Когда онъ подросъ, отецъ приказалъ, чтобы ему сшили платье подъ цвѣтъ его ливреи, которая была бѣлая съ голубымъ. За это принялись, и скроили и сшили ему платье по модѣ, какая тогда была. Клянусь реэстрами казначейства въ Монсоро, его одѣли такъ, какъ ниже слѣдуетъ.
Чтобы сшить ему рубашку, взяли девятьсотъ аршинъ полотна Шательро и двѣсти аршинъ для ластовицъ, то-есть тѣхъ квадратиковъ, которые кладутся подъ мышки. Рубашка была безъ сборокъ, потому что сборки были изобрѣтены позднѣе, когда у бѣлошвеекъ сломались иголки и онѣ стали работать на иной ладъ. Для камзола взяли восемьсотъ тринадцать аршинъ бѣлаго атласа, а для шнурковъ употребили тысячу пятьсотъ девять съ половиной собачьихъ шкуръ. Въ то время появилась мода привязывать штаны къ камзолу, а не камзолъ къ штанамъ: потому что послѣднее противно природѣ, какъ это вполнѣ доказалъ Олькамъ по поводу «Exponibles» г-на Haultechaussade[1].
На штаны взяли тысячу сто пять аршинъ съ третью бѣлаго стамета, и они были скроены въ формѣ колоннъ съ полосами и зубцами сзади, чтобы почки не разгорячались. Сквозь зубцы сквозило голубое дама̀ столько, сколько было нужно. И, замѣтьте, что у него были очень красивыя ноги и вполнѣ соразмѣрныя съ его ростомъ.
На клапанъ у штановъ взяли шестнадцать аршинъ такого же сукна и сдѣлали его въ формѣ подпорки, красиво скрѣпленной двумя золотыми пряжками, которыя захватывались двумя эмальированными крючками, и въ каждомъ изъ нихъ вправленъ былъ большой изумрудъ, величиной съ апельсинъ. Потому что (какъ говоритъ Орфей libro de lapidibus и Плиній libro ultimo) у этого камня есть свойство возбуждать и укрѣплять мужскую силу. Разрѣзъ клапана былъ длиною съ трость, той же кройки, какъ и штаны, и такъ же подбитъ голубымъ дама́. Но, глядя на красивое золотое шитье и прошивку, отдѣланную драгоцѣнными брильянтами, рубинами, бирюзой, изумрудами и жемчугомъ, вы бы сравнили ее съ великолѣпнымъ рогомъ изобилія, — какъ мы его видимъ на древнихъ изображеніяхъ и какой подарила Реа двумъ нимфамъ Адрастеѣ и Идѣ, кормилицамъ Юпитера, всегда галантный, сочный, свѣжій, — всегда зеленѣющій, всегда цвѣтущій, всегда плодоносный, полный соковъ, полный цвѣтовъ, плодовъ, полный всякихъ наслажденій. Божусь, что на него весело было глядѣть. Но я еще подробнѣе опишу вамъ это въ книгѣ, которую я написалъ: «О достоинствѣ клапана у штановъ». Въ одномъ только предупреждаю васъ, а именно: что если клапанъ былъ очень длиненъ и широкъ, то и внутри былъ хорошо снабженъ — и нисколько не походилъ на лицемѣрные клапаны толпы мышиныхъ жеребчиковъ, подбитыхъ вѣтромъ — къ вящшему интересу женскаго пола.
На башмаки ему взяли четыреста шесть аршинъ кармазиннаго бархата и скроили ихъ аккуратно параллельными полосами и пришили другъ къ дружкѣ въ видѣ однородныхъ цилиндровъ. На ихъ подошву употребили тысячу сто шкуръ коричневыхъ коровъ, скроенныхъ съ узкими носками.
На япанчу ему взяли тысячу восемьсотъ аршинъ голубого бархата, вышитаго по краямъ виноградными листьями, а по серединѣ серебряными штофиками, съ золотымъ переплетомъ, украшеннымъ жемчугомъ, указывая этимъ, что въ свое время онъ станетъ добрымъ пьяницей.
На кушакъ ему пошло триста съ половиной аршинъ шелковой саржи, на половину бѣлой, а на половину голубой, если только я не ошибаюсь жестоко.
Шпага его была не изъ Валенсіи, а кинжалъ не изъ Сарагоссы: потому что отецъ его чертовски ненавидѣлъ всѣхъ этихъ пьяныхъ омавританившихся гидальго, но онъ получилъ прекрасную деревянную шпагу и кинжалъ изъ вареной кожи, раскрашенные и позолоченные, какихъ всякій пожелалъ бы.
