(Переводъ съ польскаго).
(Cтатья Л. Кондратовича)[1].Проходя съ Антоколя (въ Вильнѣ) по вновь устроенной набережной ко Зеленому мосту, мимо дома и склада дровъ Князя Витгенштейна, Вы встрѣтите на самомъ берегу Виліи на супротивъ острова, называемаго Лебединымъ, слѣды развалинъ и небольшую башню изъ краснаго кирпича, носящую явственные слѣды архитектуры XV вѣка. Отсюда удивленнымъ взорамъ вашимъ представится очаровательное зрѣлище: Антокольскіе холмы, вдали сосновый лѣсъ, великолѣпныя палаты Слушковъ, храмы, кладбище за рѣкою, а на лѣво величавый Зеленый мостъ и среди всего этого изгибающаяся голубою лептою Вилія ― образуютъ волшебную панораму, ласкающую взоръ и освѣжающую воображеніе. Вы спросите, что это за дивная башня? ― Первый старый рыбакъ, которага встрѣтите на берегу, скажетъ вамъ, скажетъ вамъ, что онъ помнитъ какъ на этомъ мѣстѣ стояли высокія стѣны великолѣпныхъ палатъ окончательно разрушенныхъ лѣтъ за сорокъ предъ симъ, изъ обрушеннаго кирпича которыхъ воздвигнутъ домъ Коссобудскихъ, за Острою-брамою, а прохожій Виленскій старожилъ объяснитъ вамъ, что это были палаты Варвары, урожденной Княжны Радзивиллъ, супруги Сигизмунда-Августа. Вотъ всѣ воспоминания, которыя остались въ Вильнѣ объ этой прекрасной и несчастной Королевѣ Польской и Великой Княгинѣ Литвы и Руси, исторiя жизни которой, трогательнѣе, быть можетъ, нежели исторiи прославленныхъ коронованныхъ страдалицъ Анны Боленъ, Іоанны Грей, или Марiн Стюартъ. Судьба ея, кажется, заслуживаетъ того, чтобы мы познакомили съ нею читателей этой книжки, посвященной воспоминаніямъ изъ истории и древностей здѣшняго края. Варвара нѣсколько разъ была предметомъ вдохновенныхъ пѣсенъ поэтовъ и разсказовъ романистовъ[2]; но мы ограничимся только изложеніемъ фактовъ извлеченныхъ изъ хроникъ и частной переписки Королевы, сохранившейся до сихъ поръ въ Несвижскомъ архивѣ.
Знаменитъ и древенъ былъ въ то время родъ Радзивилловъ, изъ котораго происходила Варвара; отецъ ея, Князь Юрій Радзивиллъ, владѣлецъ Биржъ и Дубинокъ, былъ Виленскимъ Кастеляномъ и потому занималъ второе мѣсто въ Литовскомъ Сенатѣ; кромѣ того, онъ былъ Гетманомъ, т. е. главнымъ предводителемъ Литовскихъ войскъ. Побѣдами же и мужествомъ въ тридцати сраженiяхъ онъ снискалъ славу отличнаго Полководца. Велкий разъ когда прiѣзжалъ въ Вильно, онъ останавливался въ палатахъ, о развалинахъ коихъ, мы сказали выше. Здѣсь, во время многочисленныхъ собраній, въ первый разъ въ 1538 году, явилась изумленному Двору и лучшему Виленскому обществу прекрасная, семнаддати-лѣтняя дѣвушка, блистательно для своего вѣка воспитанная[3], первая въ Литвѣ невѣста, какъ по богатству, такъ и по вліянію и связямъ ея родителей. Хороша ли она была собою? - пусть разрѣшитъ представляемый здѣсь[4] портретъ ея, снятый съ современнаго портрета, находящагося еще и теперь въ Несвижскомъ замкѣ, съ точностію, какую только позволялъ малый размѣръ. Въ очахъ, въ устахъ и во всемъ обликѣ Варвары разлита какая то сладость; высокое чело, орлиный носъ, продолговатое лице запечатлѣны думою возвышенныхъ чувствъ и рѣшимости. На этомъ благородномъ, прекрасномъ лицѣ, вы видите отблескъ тѣхъ страданій, которыми судьба устлала весь путь ея жизни.
Изъ, числа многихъ искателей руки молодой Варвары родители предпочли стараго Трафа Станислава Гаштольда, Воеводу Новогрудскаго, мужа, которому происхождение и званіе давали право породниться съ знатнымъ домомъ Радзивилловъ.
