Два слова о курьёзе с «Альбигойцем» (Амфитеатров)
| Два слова о курьёзе с «Альбигойцем» |
| Дата создания: 1903. Источник: Амфитеатров А. В. Легенды публициста. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1905. — С. 221. |
- Википроекты
В мартовской книжке (1903 г.) «Миссионерского Обозрения» священник М. Розов посвятил длинную заметку моему святочному рассказу «Альбигоец», напечатанному в «СПБ. Ведомостях», 27 декабря 1902 года.
Заметка открывается следующим милым вступлением:
«Теперь в моде иносказания в печати.
То там, то здесь появляются в периодических изданиях разного рода повести, басни и т. п., в которых аллегорически изображаются современные нам лица и события.
Прямо, открыто говорить боязненно: пожалуй, прикроют газету, да и не так заинтересуешь публику! Лучше „пущать“, как говорят цивилизованные мещане, скрытую мораль.
И „пущенная“ печатью притча странствует по свету, волнуя умы людей и разжигая страсти.
— Вы не читали „Альбигойца?“ — спрашивает меня сосед в вагоне. — „На-те прочтите“. — Читаю: „Старый альбигоец, могучий граф Раймонд Тулузский одиноко умирал в полуразрушенной башне своего родового замка… и т. д.“
Конец: „…и хотели похоронить Раймонда с честью. Но легат Арнольд приказал выбросить труп его собакам“ (Перепечатано из „С.-Петерб. Вед.“).
— Ну, что по вашему? — спрашивает сосед.
— Это, говорю, не о Толстом ли?»
И так далее.
Рассказ мой — святочный и напечатан в святочном № газеты. Цель его — сказать лишний раз людям, что нетерпимость к чужой вере есть дело нехристианское. Говорить это значит ли «волновать умы людей и разжигать страсти»?
Граф Лев Николаевич Толстой, слава Богу, жив и здоров. Что существует легенда в народе, будто он «умер и останки его лишены погребения», я узнал впервые от свящ. М Розова. из «Миссионерского Обозрения», и, не в укор почтенному пастырю, сильно подозреваю, что он эту легенду сам выдумал. Что касается графа Раймунда Тулузского, он — лицо историческое, и обстоятельства его смерти и погребения засвидетельствованы тоже исторически: о разгроме альбигойцев папским легатом Арнольдом обязательно знать всякому, учившемуся в семинарии, а сан св. Розова ручается, что он был в ней. Я неодобрительно отношусь к жестокости изувера-легата. Г. Розов на четырёх страницах доказывает, что он не поступил бы, как легат, — следовательно, тоже легата не одобряет. Вот и прекрасно. Но с какой же стати, в таком случае, он за легата обиделся? Что ему легат, папа, папство, папская нетерпимость? Уж если кому обижаться на «Альбигойца», то — разве католическим ксендзам, представителям непреклонного Рима. Однако, с их стороны протестов мы не слышим. А разобиделся «антиклерикальною» (слова г. Розова) легендою почему-то православный священник. Was ist ihm Hecuba? Was ist er ihr?[1]
Два слова об «иносказаниях». Три четверти «иносказаний» приобретают смысл таковых, исключительно благодаря усердию изыскателей вроде г. Розова. Позволю себе сообщить по этому поводу очень поучительное сказание не слишком давнего прошлого.
Во время знаменитой холеры сороковых годов, московский митрополит Филарет в одной из блестящих проповедей своих коснулся известной библейской истории: царю Давиду, за грех его, было предоставлено выбрать одну из трёх народных казней: голод, нашествие неприятелей, мор. Царь Давид выбрал мор. Вскоре затем, митрополит Филарет получил из Петербурга строжайший запрос: какую проповедь-притчу произнёс он о царе Давиде. Из слушателей нашёлся тоже какой-то священник Розов и донёс, куда нашёл удобным: говорил-де владыка о Давиде, а намекал, думается мне, на Николая Павловича. Недоброжелатели Филарета ухватились за донос обеими руками, стали огонёк разжигать и раздувать, наконец, дело, в самом враждебном и тенденциозном освещении, было доложено во дворце. В конце концов, митрополит получил внушение: в успокоение общественных толков, разъяснить во всеобщее сведение, что проповедь говорена была точно о царе Давиде и в таком смысле надлежит её понимать, а отнюдь не в применении к современным событиям. Филарет исполнил предписание с буквальною точностью, разослав по церквам циркуляр требуемого содержания. Последствия понятны: опровержение было принято за утверждение, и все бросились читать невинную проповедь, как политический памфлет. Политический памфлет Филарета — самого строгого государственника русской церкви! человека, доверие к которому Верховной Власти было беспредельно, — впоследствии редактора манифеста об освобождении крестьян! Вот до каких жестоких абсурдов доводит охота разных гг. Розовых за «иносказаниями». А засим предоставляю св. Розову толковать мою легенду, как ему угодно.
Если со всеми розовскими «чтениями в сердцах» считаться, так и писать нельзя. Я, на веку своём, перевёл и обработал литературно не один десяток легенд европейского фольклора, в том числе, одну фламандскую — о принцессе, которая вышла замуж за чёрта, чтобы обратить его на путь истинный, но не успела в своём предприятии (из сборника Берту). Цензор одной провинциальной газеты не пропустил легенды. Редактор спрашивает:
— Почему?!
— Потому что я умею читать между строк. Это иносказание о нигилистке (фамилия), которая вышла в семидесятых годах замуж за жандарма (фамилия), надеясь, с помощью его, приносить пользу революционной пропаганде…
— Впервые слышу о таком случае…
— Да-с, вот и знайте!
Другой цензор в другом городе (Ростове-на-Дону) пропустил легенду, не зачеркнув в ней ни словечка что и понятно: легенде пятьсот лет!.. Она вышла в мой сборник «Сказочные Были» и повторилась в полной неприкосновенности двумя изданиями («Не всякого жалей»), решительно никого не вызвав на сомнения, вооружившие против неё К-вского цензора!
Гг. Розовы и К° воображают, что изыскивать в каждом слове, которое не по вкусу им, «иносказания» враждебные «основам», значит любить и уважать основы, поддерживать их авторитет.
Маленькая притча, — на этот раз, действительно, несомненно, «иносказание».
Шли по улице два приятеля. В это время кто-то прохожий громко крикнул — Дурак!.. Один из приятелей не обратил на крикуна ни малейшего внимания и пошёл своею дорогою. Но другой так и закипел злобою…
Принял на свой счёт?
О, нет! На счёт приятеля:
— Слышишь? Слышишь? Это он про тебя!
— Почему ты думаешь?
— Да уж поверь мне: я знаю, что про тебя. Ругается, — так, значит, тебя ругает. Уж это так: я лучше знаю. Остановись же и намни ему бока!..
Как вы думаете, господа: высоко ли ценил своего приятеля этот приятель, когда почитал относящимся к нему всякое случайно пролетевшее в воздухе обидное слово?
Примечания
править- ↑ нем. Was ist ihm Hecuba? Was ist er ihr? — Что ему Гекуба? Что он ей? (У. Шекспир, «Гамлет», II, 2). В оригинале: англ. What's Hecuba to him, or he to Hecuba. Прим. ред.