Рота наша была расположена тѣсно, въ плохой деревнѣ, кажется, верстахъ въ двадцати отъ Волковыска. Кромѣ прежнихъ офицеровъ, прибылъ еще къ намъ штабсъ-капитанъ, переведенный въ нашу роту изъ Молдавской арміи, и прикомандированы изъ 18-й бригады поручикъ и подпоручикъ. Всѣ они были очень хорошіе товарищи, особенно штабсъ-капитанъ—прекрасный и честный человѣкъ. Бригаднымъ командиромъ у насъ назначенъ былъ командиръ другой роты, и адъютантъ отошелъ къ нему; слѣдовательно, въ нашей ротѣ состояли, кромѣ ротнаго командира, штабсъ-капитанъ, два поручика и четыре подпоручика, или лучше сказать—три, потому что англичанина мы не считали своимъ… Штабсъ-капитанъ былъ человѣкъ, можно сказать, богатый и получалъ изъ дому порядочныя средства; прочіе же почти всѣ были недостаточные, и хотя крайне нуждались во всемъ, но все-таки какъ-нибудь перебивались. Англичанинъ же во время моей командировки всѣ свои вещи пораспродалъ евреямъ за безцѣнокъ, все промоталъ и дошелъ до крайности. Въ добавокъ, дорогой потерялъ шинель и остался почти безъ сапогъ, такъ что ротный командиръ, принужденъ былъ его обмундировать.
За провіантомъ я ѣздилъ нѣсколько разъ въ Волковыскъ, на покупку же фуража отпускали деньги. Такъ какъ цѣны на фуражъ были высокія, то ротные командиры имѣли большую выгоду. Деньги на покупку фуража развозили коммиссіонеры. Коммиссіонеръ пріѣзжалъ въ богатой коляскѣ и обыкновенно останавливался у бригаднаго командира. Туда посылали за деньгами изъ другихъ ротъ офицеровъ. Ѣздилъ получать деньги обыкновенно я и, по приказанію ротнаго командира, изъ слѣдуемой суммы отдавалъ десятый процентъ коммиссіонеру, что дѣлали вообще всѣ. Однажды я спросилъ у своего командира: за что же отдаютъ коммиссіонерамъ столько денегъ? «А для того», сказалъ онъ, «чтобъ они хлопотали и намъ не было остановки за деньгами». Дѣла эти—давно минувшихъ дней и о нихъ теперь можно говорить: никто и ни съ кого не взыщетъ. Можно однакожь судить, какія всѣмъ командирамъ ротъ и коммиссіонерамъ были выгоды. Офицеры же вообще жили чрезвычайно бѣдно, особенно пѣхотные. Не рѣдкость было встрѣтить офицера съ протертыми локтями у мундира и заплатами на колѣняхъ у панталонъ. Зная всеобщую бѣдность, позволено было шить мундиры изъ солдатскаго сукна и носить темляки, шарфы и экишнеты на киверахъ нитяные. Мы, артиллеристы, еще кое-какъ перебивались, а пѣхотные офицеры большею частію ѣли изъ одного котла съ солдатами.
Пріѣзжалъ смотрѣть нашу роту артиллерійскій генералъ, однакожь, не Костенецкій, который назначенъ къ намъ на походѣ въ Полоцкъ. Особенное вниманіе обращалъ онъ на исправность артиллеріи, конской упряжи и чтобы сухари и крупа были въ полномъ количествѣ въ полуфуркахъ.
