Анна Каренина (Толстой)/Часть III/Глава XVII/ДО
| ← Часть III, глава XVI | Анна Каренина — Часть III, глава XVII | Часть III, глава XVIII → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 376—382. |
Общество партіи крокета, на которое княгиня Тверская приглашала Анну, должно было состоять изъ двухъ дамъ съ ихъ поклонниками. Двѣ дамы эти были главныя представительницы избраннаго новаго петербургскаго кружка, называвшіяся въ подражаніе подражанію чему-то les sept mervilles du monde. Дамы эти принадлежали къ кружку, правда, высшему, но совершенно враждебному тому, который посѣщала Анна. Кромѣ того, старый Стремовъ, одинъ изъ вліятельныхъ людей Петербурга, поклонникъ Лизы Меркаловой, былъ по службѣ врагъ Алексѣя Александровича. По всѣмъ этимъ соображеніямъ Анна не хотѣла ѣхать, и къ этому ея отказу относились намеки записки княгини Тверской. Теперь же Анна, въ надеждѣ увидать Вронскаго, пожелала ѣхать.
Анна пріѣхала къ княгинѣ Тверской раньше другихъ гостей.
Въ то время какъ она входила, лакей Вронскаго съ расчесанными бакенбардами, похожій на камер-юнкера, входилъ тоже. Онъ остановился у двери и, снявъ фуражку, пропустилъ ее. Анна узнала его и тутъ только вспомнила, что Вронскій вчера сказалъ, что не пріѣдетъ. Вѣроятно онъ объ этомъ прислалъ записку.
Она слышала, снимая верхнее платье въ передней, какъ лакей, выговаривавшій даже р какъ камеръ-юнкеръ, сказалъ: „отъ графа княгинѣ“, и передалъ записку.
Ей хотѣлось спросить, гдѣ его баринъ. Ей хотѣлось вернуться назадъ и послать ему письмо, чтобы онъ пріѣхалъ къ ней, иди самой ѣхать къ нему. Но ни того, ни другого, ни третьяго нельзя было сдѣлать: уже впереди слышались объявляющіе о ея пріѣздѣ звонки, и лакей княгини Тверской уже сталъ вполоборота у отворенной двери, ожидая ея прохода во внутреннія комнаты.
— Княгиня въ саду, сейчасъ доложатъ. Не угодно ли пожаловать въ садъ? — доложилъ другой лакей въ другой комнатѣ.
Положеніе нерѣшительности, неясности было все то же, какъ и дома; еще хуже, потому что нельзя было ничего предпринять, нельзя было увидать Вронскаго, а надо было оставаться здѣсь, въ чуждомъ и столь противоположномъ ея настроенію обществѣ; но она была въ туалетѣ, который, она знала, шелъ къ ней; она была не одна: вокругъ была эта привычная торжественная обстановка праздности, и ей было легче, чѣмъ дома; она не должна была придумывать, что́ ей дѣлать. Все дѣлалось само собой. Встрѣтивъ шедшую къ ней Бетси въ бѣломъ, поразившемъ ее своею элегантностью, туалетѣ, Анна улыбнулась ей какъ всегда. Княгиня Тверская шла съ Тушкевичемъ и родственницей барышней, къ великому счастію провинціальныхъ родителей проводившей лѣто у знаменитой княгини.
Вѣроятно въ Аннѣ было что-нибудь особенное, потому что Бетси тотчасъ замѣтила это.
— Я дурно спала, — отвѣчала Анна, вглядываясь въ лакея, который шелъ имъ навстрѣчу и, по ея соображеніямъ, несъ записку Вронского.
— Какъ я рада, что вы пріѣхали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотѣла выпить чашку чаю, пока они пріѣдутъ. А вы бы пошли, — обратилось она къ Тушкевичу, — съ Машей попробовали крокет-гроундъ, тамъ, гдѣ подстригли. Мы съ вами успѣемъ по душѣ поговорить за чаемъ, we’ll have a cosy chat, не правда ли? — обратилась она къ Аннѣ съ улыбкой, пожимая ея руку, державшую зонтикъ.
