1. Исцѣлять болѣзни, сдѣлавшіяся хроническими, считается труднымъ, ненадежнымъ и даже почти невозможнымъ. Но если бы нашелся кто-нибудь, кто обѣщалъ бы дѣйствительное средство, то неужели больной отвергнулъ бы его? не пожелалъ ли бы онъ скорѣе привлечь къ себѣ руку помощи? особенно, если бы больной убѣдился, что врачъ руководится не случайнымъ предположеніемъ, но основательною причиною? Итакъ, мы должны разъяснить наше необыкновенное обѣщаніе, чтобы стало очевидно, вопервыхъ, что мы обѣщаемъ, а затѣмъ, на какомъ основаніи.
2. Мы обѣщаемъ такое устройство школъ, при которомъ:
I. Все юношество (развѣ кромѣ тѣхъ, кому Богъ отказалъ въ разумѣ) получало бы образованіе.
II. Всѣ научались бы всему, что можетъ сдѣлать человѣка мудрымъ, честнымъ и благочестивымъ.
III. Образованіе это, какъ подготовленіе къ жизни, заканчивалось бы до поступленія зрѣлаго возраста.
IV. Обученіе совершалось бы безъ побоевъ, жестокости и принужденія, по возможности легко, пріятно и какъ-бы само собою. (Какъ живое тѣло увеличивается въ объемѣ, не имѣя надобности въ искусственномъ растяженіи и вытягиваніи,—ибо, если только питаніе будетъ разумно и движеніе достаточно, тѣло само по себѣ будетъ постоянно и незамѣтно рости въ величинѣ и въ силѣ,—такъ, говорю, пища и упражненіе, предлагаемыя разумнымъ образомъ душѣ человѣка естественно ведутъ его къ мудрости, добродѣтели и благочестію).
V. Образованіе давалось бы не блестящее, но истинное, не поверхностное, но основательное; т. е., человѣкъ, какъ одаренное разумомъ существо, долженъ быть пріучаемъ руководиться не постороннимъ, но собственнымъ разумомъ, не только вычитывать чужія мнѣнія о вещахъ изъ книгъ и учиться понимать ихъ, или воспринимать и воспроизводить ихъ—только съ помощью памяти, но и собственнымъ размышленіемъ проникать до корня вещей и этимъ путемъ уяснять себѣ ихъ истинную сущность и ихъ употребленіе. Тоже самое должно быть достигаемо и въ отношеніи чистоты нравовъ и благочестія.
VI. Образованіе пріобрѣталось бы не съ трудомъ, а по возможности легко. Совокупному обученію должны быть посвящены ежедневно только четыре часа, и притомъ такъ, что одного учителя будетъ одновременно достаточно для сотни учениковъ, при вдесятеро легчайшемъ трудѣ, чѣмъ какой теперь употребляется на каждаго ученика отдѣльно.
3. Но кто повѣритъ этимъ обѣщаніямъ, прежде чѣмъ увидитъ примѣненіе ихъ на дѣлѣ? Извѣстно свойство человѣческой природы, что прежде чѣмъ сдѣлано какое нибудь особенное открытіе, люди не допускаютъ возможности его; послѣ же того, какъ открытіе сдѣлано, они удивляются—какъ оно не появилось раньше. Когда Архимедъ обѣщалъ царю Гіерону сдвинуть въ море одною рукою такой величины корабль, который не могли сдвинуть съ мѣста сто человѣкъ, то надъ нимъ только посмѣялись; однако позже съ великимъ удивленіемъ должны были увидѣть осуществленіе этого обѣщанія.
