Казалось бы, что въ предшествующей главѣ, судя по ея заголовку, задача г. Страхова исчерпана, но онъ вдругъ спохватывается и говорить; постойте, постойте, — забылъ еще одно обстоятельство, — и, какъ оказывается, обстоятельство не маловажное. Мы видѣли выше, что г. Страховъ не одобряетъ моего способа изложенія и очень гордится своимъ; у него все — «въ связи, въ порядкѣ и даже подъ цифрами». Цифры-то есть несомнѣнно и замысловатые заголовки совсѣмъ какъ въ старинныхъ романахъ (теперь и въ романахъ ихъ что-то не встрѣчается), но, воля ваша, порядокъ странный: постоянно возвращаться къ точкѣ отправленія, успокоить читателя, что доканалъ противника, совсѣмъ покончилъ съ нимъ, и опять начинать сначала. По счастью, на этотъ разъ, дѣло такъ просто, что терпѣнію читателя не грозитъ слишкомъ долгое испытаніе. Мы опять возвращаемся къ старой аргументаціи. Каждая вновь появившаяся измѣненная форма будетъ имѣть противъ себя бо́льшее число неизмѣненныхъ, слѣдовательно, по словамъ Данилевскаго, можетъ сохраниться въ борьбѣ только подъ условіемъ, чтобы превосходство было во столько разъ болѣе, во сколько меньше численность. Г. Страховъ называетъ это теоремой и усматриваетъ въ ней, повидимому, второе «истинное открытіе» Данилевскаго. Доказываетъ свою «теорему» Данилевскій, главнымъ образомъ, военными притчами, такъ какъ для всякаго очевидно, что десять солдатъ могутъ успѣшно дать отпоръ ста солдатамъ только въ такомъ случаѣ, если могутъ выпускать въ десять разъ болѣе зарядовъ. Но на это я отвѣчаю: «Уже изъ одного постояннаго сравненія съ арміями видно, что Данилевскій, въ самомъ существенномъ мѣстѣ своей книги, понимаетъ подъ борьбой только борьбу прямую, зубами, когтями, кулаками, гдѣ, очевидно, сила должна быть въ обратномъ отношеніи къ числу. Но всякому, кто прочелъ хоть самую жиденькую статейку о дарвинизмѣ, извѣстно, что не таково дѣйствительное понятіе о борьбѣ за существованіе. Борьба за существованіе слагается изъ прямой борьбы съ врагами, изъ борьбы съ условіями и изъ конкурренціи, какъ результатѣ соотвѣтственности между безграничнымъ размноженіемъ и ограниченностью земной поверхности». Г. Страховъ, очевидно, ничего не въ состояніи мнѣ возразить. Что же онъ дѣлаетъ? Онъ прибѣгаетъ къ пріему, которымъ уже пользовался не разъ и который, судя по тому, что̀ я узналъ изъ статьи г. В. Соловьева въ Вѣстникѣ Европы, грозитъ войти у него въ привычку. Онъ предъявляетъ читателю приведенную только что мою фразу, обрубивъ ее внезапно на запятой, между словами извѣстно и что, и вслѣдъ затѣмъ, ничѣмъ не смущаясь, вразумляетъ своихъ читателей слѣдующимъ рѣзкимъ сужденіемъ: «мы желаемъ только обратить вниманіе читателей на то, что въ борьбѣ за существованіе, по мнѣнію г. Тимирязева, «численное превосходство не имѣетъ почти никакого значенія» (стр. 164). Къ сожалѣнію, онъ не приводитъ совершенно никакихъ соображеній, изъ которыхъ можно бы было понять, почему численность не должна играть роли въ процессѣ борьбы». Кажется, ясно, и вносные знаки, и ссылка на страницу, — все въ исправности. Очевидно, я сказалъ какую-то невозможную нелѣпость. Но такъ ли оно на дѣлѣ? Если всякій сообразительный читатель пойметъ, что первая цитата г. Страхова оборвана передъ словомъ что, то, конечно, никто не въ состояніи догадаться, что вторая начинается даже не съ запятой. Если у первой отрѣзанъ неудобный г. Страхову конецъ, то у второй обрублено еще менѣе удобное начало. Прошу позволенія у читателя повторить этотъ конецъ, прямо переходящій въ начало слѣдующей, искалѣченной г. Страховымъ, фразы: «Борьба за существованіе слагается изъ прямой борьбы съ врагами, изъ борьбы съ условіемъ и изъ конкурренціи, какъ результатѣ несоотвѣтственности между безграничнымъ размноженіемъ и ограниченностью земной поверхности. Изъ этихъ трехъ сторонъ одного явленія, борьбѣ съ условіями и конкурренціи должна быть приписана главная роль, а именно въ этихъ двухъ случаяхъ численное превосходство не имѣетъ почти никакого значенія». Эту мысль, очевидную въ себѣ самой, я вслѣдъ затѣмъ поясняю примѣрами.
