понесли крестить и окрестили, какъ это дѣлается у добрыхъ христіанъ.
Послѣ того ему выписали изъ Потилье и Бремона[1] семнадцать тысячъ девятьсотъ пятнадцать коровъ, чтобы кормить его, такъ какъ невозможно было въ цѣломъ краѣ найти кормилицы, которая годилась бы для этого дѣла, принимая во вниманіе огромное количество молока, какое ему требовалось, хотя нѣкоторые доктора-скотисты[2] утверждали, что мать кормила его грудью и что она могла заразъ добыть изъ грудей тысячу четыреста двѣ бочки девять горшковъ молока. Но это невѣроятно. И такое утвержденіе признано было непристойнымъ, оскорбительнымъ для ушей добрыхъ людей и за версту отдающимъ ересью.
Въ такомъ состояніе провелъ ребенокъ годъ и десять мѣсяцевъ, послѣ чего, по совѣту медиковъ, его начали выносить изъ дому, и заказана была красивая телѣжка, запрягавшаяся волами, изобрѣтенная Жаномъ Деніо[3]. Въ этой телѣжкѣ его весело катали, и пріятно было глядѣть на него, потому что у него была славная рожа и чуть не десять подбородковъ, и онъ почти никогда не кричалъ, но безпрестанно марался, потому что у него были необыкновенно вялыя кишки, частью отъ натуральной комплексіи, частью отъ случайнаго расположенія къ слишкомъ обильному потребленію осенняго сока (вина). Онъ зря не пилъ ни капли. Случалось ли ему сердиться, досадовать, гнѣваться или огорчаться, топалъ ли онъ ногами, плакалъ, или кричалъ, — ему приносили вина и давали выпить, и тотчасъ же онъ становился смирнымъ и веселымъ. Одна изъ его гувернантокъ говорила мнѣ, и божилась при этомъ, что при первомъ звукѣ кружекъ и флаконовъ онъ приходилъ въ восторгъ, точно испытывалъ райскія наслажденія. Такъ что онѣ, считая такую наклонность божественной, стучали передъ нимъ поутру, чтобы его развеселить, ножами по стаканамъ, или пробками по флаконамъ, или же крышками по кружкамъ. И при этомъ звукѣ онъ радовался, дрожалъ и самъ вставалъ, качая головой, наигрывая пальцами, точно на лютнѣ.
понесли крестить и окрестили, как это делается у добрых христиан.
После того ему выписали из Потилье и Бремона[1] семнадцать тысяч девятьсот пятнадцать коров, чтобы кормить его, так как невозможно было в целом крае найти кормилицы, которая годилась бы для этого дела, принимая во внимание огромное количество молока, какое ему требовалось, хотя некоторые доктора-скотисты[2] утверждали, что мать кормила его грудью и что она могла зараз добыть из грудей тысячу четыреста две бочки девять горшков молока. Но это невероятно. И такое утверждение признано было непристойным, оскорбительным для ушей добрых людей и за версту отдающим ересью.
В таком состояние провел ребенок год и десять месяцев, после чего, по совету медиков, его начали выносить из дому, и заказана была красивая тележка, запрягавшаяся волами, изобретенная Жаном Денио[3]. В этой тележке его весело катали, и приятно было глядеть на него, потому что у него была славная рожа и чуть не десять подбородков, и он почти никогда не кричал, но беспрестанно марался, потому что у него были необыкновенно вялые кишки, частью от натуральной комплексии, частью от случайного расположения к слишком обильному потреблению осеннего сока (вина). Он зря не пил ни капли. Случалось ли ему сердиться, досадовать, гневаться или огорчаться, топал ли он ногами, плакал, или кричал, — ему приносили вина и давали выпить, и тотчас же он становился смирным и веселым. Одна из его гувернанток говорила мне, и божилась при этом, что при первом звуке кружек и флаконов он приходил в восторг, точно испытывал райские наслаждения. Так что они, считая такую наклонность божественной, стучали перед ним поутру, чтобы его развеселить, ножами по стаканам, или пробками по флаконам, или же крышками по кружкам. И при этом звуке он радовался, дрожал и сам вставал, качая головой, наигрывая пальцами, точно на лютне.
