Викитека

Введение в археологию. Часть I (Жебелёв)/48

< Введение в археологию. Часть I (Жебелёв)

[173]48. Русскими древностями, в строгом смысле этого слова, т.-е. памятниками искусства, старины и быта, созданными в пределах России в различные эпохи ее государственного существования, русские ученые, просвещенные любители и просто любители [174]заинтересовались давно. Однако, русская археология, как самодовлеющая научная дисциплина, ведет свое происхождение с очень недавних пор и находится, строго говоря, в начальном периоде своего развития. В течение долгого времени русская археология, подобно своим старшим сестрам, археологии классической и византийской, разрабатывалась исключительно антикварно и стояла в ближайшем отношении к русской истории, пока, наконец, с конца прошлого века, и по отношению к вещественным памятникам русской старины не приложены были те методы стилистического анализа, которые роднят археологию с историей искусства.

Первым из русских историков, уделивших большое внимание археологическим памятникам, был М. П. Погодин (1800—75)[1]. „К его знанию русской археологической библиографии, к его сочувствию и живому слову обратился граф Уваров для открытия общих собраний Первого Археологического С‘езда общею речью о „Судьбах археологии в России“. В этом широком обозрении всего хода археологических занятий в России, Погодин совместил и самый внимательный перечень всего сделанного, очерк всего прошлого русской археологии, от сотрудников графа Румянцева до своих современников, на всем пространстве России и во всех исторических поприщах. Для расширения ее успехов в будущем, он требовал умножения общедоступных обзоров по археологии, открытия публичных лекций по предмету, заявлял о необходимости провинциальных музеев, о важности составления всякого рода археологических карт, о желательности применения государственных мер к делу сохранения и восстановления древних памятников“. К своему труду по древней русской истории Погодин приложил обширный археологический атлас, где воспроизведено и об‘яснено много памятников до-татарской Руси. „Погодин был в свое время наиболее известным и счастливым собирателем русских древностей… Вся русская общественная археология была ему любопытна и все памятники древности, искусства, старинного быта России ему казались важными по отношению к общей святыне — русской старине“ (Н. П. Кондаков).

Младшими современниками Погодина были И. Е. Забелин и Ф. И. Буслаев. Забелин (1820—1908), в 60-х и 70-х г.г. бывший членом Археологической Комиссии и произведший много раскопок „скифских“ курганов в Екатеринославской губернии и на Таманском Полуострове (находки, им сделанные, описаны в „Древностях Геродотовой Скифии“ и в „Отчетах“ Комиссии), прославился хорошо всем знакомыми трудами но истории внешнего быта [175](„Домашний быт русских царей в XVI—XVII в.в.“. М. 1862: „Домашний быт русских цариц в XVI—XVII в.в.“, М. 1869 — были и последующие издания; „Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве“. Вестник Европы, 1871, №№ 1 и 2; „История русской жизни с древнейших времен“, 2 тт., I-е изд. 1876—79, 2-е исправленное, под редакцией А. В. Орешникова, М. 1908. 12; „Опыт изучения русских древностей“, 2 тт., 1872. 73, „Черты самобытности в древнерусском зодчестве“. Древняя и Новая Россия, 1878, 3 и 4 и отдельно, М. 1900; „История г. Москвы“, I т., 1902; 2-е издание, М. 1905). Все эти, живо и увлекательно написанные, сочинения И. Е. Забелина долго будут читаться просвещенными людьми и многому будут поучать их. Нужно, однако, помнить, что мастистый автор их был типичным археологом-антикваром, в лучшем смысле этого слова. Не пройдя основательной археологической школы, изучив археологию более практически, чем теоретически, Забелин подходил к оценке вещественных памятников скорее „нутром“, чем при помощи детального их анализа[2].

Ф. И. Буслаев (1818—1897) перешел к занятиям русскою археологиею от занятий русской народной словесностью, определяя одинаково древнюю словесность и искусство со стороны их основной народной стихии. С самого же начала, с первых своих этюдов „О народности в древне-русской литературе и искусстве“ и до последних своих работ, он ограничил область русской археологии иконописью, лицевыми рукописями, подлинником („Общие понятия о русской иконописи“, Изображение страшного суда по русским подлинникам“, „Византийская и древне-русская символика по рукописям от XV до конца XVIII в.“, „Для истории русской живописи XVI в.“, „Литература русских иконописных подлинников“, „Русский лицевой апокалипсис“[3]. В противоположность Погодину и Забелину, Буслаев получил основательную, по тому времени, подготовку по археологии вообще: в молодости он занимался в Германии, Франции и Италии изучением памятников классического искусства; позже, в начале 60-х гг., отправился вторично за-границу с специальною целью заняться историею искусства, а в 70-х гг. был там дважды [176]с целью изучения миниатюр рукописей. Знакомство Буслаева с памятниками искусства и старины других народов предохранило его от узко-национального взгляда на таковые же памятники русские, направило его занятия по пути сравнительного метода. И если Буслаев в своих занятиях археологией интересовался, преимущественно, содержанием памятника, а не его стилем и формою, то это находит свое об‘яснение, с одной стороны, в господствовавшем в его время методе исследования, с другой — тем, что его занятия памятниками вещественными всегда шли, как сказано, параллельно с занятиями памятниками письменными. Его главным образом интересовало отношение памятников русского искусства и старины к религии, народным верованиям. Поэтому иконографическая часть археологии была у Буслаева всегда на первом плане. „Приемы изучения русской иконографии“, говорит Н. П. Кондаков о своем учителе: „сводившие все содержание к неизменному будто бы преданию, в ней исключительно действовавшему, обезличивали древне-русское искусство, разлагая его на древние образцы, позднейшие формы и их искажения“, и, тем не менее, „подчиняясь, в противность высказанным взглядам и придуманным теориям, общему движению к изучению народности и родной старины“, Буслаев „полагал основы ее научного исследования“[4].