Теперь, полагаю, читателю ясно, для чего г. Страхову понадобилось оборвать фразу на запятой, а вторую начать даже не съ запятой; этимъ разомъ достигались двѣ цѣли: отъ читателя тщательно скрывалась сущность вопроса, а мнѣ приписывалась нелѣпая мысль, будто я отрицаю значеніе численности въ борьбѣ вообще, т.-е. и въ борьбѣ прямой, чего я никогда не высказывалъ и не могъ высказывать. Я возражаю противъ «теоремы» Данилевскаго, что она примѣнима только къ частному и сравнительно не важному (въ растительномъ царствѣ, наприм., не существующему) случаю прямой борьбы[1]. Гораздо большее (а въ растительномъ царствѣ исключительное) значеніе играетъ борьба съ условіями и конкурренція, а въ этихъ случаяхъ «численное превосходство не имѣетъ почти никакого значенія».
Но для достиженія своей цѣли г. Страховъ не остановился на одномъ калѣченьи моихъ фразъ, — онъ изобрѣлъ еще новый діалектическій пріемъ, и это его «истинное открытіе», надѣюсь, никто не станетъ у него оспаривать. Въ началѣ слѣдующей же страницы ему пришлось привести еще цитату, въ которой встрѣчается та же мысль, которую онъ такъ старательно обрубилъ въ началѣ и въ концѣ предшествующихъ двухъ цитатъ, но здѣсь, какъ на зло, оно занимаетъ средину фразы. Какъ тутъ быть? Какъ скрыть ее? А скрыть необходимо, иначе разоблачится вся продѣлка. Для благой цѣли всѣ средства хороши; и вотъ г. Страховъ вычеркиваетъ мои слова, замѣняетъ ихъ своими, да еще курсивомъ! Я говорю: «значитъ, въ борьбѣ съ условіями, которая гораздо важнѣе прямой борьбы съ врагами, численное отношеніе не причемъ». А г. Страховъ заставляетъ меня говорить: «Значитъ, въ борьбѣ за существованіе, которая гораздо важнѣе прямой борьбы съ врагами, численное отношеніе не причемъ» (стр. 164). Такимъ образомъ, г. Страховъ ухитряется заставить меня въ трехъ строкахъ сказать три нелѣпости: 1) утверждать, что въ борьбѣ за существованіе вообще (слѣдовательно, со включеніемъ прямой борьбы съ врагами) численность не причемъ; 2) противопоставить цѣлое (борьбу за существованіе) его части (борьбѣ съ врагами); 3) высказать безсмысленный трюизмъ, что цѣлое (борьба за существованіе) важнѣе своей части (борьбы съ врагами). Но что до того г. Страхову? Его цѣль достигнута: отъ читателя утаенъ настоящій смыслъ вопроса, мнѣ приписана нелѣпость и «теорема» Данилевскаго спасена[2].
Предоставляю судить безпристрастному читателю, какою дозой терпѣнія и отвращенія къ полемикѣ нужно было обладать для того, чтобы спокойно сносить, какъ это я дѣлалъ до сихъ поръ, такія неслыханныя продѣлки надъ своими мыслями.
