какъ здѣсь производилъ грабежъ русскій аррьергардъ (и купцы, какъ мы видѣли, поощряли солдатъ къ этому, чтобы товары не попали въ руки враговъ). Это даетъ намъ уже возможность дойти до разгадки того, кто виновенъ въ пожарѣ, потому что едвали можно допустить, чтобы та русская чернь въ Кремлѣ, которая только что была разсѣяна французами, тотчасъ осмѣлилась идти навстрѣчу солдатамъ. Купцы — патріоты, изъ которыхъ нѣкоторые, можетъ быть, для того оставались тамъ, чтобы спасти свои самые цѣнные товары, увидѣли свои лавки теперь отданными на разграбленіе французскимъ солдатамъ и потому подожгли ихъ тайкомъ „чтобы, по крайней мѣрѣ, врагу ничего не осталось“[1].
Эту догадку подверждаетъ намъ еще генералъ фонъ Бойэнъ, который вскорѣ послѣ пожара Москвы прибылъ въ окрестности Владиміра; въ написанныхъ имъ впослѣдствіи мемуарахъ[2] мы читаемъ слѣдующее: „При вступленіи французовъ“, это разсказываетъ ему купецъ, бѣжавшій изъ Москвы, „многіе изъ нихъ начали грабить лавки, и тогда его, какъ и его товарищей охватило чувство мести, и они собственноручно охотнѣе зажигали лавки, чѣмъ отдать ихъ въ руки враговъ“. „Этотъ разсказъ“, такъ продолжаетъ Бойенъ, „сопровождался всѣми признаками, подтверждавшими справедливость его; все существо разскащика носило ясные слѣды глубокой скорби и пылающей ненависти, многіе, точно
как здесь производил грабеж русский арьергард (и купцы, как мы видели, поощряли солдат к этому, чтобы товары не попали в руки врагов). Это дает нам уже возможность дойти до разгадки того, кто виновен в пожаре, потому что едва ли можно допустить, чтобы та русская чернь в Кремле, которая только что была рассеяна французами, тотчас осмелилась идти навстречу солдатам. Купцы — патриоты, из которых некоторые, может быть, для того оставались там, чтобы спасти свои самые ценные товары, увидели свои лавки теперь отданными на разграбление французским солдатам и потому подожгли их тайком «чтобы по крайней мере врагу ничего не осталось»[1].
Эту догадку подтверждает нам еще генерал фон Бойэн, который вскоре после пожара Москвы прибыл в окрестности Владимира; в написанных им впоследствии мемуарах[2] мы читаем следующее: «При вступлении французов, — это рассказывает ему купец, бежавший из Москвы, — многие из них начали грабить лавки, и тогда его, как и его товарищей, охватило чувство мести, и они собственноручно охотнее зажигали лавки, чем отдать их в руки врагов». «Этот рассказ, — так продолжает Бойен, — сопровождался всеми признаками, подтверждавшими справедливость его; все существо рассказчика носило ясные следы глубокой скорби и пылающей ненависти, многие, точно