На положенных Буслаевым основах русской археологии начал возводить ее здание тот же Н. П. Кондаков. К изучению русских вещественных памятников он шел постепенно, отправляясь от хорошо им изученных уже памятников византийских. Знаменательно было появление в 1887 г. статьи Н. П. Кондакова „О фресках лестницы Киево-Софийского собора“ (ЗРАО. III), где он впервые доказал, что сюжеты этих фресок (равно как и их стиль) взяты исключительно из древности византийской и никакого прямого отношения к древне-русскому быту не имеют. В 1896 г. вышло в свет изданное Археологической Комиссией замечательное сочинение Н. П. Кондакова „Русские клады. Исследование древностей великокняжеского периода“. В этом богато иллюстрированном труде дано не только описание кладов, начиная с Рязанского, открытого в 1822 г., и кончая Черкасским, найденным в 1893 г., но и представлены руководящие указания методологического характера касательно исследования русских древностей до-монгольского периода вообще. Н. П. Кондаков указывает здесь на необходимость исследовать эти древности на основании господствовавших в пределах России стилей: „арабского“, [177]„Звериного“, „Корсунского“ (или греко-восточного). В третьей главе сочинения дан художественно-исторический разбор отдельных бытовых и церемониальных предметов, форм украшения и уборов мужских и женских в русских древностях домонгольского периода. С основными результатами исследования Н. П. Кондакова можно ознакомиться по пятому выпуску „Русских древностей и памятниках искусства“ (П. 1897), содержащему обзор „курганных древностей и кладов домонгольского периода“.

Тремя годами позднее Н. П. Кондаков прочел в „Обществе любителей древней письменности и искусства“ доклад, напечатанный в № 132 „Памятников“, издаваемых Обществом, „О научных задачах истории древне-русского искусства“ (П. 1899). Доклад этот имеет для русской археологии принципиальное значение по основным мыслям и положениям. Впервые с полною определенностью здесь высказан взгляд на русское искусство, как на „оригинальный, художественный тип, крупное историческое явление, сложившееся работою великорусского племени при содействии целого ряда иноплеменных и восточных народностей, вызванных этим племенем к жизни и художественной деятельности“. Указывая на то, как в самом нарождении русской археологии „сложилось невысокое понятие о ее предмете, о русских древностях и памятниках русской старины“, как „появился и незаметно утвердился отрицательный взгляд на ее значение“, Н. П. Кондаков об‘ясняет этот нелестный для предмета русской археологии взгляд „результатом наскоро сделанных обобщений, когда наличность русских древностей ограничивалась немногими собраниями московских любителей и состояла почти исключительно из ремесленных поделок и предметов ношебного народного обихода“, хотя, замечает он, „уже в то время существовала наша Оружейная Палата“. С тех пор запас русских древностей сильно возрос и количественно и качественно, и главный интерес исследователя русских древностей, по замечанию Н. П. Кондакова, должен направиться в сторону „богатства, народной значительности и устойчивости типов“ их, а научные взгляды — „в сторону исторического исследования происхождения этих типов“. Эти типы, художественные и бытовые, богато представлены уже скифо-сарматскими древностями, древностями Сибири и южной России в эпоху переселения народов, древностями Кавказа, „этого колоссального некрополя древних народностей и разнообразных культур, склада изделий мастерских Малой Азии и Сирии и начала искусства и художественной промышленности средневековой Европы“. Жизненные пересадки византийского искусства дали древности Киевской Руси и Грузии. „Суздальская земля была некогда образцом живого роста народного искусства на почве усвоения самых [178]разносторонних влияний“ (для доказательства самобытности и оригинальности русского искусства, Н. П. Кондаков описывает и об‘ясняет в своем докладе скульптурные украшения Дмитровского собора во Владимире и собора в Юрьеве-Польском). Наконец, следуют памятники московской старины „в ее характерных, поразительных, но пока непонятных формах“.

Доклад Н. П. Кондакова послужил своего рода „боевым кличем“, и русская археология, с начала XX в., вступила в новую полосу своего развития, стала привлекать к себе все большее и большее внимание со стороны ученых исследователей. Сам Н. П. Кондаков принимал в этом движении видное участие и обогатил науку трактатами „О миниатюрах Кенигсбергского списка Начальной летописи“ (П. 1902) „Изображения русской княжеской семьи в (византийских) миниатюрах XI в.“ (П. 1906)[5]. где, между прочим, высказывается много ценных соображений о бытовых археологических материалах, представляемых миниатюрами. Ученик Н. П. Кондакова, Д. В. Айналов, начавший свои занятия с изучения памятников древне-христианского и византийского искусства, неизбежно так же, как его учитель, пришел и к памятникам русской археологии. Первая работа Д. В. Айналова, написанная им в сотрудничестве с Е. К. Рединым, посвящена была исследованию мозаик и фресок главного памятника Киевской Руси, Софийского собора („Киево-Софийскйй собор“. ЗРАО. IV, и отдельно, П. 1889)[6]. В последующих работах Д. В. Айналов занимался исследованием миниатюр Радзивилловской летописи и миниатюр „Сказания о св. Борисе и Глебе“ Сильвестровского сборника (Изв. Отд. Русск. яз. и слов. [179]Акад. Наук XIII, 1909. XV, 1911), архитектуры черниговских храмов (Труды Черниг. предвар. Ком. по устройству XIV Арх. С‘езда, 1908), фресковой росписи храма Успения Богородицы в Свияжском монастыре (ТМАО. XXI), а также разбором литературных данных о древнейшем периоде русского искусства[7]. Е. К. Редин, помимо упомянутых выше занятий лицевыми рукописями топографии Козьмы Индоклопова, много потрудился в области регистрации и исследования древностей Харьковского края (О лицевых синодиках, поступивших в распоряжение Харьковского предв. Комитета по устройству XII Археол. С‘езда. Зап. Хар. Унив. 1902; Памятники церковной древности Харьковской губ., Хар. 1900; Церкви г. Харькова. Сборн. Хар. Ист. Филол. Общ. XVI, 1905)[8].

