Введение в археологию. Часть II (Жебелёв)/06

Введение в археологию. Часть II. Теория и практика археологического знания — I. Содержание и источники археологической науки. — 6. Надписи и их археологическое значение. Надписи строительные, надписи художников, надписи на памятниках
автор Сергей Александрович Жебелёв (1867—1941)

Дата создания: август 1923, опубл.: 1923. Источник: С. А. Жебелёв Введение в археологию. Часть II. — Петроград, 1923.

6. Вещественные памятники, поскольку они дошли до нас (оригиналы), копии с утраченных оригиналов, старинные воспроизведения памятников, утраченных или дошедших в худшем состоянии, чем то, в каком они были ранее, — вот основные источники археологической науки, посвященной, как сказано, прежде всего, изучению вещественных памятников прошлого. Наряду с этими основными источниками — будем для краткости называть их археологическими — важное значение имеют всякого рода источники письменные, поскольку в них содержатся сведения о памятниках прошлого, как художественного, так и бытового характера. Если сами памятники и, отчасти, их старинные воспроизведения служат тем документальным материалом, теми „фактами“, на которых зиждется археологическая наука, то сведения об этих „фактах“, дошедшие в письменных источниках, являются „свидетельскими показаниями“ о них. Чем таких сведений больше, чем они достовернее, тем знание вещественных памятников становится более полным, обстоятельным и надежным.

Прежде, чем дать краткую характеристику письменных источников, поскольку они имеют отношение к археологии, и отметить наиболее важные из них, должно выделить в особую группу те, очень важные для археолога, источники, которые занимают посредствующее место между источниками археологическими и источниками письменными, — надписи^[1].

Много рассуждали о том, к категорий каких памятников должно относить надписи: вещественных или письменных? Вопрос этот не может быть решен бесповоротно в ту или другую сторону: с одной стороны, надписи, по своему материалу, по форме, по характеру письма и иным признакам — памятники вещественные; с другой стороны, по их содержанию, надниси приходится относить к памятникам письменным. Таким образом, их можно, с одинаковым правом, отнести и к археологическим и к письменным источникам. Если принять во внимание, что надписей сохранилось большое количество; что содержание их очень разнообразно; что способы исследования их носят своеобразный характер, вполне естественным является выделение их изучения в особую дисциплину — эпиграфику (науку о надписях); эта дисциилина стоит в равных отношениях и к историко-филологической (в широком смысле) и к археологической науке.

Для археологии преимущественное значение имеют две категории надписей: а) надписи, имеющие то или иное отношение к вещественным памятникам; в этом случае показания надписей можно сопоставить с теми показаниями о вещественных памятниках, какие мы извлекаем из письменных сточников; б) надписи, тесно связанные с самими вещественными памятниками, составляющие с ними одно неразрывное целое. На надписях обоих этих категорий мы и сосредоточим наше внимание. Предварительно отметим два существенные пункта: а) первая категория надписей имеет отношение исключительно к классической, главным образом, греческой археологии; б) и та и другая категории надписей, как содержащие в себе данные характера документального, являются, при всякого рода археологических занятиях, источником очень важным, имеющим, в некоторых случаях, настолько большое значение, что, при сопоставлении показаний эпиграфических и показаний литературных об одном и том же факте, следует, очень часто, чтобы не сказать всегда, отдавать первым преимущество пред вторыми. Нужно отметить, что, как научная дисциплина, эпиграфика хорошо разработана лишь в том ее отделе, который касается греческой и римской древности. Греческие и латинские надписи Средневековья разработаны значительно менее; надписями же нового времени, с научной стороны, почти совсем не интересовались. О том состоянии, в каком находится восточная эпиграфика, т.-е. надписи на восточных языках, не осмеливаюсь, по своей полной некомпетентности в этой области, судить.

