Въ Мукденѣ помѣщалась главная квартира Намѣстника, и мы разстались съ генераломъ. На прощаніе онъ сказалъ мнѣ, что получилъ ожидаемую должность, хорошую квартиру и надѣется имѣть отличный столъ (за обѣдомъ играетъ музыка). Я продолжалъ свой путь съ необыкновенной медленностью, выжидая на каждой станціи по нѣсколько часовъ; только въ Ляоянѣ — штабъ-квартирѣ Куропаткина — поѣздъ проскочилъ довольно скоро, и я не получилъ никакихъ указаній на станціи, куда направиться, но, руководствуясь свѣдѣніями, данными мнѣ еще въ Петербургѣ однимъ товарищемъ служившимъ въ главномъ штабѣ, попалъ совершенно точно въ мѣсто расположенія Приморскаго драгунскаго полка: одинъ эскадронъ стоялъ въ Гайчжоу, а три въ д. Баосичжай, въ нѣсколькихъ верстахъ.
На станціи Ляоянъ, въ поѣздѣ очутилась супруга командира полка полковника Воронова, которая, какъ сказали мнѣ, на свой собственный счетъ сформировала санитарный транспортъ изъ двуколокъ, для сопровожденія въ бою полка и вывоза раненыхъ. Всякое лишнее колесо является обузой въ кавалерійской части; согласно штатовъ, при каждой части существуютъ опредѣленныя санитарныя средства. По опыту пережитой кампаніи говорю, что кавалерія, при дѣйствіяхъ въ гористой мѣстности, не можетъ пользоваться двуколками, а возитъ съ собой только вьюки. Поэтому устройство, хотя бы и на собственный счетъ командира полка, какого бы то ни было санитарнаго обоза не можетъ быть полезно. Кромѣ того, когда сіе учрежденіе подвѣдомственно женѣ командира полка, то оно является безусловно вреднымъ, такъ какъ конечно оказалось, что не это учрежденіе существовало для полка, а полкъ существовалъ для санитарнаго обоза госпожи Вороновой. Затѣмъ присутствіе супруги командира полка въ походѣ не терпимо и составляетъ нарушеніе кореннаго принципа — воевать безъ женщинъ и семействъ. Впослѣдствіи я узналъ отъ товарищей по полку, что Евдокія Воронова проявила необыкновенное мужество, дѣйствуя въ бою съ своимъ транспортомъ, но, къ сожалѣнію, это ея мужество не передалось ея супругу, который старательно избѣгалъ каждаго сраженія вообще и настойчиво уводилъ полкъ изъ подъ огня, когда случайно имъ командовалъ при такомъ непріятномъ обстоятельствѣ. Я знаю также, что санитарный полковой транспортъ былъ оборудованъ совсѣмъ не на средства жены командира полка, а на какія то пожертвованія, и содержался за счетъ полка и вычетовъ изъ содержанія офицеровъ; ликвидація этого транспорта, сдѣланная еще во время войны, подозрительна.
Я былъ принятъ командиромъ полка очень оригинально: онъ заявилъ, что мое назначеніе въ полкъ крайне неудобно, такъ какъ я могу помѣшать старшему штабъ-офицеру его получить, въ виду скораго производства въ генералы самого Воронова; что у него вообще принципъ отправлять всѣхъ назначаемыхъ въ полкъ изъ Европейской Россіи офицеровъ въ Раздольное (близъ Владивостока), т. е. въ штабъ-квартиру полка, гдѣ формируются пополненія; а главное, что въ настоящую минуту онъ, Вороновъ, командуетъ большимъ отрядомъ, а командующимъ полкомъ состоитъ старшій штабъ-офицеръ, которому придется уступить командованіе мнѣ, что онъ считаетъ несправедливымъ. Я доложилъ, что пріѣхалъ на войну конечно не для того, чтобы формировать укомплектованія въ Раздольномъ, и не имѣю претензіи немедленно вступить въ командованіе полкомъ, потому что мнѣ надо сперва осмотрѣться. Тогда командиръ нѣсколько смягчился и даже обѣщалъ хлопотать о скорѣйшемъ назначеніи меня командиромъ Уссурійскаго казачьяго полка, командующій которымъ, полковникъ Данауровъ, былъ безнадежно боленъ; пока же онъ приказалъ мнѣ вступить въ командованіе заставой на станціи Гайчжоу, въ составѣ одной роты стрѣлковъ и одного эскадрона драгунъ, куда и отправилъ меня немедленно. Во всякомъ случаѣ я вынесъ впечатлѣніе, что Вороновъ постарается возможно скорѣе отъ меня избавиться, что и не замедлило случиться. Считаю нужнымъ разсказать о карьерѣ этого военноначальника. Вороновъ сперва воспитывался въ Пажескомъ корпусѣ (два года мы были съ нимъ въ одномъ классѣ); изъ шестого класса онъ былъ исключенъ за дурное — безнравственное поведеніе. Не смотря на то, что онъ былъ очень слабъ въ наукахъ, ему удалось въ томъ же году сдать экзаменъ въ младшій классъ Николаевскаго кавалерійскаго училища, гдѣ въ то время принимали и совсѣмъ полуграмотныхъ. Черезъ два года онъ вышелъ въ Л. Гв. Гусарскій ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА полкъ, въ которомъ необыкновенно быстро выслужилъ чинъ полковника и такимъ образомъ обогналъ всѣхъ своихъ товарищей по Пажескому корпусу, даже кончившихъ академіи. Служа въ гусарахъ, онъ прожилъ все свое состояніе и продолжать службу въ гвардіи не могъ. Тогда его устроили въ роли какого то инструктора при войскахъ Китайскаго Богдыхана (а, какъ онъ разсказывалъ самъ, въ роли главнаго его совѣтника!). За это время ему удалось жениться на дочери одного купца милліонера, имѣвшаго свое состояніе на Д. Востокѣ. Тогда онъ рѣшилъ, что ему выгоднѣе продолжать службу на Д. Востокѣ, и ему благоволили предоставить Приморскій драгунскій полкъ. Зная этого господина еще съ дѣтства за довольно порядочное ничтожество, я мало надѣялся на его доблесть, но то, что мнѣ пришлось услышать про его постоянныя уклоненія отъ боевъ, превзошло всякое ожиданіе. Конечно я не зналъ, что это былъ человѣкъ весьма сильный въ Маньчжурской арміи, какъ близкій родственникъ будущей супруги начальника штаба арміи Г. Л. Сахарова.
Боевая задача заставы на станціи Гайчжоу состояла въ томъ, чтобы воспрепятствовать противнику произвести десантъ въ устьи протекавшей здѣсь рѣки (4—5 верстъ отъ станціи), вѣроятный по важности значительнаго желѣзно-дорожнаго моста. Штабомъ 1-го Сибирскаго корпуса было сообщено, что такая попытка со стороны противника тѣмъ болѣе вѣроятна, что городъ Гайчжоу, съ 15—20-ю тысячами жителей, расположенный въ двухъ верстахъ отъ станціи, считается особенно неблагонадежнымъ, по своему сочувствію японцамъ. Застава поддерживала связь конными постами съ городомъ Инкоу, гдѣ стоялъ особый отрядъ, и была связана телефоннымъ сообщеніемъ съ д. Баосичжай, гдѣ стоялъ резервъ отряда, и со станціей Дашичао, гдѣ былъ расположенъ штабъ корпуса. Телефонные провода шли по телеграфнымъ столбамъ, и индукція телеграфнаго тока до крайности затрудняла разговоръ, для производства котораго нужно было обладать особенно сильными легкими. По телефону почти безъ перерыва передавались: приказанія и запросы штаба корпуса, донесенія и запросы штаба отряда въ штабъ корпуса и на заставу, результаты всѣхъ наблюденій на побережіи о проходѣ даже самыхъ мелкихъ судовъ, всякія распоряженія командира драгунскаго полка по хозяйству полка, а больше всего по формированію транспорта его супруги. Хотя я отлично говорю по телефону вообще, но, для выполненія всего вышесказаннаго, конечно моихъ легкихъ не хватало; да и не могъ же я сидѣть безсмѣнно у телефона, исполняя иныя служебныя обязанности. Командиръ полка кажется въ первый же день моего командованія заставой сдѣлалъ мнѣ внушеніе за неисправность телефоннаго сообщенія и запретилъ мнѣ лично говорить съ нимъ, находя мою рѣчь непонятной, хотя я очень удачно переговаривался со штабомъ корпуса, и тамъ меня отлично понимали. Такъ какъ находившіеся въ моемъ распоряженіи нижніе чины не были способны принимать серьезныя приказанія, и въ особенности ихъ записывать, а спеціалисты изъ желѣзнодорожнаго баталіона были заняты постояннымъ ремонтомъ линіи, то пришлось сдѣлать нарядъ офицеровъ эскадрона и обязать ихъ дежурить у телефона, что впрочемъ не могло быть затруднительно для четырехъ человѣкъ, которые не несли кромѣ того рѣшительно никакой службы. Меня крайне удивило, что офицеры выразили нѣкоторое неудовольствіе и начали исполнять службу довольно небрежно.
