое, и обстоятельства его смерти и погребенія засвидѣтельствованы тоже исторически: о разгромѣ альбигойцевъ папскимъ легатомъ Арнольдомъ обязательно знать всякому, учившемуся въ семинаріи, а санъ св. Розова ручается, что онъ былъ въ ней. Я неодобрительно отношусь къ жестокости изувѣра-легата. Г. Розовъ на четырехъ страницахъ доказываетъ, что онъ не поступилъ бы, какъ легатъ, — слѣдовательно, тоже легата не одобряетъ. Вотъ и прекрасно. Но съ какой же стати, въ такомъ случаѣ, онъ за легата обидѣлся? Что ему легатъ, папа, папство, папская нетерпимость? Ужъ если кому обижаться на «Альбигойца», то — развѣ католическимъ ксендзамъ, представителямъ непреклоннаго Рима. Однако, съ ихъ стороны протестовъ мы не слышимъ. А разобидѣлся «антиклерикальною» (слова г. Розова) легендою почему-то православный священникъ. Was ist ihm Hecuba? Was ist er ihr?[1]
Два слова объ «иносказаніяхъ». Три четверти «иносказаній» пріобрѣтаютъ смыслъ таковыхъ, исключительно благодаря усердію изыскателей вродѣ г. Розова. Позволю себѣ сообщить по этому поводу очень поучительное сказаніе не слишкомъ давняго прошлаго.
Во время знаменитой холеры сороковыхъ годовъ, московскій митрополитъ Филаретъ въ одной изъ блестящихъ проповѣдей своихъ коснулся извѣстной библейской исторіи: царю Давиду, за грѣхъ его, было предоставлено выбрать одну изъ трехъ народныхъ казней: голодъ, нашествіе непріятелей, моръ. Царь Давидъ выбралъ моръ. Вскорѣ затѣмъ, митрополитъ Филаретъ получилъ изъ Петербурга строжайшій запросъ: какую проповѣдь-притчу произнесъ онъ о царѣ Давидѣ. Изъ слушателей нашелся тоже какой-то священникъ Розовъ и донесъ, куда нашелъ удобнымъ: говорилъ-де владыка о Давидѣ, а намекалъ, думается мнѣ, на Николая Павловича. Недоброжелатели Филарета ухватились за доносъ обѣими руками, стали огонекъ разжигать и раздувать, наконецъ, дѣло, въ самомъ враждебномъ и тенденціозномъ освѣщеніи, было доложено во дворцѣ. Въ концѣ концовъ, митрополитъ получилъ внушеніе: въ успокоеніе общественныхъ толковъ, разъяснить во всеобщее свѣдѣніе, что проповѣдь говорена была точно о царѣ Давидѣ и въ такомъ смыслѣ надлежитъ ее понимать, а отнюдь не въ примѣненіи къ современнымъ событіямъ. Филаретъ исполнилъ предписаніе съ буквальною точностью, разославъ по церквамъ циркуляръ требуемаго содержанія. Послѣдствія понятны: опроверженіе было принято за утвержденіе, и всѣ бросились читать невинную проповѣдь, какъ политическій памфлетъ. Политическій памфлетъ Филарета — самаго строгаго государственника русской церкви! человѣка, довѣріе къ которому Верховной Власти было безпредѣльно, — впослѣдствіи редактора манифеста объ освобожденіи крестьянъ! Вотъ до какихъ жестокихъ абсурдовъ доводитъ охота разныхъ гг. Розовыхъ за «иносказаніями». А засимъ предоставляю св. Розову толковать мою легенду, какъ ему угодно.
Если со всѣми розовскими «чтеніями въ сердцахъ» считаться, такъ и писать нельзя. Я, на вѣку своемъ, перевелъ и обработалъ литературно не одинъ десятокъ легендъ европейскаго фольклора, въ томъ числѣ, одну фламандскую — о принцессѣ, которая вышла замужъ за чорта, чтобы обратить его на путь истинный, но не успѣла въ своемъ предпріятіи (изъ сборника Берту). Цензоръ одной провинціальной газеты не пропустилъ легенды. Редакторъ спрашиваетъ:
— Почему?!
— Потому что я умѣю читать между строкъ. Это иносказаніе о нигилисткѣ (фамилія), которая вышла въ семидесятыхъ годахъ замужъ за жандарма (фамилія), надѣясь, съ помощью его, приносить пользу революціонной пропагандѣ…
— Впервые слышу о такомъ случаѣ…
— Да-съ, вотъ и знайте!
Другой цензоръ въ другомъ городѣ (Ростовѣ на Дону) пропустилъ легенду, не зачеркнувъ въ ней ни словечка что и понятно: легендѣ пятьсотъ лѣтъ!.. Она вышла въ мой сборникъ «Сказочныя Были» и повторилась въ полной неприкосновенности двумя изданіями («Не всякаго жалѣй»), рѣшительно никого не вызвавъ на сомнѣнія, вооружившія противъ нея К—вскаго цензора!
Гг. Розовы и К° воображаютъ, что изыскивать въ каждомъ словѣ, которое не по вкусу имъ, «иносказанія» враждебныя «основамъ», значитъ любить и уважать основы, поддерживать ихъ авторитетъ.
Маленькая притча, — на этотъ разъ, дѣйствительно, несомнѣнно, «иносказаніе».
Шли по улицѣ два пріятеля. Въ это время кто-то прохожій громко крикнулъ — Дуракъ!.. Одинъ изъ пріятелей не обратилъ на крикуна ни малѣйшаго вниманія и пошелъ своею дорогою. Но другой такъ и закипѣлъ злобою…
Принялъ на свой счетъ?
О, нѣтъ! На счетъ пріятеля:
— Слышишь? Слышишь? Это онъ про тебя!
— Почему ты думаешь?
— Да ужъ повѣрь мнѣ: я знаю, что про тебя. Ругается, — такъ, значитъ, тебя ругаетъ. Ужъ это такъ: я лучше знаю. Остановись же и намни ему бока!..
Какъ вы думаете, господа: высоко ли цѣнилъ своего пріятеля этотъ пріятель, когда почиталъ относящимся къ нему всякое случайно пролетѣвшее въ воздухѣ обидное слово?
Примѣчанія
править- ↑ нѣм. Was ist ihm Hecuba? Was ist er ihr? — Что ему Гекуба? Что онъ ей? (У. Шекспиръ, «Гамлетъ», II, 2). Въ оригиналѣ: англ. What's Hecuba to him, or he to Hecuba. Прим. ред.