Ученики Д. В. Айналова по Петроградскому Университету сосредоточили свои занятия, главным образом, на изучении древностей новгородских и псковских[9]. Покойный Вл. К. Мясоедов исследовал „Кратиры Софийского собора в Новгороде“ (ЗРОРАО. X, 1915), „Фрагменты фресковой росписи Софии Новгородской (там же), „Два погибших памятника Новгородской старины“ (там же)[10]. Н. П. Сычев писал об „Одном из рельефов Корсунских врат“ (Тверь 1913), об „Иконе Симона Ушакова в Новгородском епархиальном древлехранилище“ (ЗРОРАО. X); Л. А. [180]Мацулевич — о „Знаменском соборе в Новгороде“ (Сборн. Новг. Общ. Люб. Древн. 1911), о „Храмах Детинца на неизданном плане Новгорода XVI в.“ (там же, 1910), о „Фрагментах стенописи в соборе Снетогорского монастыря“ (ЗРОРАО. X, 1915). Н. В. Покровский дал подробное описание „Древней Софийской ризницы в Новгороде (2 тт., П. 1913. 14). А. И. Успенский исследовал фрески церкви Спаса Нередицы (Зап. Моск. Арх. Инст. III), П. Гусев — иконографию св. Флора и Лавра в Новгородском искусстве (Вестник арх. и ист. XXI), Д. П. Гордеев — Новгородские Феодоровские фрески (ВВ. XXII), И. А. Шляпкин — кресты Новгорода до XV в. („Древне-русские кресты“, П. 1906), В. В. Суслов — церковь Успения Богородицы в селе Волотове близь Новгорода (Труды Моск. Предвар. Комитета XV Археол. С‘езда)[11]• К. К. Романов — звонницу Тихвинского Богородице-Успенскою монастыря Новг. губ. (ИАК. 36)[12]. Имеются работы и обобщающего характера: Г. Г. Навлуцкого по истории Новгородской (и Московской) архитектуры (Киев. 1912) и А. И. Анисимова по новгородской иконописи (София, 1914)[13]. Вообще, за последнее время Новгороду „повезло“: и отдельные учреждения и отдельные лица с жаром обратились к изучению древностей, к спасению и реставрации погибающих памятников новгородской старины. Остается пожелать, чтобы эти благородные усилия привели к желательным результатам.

Равным образом привлекали и привлекают к себе внимание памятники Владимиро-Суздальской области[14]. „О храмах Владимиро-Суздальского княжества XII—XIII вв.“ (Труды Владим. Учен. Арх. Комм. 5, и отдельно, 1902) дал исследование Д. Н. Бережков. По принципиальному вопросу о генезисе владимиро-суздальского зодчества он пришел к заключению, что мастерами, строившими храмы во Владимире и Суздале, были иноземцы, вызванные откуда-то князьями и строившие церкви по своему вкусу, не подчиняясь местному влиянию. Романское влияние, сказывающееся в украшениях церквей, проникло, по мнению Д. Н. Бережкова, [181]чрез Галич, причем в этих украшениях должно усматривать не идейно-символическое, а лишь декоративное значение. Замечательные украшения владимиро-суздальских храмов, так наз. прилепы, прекрасно изданы в труде А. А. Бобринского „Резной камень в России. I. Соборы Владимиро-Суздальской области XIII—XIII вв.“[15] (М. 1916). Георгиевский собор в Юрьеве-Польском послужил предметом исследования К. К. Романова (ИАК. 36)[16].

Значительно менее сделано для изучения столь обильных и разнообразных памятников Москвы. Старинная работа И. М. Снегирева „Памятники Московской древности“ (M. 1842) устарела. Предпринятое им же, в сотрудничестве с Н. Мартыновым, издание „Успенский собор в Москве“ М. 1856) нуждается в освежении. В более близкое время „История стенописи Успенского собора в Москве“ (М. 1902) изложена А. И. Успенским. Самому внимательному и ученейшему исследованию подверг Я. И. Смирнов Устюжское изваянце св. Георгия, находящееся в Успенском соборе (ТМАО. XV, 1915), где дана история истолкования этого памятника в Москве, прослежена судьба рельефа в Великом Устюге и установлен его итальянский источник. Из остальных работ, посвященных московским памятникам, можно отметить: издания Д. К. Тренева „Иконы царского изографа Симона Ушакова в Московском Новодевичьем монастыре“ (М. 1901); „Иконостас Смоленского собора Новодевичьего монастыря“ М. 1902); „Памятники древне-русского искусства церкви Грузинской Богоматери в Москве“ (М. 1903); П. П. Покрышкина „Иконы Московского собора Спаса на Бору“, (П. 1913); И. И. Кузнецова „Покровский собор в Москве“ (М. 1900) и общий очерк П. А. Скворцова „Археология и топография Москвы“ (М. 1913).

