И эта глава опять не имѣетъ никакого отношенія къ дѣлу. Вся она посвящена глумленію надъ одною фразой моей статьи, брошенною мимоходомъ, какъ нѣчто всякому понятное. Но г. Страховъ ея не понялъ и на основаніи этого позволяетъ себѣ на четырехъ страницахъ издѣваться надо мной.
Посмотримъ, въ чемъ же заключается проявленіе моего будто бы грубаго невѣжества, юмористически (по мнѣнію г. Страхова) заявленное въ самомъ заголовкѣ и для издѣвательства надъ которымъ г. Страховъ спеціально скликаетъ своихъ читателей. «Извольте читать на страницѣ 155!» — торжественно выкликаетъ онъ и приводитъ это, по его мнѣнію, позорящее меня мѣсто моей статьи. Вотъ оно: «Сохраненіе случайнаго уклоненія въ его чистой формѣ — это одинъ предѣлъ явленія; его безслѣдное исчезновеніе, полное раствореніе въ нормальныхъ формахъ — это другой и, замѣтимъ, идеальный, теоретическій предѣлъ», — «то-есть, — перебивая мою мысль, торопится, для вящаго вразумленія читателя, пояснить г. Страховъ, — никогда не достигаемый, предполагаемый лишь мысленно, и въ дѣйствительности не существующій», и полагая, что поймалъ меня на словѣ, довелъ мою мысль до абсурда, продолжаетъ цитату: «Въ дѣйствительности, — говорю я, — къ органическимъ формамъ, какъ и къ матеріи, какъ и къ энергіи, примѣнимо изреченіе Лавуазье: «dans la nature rien ne se perd»[1]. Логически немыслимо, чтобы какое-нибудь воздѣйствіе на организмъ исчезло безъ слѣда, — именно этою невозможностью безслѣднаго исчезанія воздѣйствій на организмъ и его потомство, суммированіемъ этихъ воздѣйствій мы и должны объяснить себѣ прогрессивное усложненіе организмовъ». Окончивъ цитату, г. Страховъ выходитъ изъ себя. «Признаюсь, — восклицаетъ онъ, — рѣдко можно найти болѣе странную выходку, и, притомъ, сдѣланную безъ всякаго повода, безъ всякой надобности. Какой это новый законъ сохраненія чего-то въ организмахъ провозглашаетъ г. Тимирязевъ?» и далѣе: «Вѣдь, дѣло идетъ о случайныхъ уклоненіяхъ и нѣтъ никакого сомнѣнія, что скрещиваніе уничтожитъ ихъ безъ слѣда», и, наконецъ, та же мысль повторяется въ болѣе философской формѣ: «Г. Тимирязевъ увѣряетъ, что безслѣдное исчезаніе — невозможность, логически немыслимо. Ахъ, эта логика! Вотъ Дарвинъ — тотъ, кажется, о логикѣ никогда не говорилъ и, право, лучше дѣлалъ. Вѣдь, если что-нибудь можетъ, по вашему, приближаться къ исчезанію, то отчего же оно не можетъ и исчезнуть?»
Во-первыхъ, я замѣчу, что г. Страховъ напрасно трудился ловить меня на словѣ, боясь, чтобъ я не отвильнулъ. Я сказалъ именно то, что хотѣлъ сказать; готовъ повторить, и буду повторять то, что сказалъ; а если г. Страхову эта мысль непонятна, то я могу себѣ это объяснить развѣ только тѣмъ, что, на основаніи защищаемаго имъ въ предшествовавшей главѣ права того, «кто самъ мыслитъ», на короткую память, онъ забылъ кое-что изъ элементарной ариѳметики. Въ возмутившихъ его словахъ я высказываю только такую, всякому понятную ариѳметическую истину. Если послѣ перваго скрещиванія въ потомствѣ извѣстной формы окажется 1/2 ея крови, послѣ втораго 1/4, то послѣ n скрещиваній ея будетъ 1/n Эта дробь 1/n можетъ быть очень мала, неизмѣримо мала, но все же не будетъ равна нулю, потому что n не будетъ равно безконечности (я даже доказываю, что оно никогда не будетъ очень велико). Эта дробь и есть та хитрая, непонятная г. Страхову величинѣ, которая «приближается къ исчезанію», да не исчезаетъ. Пусть г. Страховъ задастъ себѣ вопросъ, на какую конечную величину (а натуралистъ имѣетъ дѣло только съ ними) нужно раздѣлить 1, чтобы получился 0? Въ какомъ количествѣ воды нужно растворить пудъ соли, чтобъ онъ исчезъ безъ слѣда?[2]. А когда онъ разрѣшитъ эти не головоломные вопросы, то, конечно, пойметъ, что нравственно обязанъ (конечно, мысленно, про себя) взять назадъ всѣ тѣ неприличныя издѣвательства и грубыя выходки[3], которыми украсилъ всю эту главу, не имѣя на то иногда права, кромѣ своей собственной несообразительности.