Все предвѣщало скорую и тяжелую войну. Слышно было, что французы приближаются къ нашимъ границамъ, но положительнаго никто ничего не зналъ. За всѣмъ тѣмъ готовились къ продолжительному походу и придумывали средства, какъ бы лучше устроиться. Велѣно было имѣть экипажи генераламъ, полковымъ и бригаднымъ артиллерійскимъ командирамъ. Наши ротные командиры сдѣлали по зарядному ящику для всякихъ необходимыхъ вещей, которые всегда слѣдовали въ числѣ прочихъ при ротѣ. Для насъ, офицеровъ, ротный командиръ сдѣлалъ полуфурокъ, гдѣ было довольно помѣщенія для нашихъ вещей; но такъ какъ полуфурки послѣ находились обыкновенно верстъ за двадцать впереди или назади насъ, то мы для необходимыхъ вещей имѣли маленькіе чемоданчики и помѣщали ихъ на запасныхъ лафетахъ. У меня тоже былъ такой съ необходимымъ бѣльемъ; кромѣ того у меня еще были: подушка, одѣяло и тулупчикъ. Все это завертывалось въ коверъ и доставляло мнѣ большое удобство, особенно когда начались холода и я былъ раненъ. Пѣхотные офицеры имѣли на роту одну общую, много двѣ какихъ-нибудь лошади и на нихъ укладывали и навьючивали свои скромные пожитки.
Не помню, сколько именно времени мы простояли около Волковыска и когда передвинули насъ къ Лидѣ. Весь корпусъ былъ расположенъ на тѣсныхъ квартирахъ; намъ досталось стоять въ маленькой деревенькѣ. Здѣсь былъ огромный панскій домъ. Ротный командиръ помѣщался на дворѣ, во флигелѣ, а мы всѣ, офицеры, заняли одно большое гумно. Помѣщикъ былъ богатый панъ и добрый человѣкъ. Всѣ мы у него каждый день обѣдали. Богъ знаетъ, что у него было на умѣ, но съ нами онъ былъ ласковъ и привѣтливъ, несмотря на то, что прочіе паны и панки смотрѣли на насъ какъ-то странно. Былъ май мѣсяцъ; погода была прекрасная, садъ у пана—отличный. Мы простояли тамъ недѣли двѣ или три и провели весело время. Полученъ былъ приказъ всему корпусу собраться къ Лидѣ. Оттуда мы всѣмъ уже корпусомъ пошли къ Вильно, на Ольшаны. Провіанта и фуража негдѣ уже было покупать, а потому солдатъ велѣно было продовольствовать изъ фуръ сухарями, а фуражъ брать, гдѣ найдется, подъ квитанціи. Тутъ мы начали понемногу таскать, гдѣ случится, коровъ и свиней, и варили уже для солдатъ пищу въ котлахъ. Становились на самыхъ тѣсныхъ квартирахъ, почти на бивуакахъ, и такимъ образомъ пришли въ Ольшаны, гдѣ назначена была дневка. Во время дневки, рано поутру, нарядили меня съ нѣсколькими солдатами на панскій фольварокъ, находившійся вблизи, взять фуража подъ квитанцію. Дѣйствительно, я тамъ нашелъ фуражъ, вытребовалъ подводъ десять, нагрузилъ ихъ сѣномъ и овсомъ и далъ квитанцію; не знаю только, получили ли по ней что-нибудь. Только-что я возвратился, какъ былъ полученъ въ полкахъ и артиллерійскихъ ротахъ Высочайшій приказъ отъ 13-го іюня 1812 года, объявлявшій, что французы переправились у Ковно и открыли военныя дѣйствія.
Случилось такъ, что почти всѣ офицеры изъ бригады собрались въ одномъ мѣстѣ, и тутъ пошли разные толки. Общимъ голосомъ рѣшили на томъ, что мы идемъ къ Вильно, гдѣ соберется вся армія и будетъ сраженіе; что французы не такъ еще скоро переправятся чрезъ Нѣманъ и придутъ къ Вильно; что Наполеонъ собралъ несмѣтную армію почти со всей Европы. Полагали, что и насъ не мало; что Государь въ Вильно и самъ поведетъ насъ на французовъ. Въ ожиданіи чего-то необыкновеннаго, мы всѣ были рады и только потирали себѣ руки. О томъ же, что мы будемъ отступать, въ то время не приходило никому въ голову.
