— Что дают сегодня вечером в театре? — спросил я. — Чудеснейшую вещь! — ответил половой. — «Три дня из жизни игрока»! — Я уже слышал об этой сенсационной пьесе, прошумевшей на всю Германию, и как ни испечён был за день лучами солнца, как ни измучен с дороги, всё-таки отправился в театр.
Пьеса делилась не на акты, а на дни; между каждым предполагался промежуток в пятнадцать лет. Два дня я выдержал, но больше не мог. Зрители были обречены на сущее мучение: скамейки являлись настоящими скамьями истязаний, а я и без того был весь разбит с дороги. Первый день кончился тем, что игрок убил своего отца, другой тем, что он всадил пулю в живот совершенно невинному человеку. Кровь во мне так и вскипела: а что как на третий день он покончит и со всеми зрителями? Вот ужас! Только в «Каторжниках» я и испытал нечто подобное.
На возвратном пути домой мне повсюду мерещились подонки человечества, несчастные матери и проигравшиеся игроки. Я был взволнован и, чтобы успокоиться как-нибудь, начал напевать колыбельную песню, а потом рассказывать себе самому детскую сказочку. Послушай её и ты, читатель!
«Пока копенгагенские граждане остаются ещё маленькими карапузиками, не бывавшими нигде дальше Фредерихсбергского сада да букового леса, бабушки и няньки постоянно угощают их рассказами о заколдованных принцессах и принцах, о золотых горах и говорящих птицах. Немудрено, что детишки часто задумываются о волшебной стране, где водятся такие чудеса. Только где же она? Да уж верно там, далеко-далеко, за морем, где оно сливается с небом! Но стоит карапузикам подрасти, поступить в школу и познакомиться с географией — прощай страна чудес!.. Бог с ней, однако, с этой географией! Мы остановимся пока на стране чудес. В стране этой много-много лет тому назад, когда ещё никому и не снились ни моя авторская деятельность, ни «Три дня из жизни игрока», жил-был старый седой король. Он слепо верил в свет и людей и не мог даже представить себе, чтобы кто-нибудь когда-нибудь лгал. Ложь казалась ему чем-то несуществующим, фантастическим. Вот он раз возьми да и объяви в совете, что отдаст дочь и за нею полцарства в приданое тому, кто скажет ему нечто, прямо невероятное. Все подданные преусердно принялись учиться лгать и лгали один лучше другого, но добряк-король всякую ложь принимал за правду. Под конец король даже затосковал, плакал, утирал глаза своей королевской мантией и вздыхал: «Ах, да неужто ж мне никогда никому не доведётся сказать: врёшь!» Дни шли за днями, и в одно прекрасное утро приходит красивый молодой принц. Он был влюблён в принцессу, и она отвечала ему взаимностью. Целых девять лет изощрялся он во лжи и теперь надеялся добиться невесты и полцарства. Он попросился у короля в огородники. «Хорошо, сын мой!» — сказал король и повёл его в огород. В огороде росло видимо-невидимо капусты; кочни были сочные, огромные, но принц скорчил гримасу и спросил: «Это что?» «Капуста, сын мой!» — ответил король. «Капуста? В матушкином огороде растёт капуста такая, что под каждым листом уместится целый полк солдат». — «Возможно!» — сказал король. «Природа так могуча и каких-каких только ни производит плодов!» — «Ну, так я не хочу быть огородником!» — сказал принц. «Возьмите меня лучше в овинные старосты». «Хорошо; а вот и овин мой. Видал такие большие?» — «Такие? Поглядел бы ты, какой овин у моей матери! Представь себе, когда его строили, и плотник работал топором на крыше, топор как-то сорвался с топорища и полетел на землю, но пока долетел, ласточка успела свить в отверстии обуха гнездо, положить яйца и вывести птенцов! Да, ты, пожалуй, скажешь, что я вру?» — «Зачем? Нет! Искусству человеческому нет пределов! Почему ж бы и твоей матери не построить себе такого овина?»
Так и пошло; принц не добился ни царства, ни прелестной принцессы; и она, и он зачахли с горя; король, ведь, поклялся: «Руку моей дочери получит лишь тот, кто солжёт мне!» Но увы! Его доброе сердце не хотело верить в ложь. Наконец, он умер, но не нашёл покоя даже в своей мраморной гробнице и, говорят, до сих пор ещё бродит по земле томимый всё тем же желаньем».
Только что я досказал себе эту сказку, в дверь моей комнаты постучали. Я крикнул: «Войдите!» и — представьте моё удивление! Вошёл старый король в короне, со скипетром в руках! «Я слышал, как ты вспоминал историю моей жизни», — сказал он: «и это заставило меня явиться к тебе. Не услышу ли я от тебя какой-нибудь лжи? Тогда бы я успокоился!» Придя в себя, я стал объяснять ему, что именно побудило меня рассказывать себе самому историю его жизни, и упомянул о «Трёх днях из жизни игрока». — «Расскажи мне эту пьесу!» — сказал он. «Я охотник до страшных историй. Мне самому, ведь, довелось на старости лет сделаться страшилищем!». Я начал рассказывать ему всю пьесу, сцену за сценой и нарисовал ему полную картину изображённой в ней человеческой жизни. Тут лицо короля прояснилось, он схватил меня за руку и восторженно воскликнул: «Вот это ложь, сын мой! Ничего такого на свете не бывает! Теперь я спасён!» И он исчез.
Поутру вся эта история со сказкой вместе стала казаться мне сном, и я отправился осматривать город.