Альбигоец (Амфитеатров)/ДО
| Альбигоецъ : Легенда 1208 года |
| Дата созданія: 1902. Минусинскъ.. Источникъ: Амфитеатровъ А. В. Легенды публициста. — СПб.: Товарищество «Общественная польза», 1905. — С. 55. |
Старый альбигоецъ, могучій графъ Раймондъ Тулузскій одиноко умиралъ въ полуразрушенной башнѣ Своего родового замка въ Бизьерѣ. Вчера прибылъ изъ Рима въ Бизьеръ — наслѣдственный городъ графовъ Тулузскихъ, — папскій легатъ Арнольдъ и привезъ съ собою буллу Иннокентія Третьяго, римскаго епископа, «намѣстника Христова на землѣ». Иннокентій отлучилъ отъ церкви всѣхъ альбигойцевъ и предалъ анаѳемѣ графа Раймонда. И папскій легатъ Арнольдъ, стоя на соборной паперти, прочелъ буллу папы народу и, прочтя, воскликнулъ:
— Такъ да погибнутъ всѣ грѣшники!
И народъ повторилъ:
— Такъ да погибнутъ всѣ грѣшники!
И тогда всѣ, почитавшіе себя праведными, то есть вѣрными папѣ и послушными волѣ легата, стали убивать грѣшныхъ: всѣхъ, кто не хотѣлъ признавать папу намѣстникомъ Христа, земнымъ полубогомъ, смѣялся надъ его буллою и презиралъ проклятіе легата. Начался страшный бой между альбигойцами и возставшимъ на нихъ народомъ. Народъ одолѣлъ. Альбигойскіе рыцари пали въ неравномъ бою всѣ до единаго и съ ними множество родныхъ и друзей ихъ. Разъяренные люди убивали, не разбирая правыхъ и виноватыхъ, не щадя ни пола, ни возраста. Если же побѣдителей брало сомнѣніе: разить или нѣтъ? альбигойцы ли бѣгутъ предъ ихъ безпощадными мечами или, зараженные паническимъ страхомъ общей бойни, добрые католики? — легатъ Арнольдъ восклицалъ съ церковной паперти:
— Рубите! рубите всѣхъ! Господь — всевѣдущъ: Онъ отличитъ грѣшныхъ отъ праведныхъ.
И убивали всѣхъ.
Графъ Раймондъ былъ тяжко раненъ въ бою. Слуги отнесли его въ старую башню, и лежалъ онъ одинъ на постели отцовъ своихъ и ждалъ смерти. Всѣ въ Бизьерѣ знали, что онъ умираетъ, но никто не хотѣлъ придти къ нему и облегчить его послѣднія минуты хотя бы словомъ участія, потому что всѣ его друзья и единомышленники умерли, и остались вокругъ него либо равнодушные, либо враги, которые не добивали старика только потому, что были увѣрены: сейчасъ онъ и самъ издохнетъ, не стоитъ кровавить рукъ.
И точно: почуялъ близко смерть свою старый еретикъ, графъ Раймондъ, и, открывъ долго сомкнутые глаза, сказалъ часовому, сторожившему его спальню, какъ темницу:
— Хочу исповѣдать Господу грѣхи мои. Позови ко мнѣ капеллана.
Но капелланъ отказался придти къ графу, потому что сказалъ:
— Папа проклялъ его. Онъ больше не христіанинъ. Онъ отлученъ. Пусть околѣваетъ, какъ собака. Не будетъ ему прощенія ни въ сей жизни, ни въ будущей.
Часовой былъ добрый малый. Жаль ему стало, что великій и знаменитый рыцарь долженъ умереть безъ покаянія, и пошелъ онъ по городу искать священника сговорчивѣе. Стучался къ одному, къ другому, къ третьему, къ четвертому; но каждый гналъ его отъ дверей, всѣ повторяли въ одинъ голосъ:
— Папа проклялъ его. Онъ — больше не христіанинъ. Онъ отлученъ. Пусть околѣваетъ, какъ собака! Не будетъ ему прощенія ни въ сей жизни, ни въ будущей.
Впрочемъ, одинъ полюбопытствовалъ:
— Стало быть, еретикъ раскаялся: забылъ свои заблужденія и въ смертный часъ свой соглашается признать, что папа есть намѣстникъ Божій, образъ Христа на землѣ?