На другой день рано мы всѣмъ корпусомъ выступили изъ Ольшанъ, но не по Виленской дорогѣ, а куда-то въ сторону. До того времени стояла прекрасная лѣтняя погода, а тутъ съ самаго утра пошелъ небольшой теплый дождикъ. Дождь часъ отъ часу усиливался, а мы шли спокойно, ни о чемъ не думая. Вдругъ произошла суматоха, стали скакать взадъ и впередъ адъютанты и велѣно было прибавить шагу; стали говорить, что по большой дорогѣ отъ Вильно наступаютъ французы, чтобы отрѣзать нашъ корпусъ. Впереди корпуса шелъ Псковскій пѣхотный полкъ, за нимъ легкая № 13-й рота, потомъ Московскій полкъ, далѣе Либавскій, за нимъ наша № 12 рота, за ней Софійскій полкъ, потомъ егерскіе полки, за ними наша батарейная рота, далѣе 21-я дивизія съ своею артиллеріею, драгунскій Иркутскій полкъ и конная артиллерійская рота полковника Никитина, еще сзади сухарныя фуры и разные обозы. За полками шли патронные ящики, за артиллеріей—запасные лафеты, дроги съ запаснымъ лѣсомъ и другими необходимыми для роты принадлежностями и кузница. Долго шли мы усиленнымъ маршемъ; дорога была проселочная и дурная и проходили лѣсомъ; дождь все усиливался. Наконецъ пришли къ рѣчкѣ Виліи, переправились по бревенчатому мосту и у самаго берега остановились въ селеніи, кажется, Дунашовѣ. Фуры и обозы остались назади и долго не приходили. Тутъ приказали шести орудіямъ нашей роты стать на нѣсколько возвышенномъ берегу рѣки, надъ самымъ мостомъ, и такъ какъ тотчасъ за мостомъ былъ лѣсъ, то—зарядить, на всякій случай, орудія картечью. Какъ извѣстно, картечь неловко разряжать, а потому прикрѣпили къ ней шнуры, чтобы легче было ее вытащить, если останется безъ употребленія. Полкъ и другія орудія нашей роты расположились тутъ же, подлѣ селенія, на бивуакахъ.
Рота наша прежде долго стояла на одномъ мѣстѣ въ Уральскѣ и въ такихъ походахъ давно не бывала. Всѣ были неопытны, начиная отъ ротнаго командира до солдата. Одинъ штабсъ-капитанъ, какъ бывалый въ такихъ случаяхъ, распорядился послать за жердями, соломой и дровами. Тутъ еще вдобавокъ къ дождю поднялся сильный вѣтеръ и стало довольно свѣжо. Провіанта и фуража не было, и наши собственные запасы остались при фурахъ. Не было ни сѣна, ни овса, а для людей—ни хлѣба, ни сухарей. Послали въ селеніе чего-нибудь достать, но не нашли ничего: все было разтащено. Прошелъ слухъ, что французы напали на обозъ и захватили его. Хотя и велѣно было ротнымъ командирамъ отправить собственные обозы, но нашъ замедлилъ и бричка его со всѣмъ имуществомъ и деньгами оставалась при обозѣ; онъ ходилъ и съ горя чуть не ломалъ себѣ руки. Приходилось намъ плохо: и холодно, и голодно. Разложили передъ навѣсами отъ дождя огни и кое-какъ обсушились, но ѣсть было нечего. Къ счастію, уже подъ вечеръ прибылъ обозъ благополучно. Однакожь изъ него немного захватили французы, въ томъ числѣ нашей роты двухъ человѣкъ и двѣ подводы съ фуражомъ. Сзади обозовъ ѣхали маркитанты; когда напали французы, то они бросились бѣжать и обгонять обозы, и до того перепугались, что для облегченія побросали съ повозокъ свои припасы. Такимъ образомъ наши солдаты, ѣхавшіе съ фуражомъ, подобрали и привезли почти полный мѣшокъ окороковъ, копченыхъ колбасъ, языковъ и проч. И тутъ уже мы запировали. Во избѣжаніе, чтобы на будущее время намъ не пришлось голодать, фуражъ разложили по орудіямъ, мѣшки съ овсомъ попривязали на зарядные ящики, взяли нѣсколько мѣшковъ сухарей и помѣстили ихъ на запасные лафеты и дроги; всѣ же вообще фуры и обозы приказано было отправить впередъ корпуса.
