Виновники пожара Москвы в 1812 г. (Шмидт)/1912 (ВТ:Ё)/Глава 2

Виновники пожара Москвы в 1812 г.
автор Г. Шмидт (1880—1819), переводчик неизвестен

Оригинал: нем. Die Urheber Des Brandes Von Moskau Im Jahre 1812. — См. Оглавление. Перевод опубл.: 1912. Источник: Г. Шмидт. Виновники пожара Москвы в 1812 г. — Рига, 1912.

Глава вторая Участие русского народа

Ростопчин покинул город, препоручив патриотизму горожан сделать то, что должно было последовать; и действительно, как ни мало было число остававшихся чисто патриотических элементов, то всё-таки они были важным, если не необходимым, звеном в той цепи причин, действие которых в общем произвело разрушение Москвы. Впрочем, как нам покажут источники, собственно говоря, их участие в сожжении города было невелико, и его далеко нельзя сравнить с долею участия другого класса жителей, которые вообще едва ли обладали патриотизмом, о которых губернатор, может быть, менее думал и число которых значительно превосходило число лиц названных только что. Эти получили, правда, как будет указано ниже, побуждение от патриотических элементов к своим поступкам, и позднее только заменили их; но если говорилось о вине русских в пожаре Москвы, то следует преимущественно иметь именно этих в виду.

Между прочим, как мы видели, простой народ был различными способами возбуждён губернатором, и пробудившаяся в нём ненависть к французам находила себе пищу в рассказах бежавших жителей городов и деревень, через которые недавно прошли французы. «Города и деревни^[1], через которые проходила армия, были сожжены; толпа несчастных, изгнанных из своих домов (здесь, вероятно, можно говорить только о последних городах и деревнях, от которых расстояние до Москвы всё-таки было очень большое), проходили чрез Москву, проклиная виновников своего несчастья». Если это и не была толпа в точном смысле этого слова, но во всяком случае эти несчастные возвышали громко свои голоса.

Общий беспорядок в городе начался уже при проходе русского войска, несмотря на то что офицеры (особенно Барклай) употребляли все усилия сохранять порядок^[2]. Войска разбрелись и начали грабить, особенно те, которые проходили чрез большой торговый ряд (базар); Барклай, пославший адъютанта, получает известие, что купцы не только не препятствовали, но со своей стороны сами воодушевляли к этому^[3]. Уже это было предзнаменованием предстоявших событий. Эти грабежи^[4], которые должны были также дать народу дурной пример и вместе с неразлучным при этом потреблением водки произвели то, что большое число солдат осталось в городе (французские и другие писатели насчитывают их до 6 000)^[5]. Эти солдаты^[6], которые, разумеется, занимались больше пьянством, чем поджогами, французы находили в городе ещё целыми толпами^[7]; один французский офицер сам арестовал пятьдесят человек таких солдат, блуждавших по городу^[8]. С последними войсками вышла из города и последняя часть культурных жителей и, кроме черни, остались там ещё те, которые поверили слову губернатора, и те, которых не могли оторвать от Москвы патриотизм или жадность. В общем их было не больше 10 000 человек^[9]. К этому присоединились в первое время ещё солдаты, отставшие от войска^[10]; во время пожара они попали в плен или незаметно удалялись, ибо во время французского управления после пожара (до конца октября) о них не упоминается более.