Да, логика мститъ за себя жестоко… и ариѳметика также.
- ↑ Г. Страховъ утверждалъ, что я невѣрно цитирую мысль Лавуазье, придаю ей слишкомъ широкую форму. У Дюма, лучшаго знатока твореній Лавуазье, она приводится въ слѣдующей, еще болѣе общей формѣ — rien ne se perd, rien ne se crée.
- ↑ Г. Страховъ спрашиваетъ, что же сохраняется (когда мы говоримъ — кровь) — матерія или энергія? Я полагаю, что такое любопытство по меньшей мѣрѣ преждевременно, потому-то я и выразился неопредѣленно, высказывая только основную мысль, что, разсматривая жизнь, какъ одно непрерывное, преемственное явленіе, мы не вправѣ допустить, чтобъ однажды вызванная въ этомъ явленіи пертурбація могла исчезнуть внезапно и безъ послѣдствій.
Въ доказательство того, что уклоненія исчезаютъ безъ слѣда, г. Страховъ озадачиваетъ читателя тѣмъ же софизмомъ, несостоятельность котораго я уже указалъ въ своей статьѣ по поводу примѣра сирени, именно, умышленно беретъ численный признакъ. Бываютъ, — говоритъ г. Страховъ, — шестипалые люди, а у ихъ потомства эта уродливость исчезаетъ безъ слѣда. Я пояснилъ, что такіе примѣры наименѣе удобны. Ясно, что трудно ожидать, чтобы появились люди съ 51/2, съ 51/4 и т. д. пальцевъ. Въ такихъ случаяхъ признакъ обыкновенно раздѣляется между потомками: одни будутъ шести, другіе — пятипалые. Впрочемъ, примѣръ г. Страхова неудаченъ и въ томъ отношеніи, что именно относительно шестипалости существуютъ указанія, что она сохранялась до 5-го поколѣнія, т.-е. когда обладатель шестого пальца имѣлъ всего 1/32 долю крови своего шестипалаго предка. По всей вѣроятности, большая часть случаевъ атавизма объясняется также. Къ тому же, было бы абсурдомъ ожидать, чтобы при суммированіи дѣйствія такихъ сложныхъ причинъ, каковы двѣ борощіяся въ дѣтяхъ организаціи родителей, получалась всегда простая наглядная средняя. Нужно еще знать эквивалентность признаковъ, а какъ ее опредѣлить?
- ↑ Вотъ на выдержку нѣсколько ихъ образцовъ: „Тутъ передъ нами образчикъ тѣхъ, переходящихъ всякую мѣру, несообразностей… или: „Въ статьѣ гораздо менѣе извѣстнаго Тимирязева можно было бы подобрать и еще не мало такихъ головоломныхъ-скачковъ…“, „Всегдашняя ошибка дарвинистовъ… соблазняетъ даже ученыхъ болѣе серьезныхъ, чѣмъ Геккель и г. Тимирязевъ“. Замѣчу къ слову, что г. Страховъ совсѣмъ неумѣстно позволяетъ себѣ такой высокомѣрный тонъ по отношенію къ Геккелю. Гартманъ, философъ, выражаясь слогомъ г. Страхова, гораздо болѣе извѣстный, чѣмъ г. Страховъ, и противникъ дарвинизма, съ величайшимъ уваженіемъ отзывается объ общихъ трактатахъ Геккеля о дарвинизмѣ и говоритъ, что всякій образованный человѣкъ долженъ ихъ читать и изучать. Вотъ какъ на Западѣ философы относятся къ ученымъ.