Французы къ намъ не показались, и мы на другой день до свѣта поднялись въ походъ. Дождь не переставалъ; мы шли проселочной дорогой; дорога была дурная и грязная. Переходъ былъ тяжелый, останавливались для отдыха на самое короткое время и опять шли. Послѣ полудня погода начала разгуливаться, дождь пересталъ, и мы передъ самымъ вечеромъ остановились на ночлегъ въ полѣ. Съ одной стороны была рожь, съ другой—лугъ и трава, а вдали виднѣлись озера. Предъ походомъ мы запаслись косами, на каждыя два орудія по одной, и тутъ же ихъ пустили въ дѣло—накосили травы, сберегая малое количество оставшагося сѣна. Было у насъ нѣсколько штукъ рогатаго скота, а потому варили кашу съ говядиной. Послѣ полудня услышали мы сзади пушечные выстрѣлы. Выстрѣлы все какъ будто приближались къ намъ и продолжались до самаго вечера; это были первые выстрѣлы, слышанные нами. Потомъ мы узнали, что сражался въ нашемъ аріергардѣ графъ Паленъ, удерживая при Михалишкахъ французовъ, напиравшихъ съ этой стороны на нашъ корпусъ. Французы старались отрѣзать и не допустить насъ соединиться съ арміей, которая отступала къ Свенцянамъ, чтобы тамъ дать сраженіе.
День или два не было дождя; погода и дорога поправились, и мы шли хотя большими переходами, но покойно. Генералы большею частію ѣхали верхомъ при своихъ мѣстахъ, иногда поодиночкѣ съ адъютантами, иногда по нѣскольку вмѣстѣ; они рѣдко уѣзжали впередъ. Генералъ Дохтуровъ ѣхалъ тоже съ небольшой свитой, обыкновенно въ сюртукѣ и фуражкѣ, а во время дождя въ черной косматой буркѣ. Онъ какъ-то разъ расположился отдыхать подлѣ самой дороги на коврѣ, подъ деревомъ. Не знаю, спалъ ли онъ или такъ лежалъ, но его сочли спящимъ. Всѣ проходившіе, какъ офицеры, такъ и солдаты, единодушно говорили: «Тише, тише, не шумите: Дохтуровъ спитъ—не разбудите».—Если онъ не спалъ, то ему лестно было слышать такое общее къ нему вниманіе. Правду сказать, всѣ его любили за его кротость и доброту, а что онъ былъ храбрый и распорядительный генералъ, это показали его дѣйствія въ главнѣйшихъ сраженіяхъ 1812 года.