4. Колумба, когда имъ высказано было предположеніе о существованіи острововъ на западѣ, не хотѣлъ слушать ни одинъ король (за исключеніемъ Кастильскаго),—никто не хотѣлъ помочь ему осуществить попытку. Немногаго не доставало, что бы спутники его въ морскомъ путешествіи, какъ сообщаетъ исторія—приходившіе въ отчаяніе отъ безплодности своихъ ожиданій, не сбросили Колумба въ море и съ пустыми руками не возвратились домой. А между тѣмъ этотъ, столь обширный «Новый Свѣтъ» все-таки открытъ, и теперь всѣ мы удивляемся, какъ онъ такъ долго могъ оставаться неизвѣстнымъ! Сюда же относится и одно комическое происшествіе, которое случилось съ тѣмъ же Колумбомъ: именно, когда испанцы, завидовавшіе ему, какъ итальянцу, въ славѣ столь великаго открытія, осаждали его за обѣдомъ насмѣшками и между прочимъ высказывали, что другая половина земли была открыта благодаря случаю, а не искусству, и что всякой другой могъ бы точно также открыть его,—онъ далъ имъ весьма тонкую задачу, а именно: «какъ можно куриное яйцо поставить на его носокъ безъ всякой поддержки»? послѣ того, какъ всѣ присутствовавшіе напрасно потрудились надъ этой задачей, Колумбъ стукнулъ легонько яйцо о тарелку и такимъ образомъ, вдавивъ немного его кончикъ, поставилъ яйцо. Тѣ разсмѣялись и говорили, что и они могли бы сдѣлать тоже самое. «Вы могли бы теперь, отвѣтилъ онъ, потому что видѣли возможность этого; но почему никто раньше меня не могъ этого сдѣлать?»
5. Я полагаю, что тоже самое было, когда Іоганъ Фаустъ, изобрѣтатель искусства книгопечатанія, объявилъ, что имѣетъ средство, посредствомъ котораго одинъ человѣкъ въ недѣлю напишетъ болѣе книгъ, чѣмъ десять лучшихъ писцовъ въ теченіе одного года, и притомъ книги будутъ написаны чище, всѣ экземпляры одинаковы отъ начала до конца и что всѣ они будутъ непремѣнно безъ ошибокъ, если только подлинникъ будетъ соотвѣтственно вѣренъ, и проч. Кто повѣрилъ ему? Кому не показалось это загадкой или ничтожнымъ, безполезнымъ хвастовствомъ? А между тѣмъ теперь каждый ребенокъ знаетъ, что это именно такъ.
6. Тоже случилось и съ Бертольдомъ Шварцомъ, изобрѣтателемъ мѣдныхъ огнестрѣльныхъ орудій, когда онъ обратился къ стрѣлявшимъ изъ лука съ слѣдующими словами: «Ваши луки, ваши метательныя машины, ваши пращи ничего не стоятъ. Я хочу дать вамъ орудіе, которое безъ примѣненія силы руки, единственно съ помощью огня, не только должно выкидывать камни и ядра, но и поражать гораздо далѣе, вѣрнѣе попадать и сильнѣе дѣйствовать и разрушать». Кто къ подобнымъ рѣчамъ не отнесся бы тогда со смѣхомъ? Такъ бываетъ обыкновенно, потому что къ новому и необычному относятся—какъ къ чудесному и невѣроятному.
7. Американскіе дикари навѣрное не могли бы себѣ представить, чтобъ можно было—безъ словесной рѣчи, безъ посла, однимъ кусочкомъ бумаги—передавать другимъ ощущенія своего духа, возможность чего сознаютъ у насъ и тупоумнѣйшіе. Такъ это—повсюду и со всѣми:
«Потомство находитъ смѣшнымъ то, что предкамъ казалось непобѣдимою трудностью».
8. Что съ моимъ настоящимъ предпріятіемъ случится тоже самое, это легко предвидѣть, да отчасти я уже и испыталъ это. Многіе удивляются и гнѣваются за то, что находятся люди, которые упрекаютъ школы, книги, способы обученія и обычные пріемы въ несовершенствѣ—и осмѣливаются обѣщать невѣдомое что-то, необыкновенное и превышающее всякое вѣроятіе.
9. Хотя мнѣ и было бы легче аппелировать къ успѣху моего утвержденія, какъ ко правдивѣйшему будущему свидѣтелю; но такъ какъ я пишу это не для необразованнаго народа, но для разумныхъ людей, то я долженъ представить доказательства того, что все юношество можетъ быть обучаемо знаніямъ, нравамъ и благочестію—безъ всѣхъ тѣхъ трудностей и огорченій, которыя, вслѣдствіе—употребляемой до сихъ поръ методы, приходится испытывать учащимъ и учащимся.