— Тѣмъ болѣе что я не могу пробыть у васъ долго, мнѣ необходимо къ старой Вреде. Я уже сто лѣтъ обѣщала, — сказала Анна, для которой ложь, чуждая ея природѣ, сдѣлалась не только проста и естественна въ обществѣ, но даже доставляла удовольствіе. Для чего она сказала это, чего она за секунду не думала, она никакъ бы не могла объяснить. Она сказала это по тому только соображенію, что такъ какъ Вронскаго не будетъ, то ей надо обезпечить свою свободу и попытаться как-нибудь увидать его. Но почему она именно сказала про старую фрейлину Вреде, къ которой ей нужно было, какъ и ко многимъ другимъ, она не умѣла бы объяснить, а вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ потомъ оказалось, она, придумывая самыя хитрыя средства для свиданія съ Вронскимъ, не могла придумать ничего лучшаго.
— Нѣтъ, я васъ не пущу ни за что, — отвѣчала Бетси, внимательно вглядываясь въ лицо Анны. — Право, я бы обидѣлась, если бы не любила васъ. Точно вы боитесь, что мое общество можетъ компрометировать васъ. Пожалуйста, намъ чаю въ маленькую гостиную, — сказала она, какъ всегда прищуривая глаза при обращеніи къ лакею.
Взявъ отъ него записку, она прочла ее.
— Алексѣй сдѣлалъ намъ ложный прыжокъ, — сказала она по-французски: — онъ пишетъ, что не можетъ быть, — прибавила она такимъ естественнымъ, простымъ тономъ, какъ будто ей никогда и не могло приходить въ голову, чтобы Вронскій имѣлъ для Анны какое-нибудь другое значеніе, кромѣ игры въ крокетъ. Анна знала, что Бетси все знаетъ, но, слушая, какъ она при ней говорила о Вронскомъ, она всегда убѣждалась на минуту, что она ничего не знаетъ.
— А! — равнодушно сказала Анна, какъ бы мало интересуясь этимъ, и продолжала улыбаясь: — Какъ можетъ ваше общество компрометировать кого-нибудь?
Эта игра словами, это скрываніе тайны, какъ и для всѣхъ женщинъ, имѣло большую прелесть для Анны. И не необходимость скрывать, не цѣль, для которой скрывалось, но самый процессъ скрыванія увлекалъ ее.
— Я не могу быть католичнѣе папы, — сказала она. — Стремовъ и Лиза Меркалова — это сливки сливокъ общества. Потомъ они приняты вездѣ, и я, — она особенно ударила на я, никогда не была строга и нетерпима. Мнѣ просто некогда. Нѣтъ, вы не хотите, можетъ быть, встрѣчаться со Стремовымъ? Пускай они съ Алексѣемъ Александровичемъ ломаютъ копья въ комитетѣ, — это насъ не касается. Но въ свѣтѣ это самый любезный человѣкъ, какого только я знаю, и страстный игрокъ въ крокетъ. Вотъ вы увидите. И, несмотря на смѣшное его положеніе стараго влюбленнаго въ Лизу, надо видѣть, какъ онъ выпутывается изъ этого смѣшного положенія! Онъ очень милъ. Сафо Штольцъ вы не знаете? Это — новый, совсѣмъ новый тонъ.
Бетси говорила все это, а между тѣмъ по веселому, умному взгляду ея Анна чувствовала, что она понимаетъ отчасти ея положеніе и что-то затѣваетъ. Онѣ были въ маленькомъ кабинетѣ.
— Однако надо написать Алексѣю, — и Бетси сѣла за столъ, написала нѣсколько строкъ и вложила въ конвертъ. — Я пишу, чтобъ онъ пріѣхалъ обѣдать. У меня одна дама къ обѣду остается безъ мужчины. Посмотрите, убѣдительно ли? Виновата, я на минутку васъ оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она изъ двери, — а мнѣ надо сдѣлать распоряженіе.