Отъ послѣдней нашей дневки въ Ольшанахъ до самаго соединенія корпусовъ на Двинѣ, подъ Дриссой, нашъ корпусъ шелъ отдѣльно. Въ Ольшанахъ, читая манифестъ, думали, что идемъ къ Вильно для соединенія съ арміей, и надѣялись, что тамъ будетъ сраженіе или, по крайней мѣрѣ, будутъ по возможности удерживать непріятеля; а оказалось, что на другой же день французы начали отрѣзывать насъ по дорогѣ изъ Ольшанъ, а потомъ опять черезъ день при Михалишкахъ. Распространился слухъ, что непріятель устремился между нашими корпусами, разъединилъ ихъ, и что они отступаютъ. Что же сдѣлалось съ нашими, цѣлы ли они, разбиты или отрѣзаны?—не было намъ извѣстно; носились только слухи, что непріятельская армія такъ многочислена, что намъ нѣтъ возможности не только разбить ее, но даже остановить. Грустны были для насъ такія извѣстія. Мы ясно видѣли, что уже не ретируемся, какъ слѣдуетъ, но отступаемъ или, лучше сказать, бѣжимъ предъ непріятелемъ и сами не знаемъ куда. Это подтверждалось нѣсколько разъ случавшимися тревогами, будто бы непріятель насъ обходитъ и отрѣзываетъ. Шли мы какъ-то цѣлую ночь и все время лилъ дождь; поутру отдохнули какихъ-нибудь часа два и опять пошли. Послѣ дождя погода разъяснилась, сдѣлалось чрезвычайно жарко и душно. Далеко уже за полдень мы остановились и велѣно было варить кашу. Въ сторонѣ, недалеко отъ насъ, была рѣчка; мы пошли туда купаться. Только-что успѣли войти въ воду, какъ ударили подъемъ. Пока одѣлись и пришли, корпусъ уже выступилъ,—не успѣли сварить и кашу. Тревогу подняли вслѣдствіе слуха, что непріятель близко и насъ обходитъ. Выслали стрѣлковыя команды въ сторону, откуда ждали нападенія. Въ это время начали собираться тучи, вдали загрѣмѣлъ громъ, показалась молнія и къ вечеру пошелъ сильный дождь, который продолжался почти всю ночь. Ночь была темная, а молнія только ослѣпляла людей. Дорога была проселочная и по ней во многихъ мѣстахъ—плотины и гати. Дорога эта, кажется, и въ сухое время была нехороша, а тутъ отъ дождей совсѣмъ испортилась; къ тому же колесами ее такъ разбили, что съ большимъ трудомъ могла двигаться артиллерія. На другой день тоже шелъ дождь; мы нѣсколько дней не просыхали и спали мокрые, но отъ непріятеля отдѣлались.
Одинъ разъ, въ хорошую погоду, проходили мы лѣсомъ. Лѣсъ былъ черный, дорога узкая; мѣстами лужи и большая грязь. Вдругъ дали знать, что впереди лѣса показались французы. Велѣно было остановиться и такъ какъ наша рота въ то время находилась на небольшой полянѣ въ лѣсу, то велѣно было очистить орудія и приготовиться къ дѣйствію. Вызвали стрѣлковыя команды, приказали имъ зарядить ружья и послали впередъ и по сторонамъ дороги въ лѣсъ. Адъютанты скакали взадъ и впередъ; проѣхалъ мимо насъ генералъ Дохтуровъ съ своимъ штабомъ и нѣсколькими генералами. Тревога произошла страшная. Офицеры наши и пѣхотные собрались въ кучки на полянѣ, гдѣ мы находились, и толковали, что будетъ съ нами.—Отрѣзаны мы и окружены непріятелями въ лѣсу?—дѣло выходитъ плохо.—Впереди колонны скакалъ мимо насъ какой-то полковой адъютантъ. Мы обратились къ нему съ вопросомъ: «Что тамъ такое?» А онъ скачетъ дальше, ничего не отвѣчая, только махнулъ рукой. Намъ всѣмъ досадно стало.—«Вотъ, говорили, заважничалъ, что навьючили на него какую-то новость, такъ и говорить не хочетъ.»—При выѣздѣ съ поляны въ лѣсъ была большая грязная лужа; адъютантъ подскакалъ къ ней, лошадь оступилась и онъ чрезъ голову лошади полетѣлъ въ лужу, да такъ, что почти весь туда спрятался съ головой. Во всякомъ случаѣ первою мыслью было бы пожалѣть его, а тутъ, съ досады на его невнимательность, сказали: такъ ему и надо. Когда же онъ началъ подыматься и карабкаться по грязи, то поднялся страшный хохотъ. Смѣялись офицеры и солдаты; смѣялись кажется и тѣ, кто ничего не видалъ, а изъ подражанія другимъ. Смѣхъ и хохотъ по всему лѣсу поднялся до того сильный и отразился такимъ сильнымъ эхомъ, что казалось произошло что-то страшное. Вдругъ видимъ впереди скачетъ генералъ Дохтуровъ съ своимъ штабомъ и такой встревоженный, какимъ мы никогда его не видѣли. Онъ спросилъ: «Что такое, что такое случилось?» До самой поляны, гдѣ мы стояли, никто ничего не зналъ; тутъ подошелъ къ нему одинъ полковникъ и разсказалъ случившееся. Дохтуровъ вздохнулъ и самъ засмѣялся, тѣмъ болѣе, что тревога была совершенно пустая. Обыкновенно посылались кавалерійскіе офицеры съ командами въ разъѣзды впередъ и по сторонамъ. Одинъ изъ нихъ далъ знать, что впереди, вправо отъ нашей дороги, тоже изъ близлежащего лѣса, показались французы въ огромномъ количествѣ и, завидѣвъ наши разъѣзды, поворотили опять въ лѣсъ и тамъ засѣли. Разъяснилось впослѣдствіи, что подъ лѣсомъ крестьяне пасли большое стадо скота; завидѣвши разъѣзды, они испугались, погнали стадо назадъ и спрятались въ лѣсу.