Въ то время, когда воля родителей имѣла рѣшительное влiяніе на судьбу детей, когда брачные союзы, особенно между вельможами, заключались вслѣдствіе фамильныхъ расчетовъ, супружество это, можетъ быть неудивляло своею несообразностію, но вспомнивъ юные годы Варвары легко предположить, что въ то время, когда она отдавала руку мастистому Воеводѣ, сердце ея не знало еще любви. Этому чувству, суждено было, въ пылкой ся душѣ, развиться въ послѣдствiи и занять важную страницу въ исторiи того вѣка. Въ томъ же году, т. е. въ 1538, Гаштольдъ сочетавшись бракомъ съ Варварою, увезъ ее въ свой замокъ Гераноны (въ 63 верстахъ отъ Вильны). Еще и теперь видны тамъ развалины древняго замка, въ стѣнахъ котораго, провела несколько грустныхъ лѣтъ молодая жена Гаштольда; грустныхъ, ибо моглали быть иною жизнь ея въ этомъ уединенномъ мѣстѣ, съ мужемъ, котораго она могла уважать, но не любить. Эта грусть скоро излилась слезами: въ 1541 году скончался отецъ ея Юрiй Радзивиллъ, а въ слѣдующемъ году сошелъ въ могилу и мужъ ея Станиславъ Гаштольдъ. Въ траурной одеждѣ по отцѣ, и черномъ ченцѣ, какой по тогдашнему обыкновенiю, надѣвали всѣ вдовы, Варвара, послѣ четырехъ-лѣтняго бездѣтнаго замужства возвратилась въ Вильно подъ материнский кровъ и жила въ тѣхъ же палатахъ.
Вильно въ то время кипѣло жизнiю и сiяло блескомъ. Сигизмундъ Августъ еще при жизни своего отца учавствовавшій въ его правлении съ титулом Младшаго короля (rex iunior) и занимавшийся преимущественно дѣлами Литвы, жилъ здѣсь постоянно вмѣстѣ съ своею супругою Елисаветою, дочерью Фердинанда, Императора Римскаго. Сигизмундъ -Августъ, получивъ воспитание при изнѣженномъ дворѣ своей матери Боны, любилъ великолѣпіе и увеселенiя; Елисавета, по свидетельству современниковъ, славилась своими прелестями и добротою; вся лучшая молодежь изъ Литвы и Польши на перерывъ добивалась чести бывать при дворѣ, гдѣ постоянно бывали пиры, вечера, маскарады, въ которыхъ принималъ участіе и Сигизмундъ Августъ[5] и гдѣ издерживали на содержание еженедѣльно 1,000 тогдашнихъ флореновъ (около 1,800 руб. серебр.)[6].
Молодая вдова Гаштольдъ по окончаніи траура стала являться на Королевскихъ покояхъ, куда давали ей свободный входъ ― ея знатный родъ, красота, воспитание и вліяніе, которыми пользовались ея родной братъ Николай, прозванный Рыжимъ, и двоюродный Николай, прозванный Чернымъ, Радзивиллы, первые сановники Литвы и любимцы Сигизмунда-Августа. Здѣсь молодой Монархъ, въ первые увидалъ Варвару. Здѣсь произвела она на него столь сильное впечатлѣніе, что оно не изгладилось до конца жизни.
„Глаза всѣхъ ― пишетъ одинъ современникъ ― обращены были на Сигизмунда-Августа, всѣ предсказывали ему многіе годы счастія и радостей, но по прошествiи нѣсколькихъ лѣтъ, Королева Елисавета, своею кротостію, человеколюбіемъ и прекрасными качествами души, снискавшая общую любовь и уваженіе подданных, къ общему сожалѣнію, похищена была смертію (въ Январѣ 1545 г.). Время и дѣла государственныя, которыми Король лично занимался въ Литвѣ, облегчили печаль, которой онъ предавался по утратѣ любимой своей супруги. И когда Король, побуждаемый молодостью, чтобы разсѣтять свою грусть, предался снова увсселеніямъ, охотѣ и другимъ удовольствіямъ того премени, прекрасная Варвара обворожила его, не только своею наружностію, но и неизъяснимою сладостію и кротостію своего характера“.
Варвара не могла быть равнодушною къ вниманію Короля, почитавшагося тогда первымъ красавцем въ Литвѣ; она рада была видѣть его, когда онъ приходилъ въ палаты ея матери надъ Виліею, явно, или потаенной гаалереей нарочно имъ устроенной отъ нижняго замка до палатъ Радзивилловъ.
Мать Варвары, женщина высокомѣрная, предвидя блестящую будущность своей дочери, не противилась влеченію сердецъ проникнутыхъ взаимною любовью; но оба брата ея, Николай Рыжiй и Николай Черный, Радзивиллы, опасаясь дурныхъ послѣдствій, могущихъ запятнать ихъ знаменитый родъ, просили, чтобы Король прекратилъ свои посѣщенія. Влюбленный Сигизмундъ-Августъ обещалъ, но не сдержалъ слова. Тогда Радзивиллы, встрѣтясъ съ нимъ у сестры, почтительно сказали[7]: „Милостивый Король, не мѣлъ еси до сестры нашее ходити, а теперь для чего еси пришелъ?" ― „А што вѣдаете" - отвѣчалъ Король: ― „можетъ теперешнее пристье мое къ сестрѣ вашей учинить вамъ большую славу и пожитокъ.“ ―
„Дай-то Боже!" отвечали Радзивиллы. И въ самомъ дѣлѣ позванъ былъ придворный Духовникъ и совершено вѣнчаніе Сигизмунда-Августа съ Варварою, съ такою тайною, что знали объ немъ только Радзивиллы и Станиславъ Кѣржгайло, супругъ Анны, сестры Варвары. Это произошло въ Сентябрѣ 1547 г. Такъ совершилась судьба Варвары и вотѣ начало дней ся счастія и страданій.
