Анна Каренина (Толстой)/Часть IV/Глава XV/ДО
| ← Часть IV, глава XIV | Анна Каренина — Часть IV, глава XV | Часть IV, глава XVI → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 514—517. |
На улицахъ еще было пусто. Левинъ пошелъ къ дому Щербацкихъ. Парадныя двери были заперты, и все спало. Онъ пошелъ назадъ, вошелъ опять въ нумеръ и потребовалъ кофей. Денной лакей, уже не Егоръ, принесъ ему. Левинъ хотѣлъ вступить съ нимъ въ разговоръ, но лакею позвонили, и онъ ушелъ. Левинъ попробовалъ отпить кофе и положить калачъ въ ротъ, но ротъ его рѣшительно не зналъ, что дѣлать съ калачомъ. Левинъ выплюнулъ калачъ, надѣлъ пальто и пошелъ опять ходить. Былъ десятый часъ, когда онъ во второй разъ пришелъ къ крыльцу Щербацкихъ. Въ домѣ только что встали, и поваръ шелъ за провизіей. Надо было прожить еще по крайней мѣрѣ два часа.
Всю эту ночь и утро Левинъ жилъ совершенно безсознательно и чувствовалъ себя совершенно изъятымъ изъ условій матеріальной жизни. Онъ не ѣлъ цѣлый день, не спалъ двѣ ночи, провелъ нѣсколько часовъ раздѣтый на морозѣ и чувствовалъ себя не только свѣжимъ и здоровымъ, какъ никогда, но онъ чувствовалъ себя совершенно независимымъ отъ тѣла: онъ двигался безъ усилія мышцъ и чувствовалъ, что все можетъ сдѣлать. Онъ былъ увѣренъ, что полетѣлъ бы вверхъ или сдвинулъ бы уголъ дома, если бъ это понадобилось. Онъ проходилъ остальное время по улицамъ, безпрестанно посматривая на часы и оглядываясь по сторонамъ.
И что онъ видѣлъ тогда, того послѣ уже онъ никогда не видалъ. Въ особенности дѣти, шедшія въ школу, голуби сизые, слетѣвшіе съ крыши на тротуаръ, и сайки, посыпанныя мукой, которыя выставила невидимая рука, тронули его. Эти сайки, голуби и два мальчика были неземныя существа. Все это случилось въ одно время: мальчикъ подбѣжалъ къ голубю и улыбаясь взглянулъ на Левина; голубь затрещалъ крыльями и отпорхнулъ, блестя на солнцѣ между дрожащими въ воздухѣ пылинками снѣга, а изъ окошка пахнуло духомъ печенаго хлѣба и выставились сайки. Все это вмѣстѣ было такъ необычайно хорошо, что Левинъ засмѣялся и заплакалъ отъ радости. Сдѣлавъ большой кругъ по Газетному переулку и Кисловкѣ, онъ вернулся опять въ гостиницу и, положивъ предъ собой часы, сѣлъ, ожидая двѣнадцати. Въ сосѣднемъ нумерѣ говорили что-то о машинахъ и обманѣ и кашляли утреннимъ кашлемъ. Они не понимали, что уже стрѣлка подходитъ къ двѣнадцати. Стрѣлка подошла. Левинъ вышелъ на крыльцо. Извозчики очевидно все знали. Они съ счастливыми лицами окружили Левина, споря между собой и предлагая свои услуги. Стараясь не обидѣть другихъ извозчиковъ и обѣщавъ съ тѣми тоже поѣздить, Левинъ взялъ одного и велѣлъ ѣхать къ Щербацкимъ. Извозчикъ былъ прелестенъ въ бѣломъ, высунутомъ изъ-подъ кафтана и натянутомъ на налитой, красной, крѣпкой шеѣ воротѣ рубахи. Сани у этого извозчика были высокія, ловкія, такія, на какихъ Левинъ уже послѣ никогда не ѣздилъ, и лошадь была хороша и старалась бѣжать, но не двигалась съ мѣста. Извозчикъ зналъ домъ Щербацкихъ и, особенно почтительно къ сѣдоку округливъ руки и сказавъ „тпру“, осадилъ у подъѣзда. Швейцаръ Щербацкихъ навѣрное все зналъ. Это видно было по улыбкѣ его глазъ и по тому, какъ онъ сказалъ:
— Ну, давно не были, Константинъ Дмитріевичъ!
Не только онъ все зналъ, но онъ очевидно ликовалъ и дѣлалъ усилія, чтобы скрыть свою радость. Взглянувъ въ его старческіе милые глаза, Левинъ понялъ даже что-то еще новое въ своемъ счастіи.