Когда арьергард русского войска покинул город, порядок совершенно нарушился^[11] и чернь начала производить общий грабёж. Должно констатировать и самым настоятельным образом признать, что грабёж уже до прихода французов был в ходу^[12]; и в этот короткий промежуток времени должны были иметь место уже многие проявления угроз и насилий черни над спокойными жителями, особенно иностранцами; ибо едва ли чем-либо другим можно объяснить тот факт, что перед началом пожара, как раз со вступлением французов, к ним бросились навстречу многие жители, ища защиты и заявляя самым определённым образом, что составлен заговор предать город пламени. Так Лабом говорит об одном купце, который приходит к французскому войску и заявляет, что высшие власти в государстве (прежде всего Ростопчин) уговорились сжечь город^[13] равным образом принц Евгений Виртембергский рассказывает, что один житель — француз донёс Наполеону о приготовлениях к пожару^[14], а Сегюр пишет: «Ночью (и 2/14 на 3/15 сентября) пришли французские жители Москвы и даже один русский полицейский чиновник и сообщили о пожаре»^[15]. В ту же ночь сидит польский граф Солтык с двумя дамами за ужином, как одна из них внезапно вскакивает, подбегает к окну и кричит: «Вот уже горит!» Когда граф старается её успокоить, она возражает, что от русского дворянства можно ожидать лишь самого дурного^[16].

Поздно утром 2/14 сентября русский арьергард оставил Москву, а уже тотчас после полудня того же дня вступил Мюрат с французским авангардом в город.

Время появления французов в Москве указывается различными писателями не одинаковое (указания колеблются между 1—5 часами); но это легко объясняется тем, что французы, нашедшие город вымершим, ожидали засады и потому подвигались вперёд очень медленно, длинными вереницами по улицам, имевшим милю длины, что потребовало многих часов. Вследствие этого различные очевидцы, сообщающие сведения об этом вступлении, могли видеть их в различное время. Когда они входили, уже горело в окрестностях города^[17]; в Кремле засел последний остаток той патриотически настроенной черни, которая намеревалась идти вместе с Ростопчиным на Три горы; но один единственный пушечный выстрел имел последствием то, что всё рассеялось. Первые французские войска (три полка конницы) проследовали чрез город во всю его длину и расположились на Рязанской дороге для наблюдения за действиями врага. К ним примкнул центр французского войска (старая и молодая гвардия), который утвердился в Кремле и окружающих его торговых частях города, где находились торговые ряды, то есть так называемый базар.

Они прибыли туда к вечеру и отдельные солдаты тотчас начали грабить^[18], несмотря на то что это всем было запрещено строжайшим образом. Здесь и вспыхнули первые пожары, относительно чего согласны все французские свидетели-очевидцы^[19], хотя и здесь показания относительно времени различны (от 5 часов п. п. до 11 часов вечера); именно по мере того, где тот и другой находился и обращал взор к местности, где происходил пожар, он видел то или другое пламя и об этом сообщил впоследствии. Между прочим самые непосредственные свидетели рассказывают, что пожар вспыхнул тотчас же после прихода французов, то есть уже после полудня, сейчас вслед за тем, как здесь производил грабёж русский арьергард (и купцы, как мы видели, поощряли солдат к этому, чтобы товары не попали в руки врагов). Это даёт нам уже возможность дойти до разгадки того, кто виновен в пожаре, потому что едва ли можно допустить, чтобы та русская чернь в Кремле, которая только что была рассеяна французами, тотчас осмелилась идти навстречу солдатам. Купцы — патриоты, из которых некоторые, может быть, для того оставались там, чтобы спасти свои самые ценные товары, увидели свои лавки теперь отданными на разграбление французским солдатам и потому подожгли их тайком «чтобы по крайней мере врагу ничего не осталось»^[20].

Эту догадку подтверждает нам ещё генерал фон Бойэн, который вскоре после пожара Москвы прибыл в окрестности Владимира; в написанных им впоследствии мемуарах^[21] мы читаем следующее: «При вступлении французов, — это рассказывает ему купец, бежавший из Москвы, — многие из них начали грабить лавки, и тогда его, как и его товарищей, охватило чувство мести, и они собственноручно охотнее зажигали лавки, чем отдать их в руки врагов». «Этот рассказ, — так продолжает Бойен, — сопровождался всеми признаками, подтверждавшими справедливость его; всё существо рассказчика носило ясные следы глубокой скорби и пылающей ненависти, многие, точно так же как он бежавшие из Москвы подтверждали сказанное и прибавили свои подробности»^[22].