Послѣ первыхъ двухъ медовыхъ мѣсяцев Сигизмунду-Августу надобно было ехать на сеймъ въ Піотрковъ, а молодая его супруга, чтобы укрыться отъ докучливаго любопытства, принуждена была уѣхать въ Дубинки, помѣстье Радзивилловъ, въ 49 верстахъ отъ Вильны. Пріютомъ Великой Княгини Литовской был мрачный, среди лѣсовъ, на высокой горѣ построенный замокъ, омываемый водами озера, снабженный всеми удобствами жизни. Пеклись объ ней братья, а на случай частыхъ ихъ отлучекъ Станиславъ Довойна, Староста Мерецкій, воинъ, придворный, лѣкарь, льстивый шутъ; но человекъ съ добрымъ сердцемъ, и совершенно преданный Королю и его супругѣ.
Пять мѣсяцевъ жила Варвара въ Дубинкахъ. Дни ею здѣсь пропроведенные были самыми горькими минутами въ ея жизни. Уединенный высокій замокъ одѣтый лѣсистымъ мракомъ и окруженный тайною, превратился для нея въ монастырѣ, въ которомъ печальная Варвара въ монашескомъ платье Бернардинокъ, считала долгiе часы одинокой жизни молитвами, слезами, грустью.
Только заботливость супруга, который присылалъ къ ней гонцевъ изъ Кныщина, изъ Піотркова, изъ Сандомира и переписка съ заботливыми братьями вырывали ее ее изъ самозабвенiя и нарушали грустное одиночество. Вскорѣ по пріѣздѣ въ Дубинки, Варвара, истомленная дорогою, прежде временно разрѣшилась отъ бремени. Потомъ разрушилась часть замка въ Дубинкахъ, что чрезвычайно испугало Королеву, а Сигизмундъ-Августъ подозрѣвалъ въ этомъ умыселъ. Къ довершенію всѣхъ этихъ несчастныхъ случаевъ, ее удручали сплетни услужливыхъ женщинъ о мнимой невѣрности мужа. Наконецъ самая неизвѣстность будущности и тайна, которою былъ покрытъ бракъ ихъ, приводили се въ тревожное состояние и содержали между страхомъ и надеждою.
Между тѣмъ, уже пронеслась молва о супружество молодаго короля по цѣлому Государству и въ Піотрковѣ достигла стараго Короля. Онъ спрашивалъ сына, справедливы ли вѣсти объ его женитьбѣ? но Сигизмундъ-Августъ не желая, быть можетъ, отравлять послѣднія минуты жизни больнаго отца, опровергнулъ слухи. Мать его Бона-Сфорчія, женщина высокомѣрная, властолюбивая и корыстолюбивая, играла роль будтобы ничего объ этомъ незнаѣтъ. Сигизмундъ-Августъ рѣшившись во что бы нистало преодолѣть всѣ трудности, какихъ долженъ былъ ожидать со стороны своихъ родителей и народа, въ признанiи своего брака, старался расположить въ свою пользу подарками, Станислава Ляскаго, Воеводу Страдскаго, вежливостію, Петра Кмиту, Маршала Короннаго, довѣреннаго Королевы Боны. Эти лица имѣли тогда сильное влiяніе на дѣла общественныя. Старый Гетманъ Иванъ Тарновскій, Самуилъ Мацѣевскій, Епископъ Краковскій и Андрей Зебржидовскій, Епископъ Куявскій преданные молодому Королю и посвященные въ его тайну, готовились быть его защитниками, когда буря разразится надъ его головою.
И въ самом дѣлѣ положеніе Сигизмунда-Августа, его супруги, Радзивилловъ, было самое щекотливое, не только въ отношении своего Царственнаго семейства, но и въ отношении цѣлаго Государства.