Если бы „каменный архив“ Эллады, как называют иногда греческие надписи, дошел до нас целѣком; если бы те надписи, которые сохранились, дошли до нас не в очень поврежденном, как это бывает сплошь и рядом, состоянии, наши сведения о многих, и притом первоклассных памятниках греческой архитектуры и скульптуры располагали бы в высокой степени ценными данными, восходящими непосредственно или близко по времени к созданию самого памятника. Но греческие и латинские надписи испытали ту же судьбу, что̀ и соответствующие вещественные памятники, — между прочим, и это также роднит эпиграфику с археологией. Надписи становятся нам известными благодаря той же — подчас — случайности, какая играет такую роль в деле нахождения и сохранности вещественных памятников; и, в общем, нужно сказать, что история греческой и римской эпиграфики стоит в теснейшей связи с историей классической археологии. При раскопках, археологических экспедициях, наряду с вещественными памятниками, всегда появлялись на свет божий и надписи: бывали случайные находки вещественных памятников, бывали случайные находки надписей. Подобно тому, как степень сохранности вещественных памятников далеко неодинакова, так и надписи — одни дошли в неповрежденном виде, другие — в более или менее поврежденном, третьи — в очень печальном^[2].

И содержание и внешний вид надписей очень разнообразны. Нелегко подвести надписи, даже непосредственно относящиеся к области археологии, под определенные рубрики. Можно наметить лишь наиболее характерные из них.

Прежде всего выделяется большая группа „строительных надписей“, т.-е. надписей, имеющих отношение к различным памятникам греческой архитектуры (отчасти и скульптуры). Так, например, дошли, к сожалению, не за все годы, отчеты строительных комиссий, ведавших общественными постройками и памятниками, сооруженными в Афинах во второй половине V в. до Р. Х.: хрисоэлефантинной статуи Афины Девы, стоявшей в Парфеноне, самого Парфенона, Пропилей, Эрехфейона; отчет о ремонте и реставрации храма элевсинских богинь (329—8)^[3]; обширные отчеты о постройке храма Асклепия и здания круглой формы (фола), называемого в надписи „жертвенником“, в Эпидавре (начало IV в. до Р. Х.)^[4]; отчет о реставрации разрушенного в 378 г. до Р. Х. храма Аполлона в Дельфах^[5];, и т. д.

Чтобы показать, насколько важны подобные документы, достаточно сослаться, что, лишь благодаря отчетам о постройке Эрехфейона, можно было получить определенные сведения о назначении этого своеобразного по своему плану сооружения; лишь из отчетов о постройке Парфенона мы узнали наименование отдельных частей его. Если бы „строительных надписей“ сохранилось больше; если бы все эти „отчеты“ дошли последовательно год за год, мы имели бы документальную историю сооружения Парфенона, Пропилей и прочих афинских построек V и IV вв. При теперешнем состоянии „строительных“ надписей, дошедших иногда с большими лакунами, изучение их представляется делом далеко не простым, причем особенно трудным бывает иногда точное определение тех или иных, встречающихся в них, архитектурных терминов^[6].

Значительную группу надписей представляют инвентари тех посвящений различных предметов, которые делались в храмы. Таких инвентарей особенно много сохранилось среди делосских надписей^[7]. Самое интересное в них — опять-таки техническая номенклатура предметов, указание их веса и пр. Специально для археологических целей инвентари эти почти не использованы. Нового интересного материала в них для исследования всякого рода вопросов нашлось бы в большом изобилии.

Самая полная группа надписей — надписи, составляющие или составлявшие некогда неразрывное целое с самими вещественными памятниками. В этих надписях содержатся или указания на то, что̀ данный памятник представляет, или поименовываются отдельные изображенные на нем фигуры, или указываются обстоятельства, поведшие к созданию памятника, или приводится имя мастера, его создавшего. Каждая из этих категорий надписей имеет, при объяснении памятника, свое значение.