Когда онъ подросъ, отецъ приказалъ, чтобы ему сшили платье подъ цвѣтъ его ливреи, которая была бѣлая съ голубымъ. За это принялись, и скроили и сшили ему платье по модѣ, какая тогда была. Клянусь реэстрами казначейства въ Монсоро, его одѣли такъ, какъ ниже слѣдуетъ.
Чтобы сшить ему рубашку, взяли девятьсотъ аршинъ полотна Шательро и двѣсти аршинъ для ластовицъ, то-есть тѣхъ квадратиковъ, которые кладутся подъ мышки. Рубашка была безъ сборокъ, потому что сборки были изобрѣтены позднѣе, когда у бѣлошвеекъ сломались иголки и онѣ стали работать на иной ладъ. Для камзола взяли восемьсотъ тринадцать аршинъ бѣлаго атласа, а для шнурковъ употребили тысячу пятьсотъ девять съ половиной собачьихъ шкуръ. Въ то время появилась мода привязывать штаны къ камзолу, а не камзолъ къ штанамъ: потому что послѣднее противно природѣ, какъ это вполнѣ доказалъ Олькамъ по поводу «Exponibles» г-на Haultechaussade[4].
На штаны взяли тысячу сто пять аршинъ съ третью бѣлаго стамета, и они были скроены въ формѣ колоннъ съ полосами и зубцами сзади, чтобы почки не разгорячались. Сквозь зубцы сквозило голубое дама̀ столько, сколько было нужно. И, замѣтьте, что у него были очень красивыя ноги и вполнѣ соразмѣрныя съ его ростомъ.
На клапанъ у штановъ взяли шестнадцать аршинъ такого же сукна и сдѣлали его въ формѣ подпорки, красиво скрѣпленной двумя золотыми
- ↑ Деревни в окрестностях Шинона.
- ↑ Доктора, последователи Duns Scot’а.
- ↑ Имя неизвестное.
- ↑ Фантастическое сочиненіе и фантастическій авторъ, котораго будто бы, по словамъ Раблэ, комментировалъ Олькамъ, знаменитый англійскій богословъ XIV вѣка.
Когда он подрос, отец приказал, чтобы ему сшили платье под цвет его ливреи, которая была белая с голубым. За это принялись, и скроили и сшили ему платье по моде, какая тогда была. Клянусь реэстрами казначейства в Монсоро, его одели так, как ниже следует.
Чтобы сшить ему рубашку, взяли девятьсот аршин полотна Шательро и двести аршин для ластовиц, то есть тех квадратиков, которые кладутся под мышки. Рубашка была без сборок, потому что сборки были изобретены позднее, когда у белошвеек сломались иголки и они стали работать на иной лад. Для камзола взяли восемьсот тринадцать аршин белого атласа, а для шнурков употребили тысячу пятьсот девять с половиной собачьих шкур. В то время появилась мода привязывать штаны к камзолу, а не камзол к штанам: потому что последнее противно природе, как это вполне доказал Олькам по поводу «Exponibles» г-на Haultechaussade[1].
На штаны взяли тысячу сто пять аршин с третью белого стамета, и они были скроены в форме колонн с полосами и зубцами сзади, чтобы почки не разгорячались. Сквозь зубцы сквозило голубое дама́ столько, сколько было нужно. И, заметьте, что у него были очень красивые ноги и вполне соразмерные с его ростом.
На клапан у штанов взяли шестнадцать аршин такого же сукна и сделали его в форме подпорки, красиво скрепленной двумя золотыми
- ↑ Фантастическое сочинение и фантастический автор, которого будто бы, по словам Рабле, комментировал Олькам, знаменитый английский богослов XIV века.