Изъ приведенныхъ случаевъ можно легко понять, въ какой тревогѣ мы были всегда отъ самыхъ Ольшанъ до Дриссы. Шли мы почти день и ночь, несмотря ни на дождь, ни на грязь, безъ регулярнаго распредѣленія отдыховъ. Варили ѣсть, когда случится: и по утру, и днемъ, и вечеромъ; рѣдкую ночь проводили на мѣстѣ. Обозы наши находились впереди корпуса верстъ за десять отъ насъ и болѣе. Отъ ротъ и полковъ нѣсколько солдатъ, при унтеръ-офицерѣ, шли впереди съ свитскими офицерами занимать мѣста для роздыховъ. Продовольствія для людей и лошадей не получали и купить негдѣ было. Сѣна для лошадей въ то время рѣшительно не было, а косили для нихъ траву, рожь и яровое, бывшее въ то время на корню. Овса давали понемногу изъ имѣвшагося въ запасѣ, который везли на лафетахъ и ящикахъ; но овса стало не надолго и кормили больше однимъ кошеннымъ. Людей кормили изъ фуръ и полуфурковъ сухарями и крупой; только офицеры, и то рѣдко, могли доставать по селеніямъ и деревнямъ свѣжій ржаной хлѣбъ, бѣлаго же почти не видали; говядины было довольно. Жители, зная о приближеніи нашей арміи, а вслѣдъ за нею французовъ, прятали какъ хлѣбъ, такъ и все, что можно было спрятать, а скотъ угоняли въ лѣса; коровы и свиньи уходили изъ лѣсу въ деревни и разгуливали по нимъ и по полямъ, а также овцы и разная домашняя птица; изъ этой живности кому что попало, тотъ то и бралъ. Настоящаго позволенія брать—не было, но этого начальство какъ будто не видало и не обращало вниманія.
Дожди были частые, послѣ ихъ погода разгуливалась и тогда была сильная жара, такъ что изъ мокраго платья солдатъ на походѣ, выходилъ паръ. Однажды мы въ такую сильную жару, въ полдень, проходили большое селеніе; отъ жары и усталости солдаты тащились, едва передвигая ноги. Впереди послышался сильный шумъ и визгъ; вышедши изъ селенія, мы увидѣли огромное стадо свиней; много людей изъ шедшихъ впереди полковъ, завидѣвши стадо и забывши усталость, бросились на него, окружили стадо и стали колоть штыками свиней; побѣжали и наши отъ орудій съ тесаками. Орудія и полки шли своимъ порядкомъ, а офицеры остановились и смотрѣли. Славная и смѣшная была охота: свиньи, когда ихъ начали колоть штыками, такъ разсвирѣпѣли, что бросались на солдатъ и сбивали нѣкоторыхъ съ ногъ. Происходилъ шумъ, крикъ, визгъ и смѣхъ, когда кто-нибудь изъ солдатъ падалъ. На шумъ прискакали генералъ Дохтуровъ и генералъ Капцевичъ съ своими свитами. Дохтуровъ послалъ адъютантовъ унять безпорядокъ, но они ничего не могли сдѣлать: за шумомъ, крикомъ и визгомъ никто на нихъ не обращалъ вниманія. Это продолжалось, пока перекололи свиней, разрѣзали на куски и повздѣвали на штыки. Немногія изъ стада могли прорваться. Генералы смотрѣли и не только не сдѣлали никакого замѣчанія на такой безпорядокъ, но даже замѣтно было на ихъ лицахъ удовольствіе, что люди, уставшіе, едва тащившіе ноги, отъ пустаго случая ободрились и въ полной амуниціи съ ружьями могли бѣгать, какъ ни въ чемъ не бывало.