Рекомендую цѣнителямъ критическаго таланта г. Страхова (напримѣръ, его біографу, признавшему Всегдашнюю ошибку перломъ его научно-литературной дѣятельности) этотъ новый діалектическій пріемъ. Вотъ его рецептъ: обрѣжь конецъ одной фразы; обруби начало другой; выкинь, что тебѣ не нравится, въ третьей и замѣсти нелѣпостью; напиши эту нелѣпость курсивомъ… да не забудь сослаться на страницу. А затѣмъ посмѣивайся втихомолку надъ довѣрчивымъ читателемъ. Какъ я уже сказалъ, само въ себѣ очевидное положеніе, — независимость борьбы съ условіями существованія отъ относительнаго числа состязающихся, — я еще поясняю примѣрами. Я говорю: если какой-нибудь организмъ можетъ вынести такую высокую температуру, какой не вынесутъ его сосѣди, то, въ случаѣ повышенія температуры до этого предѣла, для него будетъ безразлично, окажется ли онъ одинъ, или въ сообществѣ милліоновъ менѣе счастливыхъ соперниковъ. Разсужденіе это очевидно и въ такой отвлеченной формѣ, но, какъ натуралистъ, я предпочитаю сослаться на конкретный фактъ, на наблюденіе одного микроскописта. Для всякаго ясно, что подробности обстановки опыта тутъ не причемъ, такъ какъ, повторяю, аргументъ очевиденъ и въ его отвлеченной формѣ. Что же дѣлаетъ г. Страховъ? Обвиняя меня въ томъ, что я аргументирую примѣрами, самъ, вмѣсто того, чтобъ возражать на логическую сущность примѣра, чего, конечно, не въ состояніи сдѣлать, онъ отвлекаетъ вниманіе читателя совершенно въ сторону, на подробности опыта, и съ тонкою, по его мнѣнію, ироніей изображаетъ ученаго, сидящаго за микроскопомъ и нагрѣвающаго свои бактеріи, т.-е., по мнѣнію г. Страхова, изслѣдующаго явленіе, будто бы невозможное «въ природѣ». Этотъ пріемъ г. Страхова мнѣ невольно напоминаетъ старый анекдотъ изъ чиновничьяго міра. Начальникъ спрашиваетъ чиновника: «Понимаете ли вы, что намъ пишутъ изъ такого-то вѣдомства?» — а догадливый подчиненный отвѣчаетъ прямо на мысль своего начальника: «Понимать, ваше превосходительство, не понимаю, а отвѣчать могу». Г. Страховъ пошелъ еще далѣе этого чиновника: понимать-то онъ понимаетъ въ чемъ дѣло, но можетъ отвѣчать такъ, какъ будто и не понялъ. Г. Страховъ не можетъ не понять, что дѣло не въ микроскопѣ, не въ нагрѣвательномъ столикѣ или равномѣрной температурѣ, а въ общемъ логическомъ положеніи, что если въ данномъ случаѣ какой-нибудь организмъ погибаетъ или сохраняется, въ зависимости отъ какого-нибудь внѣшняго вліянія, то онъ умираетъ или сохраняется въ живыхъ независимо отъ того, много ли, мало ли умираетъ или сохраняется живыхъ существъ вокругъ. Въ томъ только и дѣло, что можно быть живымъ или мертвымъ, но нельзя быть во сто разъ живѣе или въ тысячу разъ мертвѣе, или быть живымъ пропорціонально числу мертвыхъ.
Впрочемъ, чтобы читатель и въ самомъ дѣлѣ не повѣрилъ, что въ природѣ ничего подобнаго приведенному мною примѣру невозможно, приведу примѣръ совершенно сходный. Цѣлый рядъ наблюденій заставляетъ предполагать, что солнечный свѣтъ (это уже природа, г. Страховъ?) убиваетъ нѣкоторые бактеріальные организмы. Что же, если между ними найдутся такіе, которыхъ свѣтъ не будетъ убивать, — ихъ сохраненіе въ живыхъ будетъ ли зависѣть отъ числа убиваемыхъ?
Для того, чтобы еще болѣе запутать дѣло, г. Страховъ разсуждаетъ такъ: пусть на первый разъ уцѣлѣютъ тѣ организмы, которые выносятъ высокую температуру, что же потомъ? Оригинальный способъ разсуждать не о томъ случаѣ, о которомъ идетъ рѣчь, а о томъ, что будетъ послѣ этого случая. Почемъ я знаю, г. Страховъ, что будетъ послѣ. Можетъ быть, въ другой разъ отборъ будетъ зависѣть отъ мороза и сохранятся, наоборотъ, формы самыя сносливыя къ холоду, а въ результатѣ получится форма вдвойнѣ совершенная, способная существовать въ самыхъ широкихъ предѣлахъ температуры и въ силу этого она получитъ и широкое распространеніе. Но г. Страховъ можетъ спросить: а послѣ этого что̀ будетъ? — и такъ до безконечности отвлекать вниманіе отъ настоящаго вопроса.
