Въ тотъ же день, сидя вмѣстѣ съ Кольцовымъ въ амбразурѣ окна въ корридорѣ, мы продолжили нашу бесѣду на ту же тему. Началъ Кольцовъ смотря задумчиво на виднѣвшіеся сквозь окно дальніе купола Александро-Невскаго монастыря.
— „А вы, какъ говорится, всѣ 100 проц. попаданія дали, съ этимъ нашимъ комсомольцемъ. Это вѣрно, что образованіе несовмѣстимо съ пролетарской идеологіей въ той формѣ, какъ она понимается и проводится въ жизнь у насъ, въ данный моментъ. Мнѣ много пришлось имѣть дѣла съ молодымъ комсоставомъ новой формаціи, такъ какъ у меня въ бригадѣ почти 60 проц. офицеровъ совѣтской выучки. Несмотря на то, что всѣ они, исключительно, пролетарскаго происхожденія и что ихъ всѣхъ основательно пичкаютъ въ военныхъ училищахъ, такъ называемой, политграмотой (политграмота — курсъ совѣтской конституціи, экстрактъ ученія Маркса и экстрактъ ученія Ленина), всѣ они очень быстро сливаются со старымъ офицерскимъ составомъ и очень многое воспринимаютъ отъ насъ.
Отъ всей совѣтской школы остается только извѣстная демократичность во взглядахъ, но къ политическимъ вопросамъ — полное безразличіе и мнѣ даже приходилось неоднократно напоминать имъ объ обязательномъ посѣщеніи клубовъ, во время общихъ собраній и лекцій на политическія темы. Вы, вѣроятно, знаете, что въ каждомъ полку имѣется военный коммисаръ, испытанный партійный работникъ, и на обязанности этого коммисара лежитъ политическій контроль всѣхъ чиновъ полка, и организація въ полку партійной работы. Въ каждомъ полку имѣется клубъ для всѣхъ чиновъ полка, гдѣ происходятъ лекціи, спектакли, шахматная игра. Тутъ же библіотека. Все, разумѣется, очень просто, даже примитивно. Спеціальнаго клуба для комсоставцевъ не полагается и командный составъ предпочитаетъ проводить свободное время отъ службы, внѣ полка. Холостые комсоставцы, столуются совмѣстно въ одномъ изъ помѣщеній полка и, хотя въ нѣкоторыхъ полкахъ, коммисары косо смотрятъ на такой сепаратизмъ команднаго состава, но ничего подѣлать съ этимъ не могутъ, такъ какъ было бы значительно хуже, если бы комсоставцевъ принудить столоваться вмѣстѣ съ красноармейцами. Какъ показалъ опытъ, сейчасъ начались бы недоразумѣнія изъ за разницы въ пищѣ, количествѣ блюдъ, сервировкѣ и тому подобное, такъ какъ, новое совѣтское офицерство, несмотря на прививаемую имъ пролетарскую идеологію, откуда-то воспринимаетъ потребность въ хорошей сервировкѣ, хорошей кухнѣ, франтоватой одеждѣ и тому подобное.
И, замѣтьте, что солдатскій паекъ, болѣе, чѣмъ удовлетворительный и не хуже старорежимнаго. Во многихъ полкахъ, которые такъ сказать „на виду“, въ особенности въ войскахъ Чеки, солдатскій паекъ даже лучше, чѣмъ въ старой арміи. Но чего совершенно нельзя привить русскому солдату, — это ѣсть изъ отдѣльной посуды. Несмотря на всѣ принимаемыя мѣры: снабженіе полковъ оловянными тарелками, ножами, вилками, и металлическими ложками — европеизація не имѣетъ успѣха и всѣ эти аттрибуты культуры мирно лежатъ на полкахъ, для смотровъ, а красноармейцы предпочитаютъ ѣсть, сообща, изъ общихъ мисокъ деревянными ложками. Но обслуживаніе казарменныхъ хозяйственныхъ потребностей красноармейцами буржуазнаго происхожденія, разумѣется, не встрѣчаетъ неудовольствія и принято, какъ должное. Вы знаете, что по закону лица буржуазнаго происхожденія и буржуазныхъ профессій призываются на военную службу только въ хозяйственныя команды и къ оружію не допускаются. Они чистятъ казармы, приготовляютъ пищу, накрываютъ на столъ и убираютъ со стола, работаютъ въ полковыхъ мастерскихъ и все въ этомъ родѣ. Что сказать о солдатской массѣ? По моему, сравнивая нынѣшняго красноармейца съ дореволюціоннымъ солдатомъ, я не вижу большой разницы въ сторону прогресса. Я не говорю объ отборныхъ частяхъ, о войскахъ Чеки, такъ какъ тамъ идетъ спеціальная фильтрація, но въ „глубокой“ арміи, по моему, незамѣтно особеннаго прогресса, который можно было бы отнести на счетъ совѣтскаго режима. Солдатъ сталъ, пожалуй, культурнѣе, сознательнѣе относиться къ своимъ обязанностямъ, но неизвѣстно, какихъ солдатъ мы имѣли бы теперь, если бы не было войны и революціи. Я вступилъ въ армію въ 1909-мъ году и поэтому я знаю, какая громадная культурная работа и какія реформы во всѣхъ областяхъ военной жизни были начаты, но къ сожалѣнію прерваны войной. Поэтому я могу сказать лишь одно: нынѣшній красноармеецъ — только только не хуже дореволюціоннаго солдата. Объ интеллектуальномъ развитіи красноармейцевъ слѣдуетъ судить съ большой осторожностью, такъ какъ ихъ пичкаютъ свыше мѣры и пользы всякими брошюрами, лекціями, партійными газетами, и красноармейцы нахватываются обрывковъ самыхъ разнообразныхъ свѣдѣній безъ прочной основы. По моему, такой поверхностный диллентантизмъ только вреденъ и не способствуетъ правильному духовному развитію молодыхъ людей, взятыхъ на службу непосредственно отъ плуга. Внѣшній видъ красноармейца, уступаетъ значительно старому дореволюціонному солдату. Но въ этомъ вопросѣ надо сдѣлать поправку, такъ какъ большую роль играетъ форма обмундированія и иныя требованія, которыя теперь предъявляются къ солдату современными условіями войны. У команднаго состава имѣется полная возможность поддерживать дисциплину и полковые коммисары этому всемѣрно содѣйствуютъ. Все воспитаніе солдатъ внѣ строевой службы ведется полковымъ коммисаромъ и, такъ называемыми, коммунистическими ячейками, состоящими изъ прошедшихъ особый курсъ партійныхъ солдатъ. Они совершенно не вмѣшиваются въ строевую жизнь полка, и, ведя политическую работу и пропаганду, они вмѣстѣ съ тѣмъ слѣдятъ за дисциплиной внѣ строя.“
— „Значитъ, вы полагаете, что красная армія организована на вполнѣ здоровыхъ началахъ и представляетъ собой надежную опору для совѣтской власти,“ — спросилъ я Кольцова.
— „Надежную опору противъ кого?“ — и, сказавъ это, Кольцовъ лукаво на меня взглянулъ. Потомъ, принявъ свой прежній серьезный видъ, онъ продолжалъ: — „Видите ли, армія, — это всегда и во всѣхъ государствахъ, была есть и будетъ до тѣхъ поръ въ своей массѣ лойяльна, пока твердо держится правящая власть. Вѣдь вы меня спрашиваете, именно о лойяльности арміи по отношенію къ совѣтской власти? Ради Бога не торопитесь возражать, я еще не кончилъ и вы увидите, что я, не меньше вашего, не строю себѣ иллюзій о могуществѣ и долговременной прочности совѣтской власти. Въ арміи такъ же, какъ и всюду въ совѣтской Россіи, есть недовольные, эти недовольные, такъ же, какъ и ихъ штатскіе собратья, своего неудовольствія явно не обнаруживаютъ, а тотъ, кто рискуетъ это сдѣлать, немедленно же обезвреживается или, по выраженію Чеки, ликвидируется. Много ли недовольныхъ въ арміи? Во всякомъ случаѣ въ процентномъ отношеніи, значительно меньше, чѣмъ недовольныхъ среди населенія. Во первыхъ, армія вся состоитъ изъ молодежи, которая не помнитъ дореволюціонной Россіи, и тѣ, которые помнятъ царскую Россію, помнятъ лишь отрицательныя стороны быта, совпавшія съ военной разрухой, голодомъ и гражданскими войнами. Молодежь не трудно обработать такъ, чтобы убѣдить ее въ томъ, что вся вина за гражданскія войны и голодъ всецѣло лежитъ на совѣсти буржуазіи. Во вторыхъ, большинство солдатъ изъ крестьянской среды, а совѣтская власть теперь кокетничаетъ съ деревней, и мужики, хотя и ноютъ, но свою линію гнутъ, продвигая своихъ кандидатовъ въ мѣстные совѣты и подъ красной звѣздой понемногу строятъ свой собственный, мужицкій бытъ. Мужики, что называется, приспособились, и бунтовать не станутъ, такъ какъ они уже поняли, что рано или поздно все будетъ „по ихнему“. Чтобы недовольные въ арміи осмѣлѣли и подняли головы, нужно, чтобы у нихъ была хотя бы слабая увѣренность въ успѣхѣ протеста, то-есть надежда на безнаказанность. Это чувство безнаказанности могло бы явиться, если бы въ странѣ началась разруха и анархія, то-есть, если бы мы были втянуты въ затяжную войну съ матеріально и духовно сильнымъ противникомъ.