Сигизмундъ I-й не смотря на многія добродѣтели, коими отличался въ публичной и домашней жизни, заслуживалъ справедливаго упрека за излишнюю угодливость своей супругѣ Бонѣ, которая, само собою разумѣстся, нехотѣла породниться съ женщиною не Царской крови, тогда, какъ еще недавно тронъ Королевский раздѣляла съ ея сыномъ дочь Римскаго Императора. Хитрая Итальянка стремилась къ тому, чтобы и съ кончиною Сигизмунда I-го неутратить того влiянiя, которое она имѣла въ продолженiи двадцати лѣтъ на Государство и Короля, а для этого, естественно, ей хотѣлось, чтобы супруга ея сына была его самою выбрана и чтобы вполнѣ соотвѣтствовала ея видамъ. Вотъ почему Бона дала себѣ слово недопустить Варвару вступить на престолъ Ягеллоновъ. Сигизмундъ I-й, покорный ея волѣ и все Королевское семейство, могли-ли, послѣ этаго, согласиться на брак Сигизмунда-Августа съ своею подданною, бракъ, совершившийся безъ ихъ вѣдома и воли? Мнѣніе двора разделяла вся Польша; въ Литвѣ же, среднее и низшее сословiя не могли нерадоваться этому браку; ибо онъ льстилъ ихъ народному самолюбію, и тѣснѣе связывалъ съ своимъ наслѣдственнымъ Государемъ, но Вельможи, считали себя глубоко оскорбленными и опасались послѣдствій; ибо Король, вступая въ родство съ Радзивиллами, и безъ того имѣвшими преимущества передъ другими, какъ по своему богатству, такъ значенію и личнымъ достоинствамъ, отличавшимъ въ особенности находившихся в главѣ ихъ рода, Николая Чернаго и Николая Рыжаго, Радзивилловъ, теперь, давалъ имъ рѣшительный перевѣсъ передъ всѣми. Ходкевичи, Остыки, Глебовичи, соперники Радзивилловъ по знатности рода и богатству, трепетали, чтобы родство недоброжелательнаго имъ дома Радзивилловъ съ Королевскою фамилісю, не повлекло за собою ихъ униженія. Наконецъ магнаты и шляхта Польская, кромѣ этихъ причинъ, видѣли въ тайномъ браке молодаго Короля нарушение нетолько коренныхъ законовъ и обычаевъ; но вмѣстѣ съ тѣмъ и присяги данной Сигизмундомъ-Августомъ, когда онъ былъ допущенъ къ участію въ отцовскомъ правлении, и заключавшейся, между прочемъ, въ томъ, что онъ безъ вѣдома Сената ни съ кѣмъ не вступитъ въ брачный союзъ. Однимъ словомъ, Бона опасалась встрѣтить въ супругѣ Сигизмунда-Августа преемницу своей власти, Литовская знать боялась перевѣса Радзивилловъ, Польша преобладанія Литвы. Таким образомъ, при неопредѣленной еще молвѣ, что молодой Король тайно женился на Литовкѣ, по всюду, отъ однаго конца страны, до другаго, разнесся ропотъ неудовольствія, вызванный частными или политическими побужденiями, раздался грозный гулъ въ нѣдрахъ волкана, и каждая минута грозила страшнымъ изверженіемъ. И вся эта тревога поднялась изъ за одной молодой, любящей, истомленной горестью женщины, и вся эта буря готова была обрушиться на голову одной женщины.
Сигизмундъ-Августъ въ Піотрковѣ узналъ о готовящейся невзгодѣ; онъ понялъ, что ему прежде всего въ Литвѣ надобно успокоить умы, взволнованные недоброжелательными внушеніями вельможъ. Литва ему была дороже Польши. Онъ страстно любилъ ее, потому, что самъ былъ ея сыномъ и наслѣдственнымъ Монархомъ. Здѣсь онъ мечталъ положить свою голову, удрученную бурными дѣлами Рѣчи-посполитой. Онъ поспѣшилъ въ Вильно; но едва прибылъ сюда, какъ Литовские вельможи, стали осаждать его просьбами, увѣщаніями и даже двусмысленными угрозами, чтобы онъ расторгъ неприличный, по ихъ мнѣнію, бракъ. При такихъ обстоятельствахъ Варвара не могла прiѣхать въ Вильно. Находясь въ разстоянiи нѣсколькихъ миль отъ своего супруга, бѣдная женщина не смѣла поспѣшить къ нему на встрѣчу, не смѣла привѣтствовать того, который быхъ предметомъ самой пламенной ея любви.
Между тѣмъ, въ то самое время, когда Сигизмундъ-Августъ въ столицѣ Литвы следилъ за настроеніемъ умовъ и откланялъ навязчивыя требованiя вельможъ, изъ Кракова, скакалъ день и ночь курьеръ, ― Подкоморій Рафаилъ Рокицкiй (subicularius), съ печальнымъ извѣстіемъ о кончинѣ Ситизмунда 1-го, послѣдовавшей 1-го Апрѣля 1548 г.
Положеніе дѣлъ вдругъ совершенно изменилось: Сигизмундъ-Августъ сдѣлался независимым властителемъ и воли своей и двухъ могущественныхъ державъ.
Не смотря на то въ обоихъ этихъ государствахъ слишкомъ грозно бушевалъ ураганъ личныхъ выгодъ и не угомонныхъ страстей, и потому дѣла о своемъ бракосочетаніи Король немогъ считать еще конченнымъ.
Извѣстiя о кончинѣ Сигизмунда I-го и о вступленій въ бракъ Сигизмунда-Августа одновременно переходили изъ устъ въ уста. Между тѣмъ, 17 Апрѣля, Варвара пріѣхала въ Вильно изъ Дубинокъ. Сигизмундъ-Августъ торжественно представилъ Ее Литовскому Сенату, какъ законную свою супругу и Государыню Литвы и Польши.
Этотъ рѣшительный шагъ Короля усмирилъ ропотъ Литовскихъ вельможъ и водворилъ тишину. Литва смиренно почтила волю своего юнаго Государя и съ приличными почестями и благоговѣніемъ встретила свою новую Монархиню; но въ Польшѣ супругу ея оставалось преодолеть еще множество препятствій. Тамъ лукавая Бона, гордый Сенатъ и безпокоющееся о сахраненiи правъ своихъ дворянство, готовили юной четѣ горькую чашу, въ то время какъ Литва, гордясь своей прелестной Княгиней несла ей на алтарь сердца, исполненыя самых искреннихъ чувствъ, и Нижній Виленскiй замокъ обращенный въ великолѣпный дворецъ для новой Королевы, кипѣлъ уже новою жизнею и великолѣпіемъ. СигизмундъАвгустъ опять уѣхалъ въ Краковъ.