Вообще, кажется, вечером и ночью 2/14 сентября патриотизм жителей Москвы вызвал бо́льшую часть пожаров. Ростопчин, после своего возвращения в Москву тотчас собравший сведения о пожаре, говорит в своём написанном для своего оправдания произведении о том, как, например, один каретный сарай был подожжён самим владельцем, так как каждый из находившихся там экипажей был уже присвоен отдельными французскими генералами^[23]; точно так же один купеческий сын сжёг в погребе своего дома семнадцать французов, которые там наслаждались его вином^[24]; были расстреляны^[25] дворник и купец, захваченные при поджоге; одна старая женщина, как Ростопчин пишет князю Воронцову, поджигала свой собственный дом, думая, что там спит изверг (Наполеон)^[26]. Мы увидим ниже, что французы сначала старались потушить эти пожары, что им отчасти и удалось; но постепенно они начинали предаваться грабежу и пьянству, и этим воспользовались подонки города, чтобы вылезть из своих притонов и довершить начатое дело. Так как они значительно превосходили других по числу и результатам своего дела, то следует всмотреться ближе в их природу.

Во всех больших городах, особенно в столицах больших государств, есть рядом с созидающими и трудящимися элементами населения и такие, цель которых заключается в разрушении, потому ли, что они находят в разрушении самоудовлетворение, или потому, что они хотят этим достигнуть выгод, которых иначе не могут достигнуть. В спокойные, мирные времена число их невелико; они ведут подпольный образ жизни, пропагандируют очень осмотрительно; их не замечают, если их не ищут нарочно. Но совершенно картина меняется, когда городу угрожает внутренняя или внешняя опасность. Тогда они умеют тотчас усилиться благодаря приливу извне и даже увеличиться в числе в самом городе, благодаря сознательной пропаганде; они умеют распространять слухи и ковать заговоры, что подтвердилось во времена всех великих революций. Тонкий инстинкт предчувствовать беду и вовремя быть на месте столь же свойствен им, как зверям свойствен инстинкт находить добычу. Москва, имевшая тогда 300 000 жителей^[27]. давала пристанище у себя во всяком случае и таким элементам; они выступили из своего убежища задолго до взятия города и действовали всецело своими собственными силами, совершенно независимо от Ростопчина, даже в противоположность губернатору, как показывает его афиша после сражения под Смоленском^[28]. В этих элементах мы должны будем видеть самостоятельное ядро русских поджигателей; их партию составляло сборище всех недовольных, и отсюда исходили также столь разнообразные дурные слухи. «Уже в течение многих месяцев, — так рассказывает один московский житель^[29], — распространялся слух о предполагаемом и при известном исходе военных отношений весьма вероятном сожжении города».

«Город наводнён, целою толпой бродяг, — так пишет 7 июня губернатор императору^[30], — которые являются нищими утром, ворами вечером и производящими беспорядки ночью», — и задолго до пожара он действительно попадает на след заговора некоторых мещан, о чём он сам сообщает^[31]: «Два купца, беседовавшие ночью у открытого окна нижнего этажа, услышали на улице спор между собою (каких-то) двух людей. Один из спорящих заявил, что пора поджечь некоторые московские кварталы, ударить в набат и начать грабить. Другой возражал, что надо подождать известий и что к тому же теперь полная луна. Купцы, услышав такие речи, выскочили из окна, бросились за заговорщиками и успели схватить одного из них. Его привели ко мне в полночь; то был мелкий московский мещанин, торговавший по деревням; он объявил, что их всех с дюжину человек (всё мерзавцев); что они намеревались сделать поджог, ударить в набат и во время общего переполоха и суматохи пойти грабить самые богатые магазины…» (только трое из его товарищей были впоследствии схвачены).