Едва ли нужно говорить о том, что обозначение в надписи сюжета памятника устраняет раз навсегда необходимость доискиваться того, что на памятнике изображено, хотя это еще и не избавляет от необходимости, в некоторых случаях, об‘яснять самый сюжет. Надпись на памятнике играет в этом случае такую же роль, какую имеет подпись под любым воспроизведением памятника, сделанным механическим путем, в книге или альбоме, украшенном рисунками. Особенно важное значение имеют надписи, вырезанные на портретных изображениях, при занятиях иконографией. То нли иное портретное изображение, снабженное надписью, указывающею то лицо, которое на памятнике изображено, дает возможность приурочить тому же лицу те его изображения, на которых соответствующей надписи не имеется, или же она, будучи вырезана позднее, называет изображенное лицо неправильным именем. Примеров того и другого можно было бы привести много. Благодаря тому, что на одной портретной герме, хранящейся в римском Дворце Консерваторов, имеется надпись „Анакреонт“, оказалось возможным признать изображение того же поэта в целом ряде других памятников, надписями не снабженных^[8]. В Берлинском музее хранится герма с надписью „Платон“. Эта надпись дала возможность не только отнести к числу изображеций Платона ряд анонимных памятников, изображающих философа, но и признать что надпись „Зенон“, вырезанная на одной Ватиканской герме, заключает в себе ошибочное наименование изображаемого лица, и что и Ватиканская герма изображает не Зенона, а Платона^[9].

Обычай вырезать надписи, с указанием изображенных лиц, на портретных статуях, бюстах, рельефах и иных памятниках из древности перешел в Средние века и в Новое время и удержался вплоть до настоящих дней. На греческих расписных вазах часто, на рельефах реже, в тех случаях, когда изображенный сюжет содержал в себе несколько фигур, было в обычае отмечать надцисыо, кого из них каждая изображает.

Примеров можно было бы привести очень много, особенно на черно-фигурных вазах. Достаточно сослаться на знаменитую вазу Франсуа, во Флоренции (воспроизведение ее можно найти во многих изданиях; лучшее в издании Фуртвенглера-Рейхгольда, о котором см. ниже). Должно отметить, что обычай снабжать надписями изображения на вазах и на рельефах был, в особенности, распространен в архаическую эпоху греческого искусства. Обычаи этот затем вышел из моды и возродился в более поздние эпохи, начиная со II в. до Р. Х.

Если бы на рельефе, хранящемся в Капитолийском музее, в Риме, относящемся к I в. до Р. Х. и известном под именем „Илионской таблицы“ (Tabula Iliaca), где изображен ряд сцен, относящихся к троянскому эпическому циклу, не было, при отдельных фигурах и сценах, пояснительных надписей, вряд ли бы возможно было разобраться во всех деталях этого чрезвычайно сложного, по своему сюжету, памятника^[10].

Обычай обозначать надписями сюжет памятника из классической древности, как известно, перешел в последующие эпохи и привился, можно сказать, во всех странах и у всех народов. Не нужно, однако, думать, что обычай этот проводился последовательно. Число памятников, сюжет которых не поясняется никакими надписями, во много раз превосходит то их число, где такие надписи имеются. Не сто̀ит, повторяем, указывать, насколько надпись, так или иначе поясняющая сюжет памятника, если только она, действительно, соответствует изображенному сюжету, а не является плодом фантазии или мистификации со стороны ее составителя, облегчает истолкование памятника. Не следует только ко всякой надписи, поясняющей сюжет, относиться с безусловным доверием и считать, что коль скоро при фигуре, напр. на греческой вазе, помещена надпись, то последняя, действительно, обозначает надлежащим именем соответствующее лицо. Дело в том, что иногда живописцы, расписывавшие вазы, снабжали надписями изображенные ими фигуры неправильно. Таким образом, прежде чем поверить, что надпись вполне соответствует изображаемому лицу, правильность ее показания следует всегда тщательно исследовать^[11].

