1) Я покажусь слишкомъ дерзкимъ, рѣшаясь возвѣщать это такъ смѣло. Но я призываю тебя, читатель, къ самому дѣлу и дѣлаю тебя судьею; самъ же являюсь труженикомъ. Вполнѣ удовлетворяющею своей цѣли школою называю я такую школу, которая есть истинная мастерская гуманности, т. е. въ которой духъ учащагося погружается въ сіяніе мудрости, успѣшно стремится проникнуть все сокровенное и явное (какъ сказано въ премудр. VII, 17), гдѣ сердце и его стремленія достигаютъ полной гармоніи съ добродѣтелію, сердце привлекается божественною любовью и наполняется ею такъ, что уже здѣсь, подъ небомъ, всѣ тѣ, которые вручены христіанскимъ школамъ для назиданія въ истинной мудрости, пріучаются вести небесную жизнь. Словомъ, гдѣ всѣ обучаются всему совершенно.
2. Но какая школа брала на себя до сихъ поръ трудъ—выполнить эту задачу въ совершенствѣ, не говоря уже о томъ, чтобъ она этого достигла? Впрочемъ я не хотѣлъ бы казаться человѣкомъ, который преслѣдуетъ Платоновы идеи, и мечтаетъ о совершенствѣ, котораго нигдѣ не существуетъ и на которое никогда нельзя надѣяться въ этой жизни; я приведу другой доводъ въ пользу того, что школы должны быть именно таковы, но до сихъ поръ еще таковыми не были.
3. Лютеръ, въ своемъ увѣщаніи (отъ 1525 г.) къ городамъ имперіи открывать школы, высказываетъ между прочимъ желаніе: вопервыхъ, чтобы во всѣхъ городахъ, мѣстечкахъ и селахъ были открываемы школы для обученія въ нихъ юношества обоего пола (на сколько это необходимо, мы привели доводы выше, въ 1-й главѣ), при этомъ чтобы и тѣ, которые занимаются сельскими работами или ремесломъ, также ежедневно ходили въ школу, хотя на два часа, и были бы обучаемы полезнымъ свѣдѣніямъ, добрымъ нравамъ и страху Божію. Вовторыхъ, чтобъ они были обучаемы по болѣе легкой методѣ, которая не только бы не отвращала отъ ученья, но какъ бы нѣкоторою приманкою привлекала къ нему и (какъ онъ говоритъ) чтобъ мальчики находили въ школьныхъ занятіяхъ не меньшую радость, какъ если бы они проводили цѣлые дни въ дѣтскихъ играхъ, въ бѣготнѣ и шалостяхъ. Такъ говорилъ Лютеръ.
4. Дѣйствительно, это разумный совѣтъ, достойный столь великаго мужа! но кто не видитъ, что до сихъ поръ мы остаемся позади этого изрѣченія: гдѣ же эти всеобщія школы? гдѣ привлекательная метода?
5. Противное же мы видимъ повсюду. Въ маленькихъ общинахъ, мѣстечкахъ и селахъ школы и до сихъ поръ не основаны.
6. Гдѣ онѣ и открыты, тамъ существуютъ не для всѣхъ вообще, но только для извѣстныхъ лицъ, именно для болѣе богатыхъ; такъ какъ посѣщеніе школъ стоитъ дорого, то бѣдные допускаются туда только въ рѣдкихъ случаяхъ, развѣ съ помощью чьей-нибудь благотворительности. Но что между неимущими часто погибаютъ отличные таланты, къ великому вреду для церкви и государства, это—несомнѣнно.
7. Далѣе, при обученіи юношества употреблялась обыкновенно столь суровая метода, что на школы вообще смотрѣли, какъ на средства запугиванія мальчиковъ и какъ на застѣнокъ для талантовъ; большая часть учениковъ, подвергнувшись одурѣнію отъ наукъ и книгъ,[1] спѣшили въ мастерскія ремесленниковъ, или обращались къ другимъ житейскимъ занятіямъ.
8. Тѣ же ученики, которые удерживались въ школѣ (по принужденію ли отъ родителей и опекуновъ, или увлекаемые надеждою достигнуть когда-нибудь съ помощью науки высокаго положенія въ свѣтѣ, или, наконецъ, по свободному влеченію природы къ этому благородному занятію) получали такое образованіе, которое не было ни достаточно серьезно, ни достаточно искусно, а чаще всего извращенно и ошибочно. Ибо то, что преимущественно слѣдовало бы внѣдрять въ умы,—то оставалось, по большей части, въ пренебреженіи: страхъ Божій и добрые нравы. Объ этомъ послѣднемъ въ школахъ (даже и въ академіяхъ, которымъ свойственна бы высшая ступень человѣческаго развитія) такъ мало заботились, что изъ школы, вмѣсто кроткихъ овечекъ, обыкновенно выходили дикіе ослы, неукротимые и необузданные лошаки, а вмѣсто склоннаго къ добродѣтели нрава—выносили только прикрашенную отшлифовку внѣшности, грубую типическую наружность и дрессированные для свѣтской пустоты глаза, руки и ноги. Ибо во многія ли изъ этихъ головъ, утонченныя долгимъ изученіемъ языковъ и наукъ, проникало что-нибудь въ голову въ такой степени, чтобъ они могли служить другимъ людямъ образцами умѣренности, цѣломудрія, смиренія, снисходительности, обдуманности, терпѣнія, самообладанія и т. п.? Отъ чего же это, какъ не отъ того, что о доброй жизни въ школахъ даже не подымается и вопроса? это доказывается распущенностію дисциплины почти во всѣхъ школахъ, разнузданностью нравовъ во всѣхъ слояхъ общества; доказываютъ тоже и безконечныя жалобы, вздохи и слезы многихъ честныхъ людей. И еще станетъ кто-либо защищать настоящее состояніе школъ? нами овладѣла болѣзнь, переданная намъ отъ нашихъ преподавателей, что мы, отвратившись отъ древа жизни, исключительно стремимся только къ древу познанія. Школы, слѣдуя этому необычному стремленію, гнались до настоящей минуты только за знаніями.