Не удовольствовавшись тѣмъ, что при помощи разговора о совершенно къ дѣлу не относящихся побочныхъ обстоятельствахъ, онъ увильнулъ отъ сущности вопроса, т.-е. общаго положенія, что вліяніе среды не зависитъ отъ числа существъ, на которыя она дѣйствуетъ, г. Страховъ укоряетъ меня, зачѣмъ я не проникся какимъ-то сравненіемъ Данилевскаго съ игрою въ банкъ. Долженъ покаяться, что все, касающееся картъ, для меня тараборская грамота, да и между знакомыми не нашлось свѣдущихъ людей по этой части; къ тому же еще Данилевскій сопровождаетъ свой примѣръ оговоркой: «допустимъ случай, обратный бывающему въ дѣйствительности». При всемъ томъ, полагаю, что игра въ банкъ также относится къ случаямъ прямой борьбы, а не къ «дѣйствію условій существованія», такъ какъ каждый изъ играющихъ посягаетъ на карманъ противника и выигрышъ одного неизбѣжно сопровождается соотвѣтственнымъ проигрышемъ другого. При дѣйствіи же условій (наприм., температуры), судьба различныхъ существъ, имъ подвергающихся, ничѣмъ между собою не связана, — вѣдь, одному не становится теплѣе потому, что другому стало соотвѣтственно холоднѣе?[3]. Слѣдовательно, сравненіе съ игрой въ банкъ, въ основѣ, такъ же неудачно, какъ и военныя притчи Данилевскаго.
Показавъ, что численность не причемъ въ борьбѣ съ условіями существованія, я привожу примѣры въ подтвержденіе того, что она не играетъ почти никакой роли и въ конкуренціи. Я указываю, что торговецъ, продающій по дешевой цѣнѣ, продаетъ свой товаръ независимо отъ того, много или мало товару предлагаютъ рядомъ по дорогой цѣнѣ. Я указываю, что призовой рысакъ возьметъ призъ, все равно будетъ ли съ нимъ бѣжать одна или десять извозчичьихъ лошаденокъ. Указываю, наконецъ, что если въ учебномъ заведеніи была одна вакансія и тысяча конкуррентовъ, то попавшій на вакансію не будетъ въ тысячу разъ умнѣе своихъ конкуррентовъ. Наконецъ, предвидя (слишкомъ я хорошо знаю своихъ противниковъ) возраженіе, что все это не относится къ природѣ, я привожу примѣры, гдѣ ничтожные признаки даютъ перевѣсъ въ борьбѣ (окраска цвѣтовъ душистаго горошка и клубней картофеля). Что же дѣлаетъ г. Страховъ? Онъ минуетъ первые два примѣра, какъ такіе, въ которыхъ неудобно прицѣпиться къ подробностямъ, и совершенно умалчиваетъ о примѣрахъ, взятыхъ изъ природы, такъ какъ одно упоминаніе о нихъ, какъ увидимъ, разстроило бы всю послѣдующую его аргументацію. Аргументацію эту онъ сосредоточиваетъ на примѣрѣ объ училищѣ, какъ такомъ, по поводу котораго можно опять наболтать къ дѣлу не относящагося и отвлечь вниманіе читателя отъ сущности дѣла. Онъ глубокомысленно замѣчаетъ, что примѣръ училища есть примѣръ отбора искусственнаго. Знаемъ и безъ объясненія г. Страхова, что школа — твореніе человѣческое, а не произведеніе природы; но, спрашивается, почему же это соображеніе, эта отговорка понадобилась г. Страхову, чтобы отдѣлаться отъ моихъ сравненій, идущихъ къ дѣлу, и не мѣшала ему, еще за нѣсколько строкъ, восхищаться сравненіями Данилевскаго, къ дѣлу не идущими? Или его игра въ банкъ, арміи, козацкіе отряды, манежи и конюшни, — все это произведенія природы? Но г. Страховъ, изрекши глубокую истину, что экзаменъ въ школѣ примѣръ искусственнаго отбора, полагаетъ, что сдѣлалъ все, что требовалось, и торжественно восклицаетъ: «Но, вѣдь, весь вопросъ въ томъ, бываетъ ли что-нибудь подобное въ природѣ?» Еще бы не явиться вопросу, замѣчу я, когда г. Страховъ тщательно утаилъ отъ своихъ читателей то, что̀ я говорю о природѣ! «Кто же въ природѣ играетъ роль директора? — побѣдоносно продолжаетъ онъ. — Кто тщательно высчитываетъ баллы, сохраняетъ подъ своимъ кровомъ имѣющаго наибольшій баллъ, а остальныхъ безпощадно гонитъ отъ дверей?»
Что замѣняетъ въ природѣ искусственный отборъ? — спрашиваетъ г. Страховъ. «Кто исполняетъ въ природѣ роль директора?» Въ свою очередь такъ и хочется спросить г. Страхова, шутитъ ли онъ, или говоритъ это совершенно серьезно? Если онъ серьезно воображаетъ, что первый придумалъ такое ядовитое возраженіе, то пусть разувѣрится: этому аргументу безъ малаго тридцать лѣтъ и уже при первомъ появленіи онъ былъ оцѣненъ по достоинству. Если же г. Страховъ дѣйствительно не понимаетъ, что замѣняетъ въ природѣ искусственный отборъ, то на это можетъ быть только одинъ отвѣтъ — совѣтъ прочесть книгу: On the origin of species by means of natural selection; издана она въ Лондонѣ, въ 1859 году, а автора ея зовутъ Чарльзомъ Дарвиномъ.
