Наконец, хоть серьёзный, идущий к делу заголовок! — воскликнет читатель, наскучивший ненужною комическою интермедией предшествовавших двух глав и не забывший, в чём заключалось «истинное открытие» Данилевского. Напомню, что, по мнению Данилевского и г. Страхова, стоит произнести слово «скрещивание», чтобы доказать невозможность изменчивости существ, а, следовательно, и дарвинизма. А формулируется это доказательство так. Для дарвинизма необходимо, чтобы появившаяся в числе одною неделимого форма сохранилась во всей своей неприкосновенности, в виде чистокровной породы; а так как это требование в природе не осуществимо, то и весь дарвинизм построен на всевозможности. На это я возражаю: дарвинизм ни того (т. е. происхождения от одного неделимого), ни другого (т. е. сохранения чистокровной породы) навязываемого ему предложения никогда не делал и потому не только возможен, но и соответствует действительности. Для того, чтоб успешнее сбить с толку неопытного читателя, и Данилевский, и г. Страхов, прежде всего, стараются уверить его, что мой дарвинизм не настоящий. Данилевский уверял, что я отстал от Дарвина (который будто бы покаялся в каких-то грехах, в которых я продолжаю коснеть[1], г. Страхов теперь утверждает, что я зарвался, зашёл далее Дарвина. Таким образом, я одновременно (и по тому же самому вопросу) и старо- и младо-дарвинист. Напомню, что, в то же время, по категорическому заявлению обоих писателей, я самый чистый дарвинист, самый точный выразитель мыслей Дарвина. Так как трёх взаимно исключающих истин не бывает, то, очевидно, мы имеем здесь дело с очень прозрачным диалектическим приёмом, рассчитанным на то, чтобы морочить бедного читателя.
Но г. Страхову и этого мороченья показалось недостаточно. На нескольких страницах старается он в комической, по его мнению, форме изобразить, с моих будто бы слов, то удручённое состояние, в котором я находился при чтении книги Данилевского, пока, наконец, на её 126 странице не нашёл лазейки, при помощи которой увидал возможность улизнуть от его сокрушающей диалектики. Те, кто читал мою статью, знают, что этого нет на деле. Я говорю, что читатель умышленно выдерживается Данилевским в удручённом состоянии, под впечатлением, будто его пешка о сирени действительно уничтожает дарвинизм, пока на стр. 126 не усматривает, что она не только такого грозного, но и вообще значения не имеет. Что я не мог очутиться в положений этого читателя, я прямо заявляю, и для г. Страхова это ясно до очевидности, — он это доказывает всею своею главой «Нечто об открытиях». Ведь, я показал, и г. Страхов должен был сознаться, что эти аргументы Данилевского уже были высказаны гораздо ранее; следовательно, они могли озадачить неопытного читателя, могли показаться «истинным открытием» г. Страхову, но не мне, знакомому с литературой своего предмета. Г. Страхов всё это очень хорошо знает, но какое ему до этого дело? Конечно, иной читатель и не поверит ему, чтобы я, уже писавший о дарвинизме, когда Данилевский, по его собственному заявлению, ещё не читал книги Дарвина, стал учиться дарвинизму по пресловутой книжке Данилевского. Но, может быть, найдётся и такой простак, который и поверит, — г. Страхов не брезгует даже самым скромным элементом успеха. Если я указываю на страницу 126, то для того только, чтобы подкрепить самое тяжкое из обвинений, которое я возвожу на Данилевского. Я говорю, что приём, употребляемый им в этой самой существенной части его книги, — приём адвоката, неразборчивого на средства убеждения, — недостоин беспристрастного исследователя. Не будь этой 126 страницы, можно было бы подумать, что Данилевский сам ослеплён и верит во всемогущество своей аргументации; но здесь он обнаруживает её слабость и спешит отвлечь внимание читателя обещанием поправить дело в одной из позднейших глав, — обещанием, которого, конечно, также не выполняет[2]. Сознавая сам, что его доводу цена грош, Данилевский, тем не менее, на ста слишком страницах выдаёт его читателям за целковый, распространяясь о том, какой он звонкий да блестящий. Эта роковая страница обличает, что он ведал, что творил, и вполне оправдывает мой суровый приговор.
Не стану утомлять читателя разоблачением всех изворотов, к каким прибегает г. Страхов для того, чтобы спасти безнадёжную аргументацию Данилевского, тем более, что вскоре снова придётся вернуться к этому вопросу[3]. Укажу, по этому поводу, на характеристическую особенность изложения г. Страхова. В одном месте своей статьи он обвиняет меня в том, что мысль у меня «движется капризными извилинами». Конечно, всякому чужой грех виднее, так и мне представляется, что бесконечная канитель его мысли тянется постоянно возвращающимися на себя петлями и узлами, вследствие чего десятки раз приходится возвращаться к точке отправления и, к явной досаде читателя, повторяться.
Так и здесь: я снова вынужден повторить, что уже сказал выше. Несостоятельность воззрения Данилевского ясна для всякого, кто не хочет закрывать глаза, затыкать уши. Он говорит, что в природе не может составиться чистокровной породы, — значит, не может сохраниться и какой бы то ни было степени крови. Всё та же аргументация: NN не богач — значит, он нищий. Не всё — значит ничего. Г. Страхову, в качестве философа, было бы неловко защищать такие заключения в общей логической форме, но он не отказывается от их применения к фактам реальной действительности и, как всегда, заканчивает главу голословным, но невозмутимо-смелым заявлением, что «изменение должно исчезнуть не только от повторённого, а даже большею частью от первого скрещивания[4]. Нет г. Страхову не удаётся уверить кого-нибудь, что, как общее правило, дети должны не походить на родителей. Впрочем, к этому вопросу, как я только что сказал, я скоро вернусь по поводу крайне неприятного г. Страхову носа Бурбонов.
Да, логика мстит за себя жестоко: тех, кто раз решился против неё восстать, она вынуждает храбро отрицать даже ежедневный опыт.
- ↑ Это обвинение, как я показал, происходит от того, что Данилевский извращает текст Дарвина, приводя конец фразы без её начала.
- ↑ И этот неприятный для него эпизод г. Страхов также благоразумно предаёт забвению.
- ↑ Не могу не указать на один из типическихь образчиков этой изворотливости г. Страхова. В этой главе, на странице 107, приводится такая фраза: «Отношение, — говорит г. Тимирязев, — осталось то же; эти десять тысяч также тонут в миллиарде, как прежняя единица», — и тотчас делается из неё выгодное для г. Страхова заключение. Но г. Страхов скрыл от читателей, что перед фразой «отношение и т. д.» у меня стоят слова: «Но, конечно, возразят», а тотчас после фразы идёт её опровержение. Таким образом, возражение, которое я делаю себе от имени предполагаемых противников и тотчас же опровергаю, г. Страхов выдаёт за моё собственное мнение, и пользуется этим в своих целях. И это называется добросовестной полемикой!
- ↑ Только что мы видели пример передачи шестого пальца потомству, имеющему всего 1/32 долю крови шестипалого прародителя.