Есть не мало наднисей, которые об‘ясняют мотивы, поведшие к созданию памятника, назначение его, иногда даже его дальнейшую судьбу. Такие поясняющие надписи помогают проследить историю памятника, что̀ иногда имеет важное значение для его правильного истолкования. Из многочисленных примеров, которые можно было бы привести, ограничимся немногими. При раскопках в Олимпии, вместе со статуей Победы, работы Пеония (вторая половина V в. до Р. Х.), найдена была база, на которой стояла статуя. На базе читается надпись: „Мессенцы и навпактцы посвятили Зевсу Олимпийскому десятую часть добычи от врагов“^[12]. Эта надпись открывает историю сооружения статуи Победы: она изваяна по заказу жителей городов Мессены и Навпакта (в Пелопоннесе), помещена ими в святыню Зевса Олимпийского, в память победы одержанной ими против врагов. На хранящемся в Афинском Национальном музее надгробном рельефе IV в. до Р. Х. изображающем всадника, вырезана надпись: „Дексилей, сын Лисания, из дома Форика, родился при Тисандре архонте (414/3), скончался при Евбулиде (394/3), в Коринфе, в числе пяти всадников“^[13]. Помимо того, что мы узнаем из надписи имя, отчество и название дема, к которому принадлежал изображенный, год его рождения и смерти, упоминается еще и при каких обстоятельствах он скончался: он погиб в битве при Коринфе (394/3 г.), отличившись вместе с четырьмя сотоварищами. В мало-азийском городе Приене найдена анта со следующею надписью: „Царь Александр посвятил храм Афине Полиаде“^[14]. Благодаря этой надписи, мы узнаем, что найденная анта принадлежала храму Афины Полиады, построенному Александром Великим. Вот еще три примера аналогичных надписей, происходящих из мест и времен нам более близких. В деревне Шурах, к ю. в. от Бахчисарая, найдена надпись, вставленная в наружную сторону имеющейся там церкви. Надпись гласит: „Возобновлен храм божий архангелов Михаила и Гавриила лета 7102 месяца апреля“. Мы узнали, благодаря этой надписи, в честь каких святых сооружен Шурский храм и дату его возобновления (1594)^[15]. В предалтарной части храма в Партените (на южном берегу Крыма), на плите, вделанной в пол, читается надпись, из которой узнаем, что храм был посвящен апостолам Петру и Павлу, построен „за многие годы“ архиепископом города Феодоро (Мангуп) и всея Готфии Иоанном Исповедником, возобновлен митрополитом города Феодоро и всея Готфии Далматом в 1427 г.^[16]. На кипарисовом кресте в Никорцминдском храме (в Имеретии), читается: „Честный и животворящий крест принадлежит мне Лаврентию, иеромонаху из обители Иверской святого града Иерусалима^[17]. Не будь этой надписи на Никорцминдском кресте, он ничем не выделялся бы из многочисленных подобного рода крестов. Приведенных примеров достаточно — их можно было бы увеличить во много-много раз, — чтобы убедиться в том, какое важное значение при исследовании истории того или иного памятника имеют сопровождающие его надписи.

Столь же большую ценность представляют те надписи, в которых указывается имя художника или, вообще мастера, исполнившего памятник. В настоящее время почти общепринято, что художник, написавший картину, скульптор, изваявший статую, гравер, исполнивший гравюру и пр., „сигниругот“, т.-е. подписывают созданное ими произведение. Это правило, далеко не применялось регулярно еще в прошлом веке (напр. „Последний день Помпеи“ Брюллова не имеет сигнатуры художника), не говоря уже о временах более ранних. Не применялось оно регулярно и в классической древности, от которой дошло, однако, довольно много надписей, называющих имена художников, исполнивших те или иные скульптурные или живописные произведения.