Благодаря строгим мерам, Ростопчину удалось в течение всего времени управления поддержать внешний порядок^[32]. Всё должно было измениться, когда он сам в последний день совершенно переменился и затем покинул город; ибо тогда у этих элементов населения развязались руки, и тотчас, подобно тому как дикие животные при виде крови или почувствовав запах её приходят в бешенство, в такое же бешенство пришли они при виде вспыхнувшего пламени. По сведениям, которые имеем мы относительно их состава, их должно было быть очень много. Один русский очевидец^[33] сообщает относительно времени как раз перед вступлением французов: «Нигде не было видно ни одной души, исключая подозрительных лиц, с полуобритыми головами, выпущенными в тот же день из острога».

«Только что вступили мы в предместье, — рассказывает сержант Бургонь^[34], — как увидели идущих на нас тех самых негодяев, которых выгнали из Кремля; у всех были убийственные рожи». Шамбрей рассказывает^[35]: «Все жители Москвы, с которыми я говорил, были согласны, что часть преступников увели, но прибавляли к этому, что множество их оставили, именно тех, которых выпустили на свободу при прибытии французов».

Непосредственный очевидец, немец по имени Клее, который тогда жил в Москве, считает число этих уголовных преступников тысячами^[36]. Это число, конечно, преувеличено, если считать только действительных уголовных преступников, но в общем оно соответствовало действительности, ибо и теперь ещё во всех городах, а особенно в русских, есть гораздо больше преступников, слоняющихся на свободе, чем таких, которые сидят под замком и засовом. Таковы и те, о которых говорилось в начале главы.

Единогласно утверждают все французы-очевидцы, что они видели, как преступники грабили и жгли, а затем, как их расстреливали и убивали, и так как эти факты подтверждали и сами русские, как впоследствии будет указано, то мы принуждены поверить этому. «Каждое мнгновение, — пишет Дюма, — замечается новый огонь; удаётся схватить и поджигателей (выпущенных из тюрем), которые особенно обращают внимание на направление ветра». Это последнее едва ли справедливо, хотя было замечено ещё и некоторыми другими^[37], ибо нельзя признать, чтобы эти мошенники производили разрушение, по столь большому общему плану, если они вообще и действовали единодушно.

Но легко было прийти к этой мысли, особенно позже, когда пожар принял столь громадные размеры (16 сентября). «В 7 часов (14 сентября), — пишет Бургонь^[38], — показалось пламя за губернаторским домом; пикет солдат, посланных туда, был встречен залпами со стороны жителей, и завязался бой. Всё это были пьяные преступники». «Они (солдаты) находят людей с факелами, которые бросаются^[39] из одного дома, а затем настигают троих русских, поджигавших греческую церковь^[40]; патруль встретивший их, рассказывает то же самое. Две дамы, выскочившие из одного дома, умоляют солдат о защите их от русских полицейских^[41] (?); один житель Москвы, француз, просит помощи, но уже слишком поздно^[42]; один генерал приводит одного молодого человека, захваченного^[43] при поджоге. После этого выходит приказ расстреливать всех поджигателей^[44]». «Поджигателей, — пишет Фен^[45], — схватывают с факелами в руках и убивают». То же самое пишет Пейрюсс^[46] и затем продолжает: «Два поджигателя были захвачены, один, который поджигал лесной двор (склад дров) во дворце, другой, который лез на чердак с ракетой и трутом… один из наших стражников (piqueur), захватил русского солдата в тот момент, когда он поджигал мост». Куанье^[47] сообщает даже о 700 захваченных поджигателях, которые перебегали из одного дома в другой. Равным образом Жомини^[48] рассказывает, что были схвачены с факелами в руках много лиц, а Лаво^[49] говорит: «Пытались, но безуспешно, остановить развитие разрушения. Были расстреляны все те, которых подозревали в содействии этому». «Это были, как говорят, арестанты», — и далее он рассказывает: «Осматривали руки подозреваемых, чтобы увидеть, не почернели ли они от зажигательных трутов». Так же говорит Солтык^[50]. Равным образом, мы читаем у Пфистера^[51], что чернь поддерживала пожар базара, чтобы иметь возможность свободнее грабить. Лейсниг^[52] рассказывает о том, как схватили преступников; (то же говорит принц Евгений Виртембергский^[53]; то же сообщают Бошан^[54] (Боволье и Жан Газо, сам арестовавший некоторых) и Водонкур^[55]. Жорж Бертен^[56] (Майи-Незеле) сообщает, что многих схватили с мешками серы в домах и на колокольнях, а Дюверже^[57] говорит, что русские разбойники и крепостные производили поджоги и что он сам видел это так же, как и другие. Рапп^[58] замечает на пути русских солдат (?) и ремесленников (?), которые разбегаются по домам и поджигают их. «Наши патрули убили некоторых в моём присутствии и арестовали других». Очень замечательно сообщение Клее^[59]. «Когда мы выступили, начали гореть дворцы императорский и графа Бутурлина; оба были явно подожжены, так как вблизи ещё ничего не горело». Фезенсак^[60] рассказывает, как поджигателей захватывали на месте преступления и расстреливали, а Фр. Рёдер^[61] (из дневника принца Гессенского) сообщает: «Пламя вырвалось из окна одного дома (возле моего) и должно быть исходило изнутри»; Кастеллян^[62], Фор^[63] и Лябом^[64] сообщают нам также об этих поджигателях. (Равным образом говорят о них Сен-Сир^[65] и Пюбускве^[66], хотя сами они не были на месте происшествия, но могли слышать об этом, может быть, от очевидцев, не оставивших никаких мемуаров).