Торжественные похороны покойнаго Короля и дѣла государственныя заняли первые дни пребыванiя тамъ Сигизмунда-Августа. Облеченный величіемъ своей власти, подкрѣпляемый большимъ значеніемъ и вліяніемъ въ Государствѣ Ивана Тарновскаго и дипломатическимъ умомъ Самуила Мацѣiовскаго, Король необращалъ вниманiя на ропотъ своихъ недоброжелателей. Смѣлый и увѣренный въ своихъ силахъ, однихъ лаская, другихъ привлекая къ себѣ, иныхъ же стращая лишеніемъ майоратовъ[8], онъ готовился торжественно представить Варвару въ Краковѣ, какъ уже это сдѣлалъ въ Вильнѣ. Варвара отправилась въ Краковъ. Король для встрѣчи ея нарядилъ знатнѣйшихъ Сенаторовъ и придворныхъ. Епископы, Воеводы и многія знаменитѣйшiя дамы встрѣчали юную Монархиню въ разныхъ мѣстахъ, ея торжественнаго путешествия. Король выѣхалъ на встрѣчу въ Радомъ и назначить этотъ городъ мѣстомъ ея пребывания до тѣхъ поръ, пока обстоятельства не позволятъ ему ввести ее торжественно въ столицу и совершить надъ нею обрядъ коронованiя. Но основнымъ законамъ тогдашней Польши, каждый новый Король, прежде нежели принялъ бразды правленiя, долженъ былъ созвать Сеймъ, т. е. собраніе Сената и Палаты Депутатовъ отъ Дворянства. Мѣстомъ этаго Сейма назначенъ былъ Королемъ город Піотрковъ, а временем сбора 18 день Октября 1548 года.
Тамъ то готовилось вспыхнуть непрiязненное пламя до сихъ поръ подовляемое искусстной рукой Короля и друзей его, а раздуваемое пронырливою Боною и ея клевретами. Противники брака принимали видъ грознаго ополченія. Въ главѣ ихъ стоятъ Петръ Кмита, Коронный Маршалъ и Графъ Андрей Гурка, Познанскiй Кастеланъ, вельможи гордые, почитавшие унизительнымъ дал себя преклонить тело предъ Королевою, одного съ ними происхождения. Предубежденiя Кмиты и Гурки разделяла вся Польская и большая часть Литовской аристократіи. Фанатизмъ въ этомъ отношенiи доходилъ до такой степени, что Иванъ Пелчинскій Воевода Сандомирскiй сказалъ публично: „что ему сноснѣе былобы видѣть Турецкаго Султана въ Краковѣ, нежели дочь Радзивилла на Польскомъ Престолѣ" На сторонѣ недоброжелателей стояли пользующіеся довѣріемъ народа Епископы: Николай Дзержговскій, ― Примасъ Государства, Іоаннъ Дзядыцкiй, ― Епископъ Перемышльский, Венцеслав Вержбицкiй ― Самогитскій, и сильнѣйшие по уму и вліянію изъ дворяна, Петръ Боратынскій, Иванъ Сѣраковскій, Люна Подловскій, Христофоръ Гноинскiй и Матвѣй Стадницкiй. Даже родственники Варвары, Иванъ Радзивиллъ, Крайчій Литовскiй и Станиславъ Кержгайло присоединились къ числу враговъ Варвары и готовили въ самой Литвѣ крамолы. На сторонѣ Короля было немного истинныхъ защитниковъ этаго брака. Противники же раздѣлялись на двѣ партіи съ рѣзкими оттенками, ибо одни изъ нихъ, руководимые безкорыстною любовію къ отечеству, видали въ этомъ бракѣ нарушение данной клятвы и униженіе Королевскаго сана, а другіе были только слѣпынъ орудіемъ Боны, желавшей напитать ядомъ жизнь роднаго сына, поколебать его власть и разрушить узы связывавшiе его съ народомъ. Когда тѣ и другие умоляли Короля развестись съ Варварою, когда Примасъ объявилъ, что силою Церковной власти бремя Королевского грѣха за расторженіе супружества раздѣлитъ на всѣхъ подданныхъ, когда Петръ Кмита, Краковскій Воевода и Коронный Маршалъ въ пылу рѣчи и необузданнаго порыва гнѣва бросилъ Королю въ ноги свой маршальскій жезлъ, когда, даже, вѣрный Мацiовскій, казалось, оставлялъ уже СигизмундаАвгуста, Король оставался непоколебимымъ, какъ гранитная скала, поражаемая громомъ и валами разъяренной стихіи. Но когда простой шляхтичъ Петръ Боратынскій, депутатъ Русскаго Воеводства, во имя общественнаго блага заговорилъ простыми словами изъ глубины души излившимися, умоляя Короля развестись съ Варварю, когда преклонилъ предъ нимъ колѣна, заклиная не связывать себя бракомъ, заключеннымъ безъ вѣдома народа и въ противность Королевской присяги, и когда слѣдуя примѣру Боратынскаго, вся Палата Депутатовъ пала предъ Королемъ на колѣни, Сигизмундъ-Августъ былъ тронутъ, поколебался и отстрочил свой отвѣтъ до слѣдующаго дня.