10. Единственное, но тѣмъ не менѣе достаточное основаніе для этого утвержденія есть слѣдующее: Каждое существо не только легко направляется туда, куда влечетъ его природа,—спѣшитъ съ нѣкоторымъ удовольствіемъ туда само, и даже испытываетъ страданіе, когда что-нибудь его удерживаетъ.
11. Ибо извѣстно, что птица научается летать, рыба плавать, дикій звѣрь бѣгать—безъ особаго понужденія; они дѣлаютъ это сами, какъ только почувствуютъ, что органы, предназначенные для этихъ отправленій, достаточно окрѣпли. Воду нечего принуждать течь съ горы внизъ, огонь—горѣть, — если имѣется горючій матеріалъ и притокъ воздуха,—круглый камень—катиться съ покатости, а квадратный стоять на мѣстѣ; глазъ и зеркало также сами воспринимаютъ предметы при свѣтѣ; сѣмя не требуетъ принужденія, чтобъ развиваться въ почвѣ подъ вліяніемъ влаги и теплоты. Все стремится само собою исполнить то, къ чему оно имѣетъ природную способность, и если только получитъ поддержку, хотя бы самую незначительную, все приходитъ въ дѣятельность.
12. Если же (какъ мы это видѣли въ V главѣ) сѣмена знанія, добрыхъ нравовъ и благочестія находятся отъ природы въ каждомъ человѣкѣ (за исключеніемъ развѣ уродовъ), то отсюда необходимо слѣдуетъ, что для развитія ихъ нужно только самое легкое побужденіе и искусное руководство.
13. Но, скажутъ мнѣ: «Не изъ всякаго дерева можетъ быть вырѣзанъ Меркурій».—Я отвѣчу: Но изъ всякаго человѣка можетъ быть сдѣланъ человѣкъ,—если будетъ удалена причина порчи.
14. «Тѣмъ не менѣе, замѣтитъ кто-нибудь, наши внутреннія силы ослаблены первымъ грѣхопаденіемъ». Я отвѣчу: Но не уничтожены совсѣмъ; хотя тѣлесныя наши силы и ослаблены, мы все-таки знаемъ, какъ привести ихъ къ здоровью посредствомъ ходьбы, бѣганья, упражненій въ искусствахъ и работахъ. Ибо хотя первые люди, при сотвореніи, получили способность ходить, говорить, разсуждать; но мы не можемъ ходить, говорить и мыслить, если не будемъ этому научены; изъ этого однако не слѣдуетъ, что всему этому нельзя научиться иначе, какъ въ сбивчивомъ, труднодоступномъ и невѣрномъ видѣ. Ибо если мы научаемся безъ столь огромныхъ затрудненій тому, что относится до тѣла, именно: пить, ѣсть, ходить, скакать, совершать разныя работы, то почему же не можемъ мы точно также научиться и тому, что относится до духа? Только бы не было недостатка въ надлежащемъ указаніи. Къ этому я еще нѣчто прибавлю. Въ теченіе немногихъ мѣсяцевъ берейторъ научаетъ лошадь бѣгать рысью, скакать, поворачиваться, по знаку хлыста дѣлать различныя движенія. Искусный фигляръ научаетъ медвѣдя танцовать, зайца бить въ бубны, собаку пахать, ходить на заднихъ лапахъ, гадать и т. п. Слабоумная старуха научаетъ своего попугая, сороку или ворону подражать человѣческимъ звукамъ и мелодіямъ и т. п., и все это совершается въ короткое время и безъ естественнаго влеченія къ этимъ занятіямъ животныхъ. Ужели послѣ этого нельзя съ меньшимъ трудомъ научить человѣка тому, къ чему его природа—не то что склонна или ведетъ, но тянетъ и влечетъ?! Надо стыдиться серьезно утверждать подобныя вещи, чтобъ дрессировщики звѣрей не осмѣяли насъ самымъ жестокимъ образомъ.