Для кого этого недостаточно, тот может убедиться в существовали таких преступников на основании свидетельств московских жителей, говорящих то же самое.

Аббат Сюррюг^[67] говорит о многих преступниках, которые были схвачены и расстреляны. И Шевалье д’Изарн^[68], старый эмигрант, видел трупы этих поджигателей. Наконец и простой народ: «Среди нас распространился слух, что переодетые полицейские ходят вдоль улиц и поджигают^[69]». Одна молодая девушка из купеческой семьи рассказывает^[70]: «Страшно было: наши поджигали Москву». «Говорили, что наши жгут Москву, — так рассказывает другой житель^[71], — чтобы выгнать из неё Бонапарта; не знаю, правда ли это, или нет; но что они подожгли наш дом, это правда». Видели, например, как из одного дома (Куракина) управляющий вышел с четырьмя слугами, и они гнали палками пьяного… который радостно кричал: «Как прекрасно горит». Слуги Куракина рассказывали, что он только что поджёг дом^[72]. Г-жа Фюзиль рассказывает, как на её глазах были расстреляны поджигатели^[73].

Если же после всего этого единственный очевидец, фон Лосберг^[74] не хочет этому верить, утверждая, что до того времени, правда, находили много трупов, но ни одного живого человека с факелом в руках, то можно только пожалеть, что ему не было в этом удачи, как это с некоторыми иногда случается.

Некоторые дома, вероятно, поджигали собственные слуги, с целью приобрести этим право на разграбление их^[75]; но таких было не очень много, потому что тогдашняя прислуга в России сплошь состояла из людей крепостных и преданных владельцу.

После всего только что сказанного можно было бы удивляться, что между двадцатью шестью предполагаемыми поджигателями, переданными французскому суду, не было ни одного действительного преступника; в числе их были: девять полицейских, два военных (один офицер и один рядовой), и остальные все честные ремесленники (кузнецы, портные и так далее)^[76]. Этому однако можно легко найти объяснение, если представить себе правильно тогдашнее положение дела в Москве. Ибо тем действительным разбойникам нетрудно было ускользнуть из рук пьяных французских солдат тотчас же или на пути в гауптвахту^[77]; а кого застигали на месте преступления, — такого, как мы это видели, без всяких рассуждений расстреливали. И, вероятно, приводили под стражу только тех наивных и глупых людей, о которых ничего нельзя было показать определённого, которых видели стоящими и глубокомысленно в самих себя погружёнными перед пылающими домами, как это можно наблюдать и теперь ещё по отношению к русским городовым; приводили людей, которые сами смотрели с удивлением на пожар, как это делает какой-нибудь честный ремесленник, и которые наконец, приведённые под стражу подозрительными французами, в сознании полной своей невинности, и не делали даже никакой попытки бежать. С тремя из них впоследствии говорил в Москве Ростопчин^[78], и они рассказывают ему, что все они были арестованы совершенно неожиданно, и после без суда отчасти расстреляны (десять), отчасти выпущены на свободу (шестнадцать). И этому мы найдём впоследствии объяснение.