Из остальных русских городов памятники лишь некоторых, очень немногочисленных, подвергнуты более или менее обстоятельному рассмотрению или, хотя бы, сопоставлению. При исследовании древностей русских городов отсутствовал какой-либо общий план, оно велось неравномерно и бессистемно, завися, в значительной степени, либо от любви к местным древностям местных любителей, либо вызываясь теми или иными случайными обстоятельствами. Памятники Ростова Великого рассмотрены в сочинениях А. А. Титова („Кремль Ростова Великого“ (М. 1905); „Ростов Великий в его церковно-археологических памятниках“ (M. 1911), Б. Эдинга „Ростов Великий. Углич“ (М. 1914); Ярославля — А. М. ІІавлинова (ТХПАС), И. А. Вахромеева [182]„Церковь пр. Илии“, (Яросл. 1906)[17], Н. Первухина „Церковь Иоанна Предтечи в Ярославле“ (М. 1913); Костромы — Н. В. Покровского („Памятники церковной старины в Костроме“. Вестн. арх. и ист., 1909), В. А. Нарбекова („Костромские церк. древности“, Казань 1916); Звенигорода — арх. Леонида (Московский Звенигород и его уезд в церковно-археологлческом отношении“. ТМАО. VII; см. еще К. К. Романов, „О времени построения звонницы Успенского собора в Звенигороде“. ИАИМК. I); Серпухова — Д. К. Тренева („Высоцкий монастырь, его иконы и достопримечательности“, М. 1902); Кашина — Н. Д. Протасова („Кашинские памятники“. ИАИМК. I); Казани — П. Дульского (Памятники Казанской старины“, Каз. 1914 см. также С. П. Покровский, Древности сев.-вост. России, Казань 1916); Старой Ладоги — Н. Ф. Романченка (Древности Старой Ладоги, П. 1906; Волоколамска — И. П. Машкова (Воскресенский собор в Волоколамске. Сборник Уваровой); Полоцка — К. В . Шероцкого (Софийский собор в Полоцке. ЗРОРАО X). Приведенный, далеко неполный подбор литературы показывает насколько случайный характер носило исследование памятников местной русской старины. Работы в этом направлении, хотя бы исключительно регистрационной, предстоит сделать очень много. Лишь после того, как она будет выполнена, когда местные памятники искусства и старины будут зафиксированы и подробно описаны в более или менее связных обзорах, явится возможность не только подвергнуть их детальному исследованию, но и разбить на более или менее точно определенные группы и категории. Археологические богатства окружают нас повсюду, но к, стыду нашему, нужно сказать, что, в научном отношении, они далеко не только не использованы, но и не намечено даже пути, по которым работа в этом направлении должна быть ведена.

Более всего сделано для памятников русской архитектуры и, в последнее время, для памятников русской иконописи. И области изучения русской архитектуры должны быть, с особенным почтением, отмечены труды русских архитекторов, преимущественно воспитанников Академии Художеств, которые много поработали и над изданием и над изучением памятников русского зодчества. Но главе этих архитекторов должен быть поставлен И. И. Горностаев, который в 50-х и 60-х гг. много ездил по России для художественно-исторических разысканий, выполнил множество чертежей, рисунков, обмеров старинных зданий и поместил несколько статей [183]в Зап. Русск. Арх. Общества. По стопам Горностаева пошли Л. В. Даль, изучавший, в 70-х гг., старинное русское зодчество в Поволжье и в Олонецкой губ.: Н. В. Султанов („Образцы древне-русского зодчества в миниатюрных изображениях“, П. 1881; „Остатки Якутского острога, и некоторые другие деревянные памятники зодчества в Сибири. ИАК. 24, см. также И. И. Серебренников, „Памятники старинного деревянного зодчества в Иркутской губ.“, Ирк. 1915; М. Т. Преображенский (Памятники древне-русского зодчества в пределах Калужской губ.“ , П. 1891) и, в особенности, В. В. Суслов („Очерки по истории древне-русского зодчества, П. 1889; Русское зодчество по преданиям народной старины: под редакцией же Суслова и при его ближайшем участии выходило издание Академии Художеств „Памятники древнерусского зодчества“). В более близкое время над памятниками древне-русской архитектуры с успехом работал покойный П. П. Покрышкнн Отчет о капитальном ремонте Спасо-Нередицкой церкви. МАР. XIV. Смоленская крепостная стена, ИАК. 32; Благовещенская церковь в Супрасльском монастыре, Гродн. губ. Сборник Бобринского; в сотрудничестве с К. К. Романовым, Древние здания в Ферапонтовом монастыре. ИАК. 28) и Н. Б. Бакланов (Эволюция архитектурных форм в русском провинциальном церковном зодчестве XVIII р. ИАИМК. II, 1922). Из посвященных русскому зодчеству работ не архитекторов можно отметить труды Г. Г. Павлуцкого (Древности Украины. Деревянные и каменные храмы, Киев 1905, изд. Моск. Арх. Общ.)[18]. А. И. Успенского (Императорские дворцы, 2 тт., М. 1914), Г. В. Лукомского (Памятники старинной архитектуры России. I. Русская провинция, II. 1915). А. А. Потапов дал „Общий обзор древней русской гражданской архитектуры“ (ТМАО. XIX. XX), А. М. Павлинов — „Историю русской-архитектуры“ (М. 1894).

Для изучения русского орнамента существенные услуги археологии оказал В. В. Стасов, как своим капитальным изданием „Славянский и восточный орнамент по рукописям древнего и нового времени (П. 1884), так и своим более ранним исследованием „Русский народный орнамент. Шитье, ткани, кружева“ (П. 1872)[19]. [184]Сборник „Орнаментов на памятниках древне-русского искусства“ дан в изданиях Н. П. Сырейщикова и Д. К. Тренева (М. 1904) и И. В. Баркова „Мотивы русского орнамента XI—XII вв.“ (М. 1910). Изучение русского орнамента могло бы дать темы для множества работ; пока отметим „Очерки из истории славянского орнамента“ А. Некрасова (П. 1913)[20].