Такъ какъ солдатъ не умѣлъ отвѣтить ему, священникъ сказалъ:
— Никогда не должно отказывать грѣшнику въ возможности покаянія. Попробую пойти съ тобою. Быть можетъ, еще успѣю спасти его заблудшую душу.
Войдя къ графу, священникъ прежде всего задалъ Раймонду тѣ же вопросы, что и часовому: о папѣ, намѣстникѣ, отлученіи, покаяніи.
Графъ отвѣчалъ:
— Какое мнѣ дѣло до папы? Пусть онъ называетъ себя, какъ хочетъ. Я покончилъ свои счеты съ землею и иду предъ лицо Отца Небеснаго. Ни папа, ни иной владыка человѣческій не властны надо мною, не важны и не нужны мнѣ болѣе. Я ожидалъ и звалъ къ себѣ не папскаго слугу, чтобы спорить о папѣ, но священника любви Христовой, чтобы открыться, какъ я вѣрилъ въ Христа, какъ любилъ Его, что сдѣлалъ во имя Его, и чѣмъ согрѣшилъ противъ Него вольно и невольно.
Тогда и этотъ священникъ отступилъ отъ графа, говоря:
— Тебѣ нѣтъ дѣла до папы? Значитъ, ты, дѣйствительно, — больше не христіанинъ, и стократъ правъ прозорливецъ, святой отецъ нашъ папа, что предалъ тебя анаѳемѣ. Проклятъ ты въ сей жизни и въ будущей. Околѣвай. какъ собака! Великій грѣхъ христіанину оставаться съ тобою. Проклятъ будь, кто подастъ тебѣ помощь.
И ушелъ отъ графа, и увелъ съ собою часового, потому что боялся, чтобы тотъ не погубилъ свою душу, — не разжалобился бы къ еретику, въ смертный часъ его. И лежалъ графъ — опять одинъ — въ старой башнѣ, и не было никого, кто бы подалъ ему пить, кто осушилъ бы предсмертный потъ на его челѣ, кто прошепталъ бы надъ нимъ отходную молитву.
Но вотъ — вдругъ, просвѣтлѣло у графа Раймонда въ гаснущихъ очахъ, и видитъ онъ: входитъ къ нему человѣкъ, ликомъ ясенъ, одеждою бѣденъ, очи его — какъ звѣзды, и волосы, цвѣта спѣлаго орѣха, двумя волнами падаютъ на плечи его. И сказалъ графу человѣкъ:
— Миръ тебѣ.
Графъ отвѣчалъ:
— Спасибо. Только отойди отъ меня, потому что я проклятъ папою, и общеніе со мною осквернитъ тебя въ глазахъ людей.
Незнакомецъ улыбнулся и сказалъ:
— Этого я не боюсь.
Графъ возразилъ:
— Напрасно. Папа могучъ, служители его свирѣпы. Оставаясь со мною, ты наживешь себѣ большую бѣду.
Незнакомецъ повторилъ:
— Я не боюсь.
Графъ сказалъ:
— Не думалъ я, что у меня еще остались друзья. Кто же ты, безстрашный человѣкъ? Почему я не зналъ тебя до послѣдняго часа?
Незнакомецъ отвѣчалъ:
— Я тотъ, кого ты звалъ, чтобы открыться, какъ ты вѣрилъ въ Христа, какъ любилъ Его, и чѣмъ согрѣшилъ противъ Него вольно и невольно.
И покаялся могучій тулузскій графъ Раймондъ, старый рыцарь, въ смертный часъ свой, въ башнѣ наслѣдственнаго замка въ Бизьерѣ.
— Отецъ мой, не вѣрилъ я, что папа — намѣстникъ Божій на землѣ, что нѣтъ на немъ грѣха, что слово устъ его есть слово Христово, что связанное имъ на землѣ будетъ связано и на небесахъ… Простится ли мнѣ вина невѣрія моего? Или анаѳема папы и впрямь предастъ меня аду?
Незнакомецъ отвѣчалъ:
— Ты не вѣрилъ въ слово папы, но зналъ и исполнялъ слово Христово, какъ Онъ заповѣдалъ его ученикамъ своимъ. Миръ тебѣ, отпускаю тебя отъ жизни земной въ жизнь вѣчную.