Мы видели в этой главе русский народ самостоятельно участвовавшим в сожжении города; начало сделали патриотически настроенные горожане, которые отчасти находились под влиянием Ростопчина, но затем взяли дело в свои руки преступники и низшая чернь, и этот элемент действовал уже совершенно независимо от всякой агитации Ростопчина и действовал из личных побуждений. Желание разрушать было у них такое же, как и у Ростопчина, но он принял это решение лишь в последний день и не выказывал его из дипломатических мотивов ни разу совершенно открыто и свободно; они же уже давно по инстинкту предвидели событие и приступили к делу таким образом уже в некоторой степени приготовившимися (хотя, сообразно своей натуре, они могли лишь в последний час принимать меры). Поэтому их участие в пожаре было гораздо большее, чем участие губернатора. Но и здесь опять мы должны спросить, насколько же велика может быть их историческая вина; конечно, их было очень много, и между ними были отчаянные головы, ни перед чем не отступавшие. Но против них было на территории пожара 30 000 хорошо обученных и опытных в войне солдат (старая и молодая гвардия), обязанностью которых было парализовать этот элемент, и перед городом находилось еще около 70 000 человек, которых в случае надобности можно было бы позвать на помощь. Если бы они действовали решительно и по одному плану, то очень скоро расправились бы с шайкою, несмотря на то что эта последняя лучше знала местность. Мы увидим, что этого не случилось и на основании этого, мы должны будем констатировать и большую вину французской армии. Но пока заметим здесь ещё наперёд, что и эта чернь была за своею работою не дольше как две ночи и один день и затем ей пришла на смену гораздо большая сила разрушения.

Приложение

Мы видели, что преступники и чернь, хотя и приступили к пожару Москвы с большим единодушием, но едва ли может казаться вероятным, что у них был положен в основание большой план разрушительных действий; потому что при таком плане необходим главный распорядитель и систематическая организация, которая едва ли ускользнула бы от бдительного взора Ростопчина. (Ведь мы видели, что он однажды захватил совсем небольшую тайну).

Тем не менее некоторые повествователи, и среди них очевидцы, утверждают, что такая организация должна была существовать, и заключают об этом по некоторым сигналам, которые как раз перед пожаром или же в самом начале его видны были на небе. Фон Роос^[79], вечером 14 сентября стоявший перед городом, слышит сильный взрыв и видит над городом ракеты. Это кажется ему сигналом к поджогу домов. Это случилось около полуночи. Точно также Сюррюг рассказывает^[80]: «Огненный шар, разорвавшийся в Яузской части, казалось, дал знак поджигателям». Полковнику фон Калькрейт^[81] 14-го числа также показалось, что он видел сигналы в виде ракет, подобно тому как это показалось и Лябому^[82], который говорит об этом следующее: «Видны пожарные ракеты, которые бросают преступники с башен и которые издали похожи на падающие звёзды». Наконец, и Сегюр^[83] сообщает: «Ночью с 14-го на 15 сентября упал огненный шар на дом Трубецкого и зажёг его. Это был сигнал». Факты эти едва ли можно оставить без внимания, так как они засвидетельствованы столь многими очевидцами. Но ещё никто не мог объяснить их удовлетворительным образом: быть может, французские солдаты в Кремле или в других каких-нибудь местах находили такие фейерверки и зажигали их под впечатлением радости по поводу победы или просто вследствие шалости, а, может быть, чернь для забавы приводила в действие такие находимые им предметы; могли быть это и сигналы небольших шаек, но едва ли это были общие сигналы, уже потому, что такие сигналы, правда, были бы видны всякому в открытом поле, но едва ли были бы видны в большом городе, где взор повсюду находит преграду и препятствие в высоких домах.