Но эта нерѣшительность его была только мгновенною; слишкомъ много было твердости въ этой юной душѣ, слишком сильна любовъ къ своей супругѣ, чтобы какiя то ни были условiя могли заставить его нарушить клятву, данную супругѣ. Въ следующіе затѣмъ дни онъ рѣшительно объявилъ, что расторженіе брака, считаетъ величайшимъ преступленіемъ, что никогда на это не решится, ибо считаетъ евященною обязанностію исполнить клятву данную предъ Алтаремъ, что спасеніе души предпочитаетъ земному благу. „Что случилось" - говорилъ онъ, торжественно и съ энергіею „того отмѣнить нельзя, а вамъ прилично не о томъ просить меня, чтобы я измѣнилъ своей супруга, но о томъ, чтобы я свято сохранялъ присягу, кому бы то ни было мною данную. Я поклялся своей супругѣ и пребуду ей вѣренъ доколѣ подобаетъ Господу сохранить дни мои." - Такой былъ отвѣтъ Сигизмунда-Августа. Твердость его обезоружила на время грозную тучу надъ нимъ повисшую, но потеръ не разсѣялъ ея и глухія стоны предвѣщали, что скоро она разразится новыми ударами грома. Зачинщики подговорили Земскихъ Пословъ разъѣхаться изъ Піотркова, подъ тѣмъ предлогомъ, что они, не исполнивъ главнаго пункта данныхъ имъ инструкцій, не могутъ приступить къ какому бы то ни было другому предмету государственныхъ совещаній.
Таким образомъ Піотрковскiй Сеймъ кончился ничемъ, потому что не утвердилъ своею властію Королевскаго брака, и не принудилъ Сигизмунда-Августа къ его расторженію. Съ началомъ 1549 года, лучъ надежды и счастія робко проскользнувшій сквозь ущелья черныхъ тучъ, озарилъ на минуту унылое чело Варвары. Обстоятельства способствовали торжественному въезду ея въ Краковъ. Это случилось 13 февраля 1549 года. Ее окружали блеск и величіе Королевской власти; долго укрываемую печаль и слезы, она наконецъ могла свободно излить предъ лицемъ обожавшаго ее, возлюбленнаго супруга и заменить ихъ источникомъ неизъсякаемой радости. Въ охотничьемъ-ли замкѣ Неполомицахъ (куда черезъ нѣсколько дней Сигизмундъ-Августъ отправился съ нею), въ пышныхъ -ли покояхъ Краковскаго замка на горѣ Вавель, толпы народа тѣснились вокругъ нея. Теперь все измѣнилось. Всѣ окружавшіе ее, искренно или притворно оказывали ей любовь и уваженіе, а приближенные были очарованы ея кротостію, добротою, самыми прелестями юной Монархини, обворожавшей всѣхъ, кто только имѣлъ къ ней доступъ. Мудрено ли, что народъ скоро ее оцѣнилъ, понялъ и полюбилъ. Она сдѣлалась его кумиромъ; ибо истинная добродѣтель всегда находитъ отголосокъ въ сонмищѣ людей. Прежніе противники и недоброжелатели притихли, а быть можетъ и сами были увлечены общею любовью, довольно того, что невзгода миновала и казалось одного появленія добродетельной Варвары достаточно было для того, чтобы искоренить ненависть и водворить любовь. Но въ то самое время, когда два народа возсылали теплыя мольбы къ Престолу Всевышняго о дорованiи долгихъ дней Варварѣ и о низпосланіи дому Ягеллоновъ потомства, было существо, орудіе адскихъ козней, давшее себе слово погубить Варвару и отравить всю жизнь Сигизмунда-Августа. Этимъ чудовищемъ была мать его родная― Бона.
Годъ спустя послѣ первато Сейма, Король созвалъ другой Сеймъ въ Піотрковѣ, для совѣщаній о коронованіи Варвары. Бона, жившая до сихъ поръ въ Варшавѣ, переѣхала въ окрестности Піотркова въ небольшую деревню Гомолинъ, чтобы имѣть возможность крамолами противу дѣйствовать камѣреніямъ сына. Зная ее и опасаясь, Сигизмундъ-Августъ слѣдилъ за всѣми ея действіями, и узнавъ, что она имѣетъ тайныя совѣщанія съ кокою-то старою вѣщуньей, велѣлъ немедленно схватить ее и допросить. Колдунья на допросѣ открыла: много такихъ вещей, которыя привели въ ужасъ юнаго Монарха[9]. Безпокойство и опасенія его за жизнь супруги были тамъ основательнѣе, что онъ хорошо зналъ свою мать, и не сомнѣвался, что она готова была рѣшиться на самое ужасное преступленіе. Къ тому же Варвара была больна, - какъ думали, у нея развивался ракъ.