— Встали?
— Пожалуйте! А то оставьте здѣсь, — сказалъ онъ улыбаясь, когда Левинъ хотѣлъ вернуться взять шапку. Это что-нибудь значило.
— Кому доложить прикажете? — спросилъ лакей.
Лакей былъ хотя и молодой и изъ новыхъ лакеевъ, франтъ, но очень добрый и хорошій человѣкъ и тоже все понималъ.
— Княгинѣ… князю… княжнѣ… — сказалъ Левинъ.
Первое лицо, которое онъ увидалъ, была mademoiselle Linon. Она шла черезъ залу, и букольки и лицо ея сіяли. Онъ только что заговорилъ съ нею, какъ вдругъ за дверью послышался шорохъ платья, и mademoiselle Linon исчезла изъ глазъ Левина, и радостный ужасъ близости своего счастія сообщился ему. Mademoiselle Linon заторопилась и, оставивъ его, пошла къ другой двери. Только что она вышла, быстрые-быстрые, легкіе шаги зазвучали по паркету, и его счастіе, его жизнь, онъ самъ, лучшее его самого себя, то, чего онъ искалъ и желалъ такъ долго, быстро-быстро близилось къ нему. Она не шла, но какою-то невидимою силой неслась къ нему.
Онъ видѣлъ только ея ясные, правдивые глаза, испуганные тою же радостью любви, которая наполняла и его сердце. Глаза эти свѣтились ближе и ближе, ослѣпляя его своимъ свѣтомъ любви. Она остановилась подлѣ самого его, касаясь его. Руки ея поднялись и опустились ему на плечи.
Она сдѣлала все, что могла: она подбѣжала къ нему и отдалась вся, робѣя и радуясь. Онъ обнялъ ее и прижалъ губы къ ея рту, искавшему его поцѣлуя.
Она тоже не спала всю ночь и все утро ждало его.
Мать и отецъ были безспорно согласны и счастливы ея счастіемъ. Она ждала его. Она первая хотѣла объявить ему свое и его счастіе. Она готовилась одна встрѣтить его и радовалась этой мысли, и робѣла, и стыдилась, и сама не знала, что она сдѣлаетъ. Она слышала его шаги и голосъ и ждала за дверью, пока уйдетъ mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая себя, какъ и что, подошла къ нему и сдѣлала то, что она сдѣлала.
— Пойдемте къ мама! — сказала она, взявъ его за руку. Онъ долго ничего не могъ сказать, не столько потому, чтобъ онъ боялся словомъ испортить высоту своего чувства, сколько потому, что каждый разъ, какъ онъ хотѣлъ сказать что-нибудь, вмѣсто словъ, онъ чувствовалъ, что у него вырвутся слезы счастія. Онъ взялъ ея руку и поцѣловалъ.
— Неужели это правда? — сказалъ онъ наконецъ глухимъ голосомъ. — Я не могу вѣрить, что ты любишь меня!
Она улыбнулось этому „ты“ и той робости, съ которою онъ взглянулъ на нее.
— Да! — значительно, медленно проговорила она. — Я такъ счастлива!
Она, не выпуская руки его, вошла въ гостиную. Княгиня, увидавъ ихъ, задышала часто и тотчасъ же заплакала, и тотчасъ же засмѣялась, и такимъ энергическимъ шагомъ, какого не ждалъ Левинъ, подбѣжала къ нимъ и, обнявъ голову Левина, поцѣловала его и обмочила его щеки слезами.
— Такъ все кончено! Я рада. Люби ее. Я рада… Кити!
— Скоро устроились! — сказалъ старый князь, стараясь быть равнодушнымъ; но Левинъ замѣтилъ, что глаза его были влажны, когда онъ обратился къ нему. — Я давно, всегда этого желалъ! — сказалъ князь, взявъ за руку Левина и притягивая его къ себѣ. — Я еще тогда, когда эта вѣтреница вздумала…
— Папа! — вскрикнула Кити и закрыла ему ротъ руками.
— Ну, не буду! — сказалъ онъ. — Я очень, очень… ра… Ахъ, какъ я глупъ…
Онъ обнялъ Кити, поцѣловалъ ея лицо, руку, опять лицо и перекрестилъ ее.
И Левина охватило новое чувство любви къ этому прежде чуждому ему человѣку, старому князю, когда онъ смотрѣлъ, какъ Кити долго и нѣжно цѣловала ему мясистую руку.