15. «Но самая трудность дѣла обученія, замѣтитъ еще кто-нибудь, такова, что не всякій уразумѣетъ его». Я отвѣчу: какая же это трудность? Есть ли, спрашиваю я, какое нибудь тѣло въ природѣ съ такимъ смутнымъ цвѣтомъ, чтобъ зеркало не могло передать его изображенія, если только это тѣло освящено надлежащимъ образомъ? Существуетъ ли что нибудь, что не могло бы быть передано на картинѣ, предполагая, что живописецъ умѣетъ рисовать красками? Есть ли хоть одно сѣмя или одинъ корень, который бы земля не могла принять и своею теплотою не могла бы содѣйствовать его проростанію? Только бы зналъ сѣятель, гдѣ, когда и какъ каждое сѣмя или корень слѣдуетъ посадить или зарыть. Къ этому я прибавлю еще: нѣтъ на свѣтѣ ни одного утеса или башни такой высоты, на которую кто нибудь не могъ бы взобраться, если только у него есть ноги; слѣдуетъ лишь устроить надлежащимъ образомъ лѣстницу, или образовать удобныя, высѣченныя въ скалѣ въ надлежащемъ направленіи и разстояніи ступени, а для предохраненія отъ опасности—свалиться съ нихъ, придѣлать къ нимъ перила. Если же столь немногіе достигаютъ высотъ науки, хотя многіе принимаются за это съ бодрымъ, любознательнымъ духомъ, тѣ же, которые приходятъ къ цѣли, достигаютъ ея только съ трудомъ, съ одышкой, съ утомленіемъ и головокруженіемъ; то это происходитъ не отъ того, чтобъ человѣческому духу была присуща нѣкоторая неспособность къ достиженію знанія, но отъ того, что ступени, ведущія къ наукѣ, дурно устроены, испорчены, а иныхъ и совсѣмъ не достаетъ, т. е. потому, что метода запутана. Но что съ помощью правильно расположенныхъ, крѣпкихъ и прочныхъ ступеней всякій человѣкъ можетъ добраться до всякой высоты,—это достовѣрно.
16. Далѣе говорятъ: «Бываютъ такія тупоумныя головы, что нѣтъ никакой возможности вложитъ въ нихъ что-нибудь». Я отвѣчаю: Едва ли можно найти зеркало, которое до такой степени было бы загрязнено, что ни въ какой мѣрѣ не могло бы передавать изображеній; едвали доска можетъ быть на столько шероховата, чтобы на ней нельзя было что-нибудь какъ-нибудь написать. Между тѣмъ, если зеркало загрязнилось отъ пыли или пятенъ, то должно прежде вытереть его; доску, если она шероховата, выстругать: тогда они опять будутъ пригодны для дѣла. Равнымъ образомъ, если и юношество разумно будетъ приготовляемо и направляемо къ образованію, то оно навѣрное будетъ взаимно изощряться и усовершаться, такъ что наконецъ всѣ воспримутъ все. (Я неизмѣнно остаюсь при моемъ убѣжденіи, ибо основаніе остается неизмѣннымъ). Безъ сомнѣнія, при этомъ окажется то различіе, что болѣе медленныя головы сознаютъ, что они достигли лишь нѣкотораго пониманія вещей, однако сознаютъ; болѣе же талантливыя, по любознательности переходя отъ одного предмета къ другимъ, глубже и глубже будутъ проникать въ предметы и соберутъ новыя, въ высшей степени полезныя наблюденія о вещахъ. Наконецъ, бываютъ, конечно, натуры, столь же мало пригодныя для развитія, какъ сучковатое дерево для рѣзьбы; однако мое утвержденіе остается вѣрнымъ относительно среднихъ способностей (de ingeniis mediocribus), развитіе которыхъ (по милости Божіей) всегда плодотворно. Впрочемъ, столь слабо одаренныя натуры встрѣчаются такъ же рѣдко, какъ люди, отъ природы лишенные нѣкоторыхъ членовъ. Ибо несомнѣнно, что слѣпота, глухота, увѣчье, слабость—въ рѣдкихъ случаяхъ прирождены людямъ, но являются по нашей винѣ: такъ же и чудовищная тупость мозга.