Кошелекъ его былъ сдѣланъ изъ слоновой кожи, которую ему подарилъ Праконталь, проконсулъ Ливіи.
Для его верхняго платья взяли девять тысячъ шестьсотъ аршинъ безъ двухъ третей голубого бархата, затканнаго по діагонали золотомъ; отъ этого при извѣстной перспективѣ получался необыкновенный цвѣтъ, подобный тому, что мы видимъ на шейкахъ горлицъ, и чрезвычайно пріятный для глазъ зрителей.
Для его шапки взяли триста два аршина съ четвертью бѣлаго бархата, а форму придали ей широкую и круглую по размѣру его головы: отецъ его говорилъ, что мавританскія шапки, сшитыя на подобіе корки отъ пирога, когда-нибудь принесутъ несчастье бритымъ головамъ, которыя ихъ носятъ. Въ шапку воткнуто было большое, красивое, голубое перо пеликана изъ дикой Гирканіи и мило свѣшивалось на правое ухо. На груди у него висѣлъ золотой образъ вѣсомъ въ шестьдесятъ восемь марокъ, съ изображеніемъ человѣческой фигуры съ двумя головами, обращенными другъ къ другу, четырьмя руками, четырьмя ногами и двумя задами; такою, какъ увѣряетъ Платонъ in Symposio, была будто бы человѣческая природа при своемъ мистическомъ началѣ. Кругомъ образа шла надпись іоническими буквами: Ἡ ἀγάπη οὐ ζήτεῖ τὰ ἑαυτῆς[2].
Вокругъ шеи надѣта была золотая цѣпь вѣсомъ въ двадцать пять тысячъ шестьдесятъ три золотыхъ марки, сработанная въ формѣ крупныхъ ягодъ, между которыми вставлены были большіе драконы, вырѣзанные на большихъ кускахъ зеленой яшмы и окруженные сіяніемъ, какъ ихъ носилъ нѣкогда царь Несепсъ[3]. Цѣпь спускалась до самаго пупка, что ему было полезно во всю его жизнь, какъ это хорошо извѣстно греческимъ врачамъ.
На его перчатки пошло шестнадцать кожъ, спущенныхъ съ домовыхъ, да три кожи оборотней на опушку. И изъ этого матеріала онѣ были приготовлены по предписанію чернокнижниковъ Сенлуанда[4].
_p._21.png)
Что касается перстней, которые отецъ его хотѣлъ, чтобы онъ носилъ, ради воскрешенія древняго признака благородства, то на указательномъ пальцѣ лѣвой руки у него красовался карбункулъ, величиной съ страусовое яйцо, красиво отдѣланный въ серафское[5] золото. На среднемъ пальцѣ той же руки надѣтъ былъ перстень, составленный изъ четырехъ металловъ, такъ чудесно сплавленныхъ, какъ еще не видано было, причемъ сталь нисколько не мѣшала золоту, а серебро — мѣди. Все это было работой капитана Шапюи, а Алькофрибасъ[6] былъ его факторомъ. На среднемъ пальцѣ правой руки надѣтъ былъ перстень въ формѣ спирали, и въ немъ вправлены были великолѣпный рубинъ, остроконечный брильянтъ и изумрудъ изъ Физона[7], не имѣвшій цѣны. Потому что Гансъ Карвель, великій гранильщикъ короля Мелинды, оцѣнивалъ ихъ въ шестьдесятъ девять милліоновъ восемьсотъ девяносто четыре тысячи и восемнадцать барановъ[8]; во столько же ихъ оцѣнили и Фуггеры изъ Аугсбурга[9].
- ↑ Фантастическое сочиненіе и фантастическій авторъ, котораго будто бы, по словамъ Раблэ, комментировалъ Олькамъ, знаменитый англійскій богословъ XIV вѣка.
- ↑ Св. Павелъ, I посл. къ Коринѳянамъ, XIII, 5: Любовь не ищетъ своего.
- ↑ Египетскій царь, астрономъ.
- ↑ Въ Турской епархіи.
- ↑ Египетская монета.
- ↑ Капитанъ Шапюи и Алькофрибасъ, по мнѣнію комментаторовъ, обозначаютъ самого Раблэ и Клода Шапюи, находившагося, какъ и Раблэ, въ свитѣ кардинала дю-Беллэ.
- ↑ Рѣка въ Азіи.
- ↑ Золотая монета при Людовикѣ Святомъ, съ изображеніемъ агнца и надписью: Agnus Dei, qui tollis peccata mundi, miserere nobis. Раблэ шутя говоритъ: moutons à la grand laine, длиннорунные бараны.
- ↑ Знаменитые банкиры въ Аугсбургѣ.