Все надписи, относящиеся к греческим скульпторам, поскольку они были известны до 1885 г., сопоставлены Лёви (Em. Löwy) в сборнике „Inschriften griechischer Bildhauer“ (Лпц. 1885). Изданы они факсимиле, что́ придает сборнику Лёви особую ценность. Расположены надписи в сборнике в хронологическом порядке по следующим группам: VI в., V в. (старшая группа, младшая группа), IV в. до Александра Великого, эллиннистическая эпоха, от средины II в. до конца римской республики, римская империя; в пределах каждой группы надписи размещены в географическом порядке. В особых приложениях сопоставлены надписи, отнесение которых к скульпторам не может быть вполне удостоверено, надписи сомнительные или заведомо подложные, а также упоминания о художниках, встречающиеся в надписях, содержащих сведения о тех или иных памятниках, и в эпиграммах, т.-е. в стихотворных надписях. Во введении Лёви дает некоторые „статистические“ предварительные замечания касательно как содержания, так и формы изданного им материала.

Этот материал в настоящее время значительно возрос, так что сборник Лёви является далеко неполным. Но пока нового сборника надписей греческих скульпторов не появится, к труду Лёви, как пособию, составленному во всех отношениях прекрасно, археологи-классики постоянно будут обращаться.

В сборнике Лёви помещено около 600 сигнатур греческих скульпторов. Из этого числа приблизительно лишь десятая часть может быть отнесена к таким произведениям, оригиналы которых, или копии с этих оригиналов, сохранились до нашего времени; все остальное количество надписей относится к произведениям греческой скульшуры, или утраченным совершенно, или к таким, упоминания о которых дошли в литературном предании. Разумеется, для археолога-классика — исключительное счастье, когда приходится иметь дело с такими произведениями греческой скульптуры, на которых сохранилась и сигнатура их автора^[18].

Но и в тех случаях, когда дошли только базы с надписями, последние оказывают большую услугу: прежде всего благодаря им значительно пополнился инвентарь имен греческих скульпторов. Многие из них известны нам только благодаря надписям. Затем для некоторых из тех художников, имена которых известны из литературных источников, надписи сохранили правильное написание их имен^[20]. Самое главное значение надписей скульпторов состоит в том, что, благодаря характеру начертаний надписей, получается возможность, в некоторых случаях, установить точную хронологию деятельности тех из художников, о которых литературного предания не имеется^[21].

Чтобы показать на одном примере, какое значение имеет показание надписи для установления времени того или иного памятника, достаточно сослаться на такую прославленную статую древности, каковою является Венера Милосская. О том, как эта статуя была найдена, еще придется упоминать. Теперь отметим только то, что важно для нас в данном случае. Статуя была изваяна из нескольких кусков. Внизу, около левой ноги, была база, имевшая во всю ее глубину, скошенную поверхность. К базе, по свидетельству тогдашнего директора Лувра, Кларака (см. I, 41), плотно приходился кусок мрамора. Передняя сторона его была снабжена надписью, которая, правда, исчезла уже с 1821 г., но тщательный рисунок с которой был своевременно сделан. Надпись эта гласила „…андр^[22], сын Менида, (ант)иохец с Меандра, сделал“. Эта надпись показала: а) Венера Милосская изваяна скульптором …андром, уроженцем из Антиохии на Меандре; б) так как город этот основан был в первой половине III в. до Р. Х., то ранее этого времени статуя происходить не может; в) если характер букв надписи на исполненном с нее рисунке передан точно, то художник, изваявший Венеру Милосскую, жил, приблизительно, в начале I в. до Р. Х.^[23].

Не ко всякой надписи с именем скульптора следует, однако, относиться с безусловным доверием. Каждую из них необходимо, прежде всего, тщательно исследовать в отношении ее подлинности. На базе статуи Венеры Медичейской, во Флоренции, читается надпись: „Кдеомен, сын Аполлодора, афинянин, сделал“^[24]. Надпись эта, как теперь признается всеми, поддельная,“ т. е. она сделана в новое время. И это не единственный пример таких „сфабрикованных“ надписей. Но коль скоро надпись, обозначающая скульптора, подлинная, к ее показанию, как показанию документальному, должно относиться с безусловным доверием, и извлекать из него, путем осторожной и трезвой критики, все необходимые заключения.