17. Могутъ еще возразить: Многимъ не достаетъ не способности къ ученію, но охоты; а заставлять учиться этихъ упрямцевъ и непріятно, и безполезно. Отвѣтъ: гдѣ-то написано, что у одного философа было двое учениковъ, одинъ непонятливый, другой легкомысленный, и что онъ ихъ обоихъ прогналъ; ибо одинъ изъ нихъ и очень хотѣлъ учиться, но не могъ, другой и могъ, но не хотѣлъ. Но справедливо ли это, если сами учителя—причина отвращенія учениковъ отъ наукъ? Аристотель справедливо говоритъ, что любознательность прирождена человѣку. Что это именно такъ, мы показали въ предыдущихъ (V и XI) главахъ. Но иногда нѣжное баловство родителей портитъ это естественное стремленіе въ дѣтяхъ; иногда легкомысленное товарищество привлекаетъ ихъ къ пустымъ вещамъ; иногда сами дѣти увлекаются городскими и придворными обычаями, или внѣшностью—и тѣмъ отдаляются отъ свойственной человѣку духовной дѣятельности; отъ этого происходитъ, что нѣтъ въ нихъ никакихъ стремленій къ неизвѣстному и они не могутъ легко сосредоточиваться. (Ибо какъ языкъ, привыкшій къ одному какому нибудь вкусу, не хорошо различаетъ другой; такъ точно и духъ, если онъ уже занятъ какимъ-нибудь однимъ предметомъ, не легко направляетъ свое вниманіе на другой). Въ такихъ людяхъ слѣдуетъ сначала устранить привитую имъ извнѣ тупость, привести природу къ ея первоначальной свѣжести,—и любознательность (sciendi appetitus) навѣрно снова возвратится. Но многіе ли изъ тѣхъ, которые взялись за образовываніе юношества, думаютъ о томъ, что сначала они должны подготовить его для того образованія, которое намѣреваются сообщить ему? Токарь, прежде чѣмъ выточивать какую-нибудь вещь изъ дерева, придаетъ ему приблизительную форму съ помощью топора; кузнецъ, прежде чѣмъ ковать желѣзо, предварительно раскаляетъ его; ткачъ, прежде чѣмъ прясть, дѣлать основу и ткать, сначала очищаетъ, промываетъ и разчесываетъ шерсть; сапожникъ сперва приготовляетъ кожу, натягиваетъ ее на колодку и очищаетъ, прежде чѣмъ шить изъ нея сапоги; но думаетъ ли кто о томъ, чтобъ подобнымъ же образомъ и учитель, прежде чѣмъ образовывать ученика путемъ наставленій, сначала пробуждалъ въ немъ стремленіе къ образованію, развивалъ въ немъ воспріимчивость и готовность слѣдовать за учителемъ по пути изученія науки? Почти каждый учитель, какимъ встрѣтитъ ученика, такимъ и обработываетъ: онъ то вытачиваетъ его, то куетъ, то разчесываетъ и ткетъ, то приспособляетъ къ своимъ моделямъ, то полируетъ его и желаетъ придать ему блескъ[1], и если это немедленно не удается по желанію (а какъ это можетъ удасться, спрашиваю я?), то онъ дѣлается недоволенъ, сердится, шумитъ. И можно ли удивляться, что есть люди, которые всѣми силами устраняются и бѣгутъ отъ подобной методы? Скорѣе надо удивляться, если кто-нибудь можетъ выдержать ее.
18. Здѣсь представляется случай замѣтить кое-что о различіи способностей,—именно, что однѣ натуры бываютъ остры, другія тупы, третьи—мягки и сговорчивы, четвертыя—упрямы и непокорны; однѣ сами по себѣ стремятся къ наукамъ, между тѣмъ какъ другія находятъ болѣе удовольствія въ ремеслахъ. И изъ этого трояко-двойнаго рода способностей возникаетъ шесть способовъ обращенія съ природными дарованіями юношества.