Теперь позвольте мнѣ вамъ задать вопросъ: какому чорту придетъ охота ввязываться съ нами въ войну, по крайней мѣрѣ въ ближайшее время? Вѣдь, для того, чтобы такая война привела насъ къ государственному перевороту, война должна быть продолжительной. Какъ мы ни бѣдны, но все таки у насъ въ мирное время, въ данный моментъ больше милліона штыковъ и есть кое-какіе запасы. А что мы можемъ обойтись безъ многого, того, безъ чего вашъ солдатъ не пойдетъ воевать, то мы это уже доказали въ періодъ военнаго коммунизма и гражданскихъ войнъ. Ну, такъ вотъ, скажите мнѣ, пожалуйста, кто въ Европѣ захочетъ воевать съ нами и ради чего? И такъ ли ужъ все обстоитъ благополучно у васъ самихъ, чтобы кому нибудь изъ васъ пришло въ голову начинать войну. Ну а мы сами никогда не начнемъ воевать — потому что такого козыря мы никогда не дадимъ въ ваши руки. Ахъ, всѣ эти разговоры о войнѣ тошно слушать! Да, для чего вамъ съ нами воевать, что вы съ насъ получите даже въ случаѣ внезапнаго переворота? Вѣдь что же, вы думаете, что вотъ произойдетъ переворотъ, все сразу наладится и пожалуйте получать денежки изъ кассы. Я увѣренъ, что ваши политики давно поняли, что гораздо выгоднѣе для васъ и вѣрнѣе для успѣха мірового равновѣсія, это взять насъ изморомъ. Я выражаюсь фигурально, конечно, но вы понимаете, что рано или поздно коминтернъ сдастъ свои позиціи, такъ какъ коминтернъ долженъ опираться на совѣты и на штыки. Я уже говорилъ вамъ, что какъ въ странѣ, такъ и въ арміи есть недовольные, и нынѣшніе вожди знаютъ объ этомъ и понимаютъ, что терроромъ можно бороться успѣшно только съ интеллигенціей, но для умиротворенія мужиковъ нужны, кромѣ террора, другія мѣры. Поэтому вы можете наблюдать постепенный и постоянный рядъ уступокъ крестьянамъ и чѣмъ дальше, тѣмъ все больше. Совѣты съ теченіемъ времени совершенно измѣнятъ свою физіономію и идеологію, такъ какъ будущее въ Россіи принадлежитъ мужикамъ и ихъ никакими Марксами и Ленинами не передѣлать…
Мнѣ осталось жить, вѣроятно, не больше двухъ недѣль, такъ какъ не сегодня, завтра судъ, потомъ смертный приговоръ. Вѣроятно, дадутъ нѣсколько дней для кассаціи приговора и для прошенія о помилованіи, но все это для соблюденія формы, и я знаю, что меня разстрѣляютъ…
И вотъ я теперь часто думаю, какой я былъ бы счастливый человѣкъ, если бы я съ самаго начала революціи, подобно многимъ, скрылся за границу. Нужда, эмигрантскія лишенія, необезпеченность существованія — что значитъ все это въ сравненіе съ тѣмъ, что я перенесъ и что меня ожидаетъ! Но, вѣрьте мнѣ, я говорю вамъ это передъ лицомъ стоящей около меня смерти, что тяжелѣе всего мнѣ мысль, что я не увижу хотя бы на склонѣ моихъ дней той Россіи, настоящей, подлинной, народной Россіи, которая нарождается теперь въ страданіяхъ и мукахъ, и въ которую я непоколебимо вѣрю. Вотъ, вы, какъ то, очень осторожно, спросили меня, чувствую ли я озлобленіе противъ той власти, которая меня посылаетъ на смерть. Я тысячу разъ задавалъ себѣ этотъ вопросъ и, можно сказать, перерылъ всѣ тайники моей души. Говорю вамъ по чистой совѣсти: нѣтъ, не чувствую озлобленія. Ни они, ни я не виноваты въ томъ, что они, я и подобные мнѣ встрѣтились какъ разъ на грани двухъ эпохъ. Черезъ пару десятковъ лѣтъ, а можетъ быть и дольше, Россія выправится, и весь ужасъ теперь переживаемый нами, будетъ казаться черезъ 20—25 лѣтъ какимъ то кошмаромъ отдаленнаго прошлаго.
Сейчасъ мы съ вами пойдемъ къ себѣ въ камеру, гдѣ мы не можемъ свободно говорить, такъ какъ въ каждомъ изъ нашихъ товарищей мы подозрѣваемъ агента Чеки, и все-таки здѣсь въ тюремной больницѣ мы находимся въ большей безопасности отъ секретныхъ агентовъ и провокаторовъ, чѣмъ на волѣ. Вѣдь нѣтъ ни одного учрежденія, ни одного предпріятія, ни одного дома, гдѣ Чека не держала бы своего секретнаго агента, и любой изъ гражданъ каждый моментъ можетъ сдѣлаться или жертвой провокаціи или доноса. Но и это пройдетъ, по мѣрѣ проникновенія въ совѣты болѣе трезвыхъ элементовъ, которые будутъ думать, прежде всего о прочномъ строительствѣ Россіи, а не о временной передышкѣ во имя интересовъ мировой революціи. Дайте время мужикамъ укрѣпиться, а главное подучиться, и они доберутся и до Чеки, такъ же, какъ добрались уже до многого, о чемъ и подумать нельзя было въ началѣ коммунизма“.
Появленіе нашего „воспитателя“ и команда: „На собесѣдованіе!“ — прервали нашъ разговоръ.