Продолжалъ Раймондъ:
— Отецъ мой, не ходилъ я въ храмы, освященные папою, не слушалъ службъ, творимыхъ священниками папы. Простится ли мнѣ грѣхъ невѣрія моего или быть мнѣ отверженнымъ отнынѣ и до вѣка?
Незнакомецъ сказалъ:
— Но ты и день, и ночь молился въ томъ храмѣ Божіемъ, который Христосъ въ три дня разрушилъ и воздвигъ вновь изъ праха. Но ты самъ въ душѣ своей былъ неустанный священникъ Бога и Христа своего. Миръ тебѣ: отпускаю тебя въ жизнь вѣчную.
Воскликнулъ Раймондъ:
— Отецъ мой, тысячи сомнѣній о вѣрѣ Христовой обуревали меня…
— Гдѣ любовь, тамъ и ревность, — сказалъ незнакомецъ, — гдѣ ревность, тамъ и сомнѣніе. Миръ тебѣ: сомнѣніями мысли своей ты любилъ Его больше, чѣмъ можетъ любить неразмышляющая вѣра.
— Отецъ мой, я не платилъ церкви десятины, не дѣлалъ жертвъ на храмы.
— Но ты утѣшалъ страждущихъ, кормилъ голодныхъ, поилъ жаждущихъ, — и самъ такъ жилъ, и другихъ училъ жить. Не бойся: отпускаю тебя отъ жизни сей съ миромъ.
И, пока Раймондъ собирался съ мыслями, какой грѣхъ своей жизни назвать теперь прежде другихъ, незнакомецъ ласково смотрѣлъ въ глаза его и говорилъ:
— Нѣтъ грѣха, неискупимаго любовью Христовою. Кто любитъ Христа въ словѣ Его, тотъ будетъ съ Нимъ въ царствѣ Его.
Но Раймондъ опустилъ голову на грудь и возразилъ съ тоскою:
— Боюсь, отецъ мой, что я и любилъ Его меньше, чѣмъ надо. Часто сомнѣвался я даже въ божествѣ Его. Часто соблазнялся я гордою мыслью, что и Онъ былъ только человѣкъ, — лучше котораго никогда не бывало и не будетъ на свѣтѣ, за котораго я радъ положить душу свою… Этотъ грѣхъ простится ли мнѣ или быть мнѣ отлученнымъ отъ Христа навѣки?
Незнакомецъ спросилъ:
— Но вѣдь ты любишь Его безразлично — былъ ли онъ Богъ или человѣкъ?
Раймондъ сказалъ:
— Да. Я жилъ любовью къ Нему, и имя Его будетъ моею послѣднею мыслью.
Тогда Незнакомецъ простеръ надъ нимъ руки свои и сталъ свѣтелъ, какъ райскій день, и воскликнулъ голосомъ, трепещущимъ, какъ звонкія крылья серафимовъ:
— Сынъ мой, не бойся, — Ѳома тоже усомнился въ божествѣ Его и не хотѣлъ вѣрить Его Воскресенію. Но любовь Ѳомы спасла его, и Христосъ самъ явилъ ему Свою тайну. Ты стоишь на смертномъ порогѣ: перешагнешь его и станешь передъ лицомъ Христовымъ, и самъ увидишь Его, и узнаешь, кто Онъ. И, если до сихъ поръ ты нѣжно и пламенно любилъ въ Немъ человѣка, тѣмъ нѣжнѣе и пламеннѣе полюбишь теперь въ Немъ Бога. И Онъ, любимый тобою на землѣ, какъ человѣкъ, возлюбитъ тебя въ небѣ, какъ Богъ.
Когда на утро люди вошли въ башню взглянуть, живъ ли старый еретикъ, Раймондъ лежалъ уже холодный, окостенѣлый. Но уста его улыбались, и столько свѣта и мира было разлито въ застылыхъ чертахъ, что всѣ видѣвшіе смутились и спрашивали другъ друга:
— Это ли мертвецъ, проклятый папою? это ли врагъ Христовъ, осужденный въ огонь и муку вѣчную?
И хотѣли похоронить Раймонда съ честью. Но легатъ Арнольдъ приказалъ выбросить трупъ его собакамъ.