Отмечали ли как-нибудь свои произведения греческие живописцы, неизвестно, за утратою оригиналов греческой живописи. Зато многие расписные греческие вазы снабжены надписями, называющими имена мастера, изготовившего вазу („сделал“), и художника, ее расписавшего („написал“); иногда на одном сосуде бывают написаны краскою имена и того и другого (напр., на вазе Франсуа во Флоренции). Эти надписи на вазах являются ценным источником при определении хронологии ваз, а следовательно и для установления истории вазовой живописи. В свое время Клейн (W. Klein) сопоставил в особом рборнике, теперь нуждающемся в дополнении, все известные вазы с сигнатурами вазовых живописцев (Die griechischen Vasen mit Meistersignaturen, 2 изд., Вена 1887)^[25]•

Некоторые греческие геммы также бывают снабжены вырезанными на них надписями художников, их изготовителей^[26].

То, что̀ сказано о значении надписей на памятниках древних, вполне приложимо и к памятникам средневековым и новым. Надписи на всякого рода государственных, общественных и частных сооружениях, надписн на надгробных памятниках, надписи на всякого рода предметах художественного ремесла заключают обилие ценного и достоверного материала для истории памятников прошлого.

Примечания

1. О древних надписях, греческих и латинских, а равно и об эпиграфике греческой и римской, см. необходимые сведения в выпусках 6—9 серии „Введение в науку. История“, где приведены и библиографические указания.
2. История греческой эпиграфики и эпиграфических открытий прекрасно изложена в книге Н. И. Новосадского, Греческая эпиграфика, ч. I, изд. 2, М. 1915; там же и обилие библиографических указаний.
3. IG. I. 298, 299, 299a, 300—311, 314, 315, 321—324. II, 834b. См. об этих надписях: E. Fabricius, De architectura graeca commentationes epigraphicae, Берл. 1881. A. Choisy, Etudes épigraphiques sur l'architecture grecque, Пар. 1884.
4. Первый отчет издан, м. пр. у Michel, Recueil d'inscr. gr. 584.
5. Издан м. пр. y Dittenberger, Sylloge, 2 изд., 140.
6. Было бы чрезвычайно полезно, если бы: а) были собраны в одном издании все греческие „строительные“ надписи и б) на изучение их было обращено специальное внимание исследователей — эпиграфистов и археологов. Хороший образчик подобного рода работ представляет книга H. Lattermaim'а, Griechische Baumschriften, Страсбург 1908, который подверг детальному исследованию несколько строительных надписей, недостаточно об‘ясненных ранее. Для уразумения эпиграфической архитектурной терминологии книга Латтермана имеет важное значение.
7. Th. Homolle, Les archives de l'intendance sacrée à Délos, Пар. 1887. Comptes et inventaires des temples Déliens. Bull. Corr. Hell. XIV, 389—511.
8. J. J. Bernoulli, Griechische Ikonographie, I, Мюнх. 1901, 79 сл.
9. Bernoulli, ук. соч. II, 20 сл. Приведенный пример далеко нѳ единственный; имеется не мало случаев, когдаа а том или ином памятнике надпись называет изображение не того лица, которое на памятнике воспроизведено, а другое. С этим при иконографических занятиях постоянно следует считаться и всегда проверять правильность показания надписи. Основной труд по греческой и конографии — указанноее сочинение Бернулли. Ему же принадлежит и труд по римской иконографии: Römische Ikonographie, Штуттгарт 1882—94 (I т. Портреты знаменитых римлян. XXI т. в 3-х частях — портреты римски императоров и императорской фамилии от Августаа до Ф еодосия Великогого). Для иконографических занятий неоценимый материал доставляют портреты, изображенные на ггреческимх и римских монетах и отчасти геммах. Хорошее пособие: F. Imhoof-Blumer, Porträtköpfe auf römischen Münzen der Republik und der Kaiserzeit и Porträtköpfe auf antiken Münzen hellenischer und hellenistischer Völker, Лпц. 1879. Прекрасный подбор античных портретов, с руководящими указаниями, дает R. Delbrück, Antike Porträts, Бонн 1912.