Памятники древне-русской живописи представлены стенописью (фресками) и иконописью. О главнейших трудах, посвященных старинным фрескам — киевским, новгородским и др.[21] — речь была выше. Здесь должно отметить прекрасное издание В. Т. Георгиевского „Фрески Ферапонтова монастыря“ (П. 1911), посвященное замечательному, впервые пущенному в ученый обиход, памятнику монументальной живописи — росписи соборной церкви Рождества Христова в Ферапонтовом монастыре, относящейся к концу XV — началу XVI в. Памятник этот занимает исключительное место в истории русской живописи, так как является как бы связующим звеном между деятельностью известного живописцаXV в. Андрея Рублева, с одной стороны, и новым направлением живописи XVI в. — с другой, когда получила развитие новая система храмовой росписи, не историческая, как то было прежде, а на основании хвалебных акафистов и вообще песнопений. В. Т. Георгиевский ставит живопись Ферапонтова монастыря в связь с Новгородским иконописным стилем и впервые восстановляет личность и деятельность русского иконописца Дионисия и его сыновей Феодосия и Владимира[22].

Начало изучения русской иконописи положено было трудами И. П. Сахарова („Исследование о русском иконокисании, П. 1849), И. Е. Забелина (Материалы для истории иконописи. Временник Моск. Общ. Ист. и Древн. 1850), Д. А. Ровинского (Обозрение иконописания в России до конца XVII в., 1856, нов. изд. 1903), Ф. И. Буслаева (Общие понятия о русской иконописи, М. 1866 — Собрание, сочинений, II). В этих трудах установлены были три главных школы иконописного дела на Руси: новгородская, московская и строгановская, и ряд мелких, а также обрисована была [185]и деятельность главных художников-иконописцев: Андрея Рублева, Симона Ушакова и др. Особый интерес к памятникам русской иконописи обнаружился в первом десятилетии текущего века, не затихший и по настоящее время. Оживление этого интереса должно быть, несомненно, связано опять-таки с именем Н. П. Кондакова, который в 1901 г. издал (в „Памятниках древней письменности и искусства“) трактат „Современное положение русской народной иконописи“, где он говорит о производстве икон в крупных селах и посадах Владимирской и Костромской области: Палехе, Мстере, Холуе, Кинешме и пр. Авторитетный голос выдающегося ученого был услышан, прежде всего, „сверху“, и вскоре был образован, с целью способствовать распространению и развитию правильного иконописания в России, упомянутый особый комитет попечительства о русской иконописи, во главе которого, в первые годы его деятельности, стоял Н. П. Кондаков[23]. С этого времени русские старинные иконы стали привлекать к себе такое внимание, что оказалось возможным издание даже особого сборника „Русская икона“ (П. 1914), не говоря уже о том, что появилось много отдельных трудов, посвященных изданию и об‘яснению тех или иных замечательных икон[24], описанию собраний их[25], характеристике некоторых иконописцев[26], наконец, рассмотрению общих вопросов, связанных с русскою иконописью[27]. Самыми крупными явлениями в литературе по иконописанию должно признать большой труд А. И. Успенского „Царские иконописцы и живопись XVII в.“ (4 тт., М. 1913—16) и, в особенности, „Материалы для истории [186]русского иконоппсания“ Н. П. Лихачева ( 2 части, П. 1907)[28]. В этих „Материалах“, на 419 фототипических таблицах, воспроизведены памятники иконописи, главным образом, из собрания Н. П. Лихачева, поступившего, затем, в Русский музей в Петрограде. В издании Н. П. Лихачева материал расположен в приблизительном хронологическом порядке: памятники иконописи византийской, итало-критской, новгородской, псковской, московской, строгановской, ярославской и др. В пределах каждого отдела материал дан в обычной системе: икона Спасителя, Богоматери, главных праздников, святых и пр. Как дополнение, в целях исторического сравнения, во 2-й части труда дается подбор миниатюр, приведенный в хронологическом порядке, из греческих и русских лицевых рукописей. По замечанию Н. П. Кондакова, издание Лихачева „сделало более всех других, доселе появившихся сочинении обозрений и монографий для пробуждения научного исторического интереса к русской иконописи“; остается лишь дать к „Материалам“ научный об‘яснительный текст.

Для многочисленных памятников разнообразных отделов русского художественного и народного ремесла должно указать на некоторые важные издания. Таковыми являются труды Д. А. Ровинского „Русские народные картинки“ (5 тт., П. 1881; есть и новое издание), „Материалы для русской иконографии“ (П. 1882), „Русские граверы и их произведения“, „Подробный словарь русских гравированных портретов“ и др.; В. А. Прохорова „Русские древности“ (П. 1870), „Христианские древности“ (1878), „Материалы по истории русских одежд и обстановки жизни народной“ (П. 1881); И. Голышева „Памятники старинной русской резьбы по дереву во Владимирской губ. (1876)[29]; А. А. Бобринского „Народные русские деревянные изделия, предметы домашнего хозяйства и отчасти церковного обихода“ (М. 1910); П. К. Симони „Древнейшие церковные оклады XII—XIV столетий“ (П. 1910); „Собрание изображений окладов на русских богослужебных книгах XII—XVII в.в. (П. 1910); Мстиславово Евангелие начала XII в.“ (П. 1910); А. В. Филиппова „Русские поливные изразцы XVI в.“ (М. 1915). И до сих пор не утратили своего значения старинные исследования, И. П. Сахарова и И. Е. Забелина о металлическом производстве в России до XVII в. (ЗРОРАО. I и ЗРАО. V), а равно и почтенный труд П. И. Савваитова „Опись старинных [187]русских утварей, одежд, оружия, ратных доспехов и конского прибора в азбучном порядке расположенное“ (посмертное издание, под редакцией А. Ф. Бычкова, напечатано в ЗРАО. IX[30].