Кромѣ обязанностей начальника заставы, я исполнялъ еще обязанности начальника гарнизона станціи Гайчжоу, состоявшаго изъ сотни и полуроты пограничной стражи и командъ хлѣбопековъ и обозовъ двухъ стрѣлковыхъ полковъ; эти части требовали постояннаго наблюденія за порядкомъ въ нихъ, а въ особенности въ дни праздника Пасхи. Приходилось еще по нѣсколько разъ въ день встрѣчать поѣзда съ высокопоставленными особами: Намѣстникомъ, ѣздившимъ въ Артуръ, командующимъ арміей, бригаднымъ командиромъ, начальникомъ отряда. Но вообще служба шла благополучно. Въ продолженіе 10 дней моего командованія въ Гайчжоу произошли двѣ ложныхъ тревоги, но оба раза онѣ произведены вопреки мнѣ лично. Въ первый разъ, въ одиннадцатомъ часу ночи, на станцію прискакалъ посланный командиромъ выдвинутой на самый берегъ моря стрѣлковой роты драгунъ и доложилъ мнѣ категорически: „японцы начали высадку“. Я усумнился въ этомъ донесеніи и не произвелъ бы тревоги, не провѣривъ его, но, къ сожалѣнію, его услышалъ сидѣвшій рядомъ въ комнатѣ сильно выпившій ротмистръ Бзаджіевъ, который, не спросясь у меня, побѣжалъ къ телефону и донесъ о начатой японцами высадкѣ, какъ въ штабъ корпуса, такъ и въ штабъ отряда, а затѣмъ самъ же приказалъ полуэскадрону сѣдлать. Тревога распространилась на станціи, и начальникъ станціи спрашивалъ нужно ли эвакуировать станцію. Не удивляюсь, что этотъ статскій человѣкъ началъ безпокоиться, потому что пьяный ротмистръ и столь же пьяный стрѣлокъ —начальникъ хлѣбопековъ —производили адскую суету и шумъ. Мнѣ пришлось подтянуть обоихъ, но во всякомъ случаѣ имъ удалось произвести почти панику. Очень скоро получилось донесеніе, что произошла ошибка, и никакой высадки не производится; я распустилъ войска на ночлегъ и успокоилъ станцію. При полученіи этого донесенія, ротмистръ Бзаджіевъ опять поступилъ, вѣроятно спьяна, довольно странно, чтобы не сказать преступно. Въ моментъ полученія донесенія онъ находился въ помѣщеніи телефона, а я былъ на платформѣ станціи (шаговъ 40 разстоянія); конвертъ былъ адресованъ конечно на мое имя, но ротмистръ его распечаталъ и тотчасъ же, опять не докладывая мнѣ, сообщилъ содержаніе въ штабъ отряда и въ штабъ корпуса. Когда я пришелъ случайно въ помѣщеніе телефона, то засталъ его уже оканчивающимъ переговоры. Я сдѣлалъ ему соотвѣтствующее внушеніе и въ отвѣтъ получилъ дерзкое заявленіе, что онъ болѣе никогда не станетъ разговаривать по телефону. Конечно мнѣ слѣдовало поступить съ нимъ по закону, но я зналъ, что ничего не добьюсь и только получу непріятности, а потому оставилъ дѣло безъ послѣдствій. Когда я пріѣхалъ на разсвѣтѣ на берегъ моря, то узналъ, что дѣйствительно въ темнотѣ какія то шлюпки подъѣзжали къ берегу и высаживали людей (слѣды ногъ были видны при отливѣ), но черезъ нѣсколько минутъ отплыли. Надо замѣтить, что стоявшая на берегу рота стрѣлковъ, при одномъ офицерѣ, несла безсмѣнно крайне тяжелую службу, и потому нѣсколько нервное состояніе ея начальника было понятно. Слѣдовало или усилить составъ заставы, или хотя бы смѣнять передовую часть изъ резерва.
Вторая тревога произошла слѣдующимъ образомъ. Съ утра начали поступать донесенія, что какое то судно то приближается къ берегу, то удаляется отъ него, а вечеромъ съ него начали дѣлать промѣры; ночью, въ устье рѣки вошло нѣсколько шлюпокъ. Всѣ эти донесенія были весьма сомнительны, но, не смотря на это, полковникъ Вороновъ выслалъ изъ резерва на подкрѣпленіе 1 роту, 2 эскадрона и 2 конныхъ орудія, прибывшіе къ разсвѣту. Когда я узналъ объ этомъ распоряженіи, то отправился на угрожаемое мѣсто съ своимъ полуэскадрономъ и конечно никакой высадки не видѣлъ. Правда, что китайцы занимались сигнализаціей съ берега съ стоявшимъ въ открытомъ морѣ судномъ, но поймать сигнализировавшихъ не удалось.