На привалахъ и роздыхахъ останавливались близь селеній или деревень. Какъ только усматривали, что передніе останавливаются, тотчасъ одни отвязывали котлы и шли за водой, другіе же—въ селеніе за дровами, а для бивуака и шалашей—за жердями и соломой. Всякій зналъ свое дѣло и исполнялъ его безъ дальнихъ приказаній. У насъ почти каждый день рѣзали на говядину скотъ, котораго нѣсколько штукъ гнали за ротой. Войска располагались обыкновенно такимъ образомъ: на правомъ флангѣ въ первой линіи становились, лицемъ къ преслѣдующему непріятелю, полки Псковскій и Московскій, между ними легкая № 13 рота; во второй линіи, на сто сажень назадъ,—полки Либавскій и Софійскій и между ними наша № 12 легкая рота; потомъ лѣвѣе егерскіе полки 7-й дивизіи; далѣе такимъ же порядкомъ полки 24-й дивизіи съ ихъ артиллеріей; драгунскій полкъ располагался сзади, но большая часть изъ него была въ разъѣздахъ; при драгунахъ была конная артиллерійская рота; для лошадей разбивали коновязь за орудіями; тутъ же строили и бивуаки для людей. Не успѣютъ отпречь и расположить лошадей, какъ уже горятъ огни, грѣютъ воду и варятъ пищу. Дѣлали изъ жердей козлы, связывая ихъ соломой вверху, на высотѣ въ ростъ человѣка; одну сторону переплетали поперечными жердями, прокладывали соломой, а спереди разложены были огни. Таковы были наши бивуаки; но отъ дождей это была плохая защита,—можно было спрятать одну голову. Разбирали заборы, хлѣвы и гумна для дровъ, жердей и соломы; деревъ же для дровъ не рубили, хоть иногда останавливались и близь лѣсовъ,—ихъ трудно было растапливать. Для офицеровъ строили шалашъ на такихъ-же козлахъ, прикрывая соломой съ обѣихъ сторонъ. Во время сильныхъ дождей, козлы прикрывали сырыми кожами, которыхъ нѣсколько штукъ возили на запасныхъ дрогахъ; онѣ же служили и прикрытіемъ дрогъ. Случалось, что останавливались позднею ночью. Солдаты, изнуренные усталостію, бивуака не строили, а мы для себя покрывали только лафеты кожами, прятались туда отъ дождя и тамъ спали. У нашего штабсъ-капитана былъ собственный человѣкъ, плотный мущина и важной наружности. Всѣ наши деньщики были у него подъ командой и на немъ лежала обязанность строить для насъ помѣщеніе и распоряжаться столомъ. Это былъ человѣкъ очень добрый и усердный. Онъ былъ дотого привязанъ къ намъ, молодымъ офицерамъ, что даже заботился о нашемъ бѣльѣ и за всѣмъ тѣмъ былъ предметомъ всегдашнихъ нашихъ шутокъ; правда, что при случаѣ онъ и самъ умѣлъ ловко шутить надъ нами. Денегъ у насъ почти ни у кого не было; водились—только у штабсъ-капитана и хотя онъ не жалѣлъ ихъ и готовъ былъ дѣлиться съ нами, но мы были довольно совѣстливы и не употребляли во зло его щедрости. Дядька нашъ (такъ мы звали его человѣка) обыкновенно по дорогѣ отправлялся въ селеніе или мѣстечко чего-нибудь купить, но приносилъ—и то рѣдко—свѣжаго ржанаго хлѣба и еще рѣже—бѣлаго.