9) Но и это самое какимъ путемъ желали достигнуть? съ какимъ успѣхомъ? Подлинно, надъ тѣмъ, что человѣческій умъ могъ бы обнять въ теченіе года, въ школахъ проводятъ пять, десять и болѣе лѣтъ. Что съ полною легкостію можно бы сообщить и внѣдрить въ умы, то насильственно втискивается, даже вколачивается и вбивается. Что могло бы быть представлено наглядно и ясно, то преподается темно, сбивчиво, запутанно, какъ бы посредствомъ чистыхъ загадокъ.
10) Я умолчу здѣсь уже о томъ, что едвали гдѣ умы питаются истинными зернами фактовъ; обыкновенно же они наполняются шелухою словъ (вѣтряною болтовнею попугаевъ), высѣвками и чадомъ мнѣній.
11. Возьмемъ изученіе хоть латинскаго языка—коснусь его здѣсь кстати для примѣра: (Bone Deus) Боже милостивый! какъ спутано, какъ затруднительно, какъ многословно производилось оно! По истинѣ, маркитанты, погонщики и мастеровые разнаго рода научаются какому-нибудь языку, совершенно отличному отъ ихъ роднаго, и усвоиваютъ даже не одинъ языкъ, а два и три,—скорѣе, чѣмъ воспитанники нашихъ школъ, при полнѣйшемъ прилежаніи и съ крайнимъ напряженіемъ, изучаютъ одну латынь. И съ какимъ неравнымъ успѣхомъ! Первые уже черезъ нѣсколько мѣсяцевъ свободно болтаютъ на чужомъ языкѣ; послѣдніе же едва черезъ пятнадцать или двадцать лѣтъ, и то обыкновенно только съ помощью разныхъ пособій—грамматикъ и словарей, могутъ кое-что произнесть по латыни, и то не безъ запинокъ и заиканья. Отъ чего другого можетъ происходить эта крайне вредная потеря времени и труда, какъ не отъ дурной методы?
12. Вотъ что разумно писалъ объ этомъ знаменитый докторъ богословія Эйльгардъ Любинъ, профессоръ Роштокскаго университета: «обыкновенный способъ обученія мальчиковъ въ школахъ кажется мнѣ такимъ, какъ если бы кто-нибудь получилъ порученіе—со всѣмъ прилежаніемъ и трудомъ придумать способъ или планъ, по которому какъ учителя, такъ и ученики могли бы научаться латыни только непомѣрнымъ трудомъ, съ чрезвычайнымъ отвращеніемъ и съ необыкновенными мученіями, и то неиначе, какъ чрезъ очень долгій промежутокъ времени».
И нѣсколько послѣ: «Когда я чаще объ этомъ раздумывалъ,—не однажды, сознаюсь, приходило мнѣ на мысль, что эта метода была введена въ школы злымъ и завистливымъ геніемъ, врагомъ человѣческаго рода». Такъ говорилъ Любинъ, мнѣніе котораго изъ многихъ другихъ свидѣтелей я пожелалъ привести.
13. Впрочемъ, для чего намъ искать свидѣтелей? сколько изъ насъ могутъ служить таковыми! сколько вышло изъ школъ и академій едва осѣненными тѣнью истинной учености! Между многими тысячами я самъ одинъ изъ этихъ несчастныхъ дѣтей, у которыхъ дорогая весна всей жизни, цвѣтущіе годы юности—погибли жалкимъ образомъ въ схоластическомъ педантствѣ. Ахъ, какъ часто, когда мнѣ пришлось узнать лучшее, воспоминаніе о потерянномъ времени выжимало у меня стоны изъ груди, слезы изъ глазъ, скорбь изъ сердца! ахъ, какъ часто эта боль принуждала меня воскликнуть:
|
«О если бы возвратилъ мнѣ |
14. Но тщетны эти мольбы: истекшій день не возвращается болѣе. Никто изъ насъ, чьи годы прошли, не помолодѣетъ, чтобъ снова начать жизнь и вступить въ нее съ лучшею подготовкой; этому помочь уже нельзя. Для насъ осталось только одно, одно только возможно: насколько мы въ силахъ, дать добрый совѣтъ подростающему поколѣнію, чтобы, показавши, какъ наши учителя впадали въ ошибки, открыть путь, какъ можно ихъ избѣгнуть. Да совершится это во имя и при помощи Того, Кто одинъ можетъ сосчитать наши ошибки и исправить кривизну путей нашихъ (Экклез. I, 15).
Примѣчанія править
- ↑ «Discipulorum pars, literarum et librorum nausea contracta»—собственно «бывъ поражена морскою болѣзнью отъ наукъ и книгъ»… Объ этомъ сравненіи мы уже говорили выше. Коменскій употребляетъ его по сходству дѣйствія морской болѣзни на взрослыхъ и старой учёбы на дѣтей. Морская болѣзнь производитъ головокруженіе, тошноту, боль, общее болѣзненное давленіе на весь организмъ, упадокъ силъ и энергіи,—тоже самое дѣлало въ дѣтяхъ старое ученье.