Замѣтивъ крайнюю нервность начальника отряда (полковника Воронова) я пересталъ доносить по вечерамъ о наблюденіяхъ на побережіи и поэтому избавился отъ ложныхъ тревогъ. Помню, что, когда разъ вновь поступили весьма тревожныя донесенія, я ограничился тѣмъ, что самъ провелъ полъ-ночи на наблюдательномъ посту.
Между тѣмъ телефонная служба шла все хуже и хуже, потому что офицеры явно отъ нея уклонялись, а я выбивался изъ силъ, часами напрягая свои легкія. Наконецъ я написалъ командиру полка, чтобы онъ внушилъ своимъ офицерамъ необходимость исполнять свои служебныя обязанности, на что послѣдовалъ словесный отвѣтъ черезъ одного изъ офицеровъ, что въ распоряженіи полковника имѣются саперы-телефонисты и трубачи. Слѣдовательно, Вороновъ освобождалъ моихъ подчиненныхъ отъ возложенныхъ на нихъ мною служебныхъ обязанностей, чѣмъ во-первыхъ нарушалъ интересы обороны побережія, а во-вторыхъ самъ подрывалъ дисциплину среди своихъ офицеровъ, другими словами развращалъ ихъ. Такъ какъ отъ исправности передачи распоряженій по телефону зависила не только оборона Гайчжоу, но и всей двадцативерстной линіи обороны отряда, то я не могъ допустить въ военное время такое упущеніе и написалъ донесеніе начальнику отряда генералъ-маіору Зыкову (Вороновъ уже былъ смѣщенъ съ этой должности и оставался только командиромъ полка), что Вороновъ уволилъ моихъ офицеровъ отъ обязанностей говорить по телефону, а поэтому ручаться за правильность и точность телефоннаго сообщенія не могу. Въ отвѣтъ на это я получилъ приказаніе привлечь офицеровъ къ службѣ на телефонѣ.... но на слѣдующій же день прибылъ изъ резерва штабъ-офицеръ полка и передалъ мнѣ приказаніе начальника отряда (конечно по проискамъ Воронова) сдать командованіе заставой ему, а самому явиться въ штабъ полка. Мнѣ разрѣшили отправиться на слѣдующій день, потому что я чувствовалъ себя нездоровымъ.
Какъ разъ въ это время штабъ корпуса началъ опасаться покушеній противника въ окрестностяхъ станціи Сюніоченъ (къ югу отъ ст. Гайчжоу) и спѣшно сформировалъ тамъ отрядъ изъ 1 баталіона, 2 эскадроновъ и 4 пѣшихъ орудій. Узнавъ, что я сдалъ командованіе въ Гайчжоу (о чемъ я донесъ), начальникъ штаба корпуса запросилъ, какое мнѣ дано въ отрядѣ Зыкова назначеніе. Я слышалъ, какъ Вороновъ приказалъ передать по телефону, что я боленъ, но я передалъ самъ, что выздоровѣлъ. И дѣйствительно, можно было поберечь себя однѣ сутки въ то время, когда я былъ совершенно ненуженъ для службы, но когда вопросъ коснулся командованія отрядомъ тамъ, гдѣ ожидалось дѣло, то я конечно не думалъ о своемъ здоровьи. Немедленно послѣдовало приказаніе командира 1-го Сибирскаго корпуса Г. Л. Гернгросъ, ѣхать въ Сюніоченъ и вступить въ командованіе отрядомъ. Напрасно подполковникъ Афанасьевъ увѣрялъ меня, что командиръ полка Вороновъ будетъ недоволенъ моимъ назначеніемъ, и совѣтывалъ мнѣ дождаться пріѣзда послѣдняго, я считалъ нужнымъ исполнить приказаніе старшаго начальника и отправился немедленно. Вороновъ же немедленно полетѣлъ въ Ляоянъ — конечно жаловаться на меня (а, какъ я узналъ потомъ, ему было кому жаловаться).
Въ Сюніоченѣ я прокомандовалъ 11 дней, ознакомился съ мѣстностью и началъ серьезныя развѣдки на югъ въ направленіи къ Вафангоу. Все шло очень успѣшно, но неожиданно пришла телеграмма начальника отряда такого содержанія: „полковнику Дружинину сдать командованіе отрядомъ и явиться въ Ляоянъ, въ штабъ арміи“. Слѣдовательно, происки Воронова увѣнчались полнымъ успѣхомъ. Итакъ, не смотря на военное время, на серьезное дѣло, отъ котораго зависила честь родины, въ нашей несчастной арміи продолжались интриги, наушничанія, и вообще занимались какими то дрязгами и мелочами. Недоброе предчувствіе охватило меня: вы шутите, господа генералы, а японцы не шутятъ, и посмотримъ хорошо ли пойдутъ у васъ дѣла. Я сдалъ командованіе, какъ было приказано, командиру стрѣлковаго баталіона и выѣхалъ въ Ляоянъ.