Затѣмъ, поговоривъ еще на неопредѣленную тему — о погибели отъ случайностей, — тему, не имѣющую ничего общаго съ вполнѣ опредѣленнымъ вопросомъ, находится ли борьба со средой и конкурренція въ прямой зависимости отъ отношенія между числомъ сохраняющихся и погибающихъ существъ, онъ голословно и еще курсивомъ утверждаетъ, что для того, чтобъ сохраниться въ живыхъ, организмъ долженъ обладать огромнымъ превосходствомъ надъ другими. При этомъ г. Страховъ, очевидно, забылъ или еще не зналъ (въ томъ и бѣда, когда распредѣляешь свои мысли по клѣткамъ «подъ цифрами»), что въ слѣдующей главѣ, черезъ страницу, напишетъ такія строки: «въ организмахъ жизнь отъ смерти отдѣляется одною чертой, слѣдовательно, и то, что полезно, можетъ одною чертой отдѣляться отъ того, что вредно; такимъ образомъ, огромное различіе вреда и пользы, можетъ происходить отъ безконечно малаго различія въ самыхъ организмахъ или въ обстоятельствахъ, среди которыхъ они живутъ». Но, вѣдь, именно это, и ничто иное, утверждаю я — и именно это, и ничто иное, упорно отрицаетъ Данилевскій, котораго всѣми правдами и неправдами защищаетъ г. Страховъ. Данилевскій утверждаетъ, что малое различіе безполезно, а большое различіе (пропорціональное числу конкуррентовъ?) не можетъ возникнуть вдругъ и не успѣетъ сложиться исподоволь. Я же говорю, что ничтожное различіе (1/20 балла въ моемъ школьномъ сравненіи) опредѣляетъ судьбу существа.
Все это не мѣшаетъ г. Страхову заключить и эту главу голословнымъ, бездоказательнымъ повтореніемъ положенія, которое требовалось и оказалось невозможнымъ доказать, т. е. пресловутой «теоремы» Данилевскаго: «Превосходство должно быть во столько больше, во сколько меньше численность и наоборотъ». А изъ этой теоремы слѣдуетъ, поясняетъ, ничѣмъ не смущаясь, г. Страховъ, «что теорія Дарвина невозможна». На этотъ разъ, для усиленія своего petitio principii, г. Страховъ, какъ видимъ, пишетъ его курсивомъ. Но курсивъ — не доводъ. По этому поводу припоминается мнѣ сходный случай съ однимъ нѣмецкимъ ученымъ (Саксомъ). Высказалъ онъ также «теорему», которая никого не убѣдила. Что жъ сдѣлалъ онъ? Во второмъ изданіи своей книги, велѣлъ набрать «теорему» даже не курсивомъ, а сплошь прописью. Представьте себѣ, и этимъ не убѣдилъ. Да, впрочемъ, г. Страховъ, вѣдь и самъ говоритъ, что знаетъ нравы ученыхъ, никакими типографскими украшеніями ихъ не убѣдишь, твердятъ себѣ одно: предъявите намъ факты и логическіе доводы.
А что г. Страхову нечего предъявить, ясно до очевидности; сталъ ли бы человѣкъ, располагающій доводами, прибѣгать къ такимъ постыднымъ пріемамъ, какъ тѣ, съ которыми намъ пришлось познакомиться въ этой главѣ?
Жестоко, жестоко мститъ за себя логика!
- ↑ Т.-е. прямая борьба въ растительномъ царствѣ не бываетъ обоюдная.
- ↑ На той же страницѣ г. Страховъ позволяетъ себѣ слѣдующую шутку. Обвиняя меня въ презрѣніи къ Данилевскому, онъ говоритъ въ особой выноскѣ: „Нельзя ли употребить извѣстную поговорку въ такомъ видѣ: Скажи мнѣ, кого ты презираешь, и я скажу тебѣ, кто ты такой?“ Нельзя ли мнѣ теперь пародировать эту шутку въ такой формѣ: „Скажи, какъ назвать твой поступокъ, и всякій тебѣ скажетъ, кто ты такой“!
- ↑ Вѣдь, если игра въ банкъ не прямая борьба, а примѣръ дѣйствія условій существованія, то и драка съ завязанными глазами (есть, вѣдь, и такое препровожденіе времени), — не драка, а дѣйствіе внѣшнихъ условій; въ нее также входитъ элементъ случайности.