Не смотря на это, въ Піотрковѣ, Король торжествовалъ. Сеймъ покорился. Кмита, Гурка, Тенчическій, Примасъ Дзержговскiй, ― всѣ прежніе недоброжелатели тѣснились ко двору и изъявляли свою преданность и покорность, признавая Варвару своей Государыней. Гурка держалъ стремя, когда Сигизмундъ-Августъ садился на лошадь. Кмита умаливалъ Царственную чету доставить ему счастіе посѣщеніемъ дома его въ Висничѣ. Дзержговскiй изъявилъ готовность совершить обрядъ коронованія Варвары. Торжественное вѣнчаніе ея произошло 9 Декабря 1550 года въ Краковскомъ храмѣ, но героиня этаго величественнаго обряда, идолъ любви Короля, двора и всего народа, когда все кипѣло радостію и веселiемъ,- одна только не раздѣляла всеобщихъ восторговъ. Понимая ли опасность своей болезни, или руководимая какимъ то смутнымъ предчувствіемъ, она съ горестію сказала: „Къ другому вѣнцу скоро пригласитъ меня Господь.... Молите Его, да низпошлетъ милому моему супругу утѣшеніе въ скорби послѣ моей кончины."
Съ Престола, на который возвелъ ее Архіепископъ, бедная Варвара почти непосредственно перешла на смертный одръ. Болезнь, которою она страдала (ракъ или чирей) приняла такой оборотъ, что Король, лѣкаря и весь Дворъ были въ восторгѣ; но неожиданно появился какой-то новый симптомъ болѣзни, ― горячка или лихорадка. Нѣтъ сомнѣнія, что, когда всѣ были увѣрены въ выздоровленiи Варвары, услужливая рука свекрови поднесла ей смертельный бокалъ[10], и въ тоже самое время коварная Бона прислала къ сыну и невѣсткѣ своего духовника предлагая миръ и дружбу, и признавая Варвару своею дочерью. Дворъ принялъ это лукавое посольство, колеблясь между неожиданною радостью и невольнымъ подозрѣніемъ. Сигизмундъ-Августъ, неотходя ни днемъ, ни ночью отъ одра своей страждущей супруги, не желалъ личнаго ея сближенiя съ матерыю, какъ будьто сердце его говорило ему о совершенiи ужаснаго преступленiя, котораго слѣдствій не въ состоянiи были устранить силы человеческiя. Варвара скончалась 8 мая 1551 года. Кто любилъ и долженъ былъ на вѣкъ проститься съ предметомъ любви, тотъ только пойметъ отчаянный вопль Сигизмунда-Августа. О ужасной его скорби говорятъ много современныя лѣтописи. Исполняя данное усопшей супругѣ слово похоронить ее въ Вильнѣ, Сигизмундъ-Августъ необращал вниманія на высокомѣрныхъ Радзивилловъ, желавшихъ истлѣвшую ветвь гордаго ихъ древа оставить между гробами Королей Польскихъ въ Краковѣ, рѣшился исполнить послѣднюю ея просьбу. Негодуя на Поляковъ за всѣ огорченiя и скорби причиненныя ими возлюбленной его супругѣ, онъ объявилъ, что неблагодарная земля недостойна владѣть ея прахомъ. Траурная колессница, съ множествомъ Епископовъ и духовенства тронулась изъ Кракова чрезъ Прошовице, Кизличе, Радомъ, Луковъ, Мосты, Ружанку, Щучинъ, Василишки, Олькеники, Рудники, и на двадцатый день бренные останки Варвары, были доставлены въ любимое ею, родное Вильно. Не смотря на изнурительность медленнаго шествія, Король следовалъ за гробомъ верхомъ и неоставилъ его ни на шагъ. Его окружали первые чины Польши и Литвы. Возлѣ колесницы шелъ съ Маршальскимъ жезломъ въ рукѣ Петръ Кмита, Великій Корошный Маршалъ, прежнее орудіе Боны, напитавшій ядомъ много дней кратковременной жизни покойной Варвары. Повѣримъ, что сочувствие его къ глубокой скорби и печали Короля, въ этотъ разъ, было не поддѣльно. Обрядъ торжественныхъ похоронъ Варвары совершился въ Виленскомъ Кафедральномъ Соборѣ 23 Iюля 1551 года.
И на долго, на долго, глубокая печаль поселилась въ разтерзанномъ сердцѣ Сигизмунда-Августа, а воспоминаніе объ ней изсякло только съ жизнiю. Милости, которыми онъ осыпалъ Радзивилловъ, костелъ во имя Св. великомученицы Варвары, воздвигнутый вблизи Кафедральнаго Собора, приглашеніе ко Двору волшебника Твардовскаго, показывавшаго ему въ зеркалѣ тѣнь Варвары - все ето доказываетъ сколь драгоценна, сколь священна для короля была ея память.
Нынѣ, по истечении трехъ столѣтій отъ кончины Варвары, ни во всей Литвѣ, такъ гордившейся ею, ни даже въ родномъ ея Вильнѣ, на которое излилось столько милостей Сигизмунда-Августа, нѣтъ даже слѣдовъ никакого памятника Варварѣ. Пожары, которые претерпѣлъ, и перестройки, которымъ подвергался Виленскій Каѳедральный Соборъ, изгладили даже самые следы, гдѣ покоится прахъ этаго образца красоты и добродѣтелей, этой вѣнчанной страдалицы.