19. Вопервыхъ, что касается натуръ съ острымъ умомъ, любознательныхъ, способныхъ къ образованію и сравнительно съ другими болѣе склонныхъ къ занятіямъ собственно науками, то имъ нужно только предлагать пищу мудрости; развиваются же онѣ подобно благороднымъ растеніямъ. Надобно только предусмотрительно не дозволять имъ слишкомъ торопиться, дабы черезъ то раньше времени имъ не ослабѣть и не истощиться.
20. Другія натуры остроумны, но медленны, хотя и послушны. Эти нуждаются только въ поощреніи.
21. Втретьихъ, есть натуры остроумныя и любознательныя, но при этомъ дерзкія и непокорныя. Учениковъ такого рода обыкновенно ненавидятъ въ школахъ и считаютъ ихъ отпѣтыми, а между тѣмъ изъ нихъ обыкновенно и выходятъ великіе люди, если только съ ними обращаются надлежащимъ образомъ. Примѣръ подобнаго рода представляетъ исторія въ Ѳемистоклѣ, великомъ Аѳинскомъ полководцѣ, который еще юношей имѣлъ непокорный нравъ (такъ что учитель его сказалъ ему: «Мальчикъ! Посредственности изъ тебя не выйдетъ, но будешь ты или великимъ благомъ для государства, или великимъ зломъ»). Когда впослѣдствіи кто-то удивлялся перемѣнѣ его нрава, то онъ выразился такъ: «Дикіе жеребцы бываютъ лучшими конями, если съ ними поступаютъ надлежащимъ образомъ». Тоже самое можно видѣть и на Буцефалѣ Александра Великаго. Когда Александръ увидѣлъ, что отецъ его Филиппъ призналъ негоднымъ этого дикаго коня, который не терпѣлъ на себѣ всадника, то сказалъ: «Какую прекрасную лошадь портятъ люди, не умѣющіе воспользоваться ею по своей неловкости!» И принявшись за нее съ удивительнымъ искусствомъ, безъ побоевъ—онъ пріобрѣлъ надъ нею полную власть, такъ что она не только тогда, но и впослѣдствіи позволяла ѣздить на себѣ только Александру, и въ цѣломъ свѣтѣ едва-ли можно было отыскать другую болѣе благородную лошадь, достойную столь великаго героя. Разсказъ объ этомъ передаетъ Плутархъ, при чемъ онъ замѣчаетъ: «Эта лошадь приводитъ намъ на память, что много хорошо одаренныхъ головъ пропадаетъ отъ ошибокъ воспитателей, которые коней обращаютъ въ ословъ, не умѣя управлять свободными и сознающими свое достоинство людьми».
22. Вчетвертыхъ, есть послушныя и въ то же время любознательныя натуры, но медленныя и туповатыя. Онѣ охотно слѣдуютъ за другими; а чтобъ сдѣлать для нихъ это возможнымъ, нужно снисходить къ ихъ слабости, не возлагая на нихъ чрезмѣрной тяжести, избѣгая рѣзкихъ порицаній, но всегда относясь къ нимъ доброжелательно, поддерживая, ободряя и вселяя въ нихъ мужество, чтобъ онѣ не падали духомъ. Подобные люди, хотя и позднѣе, достигнутъ своей цѣли; за то они прочнѣе держатся на ней, какъ это бываетъ съ поздними плодами. И какъ печать труднѣе оттискивается на свинцѣ, но за то крѣпче держится (чѣмъ на воскѣ), такъ люди подобнаго рода нерѣдко обладаютъ большею силою, чѣмъ талантливые, и что они однажды усвоили, то у нихъ легко не пропадаетъ. Поэтому исключать ихъ изъ школы не слѣдуетъ.
23. Впятыхъ, нѣкоторыя натуры тупы, и, кромѣ того, вялы и лѣнивы; но ихъ также можно исправить, только бы въ нихъ не было упорства. Здѣсь однако надо много умѣнья и терпѣнія.