В этом убеждает нас ещё свидетельство одного важного очевидца, (впоследствии полковника фон Брандта) который находился за городом при польской кавалерии. Он говорит так: «И не замечали никаких ракет и сигнальных огней, о которых именно в день нашего вступления рассказывают басни многие писатели. Я находился день и ночь в лагере или же вблизи его и ни сам ничего подобного не видел, ни мне ничего об этом не сообщали»^[84].

Примечания

1. Laveau, стр. 103.
2. Богданович, стр. 255 (274). Совершенно неверно то, что утверждает Михайловский-Данилевский на стр. 280 ff., а именно, что русские войска проходили по улицам чрезвычайно спокойно и тихо.
3. Бернгарди-Толль, стр. 152, II. Bd. Богданович, стр. 252 (272); Schnitzler, стр. 160.
4. Верещагин, стр. 15.
5. L. Blesson. Napoleons Feldzug in Russland; aus dem Französischen des Marquis de Chambray; Солтык. Наполеон в 1812 г.; Bourgogne, стр. 4 и 17; (Beitzke. Geschichte des russischen Krieges 1812; Fr. Steger. Der Feldzug von 1812); Röder, стр. 161.
6. «Эти солдаты» — должно быть «Этих солдат». — Примечание редактора Викитеки.
7. Солтык. Наполеон в 1812. г.
8. Fezensac, стр. 59.
9. Это число, разумеется, предполагаемое; но все писатели говорят о таком числе.
10. Их видел Роос (стр. 115).
11. «Русский архив», 1869 г. (Isarn), стр. 1406.
12. «Русская старина», 1890 г. I (Козловский), стр. 106; Bausset, II. т., стр. 70. (Жители сообщают эту Наполеону) [Вероятно, должно быть «Жители сообщают это Наполеону». — Примечание редактора Викитеки.]; Klee, стр. 304; Ramband, стр. 32; v. Roos, стр. 114 ff (следов. Pfister, стр. 106).
13. Labaume, стр. 172.
14. Helldorf, стр. 63.
15. Ségur, стр. 449. (след. Celuer, стр. 107).
16. Soltyk. Napoleon im Jahre 1812. Смотри также «Русский архив», 1869 г., стр. 1444, анекдот о том, как нищий, получивший милостыню от одного слесаря, в благодарность за это предостерегает его о пожаре.
17. Смотри первую главу.
18. Jomini, стр. 142; Beauchamp (Beauvollier), стр. 36; Bertin (Pion des Loches, Du Mailly-Nesele), стр. 126, 139; Bourgeois, стр. 55; (Röder, стр. 161).
19. Vaudoncourt, стр. 199; Fezensae, стр. 54; Pion des Loches, стр. 297; Bourgeois, стр. 55; Gourgaud. Examen critique sur l’ouvrage de Ségur; Dumas, стр. 445; Surrugues, стр. 17. Воспоминание очевидца о пребывании французов в Москве, стр. 61; Nempde, стр. 10; Labaume, стр. 172; Pfister (по генералу фон Шелер) стр. 107. (Helldorf. Aus dem Leben des Prinzen Eugen von Würtemberg.)
20. Как Ростопчин сам раньше слышал от них. La vérité… VI.
21. Nippold, стр. 231.
22. Сравни также «Воспоминания очевидца о пребывании французов в Москве», стр. 61 сл.
23. La vérité… VI (также Bourgogne, стр. 26).
24. Там же.
25. Там же.
26. Архив князя Воронцова, 1876, 8, стр. 316.
27. По официальному счислению было в 1812 г. 270 184 человека. (Щукин, стр. 231. II. т.)
28. См. первую главу.