10. Его изображение м. пр. у Baumeister, Denkmäler des klass. Altertums, I, табл. XIII. Лучшее издание в Memorie della R. Aceademia dei Llncei. XIV.
11. Удачные примеры толкования надписей на вазах сопоставлены Fr. Koepp'ом, Archäologie, II, 78 сл.
12. Dittenberger, ук. соч. 38.
13. Dittenberger, ук. соч. 67.
14. Dittenberger, ук. соч. 158.
15. В. В. Латышев, Сборник греческихх надписей христианских времен из южной России, 57.
16. В. В. Латышев, ук. соч. 70.
17. И. В. Помяловский, Сборник греч. и лат. надписей Кавказа, 97.
18. Вот несколько примеров: на орхоменском рельефе VI в. до Р. Х. (в Афинском Национальном музее), изображающем мужчину с собакой, надпись (метрическая): „Алксенор сделал наксосец, ну-ка взгляните“ (Löwy, 7); на базе статуи Победы, работы Пеония, надпись в четыре строки; две первые приведены выше (стр. 23), в двух последних читается: „Пеоний сделал мендеец, и, исполняя также акротерии на храм, одержал победу“ (Löwy, 49); на базе портретной мужской статуи II в. до Р. Х., найденной на Делосе, надпись: „Гая Офеллия, сына Марка, Фера, италики справедливости ради и добролюбия (его к ним) посвятили Аполлону. Дионисий, сын Тимархида, и Тимархид, сын Поликла, афиняне, сделали“ (Löwy. 242); на стволе, служащим подпоркою статуи так называемого Боргезского бойца, в Лувре, надпись: „Агасий, сын Досифея, эфесец, сделал“. В общем нужно сказать, что надписи художников, и прозаические и метрические, бывают редактированы довольно разнообразно; самая типичная и обычная их форма: такой-то, „сделал“ или „делал“. В метрических надписях имя художника иногда всавлено в посвятительную эпиграмму. Постепенно, однако, метрические надписи выходят из употребления: из надписей, сопоставленных в сборнике Лёви, для VI в. на 9 прозаических приходится 5 метрических, для IV в. на 49 прозаических — три метрических, для эпохи римской империи — на 73 прозаических одна метрическая.
19. Диакретический знак над «о» неразборчив. — Примечание редактора Викитеки.
20. Например, имя вифинского скульптора второй половины III в., до Р. Х. в литературных источниках читается либо Daedalsas, либо Dedalsa, либо Δοίδαλος; на надписи имя это встречается в правильной форме Δοιδάλὅης^[19]. На основании надписи, упоминающей скульптора Афинея Паросского, оказалось возможным установить правильное понимание одного свидетельства Плиния, см. об этом в моей книге: Из истории Афин, 229—31 г.г. до Р. Х., II. 1898, приложение 3.
21. Правда, при определении времени надписей художников сравнительно поздних времен, начиная со II в. до Р. Х. и ниже, когда шрифт надписей утратил присущие ему для более ранних времен специфические особенност, рисковано основываться исключительно на одних палеографических данных. Об этом см. приложения 1 и 2 в моей указанной выше книге.
22. Имя художника восстановляется или (Алекс)андр, или (Агес)андр.
23. В сборнике Лёви надпись издана под № 298 и подробно исследована. Дополнения см. в „Meisterwerke“ Фуртвенглера (I, 79).
24. Löwy, 513.
25. Сверх того, есть целый разряд так наз. ваз с именами „любимцев“; вазы эти составлены также Клейном, Die griechischen Vasen mit Lieblingsinschriften, 2 изд., Вена 1898.
26. Об этих геммах см. статью Фуртвенглера в Jahrb. d. arch. Inst. IV и его труд о геммах (I, 80).