Предметы русской старины хранятся не только в правительственных и общественных музеях России, но и в многочисленных частных собраниях. Из них далеко не все каталогизированы и описаны; но для наиболее замечательных из них все же имеются описательные каталоги, как-то: „Каталог собрания древностей гр. А. С. Уварова“ в Поречье, составленный П. С. Уваровой; „Собрание Б. И. и В. И. Ханенко“ (в Киеве); „Собрание предметов русской старины кн. В. П. Сидамон-Эристовой и Н. П. Шабельской“.

Русские монеты стали собирать, классифицировать и изучать едва ли не ранее, чем все остальные памятники русской старины. Не касаясь более ранних трудов по русской нумизматике, отметим капитальные труды И. И. Толстого по русской допетровской нумизматике[31]; вел. кн. Георгия Михаиловича — по нумизматике послепетровской; А. В. Орешникова „Русские монеты до 1547 г. Исторического музея“ (М. 1896); работы А. А. Ильина (напр., „Топография кладов серебряных и золотых слитков“, П. 1921; статьи в I т. ИАИМК); И. И. Кауфмана (Серебряный рубль в России, ЗНОРАО. II); С. И. Чижова (К истории денежного производства на Руси за царский период. Сборник Уваровой. Дроздовский клад русских денег времени вел. кн. Василия Дмитриевича. Московского, П. 1922); А. А. Сиверса (Топография кладов с пражскими грошами. П. 1922) и т. д. Для русских медалей важны труды Ю. Б. Иверсена („Медали в честь русских государственных деятелей и частных лиц“, П. 1878—83).

Из представленного обзора литературы но русской археологии видно, в каких направлениях и насколько полно обсуждались в этой литературе те или иные отделы памятников русского искусства и старины. Хотя и много сделано, особенно за последнюю четверть века, но предстоит сделать еще гораздо больше; работы хватит на много поколений, и потребует она большого количества деятелей. Для того, чтобы работа эта была несколько облегчена, полезно подводить, от времени до времени, итоги сделанному. Такие попытки предприняты были за последнее время. О „Русских древностях“ Толстого-Кондакова речь была выше; приходится сожалеть о том, что это полезное издание остановилось на шести выпусках. Для курганных [188]древностей справочным пособием может служить сочинение. Д. Я. Самоквасова „Могилы русской земли. Описание археологических раскопок и собраний древностей“ (М. 1908). Желательно было бы, чтобы нашлись такие знатоки курганных русских (не классических и не „скифских“) древностей, которые дали бы исторические обзоры их по определенным хронологическим эпохам, возможно, разумеется, более точным, — иными словами, установили бы для курганных древностей известную историческую преемственность и последовательность, нечто — но в более совершенном и полном виде, — в роде того, что̀ сделано было, в свое время, в „Записке для обозрения русских древностей“ И. П. Сахарова (ЗРОРАО. I). Такие обзоры, конечно, ие исключают обзоров русских курганных древностей, составленных но иному принципу, или принципам, например, топографическому — по местам находок, или по районам, систематическому — по типам, или по тем или иным характерным признакам и т. п.[32]. Преимущество исторического обзора состоит в том, что он, в значительной степени, поможет включить наиболее значительные и типичные курганные древности в будущую общую историю русского искусства[33].

Мы сознательно говорим о будущей истории русского искусства, так как имеющиеся сочинения но этому предмету являются лишь „пробными шарами“ в этом направлении. Историю русского искусства пробовали сочинять уже давно иностранцы, но пробы эти и в свое время серьезного значения не имели, а теперь и подавно[34]. [189]В начале XX в. А. П. Новицкий издал двухтомную „Историю русского искусства“ (М. 1899—1903), — труд прилежный, но всецело компилятивный, к тому же обладающий более недостатками, чем достоинствами, и потому оставшийся у нас незамеченным. Напротив, начавшая выходить с 1910 г. и остающаяся пока незаконченной „История русского искусства“ под общей редакцией и при ближайшем участии художника И. Э. Грабаря сразу же при своем появлении стала пользоваться большим сочувствием. С художественной стороны, предприятие И. Э. Грабаря стоит на высоте: оно прекрасно напечатано и снабжено обильными, отлично выполненными и умело подобранными иллюстрациями. В научном отношении „История русского искусства“ Игоря Грабаря имеет лишь относительную ценность, так как не все отделы и под‘отделы ее разработаны с одинаковою научною компетентностью. Во всяком случае, желательно, чтобы это издание было завершено: в смысле умело подобранного и до известной степени систематизированного материала оно послужит для будущей истории русского искусства отличным подспорьем.

