должна была придумывать, что́ ей дѣлать. Все дѣлалось само собой. Встрѣтивъ шедшую къ ней Бетси въ бѣломъ, поразившемъ ее своею элегантностью, туалетѣ, Анна улыбнулась ей какъ всегда. Княгиня Тверская шла съ Тушкевичемъ и родственницей барышней, къ великому счастію провинціальныхъ родителей проводившей лѣто у знаменитой княгини.
Вѣроятно въ Аннѣ было что-нибудь особенное, потому что Бетси тотчасъ замѣтила это.
— Я дурно спала, — отвѣчала Анна, вглядываясь въ лакея, который шелъ имъ навстрѣчу и, по ея соображеніямъ, несъ записку Вронского.
— Какъ я рада, что вы пріѣхали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотѣла выпить чашку чаю, пока они пріѣдутъ. А вы бы пошли, — обратилось она къ Тушкевичу, — съ Машей попробовали крокет-гроундъ, тамъ, гдѣ подстригли. Мы съ вами успѣемъ по душѣ поговорить за чаемъ, we’ll have a cosy chat, не правда ли? — обратилась она къ Аннѣ съ улыбкой, пожимая ея руку, державшую зонтикъ.
— Тѣмъ болѣе что я не могу пробыть у васъ долго, мнѣ необходимо къ старой Вреде. Я уже сто лѣтъ обѣщала, — сказала Анна, для которой ложь, чуждая ея природѣ, сдѣлалась не только проста и естественна въ обществѣ, но даже доставляла удовольствіе. Для чего она сказала это, чего она за секунду не думала, она никакъ бы не могла объяснить. Она сказала это по тому только соображенію, что такъ какъ Вронскаго не будетъ, то ей надо обезпечить свою свободу и попытаться как-нибудь увидать его. Но почему она именно сказала про старую фрейлину Вреде, къ которой ей нужно было, какъ и ко многимъ другимъ, она не умѣла бы объяснить, а вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ потомъ оказалось, она, придумывая самыя хитрыя средства для свиданія съ Вронскимъ, не могла придумать ничего лучшаго.
— Нѣтъ, я васъ не пущу ни за что, — отвѣчала Бетси, внимательно вглядываясь въ лицо Анны. — Право, я бы обидѣлась,