29. «Über die Verbrennung der Stadt Moskau», стр. 4.
30. Revue de Paris. Année 9, tome 4-e, p. 94.
31. «Русская старина», 1889, 64-й том, стр. 698. Переведено у Ценова, стр. 31/32.
32. «Были лица, — сообщает Лаво, — которые говорили с тех пор о пожаре, долженствующем истребить Москву при входе французов; губернатор угрожал очень строгими наказаниями тем, которые распространяли эти слухи» (Laveau, стр. 105). Очевидно, по рассказу соотечественника.
33. Воспоминания очевидцев о пребывании французов в Москве, стр. 46.
34. Bourgogne, стр. 4.
35. Fr. Steger. Feldzug von 1812. стр. 132.
36. Клее, стр. 304.
37. У Альбрехта Адам: Aus dem Leben eines Schlachtenmalers.
38. Bourgogne, стр. 7 ff.
39. Там же, стр. 10.
40. Там же, стр. 12.
41. Там же, стр. 13; как увидим ниже, слух этот ходил между жителями Москвы.
42. Там же, стр. 16.
43. Там же, стр. 15.
44. Там же, стр. 25.
45. Fain. II. т., стр. 89. (15 и 16 сентября).
46. Peyrusse, стр. 97. (15 и 16 сентября).
47. Coignet, стр. 209. (15, 16, 17 и 18 сентября).
48. Jomini, стр. 142, 1-й т. (15 и 16 сентября).
49. Laveau, стр. 115. (15 и 16 сентября).
50. Soltyk. Napoleon im Jahre 1812. (15 и 16 сентября).
51. Pfister, стр. 107 (со слов генерала фон Шелера). (Очевидно, 15 сентября).
52. Лейснигь (Leißnig), стр. 501. (Дата неточна).
53. Helldorf. Aus dem Leben des Prinzen Eugen v. Würtemberg.
54. Beauchamp, стр. 35 и 119. 15 и 16 сентября).
55. Vaudoncourt, стр. 199. (14—17 сентября).
56. Bertin, стр. 141. (15 и 16 сентября).
57. Там же, стр. 144. (Дата не указана, очевидно 16 сентября).
58. Рапп (Rapp), стр. 171. (15 и 16 сентября).
59. Klee, стр. 321. (15 сентября) [В оригинале место, к которому относится примечание, не указано. — Примечание редактора Викитеки.].
60. Fezensac, стр. 54. (16 сентября).
61. Röder, стр. 166. (Очевидно, 16 сентября).
62. Castellane, стр. 155. (15 сентября).
63. Faure, стр. 54. (14—17 сентября).
64. Labaume, стр. 211. (Сам их, очевидно, не видел).
65. Gouvion St. Cyr, стр. 272.
66. Puibusque, стр. 18.
67. стр. 18. (14 и 15 сентября).
68. «Русский архив», 1869 г.
69. Рассказы очевидцев из 1812 г., стр. 73.
70. Там же, стр. 113 и Верещагин, стр. 23.
71. Там же, стр. 127 и Верещагин, стр. 23.
72. Верещагин, стр. 23.
73. Там же, стр. 38.
74. Loßberg, стр. 203.
75. Ramband (по Вольцогену), стр. 32 ff. Vaudoncourt, стр. 198.
76. См. Moniteur universel и Ценова, стр. 52 и 53.
77. Об этом ниже.
78. La vérité… VI.
79. von Roos, стр. 123 (затем Pfister, стр. 106).
80. Сюррюг, стр. 17.
81. Bernhardi-Toll, стр. 164. (Источник: Zeitschrift für Kunst und Wissenschaft und Geschichte des Krieges, Bd. 31, pag. 164.
    Имя звучит как прусское; здесь, может быть, речь идёт о гусаре, полк которого, как и полк фон Роос, вечером 14 сентября был расположен перед городом.
82. Labaume, стр. 193.
83. Ph. Ségur, стр. 450. (Отсюда Helldorf (Prinz Eugen von Würtemberg, стр. 66).
84. Brandt, I, стр. 432.