Примечания

править
  1. ↑ Н. П. Кондаков, Погодин как археолог. Сборник Отд. русского языка и слов. Академии Наук. LXXI, 1901.
  2. ↑ П. Н. Ардашев, Забелин, как теоретик археологии. ТМАО. XXII, 1909: Д. Н. Анучин, Забелим как археолог (там же). Полный список трудов Забелина дан в приложении к „Юбилейному отчету Исторического Музея“ (М. 1912).
  3. ↑ Обстоятельная рецензия Н. П. Кондакова на это сочинение, полная важных замечаний и обобщений, помещена в ЖМНП. 1885, июнь. Работы Ф. И. Буслаева по археологии и истории искусства сопоставлены в I и II тт. предпринятого Академией Наук собрания его сочинений, П. 1908. 10. См. также сборник статей Буслаева „Мои досуги“ (М. 1886), в первом томе которого помещены его статьи по истории искусства классического, средневекового и современного.
  4. ↑ О Буслаеве см. Д. В. Айналов, Значение Ф. И. Буслаева в науке истории искусства, Казань 1898. Е. К. Редин, Обзор трудов Ф. И. Буслаева по истории и археологии искусства, Харьков 1898.
  5. ↑ Миниатюры сохранились в рукописи Латинской псалтири, писанной по заказу Трирского епископа Эгберта и находящейся в архиве г. Чивидале в Ломбардии. См. А. А. Бобринской, Киевские миниатюры XI в. и портрет кн. Ярослава Изяславовича в псалтири Эгберта, архиепископа Трирского (П. 1903).
  6. ↑ Позднее те же ученые дали научно-популярный очерк о „Древних памятниках искусства Киева“ (Харьков 1899) где описаны Софийский собор, Златоверхий Михайловский и Кирилловский монастыри. Киево-Софийскому собору посвящена работа Ф. И. Шмита (1914), а также специальные статьи: Д. В. Айналова „Мраморы и инкрустации Киево-Софийского собора и Десятинной церкви“ (ТXIIАС. III), Вл. К. Мясоедова „Фрески сев. притвора Софийского собора в Киеве“ (ЗРОРАО. X). Н. Л. Окунева „Крещальня Софийского собора в Киеве“ (там же), Д. В. Милеева „О древних полах в Киевской Софии“ (Сборник Бобринского). Я. И. Смирнов в ТXIIIАС. поместил обширное и обстоятельное исследование об открытых им впервые в библиотеке Академии Художеств „Рисунках Киева 1651 г. по копиям их конца XVIII в.“ (М. 1908). О древней топографии Киева см. работы С. Т. Голубева в „Трудах Киевской Дух. Акад.“ 1910, Н. П. Петрова „Историко-топографические очерки древнего Киева“ (Киев 1910). В. Г. Ляскиронского „Киевский Вышгород в удельно-вечевое время“ (Киев 1913). „Памятники Киева“ рассмотрены в IV вып. „Русских древностей“ Толстого-Кондакова.
  7. ↑ Летопись о начальной поре русского искусства (Отчет СПБ. университета за 1903 г.); Два примечания к летописному исповеданию веры (Сборник в честь В. И. Ламанского, П. 1908): Примечания к тексту книги „Паломник“ Антония Новгородского (ЖМНП. 1908 и Сборник в честь Г. А. Корсакова); Дар св. княгини Ольги в ризницу св. Софии в Цареграде; Княгиня св. Ольга в Цареграде (ТXIIАС. III); Два примечания к слову Даниила Заточника. О дарах русским князьям и послам в Византии (Изв. отд. Русск. яз. и слов. Акал. Наук, XIII. 1909).
  8. ↑ См. также П. Фомин, Церковные древности Харьковского края, Хар. 1916.
  9. ↑ Старая и отчасти устаревшая литература по новгородским и псковским древностям представлена, главным образом, сочинениями архим. Макария, Археологическое описание церковных древностей Новгорода и его окрестностей, 2 тт., М. 1860 (рецензию на это сочинение см. во II т. „Сочинений“ В. В. Стасова): И. Д. Мансветова, Церковно-строительная деятельность в Новгороде (ТМАО. VI); В. В. Суслова, Материалы по истории древней новгородской и псковской архитектуры (ЗРАО. III, и отдельно, П. 1888); А. Князева, Указатель достопримечательностей Пскова, 1878; К. Г. Евлентьева, Указатель памятников древности и старины Пскова, 1878; И. И. Василева, Археологический указатель Пскова и его окрестностей, П. 1898. См. также М. В. Толстой, Святыни и древности Пскова 1861; Святыни и древности Великого Новгорода, 1862. Обзор новгородских и псковских памятников дан и VI-м выпуске „Русских древностей“ Толстого-Кондакова. П. 1899.
  10. ↑ Мясоедовнм же помещены в „Сборнике Новгородского Общества Любителей Древности“ за 1910 г. статьи: „Краткая запись о Васильевских вратах“; „Никола Липный“; „К истории Нередицкой церкви“.
  11. ↑ Описание фресок этой церкви дано Л. А. Мацулевичем в „Памятниках древне-русского искусства“.
  12. ↑ Ему же принадлежит статья „Икона Варлаама Хутынского в Новгородском Древлехранилище“ (Новг. Церк. Старина, 1911, № 1).
  13. ↑ О церквах Псковского типа XV—XVI вв. по вост. побережью Чудского озера см. статью П. П. Покрышкина в ИАК. 22, о памятниках псковской церковной старины — заметки Н. В. Покровского (М. 1914).
  14. ↑ Старинная литература: Г. С. Строганов, Дмитриевский собор во Владимире, П. 1849. А. С. Уваров. Взгляд на архитектуру XII в. в Суздальском княжестве, ТIАС. 1871). И. А. Артлебен, Общий обзор памятников зодчества древней Суздальской области, 1880. В. Т. Георгиевский. Владимир на Клязьме и его достопримечательности, 1896. „Русские Древности“ Толстого-Кондакова. VI.
  15. ↑ Опечатка. — Примечание редактора Викитеки.