Примчаніе. Отравленіе Варвары по приказанiю Боны придворнымъ лѣкаремъ сей последней Италiянцемъ Монти, современники считали не сомнѣнными фактомъ. Въ наше время почтенный біографъ Варвары М. Балинский, оспариваетъ этотъ фактъ, не поясняя намъ никакихъ данныхъ, на коихъ основываетъ свое мнѣніе. Кажется, Г. Балинский принялъ во внимание то, что современные писатели, какъ напр. Гурницкiй (Dzieje w Koronie - Исторiя Польши) и Оржеховскiй (въ своихъ Annales) нигдѣ не упоминаютъ объ этомъ отравленiи; но мы приведемъ целый рядъ причин и обстоятельствъ, по которымъ можно заключить съ увѣренностiю, что преступленіе совершено. Какiя это ужасныя вещи открыла Королю колдунья при допросѣ въ Піотрковѣ? Что значатъ слова Короля въ письмѣ къ Радзивиллу, гдѣ, говоря о предлагаемомъ примиренiи Варвары съ Боною, онъ прибавляетъ: „Однакожъ желательнѣе былобы намъ, чтобы он посредствомъ писемъ взаимно себя навѣщали, чѣмъ бы имѣть имъ частыя личныя свиданія." Что значатъ слова: „до ужина нужно будет обращать особенное на все вниманіе." Развѣ торопливость Боны въ примиреніи съ Варварою предъ самою кончиною сей послѣдней, не были лишь хитрообдуманною мерою для устраненiя всякаго подозрѣнія? Откуда въ ней эти безпокойства, когда она узнавала о смерти? Вследствіе чего это произошло, что нетолько въ Литвѣ, Польшѣ, но и за границей единогласно говорили, что Варвара было отравлена? Бельскій, Стрыйковскій, Кояловичъ, на которыхъ ссылается и Г. Балинскiй въ своемъ сочиненіи, всѣ упоминаютъ объ отравѣ. Чтоже касается того, что Гурницкiй и Оржеховскій никакого на это не дѣлаютъ намека, легко можно объяснить личнымъ ихъ положеніемъ и отношеніями. Гурницкiй, человѣкъ молодой, былъ однимъ изъ придворныхъ Короля. Оржеховскій же лѣтописи свои представлялъ самому Сигизмунду-Августу, и былобы дѣломъ въ высшей степени оскорбляющимъ всякое приличiе поднять завѣсу покрывающую это ужасное для сердца Короля событiе, представить на судъ сына, совершенное въ отношенiи къ нему, преступление матери. Нѣтъ сомнения, что не моглобы понравиться Королю, желаніе, - увѣковѣчить на скрыжаляхъ исторіи событiе, внушающее всѣмъ ужасъ и омерзеніе. Изъ всего этаго видно, что для современнаго историка это было дѣломъ весьма щекотливымъ, особенно для Турницкаго, какъ близкаго къ Королю, и Оржеховскаго, соединеннаго съ Кмитою близкими отношенiями. Хотя на сего послѣдняго не можетъ падать и тѣни подозрѣнія въ соучастіи его въ преступленiи; но едва ли приятно было бы ему слышать и видѣть доказательства уличающія Бону, которой онъ былъ когда-то довереннымъ и даже орудіемъ ея происковъ.
- ↑ Лудовикъ Кондратовичъ, не смотря на свои юные годы, какъ поэтъ пользуется громкою извѣстностію, въ Польской литературѣ, подъ псевдонимомъ Владислава Сырокомли. Подъ собственнымъ же именемъ, какъ Авторъ Исторiи Польской литературы, онъ снискалъ славу глубокаго, ученаго и точнаго изследователя древностей, а притомъ Исторiя эта написана такимъ прекраснымъ языкамъ, что доступна всѣмъ и каждому.
- ↑ Польскіе поэты Фелинский, Венжик, Магнушевскій написали трагедии подъ заглавіемъ „Варвара Радзивиллъ.“ Брониковскій написалъ по нѣмецки романъ подъ заглавіемъ „Ипполитъ Боратынскій“. Мы, при составленiи настоящаго очерка, извлекали свѣдѣнія изъ отличнаго сочинения Михаила Балинскаго п. з. Pamiętniki o Krolowej Barbarze и, изъ современных хроникъ.
- ↑ Honestissime pro splendore familiae suze educata. Рысинскiй.
- ↑ На правой сторонѣ виньетки. Мы видѣли поддлинный портретъ и потому можемъ ручаться за сходство.
- ↑ Cм. Orzechowski Fidelis subditus.
- ↑ Cм. Niemcewicz Pam. o daw. Polsce T. I. str 37.
- ↑ Литовская Лѣтопись въ запискахъ Нѣмцевича и у Балинскаго.
- ↑ Госуд. имѣнiй (Królewszczyzna).
- ↑ 20 Iюня Король писалъ изъ Піотркова къ Николаю Радзивиллу: „Мы колдунью ея (Боны) здѣсь поймали, она теперь у насъ въ клѣткѣ, не мало новаго она намъ напѣваетъ, о чемъ со временемъ все подробно узнаете."
- ↑ См. Примѣчание въ концѣ этой статьи.