24. Наконецъ, бываютъ еще тупоумныя, отъ природы извращенныя, злобныя и большею частію испорченныя натуры. Но поелику вездѣ въ природѣ противъ яда найдется и противоядіе, и деревья, отъ природы неплодоносныя, посредствомъ надлежащей посадки и ухода за ними могутъ быть сдѣланы плодоносными; то вообще не слѣдуетъ терять надежды и въ этомъ случаѣ, а напротивъ посмотрѣть, нельзя ли по крайней мѣрѣ побѣдить и искоренить упорство. Если и это окажется невозможнымъ,—только тогда придется оставить искривленный и узловатый чурбанъ, изъ котораго уже нельзя надѣяться вырѣзать Меркурія. «Безполезно обработывать и засѣвать безплодную почву», говоритъ Катонъ. Впрочемъ, подобнаго рода бездарность едва можно найти у одного на тысячу, что служитъ превосходнымъ доказательствомъ благости Божіей.
25. Сущность всего сказаннаго можетъ быть выражена словами Плутарха: «То, какими родятся дѣти, не зависитъ отъ человѣка; но сдѣлать ихъ посредствомъ правильнаго воспитанія добрыми,—это въ нашей власти». Да, въ нашей власти! говоритъ онъ. Это несомнѣнно, ибо изъ корневаго отпрыска садовникъ вырасчиваетъ дерево, употребляя повсюду одно и тоже искусство посадки.
26. Но возможность обучать и образовывать все юношество, при всѣхъ его столь различныхъ природныхъ задаткахъ, по одной и той же методѣ, вытекаетъ изъ слѣдующихъ четырехъ положеній.
27. Во первыхъ: Всѣхъ людей слѣдуетъ приводить къ однимъ цѣлямъ мудрости, нравственности и благочестія.
28. Далѣе: Всѣ люди, какъ бы они ни расходились въ своихъ природныхъ дарованіяхъ имѣютъ одинаковую человѣческую натуру, снабженную одинаковыми органами.
29. Втретьихъ: Упомянутое различіе въ дарованіяхъ есть ничто иное, какъ отклоненіе или недостатокъ естественной гармоніи, въ томъ же родѣ, какъ болѣзни тѣла представляютъ нарушеніе гармоніи его въ отношеніи влажности или сухости, теплоты или холода. Напримѣръ, что такое остроуміе, какъ не тонкость и подвижность нервной силы[2] въ мозгу, пробѣгающей съ величайшею быстротою по орудіямъ чувствъ и неуловимо проникающей въ свойство предметовъ? Если эта подвижность не будетъ сдерживаться благоразуміемъ, то можетъ случиться, что духъ станетъ разсѣяннымъ, а мозгъ или ослабѣетъ, или отупѣетъ,—что мы видимъ и на выдающихся талантахъ, которые при чрезмѣрномъ напряженіи обыкновенно или рановременно умираютъ, или притупляются. Напротивъ, что такое тупость ума, какъ не медленное движеніе нервной силы въ мозгу и темнота, которыя потому необходимо устранять и просвѣтлять усиленнымъ возбужденіемъ? Что такое, спрашиваю я, высокомѣріе и неукротимость, какъ не излишняя суровость и неуступчивость сердца, которое потому должно быть смягчаемо соотвѣтственной дисциплиной? Далѣе, что такое вялость, какъ не чрезмѣрное ослабленіе сердца, нуждающееся въ укрѣпленіи? И какъ для тѣла наиболѣе полезны не тѣ врачебныя средства, которыя къ одной крайности присоединяютъ другую (ибо этимъ только усиливается борьба), но тѣ, которыя приносятъ съ собою смягченіе крайностей, дабы на одной сторонѣ не было недостатка, а на другой не было излишка: такъ пригоднѣйшимъ средствомъ противъ ошибокъ человѣческаго ума будетъ такая метода, съ помощью которой умѣрялись бы излишества и пополнялись недостатки въ характерахъ—и все приводилось бы къ пріятному согласію и гармоніи. Слѣдуя этому началу, предлагаемая нами метода приспособляется для среднихъ дарованій (ingeniis mediocribus), (составляющихъ всегда огромное большинство), дабы она умѣряла натуры быстрыя, которыя для предупрежденія преждевременнаго истощенія нуждаются въ задержкѣ, а для болѣе медленныхъ натуръ, нуждающихся въ поощреніи,—служила бы шпорами и стимуломъ.