  16. ↑ См его же статью „Святославов крест в Юрьеве Польском“. Сборник Бобринского.
  17. ↑ См. отзыв Н. В. Покровского в „Протоколах общ. собр. РАО. за 1899—1908 гг.“
  18. ↑ См. отзыв П. П. Покрышкина в „Протоколах общ. собр. РАО. за 1899—1908 гг.“.
  19. ↑ См. его же „Миниатюры некоторых рукописей византийских, болгарских, русских, джагатайских и персидских“, П. 1902, а также издания Н. Е. Симакова „Искусство Средней Азии“ (П. 1879) и „Русский орнамент в старинных образцах художественно-промышленного производства“ (П. 1883). О русском кружеве см. книгу С. А. Давыдовой „Русское кружено“ и отзыв о ней П. П. Стасова, Собр. соч. II. „Узоры старинного шитья в России“ собраны и изданы С. К. Шаховскою (М. 1885).
  20. ↑ См. также большое издание V. Boutovsky, Musée d'art et d'industrie de Moscou. Histoire de l'ornement russe du X au XVI siècle d'après les manuscripts, 2 тт., Париж 1873.
  21. ↑ См. также А. И. Соболевский, Русские фрески в старой Польше, М. 1916.
  22. ↑ См. отзыв Н. П. Кондакова о труде Георгиевского в „Отчете о 55-м присуждении наград Уварова“. В. Т. Георгиевскому принадлежит также труд „Флорищева пустынь. Историко-археологпческое описание“ (Вязники 1896). Два антиминса Ферапонтова монастыря изданы К. К. Романовым во II т. ИАИМК.
  23. ↑ Комитет издавал периодический „Иконописный сборник“.
  24. ↑ См., напр., Е. К. Редин, Икона „Недреманное око“, Харьков 1901. Н. П. Сычев, Икона св. Троицы в Троице-Сергиевой лавре (ЗРОРАО. X). В. П. Гурьянов, Две местные иконы св. Троицы в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры и их реставрация, М. 1906; Иконы Спасителя письма Симона Ушакова, М. 1907.
  25. ↑ См. напр. А. И. Успенский, Иконы церковно-археологического музея Общ. Любителей Дух. Просв., М. 1900—5. Н. П. Петров, Альбом достопримечательностей музея при Киевской Дух. Академии, Киев 1912—7. П. П. Муратов. Древне-русская иконопись в собрании И. С. Остроухова. М. 1914.
  26. ↑ Напр., Н. П. Лихачев, Манера письма Андрея Рублева, П. 1907 (Памятн. Общ. Любит. Древн. Письм. 26). М. и В. Успенские. Св. Алимпий и Андрей Рублев, М. 1911.
  27. ↑ А. И. Успенский, Очерки по истории русского искусства. Древнерусская живопись (XV—XVII в.). П. 1907. Н. Ф. Селиванов, Очерки русского иконописания, П. 1910. Г. Г. Павлуцкий, О происхождении древне-русской иконописи. КУИ. 1914, № 6. Е. Н. Трубецкой, Умозрение в красках. Вопрос о смысле жизни в древне-русской религиозной живописи, М. 1916. Н. Д. Протасов. Иконология нижнего яруса иконостаса XIV—XV в. Богосл. Вестник. 1916. Некоторые труды, относящиеся к русской иконописи, указаны выше.
  28. ↑ См. рецензии Н. П. Кондакова. ЖМНП. 1907, апрель, и Д. В. Айналова, ВВ. 1911.
  29. ↑ О трудах Д. А. Ровинского, В. А. Прохорова и Голышева, см. В. В. Стасов, Сочинения, П. В III т. ТXIVАС. (1911) Я. И. Смирнов издал „Описание одного польского сборника портретов XVII в.“, а в Сборнике Уваровой поместил статью „Мнимый портрет племянницы Грозного.“
  30. ↑ См. еще В. И. Троицкий, Словарь. Мастера-художники золотого и серебряного дела, алмазники и сусальщики, работавшие при патриаршем дворе в XVII в., М. 1914.
  31. ↑ Перечисление и характеристику их см. в составленном мною некрологе И. И. Толстого, ЖМНП. 1916, июль.
  32. ↑ Такого рода обзоры, или группировки курганных древностей предпочтительнее обзоров, или группировок их по так называемым культурам в виду того, что в некоторых случаях самое понятие и термин „культура“ получают настолько широкое и расплывчатое значение, что утрачивается надлежащее представление о той или иной определенной культуре. Обзоры курганных древностей по культурам должны, во всяком случае, завершать, а не предварять всякого рода иные обзоры. Образцом обзора и исследования курганных находок по „культурам“ является труд А. С. Уварова „Меряне и их быт по курганным раскопкам“ (ТIАС), А. А. Спицына „Памятники лятэнской культуры в России“. (ИАК. 12). Образцом обзора курганных древностей, составленного по топографическому принципу, может служить труд В. Г. Ляскоронского „Городища, курганы, майданы и длинные (змеевидные) валы в области днепровского левобережья“ (М. 1911), И. Романцева „О курганах, городищах и жальниках Новгородской губ.“ (Новгород 1911), В. В. Хвойка, „Поля погребений в среднем Поднепровье“ (ЗРОРАО. XII).
  33. ↑ Для русской истории подобного рода задача намечена в статье Ю. В. Готье „Что дала археологическая наука для понимания древнейшего периода русской истории“ в Сборнике Уваровой.
  34. ↑ Имею в виду книги E. Viollet le Duc, L'art russe, ses éléments constitutifs, son apogé, son avenir, Пар. 1877. A. Maskell. Russian art and art objects in Russia. A handbook to the reproductions of Goldsmiths work and other art treasures from that country in the South Kensington Museum, Лонд., 1884. О книгах Виолле ле Дюка и Маскеля см. у В. В. Стасова во II т. его „Сочинений“.
Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Введение_в_археологию._Часть_I_(Жебелёв)/48&oldid=2359065