Ни минуты не думая, Анна сѣла съ письмомъ Бетси къ столу и, не читая, приписала внизу: „Мнѣ необходимо васъ видѣть. Пріѣзжайте къ саду Вреде. Я буду тамъ въ 6 часовъ“. Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
Дѣйствительно, за чаемъ, который имъ принесли на столикѣ-подносѣ въ прохладную маленькую гостиную, между двумя женщинами завязался a cosy chat, какой и обѣщала княгиня Тверская до пріѣзда гостей. Онѣ пересуживали тѣхъ, кого ожидали, и разговоръ остановился на Лизѣ Меркаловой.
— Она очень мила и всегда мнѣ была симпатична, — сказала Анна.
— Вы должны ее любить. Она бредитъ вами. Вчера она подошла ко мнѣ послѣ скачекъ и была въ отчаяніи, что не застала васъ. Она говоритъ, что вы настоящая героиня романа и что если бы она была мужчиной, она бы надѣлала за васъ тысячу глупостей. Стремовъ ей говоритъ, что она и такъ ихъ дѣлаетъ.
— Но скажите пожалуйста, я никогда не могла понять, — сказала Анна, помолчавъ нѣсколько времени и такимъ тономъ, который ясно показывалъ, что она дѣлала не праздный вопросъ, но что то, что она спрашивала, было для нея важнѣе, чѣмъ бы слѣдовало, — скажите пожалуйста, что такое ея отношеніе къ князю Калужскому, такъ называемому Мишкѣ? Я мало встрѣчала ихъ. Что это такое?
Бетси улыбнулась глазами и внимательно поглядѣла на Анну.
— Новая манера, — сказала она. — Онѣ всѣ избрали эту манеру. Онѣ забросили чепцы за мельницы. Но есть манера и манера, какъ ихъ забросить.
— Да, но какія же ея отношенія къ Калужскому?
Бетси неожиданно весело и неудержимо засмѣялась, что рѣдко случалось съ ней.
— Это вы захватываете область княгини Мягкой. Это вопросъ ужаснаго ребенка, — и Бетси видимо хотѣла, но не могла удержаться и разразилась тѣмъ заразительнымъ смѣхомъ, какимъ смѣются рѣдко смѣющіеся люди. — Надо у нихъ спросить, — проговорила она сквозь слезы смѣха.
— Нѣтъ, вы смѣетесь, — сказала Анна, тоже невольно заразившаяся смѣхомъ, — но я никогда не могла понять. Я не понимаю тутъ роли мужа.
— Мужъ? Мужъ Лизы Меркаловой носитъ за ней пледы и всегда готовъ къ услугамъ. А что тамъ дальше въ самомъ дѣлѣ, никто не хочетъ знать. Знаете, въ хорошемъ обществѣ не говорятъ и не думаютъ даже о нѣкоторыхъ подробностяхъ туалета. Такъ и это.
— Вы будете на праздникѣ Роландаки? — спросила Анна, чтобы перемѣнить разговоръ.
— Не думаю, — отвѣчала Бетси и, не глядя на свою пріятельницу, осторожно стала наливать маленькія прозрачныя чашки душистымъ чаемъ. Подвинувъ чашку къ Аннѣ, она достала пахитоску и, вложивъ ее въ серебряную ручку, закурила. — Вотъ видите ли, я въ счастливомъ положеніи, — уже безъ смѣха начала она, взявъ въ руку чашку. — Я понимаю васъ и понимаю Лизу. Лиза — это одна изъ тѣхъ наивныхъ натуръ, которыя, какъ дѣти, не понимаютъ, что́ хорошо и что́ дурно. По крайней мѣрѣ, она не понимала, когда была очень молода. И теперь она знаетъ, что это непониманіе идетъ къ ней. Теперь она, можетъ быть, нарочно не понимаетъ, — говорила Бетси съ тонкою улыбкой. — Но все-таки это ей идетъ. Видите ли, на одну и ту же вещь можно смотрѣть трагически и сдѣлать изъ нея мученіе, и смотрѣть просто и даже весело. Можетъ быть, вы склонны смотрѣть на вещи слишкомъ трагически.
— Какъ бы я желала знать другихъ такъ, какъ я себя знаю, — сказала Анна серьезно и задумчиво. — Хуже ли я другихъ или лучше? Я думаю, хуже.
— Ужасный ребенокъ, ужасный ребенокъ! — повторила Бетси. — Но вотъ и они.