Вообще походъ нашего корпуса отъ Лиды до Двины былъ самый иррегулярный. Хотя мы шли и цѣлымъ корпусомъ, но не слишкомъ большой массой и по мѣстамъ, гдѣ еще никто не проходилъ, а потому могли доставать кое-что и изъ провизіи. Овесъ у насъ скоро вышелъ и кормили лошадей кошеннымъ. Хотя такой кормъ и неслишкомъ питателенъ, но какъ лошади до того времени были въ хорошемъ состояніи, то мы дошли до Двины безъ всякой остановки и безъ изнуренія ихъ. Забота о продовольствіи людей и лошадей лежала единственно на ротномъ командирѣ; намъ совершенно не было до этого никакого дѣла. Вообще мы этотъ походъ переносили довольно равнодушно; одна была забота поѣсть и выспаться. Всѣ сознавались, что каждаго одолѣвалъ сонъ. Какъ пройдутъ, бывало, цѣлую ночь, то всѣ чувствуютъ себя очень тяжело, особенно на утренней зарѣ. Нельзя было усидѣть за дремотою ни на лошади, ни на лафетѣ. Случалось, что солдаты, идя, забывались и падали, что особенно было замѣтно въ пѣхотѣ. Одинъ упадетъ—задѣнетъ другаго, тотъ опять—двухъ, трехъ и такъ далѣе. Падали цѣлыми десятками съ ружьями со штыками; но при этомъ никогда не было несчастныхъ случаевъ. Мы, офицеры, тогда еще не приноровились спать на лафетахъ, но послѣ такъ привыкли, что отлично спали по цѣлымъ ночамъ.
Въ этомъ походѣ, не помню гдѣ именно, захваченъ былъ въ плѣнъ отрядъ французскихъ конно-егерей человѣкъ тридцать или сорокъ. Когда проходилъ корпусъ, то они лежали при корпусной квартирѣ, подлѣ дороги, большею частію подперли голову рукой и смотрѣли на насъ грозно съ гордымъ и презрительнымъ видомъ. Проходя, и мы останавливались и смотрѣли въ первый разъ на плѣнныхъ французовъ. Это былъ видный народъ, хорошо и опрятно одѣтый. Ни на одномъ изъ насъ, офицеровъ, не было такой одежды. Досадно было намъ смотрѣть на ихъ гордость; нѣкоторые изъ офицеровъ даже пробовали ихъ дразнить. Одинъ изъ адъютантовъ, кажется генерала Капцевича, подъѣхалъ, и, видно тоже раздосадованный, сказалъ по-французски: «Смотрите вы молодцами, а отдались въ плѣнъ—не умѣли умереть!..» Тутъ надо было посмотрѣть, какъ они освирѣпѣли и принялись насъ бранить; а намъ было весело смотрѣть на ихъ безсильную злобу. Впослѣдствіи плѣнные французы смотрѣли уже не такъ грозно и мы не съ презрѣніемъ, но съ сожалѣніемъ смотрѣли на несчастныхъ.
Такимъ образомъ нашъ 6-й корпусъ увернулся отъ французовъ безъ всякой потери и благополучно прибылъ къ Двинѣ, близь Дриссы. Тамъ, въ укрѣпленномъ лагерѣ, мы застали всѣ корпуса первой арміи. Въ самомъ лагерѣ нашъ корпусъ не останавливался, а прошелъ чрезъ лагерь, переправился чрезъ Двину по устроеннымъ мостамъ и расположился въ нѣкоторомъ разстояніи, при какой то большой рѣкѣ. При этомъ случаѣ осталось у меня въ памяти, что спускъ на мостъ былъ очень крутъ и мы спускали орудія съ помощію людей.