30. Наконецъ, предупреждать излишекъ или недостатокъ въ природныхъ дарованіяхъ всего лучше—пока они свѣжи. Подобно тому, какъ на войнѣ новички перемѣшаны съ ветеранами, слабые—съ сильными, вялые—съ проворными, всѣ обязаны драться подъ однимъ знаменемъ, повиноваться общимъ приказаніямъ, пока бой продолжается въ правильномъ боевомъ порядкѣ; когда же побѣда одержана, каждый солдатъ преслѣдуетъ врага, насколько хватитъ силъ и желанія, при чемъ онъ по вкусу выбираетъ себѣ и добычу: такъ точно и въ этомъ научномъ походѣ умѣстенъ тотъ же порядокъ,—именно, чтобы болѣе медленные были перемѣшаны съ болѣе быстрыми, туповатые—съ болѣе остроумными, упрямые—съ послушными—и чтобъ всѣ подчинялись однимъ и тѣмъ же предписаніямъ и примѣрамъ, пока будутъ нуждаться въ руководствѣ; по выпускѣ же изъ школы, каждый будетъ преслѣдовать остальную часть научныхъ занятій съ такою быстротою, какая для кого возможна.
31. Это соединеніе учащихся я разумѣю не только относительно мѣста, но—и даже гораздо болѣе—въ отношеніи къ помощи; если, напримѣръ, учитель замѣчаетъ болѣе талантливаго ученика, то пусть онъ поручитъ ему двухъ или троихъ, менѣе способныхъ для обученія; найдетъ ли онъ ученика съ добрыми нравственными наклонностями, пусть передастъ ему для надзора и руководства учениковъ съ дурнымъ характеромъ[3]. Такимъ образомъ удовлетворялось бы попеченіе о той и другой сторонѣ, особенно если учитель будетъ наблюдать, чтобы все шло сообразно съ планомъ. Но теперь пора уже приступить къ изложенію самаго дѣла.
Примѣчанія править
- ↑ Оригинальная образность этого мѣста, очевидно, стоитъ въ связи съ вышеприведенными примѣрами подготовки матеріала при механическихъ производствахъ—кузнеца, ткача, столяра, сапожника, и заключаетъ въ себѣ ту мысль, что для успѣха обученія также необходима предварительная подготовка натуры дитяти; учителя же, забывая или не желая выполнить это требованіе, поступаютъ насильственно и произвольно, дѣлая дѣтей безотвѣтными предметами своихъ экспериментовъ, осуждая на безуспѣшность свой трудъ и обращая самое ученіе въ истязаніе для дѣтей. Мы не сочли себя вправѣ замѣнить это мѣсто парафразомъ, дорожа вѣрностью перевода подлиннику.
- ↑ Spiritus animalis—это начало тѣлесно-духовной жизни, которое признавалось современными мыслителями эпохи Каменскаго и которое признавали такіе умы, какъ Бэконъ, Декартъ и др. мыслители. Начало это извѣстно подъ разными наименованіями: Жизненная сила, Животный духъ, Нервный духъ, Spiritus vitalis
- ↑ Это начало такъ-называемаго взаимнаго обученія, которое въ свое время составляло эпоху и было предметомъ общаго увлеченія. Изобрѣтателями его считаются обыкновенно Белль и Ланкастеръ, хотя несомнѣнно, что не только идея этого обученія, но и практическая обработка его принадлежатъ Каменскому. Опытъ уже давно показалъ педагогическія неудобства этой формы обученія, съ которою мы еще встрѣтимся далѣе; здѣсь же замѣтимъ, что порученіе ученикамъ товарищей въ отношеніи нравственнаго надзора представляетъ особенныя—и опасности, и неудобства.
