Работа Трэси медленно подвигалась впередъ, потому что онъ думалъ совсѣмъ о другомъ. Много вещей казались ему загадкой въ этомъ домѣ. Наконецъ, онъ остановился на мысли, что странный субъектъ, оказавшійся претендентомъ на титулъ его отца, былъ просто слегка помѣшанъ. Иначе, какъ объяснить такую массу несообразностей: отчаянныя хромолитографіи, которыя онъ принимаетъ за картины старинныхъ мастеровъ, уродливые портреты, представляющіе, по его мнѣнію, Росморовъ, траурные гербы и громкое имя, данное имъ жалкой лачугѣ: «Росморъ-Тоуэрсъ». Но болѣе всего поразило Трэси ни съ чѣмъ не сообразное заявленіе хозяина, что его здѣсь ожидали. Какъ могли ожидать здѣсь лорда Берклея? Селлерсъ долженъ былъ знать изъ газетъ, что молодой виконтъ погибъ во время пожара въ гостинницѣ Нью-Гэдсби.
«Чортъ побери, онъ и самъ не знаетъ, кого ждалъ; изъ его словъ было видно, что его удивило мое англійское происхожденіе, а также и то, что я художникъ. Впрочемъ, онъ какъ будто остался доволенъ мною; да, бѣдный старикъ, дѣйствительно, немного рехнулся, а пожалуй, онъ и совсѣмъ сумасшедшій. Впрочемъ, все-таки довольно интересный субъектъ; всѣ помѣшанные — непремѣнно курьезные люди. Надѣюсь, что ему понравится работа. Я же охотно буду приходить сюда каждый день, чтобы изучать его. И въ письмѣ къ отцу… впрочемъ, нѣтъ, зачѣмъ я обращаюсь къ этому предмету? Лучше не думать о немъ, чтобы не унывать.
«Вотъ кто-то идетъ, надо приняться за рисованіе. Опять старикъ-хозяинъ; онъ, кажется, разстроенъ; ужъ не внушаетъ-ли ему непріятныхъ подозрѣній мое платье? Дѣйствительно оно довольно странно — для художника и если бы совѣсть позволяла мнѣ перемѣнить его… однако, объ этомъ нечего толковать. Мнѣ странно, зачѣмъ Селлерсъ дѣлаетъ въ воздухѣ пассы руками. Они какъ будто относятся ко мнѣ; неужели онъ пытается магнитизировать меня? Это мнѣ не по душѣ, тутъ что-то не ладно».
А полковникъ тѣмъ временемъ бормоталъ про себя: «Я очевидно подѣйствовалъ на него. Однако, на этотъ разъ довольно; онъ, кажется, не очень крѣпокъ и я могу заставитьего расплыться въ ничто. Теперь можно предложить ему одинъ или два вопроса съ цѣлью вывѣдать, «что онъ такое и откуда».
Селлерсъ подошелъ къ гостю и заговорилъ съ нимъ любезнымъ тономъ:
— Я не стану мѣшать вамъ, мистеръ Трэси; мнѣ хочется только взглянуть на вашу работу. Ахъ, какъ вы прекрасно рисуете! Какъ изящно у васъ ложатся краски! Моя дочь будетъ въ восторгѣ. Бы позволите мнѣ присѣсть къ вашему столу?
— Конечно; сдѣлайте одолженіе.
— Но я не помѣшаю вамъ, не разсѣю вашего вдохновенія?
Трэси засмѣялся и сказалъ, что его вдохновеніе не такъ воздушно, чтобы его было легко разсѣять.
Полковникъ предложилъ нѣсколько осторожныхъ и обдуманныхъ вопросовъ, которые показались Трэси довольно дикими; впрочемъ, онъ отвѣчалъ-на нихъ обстоятельно, послѣ чего Селлерсъ самодовольно подумалъ про себя:
«Однако, дѣло не такъ плохо, какъ я полагалъ; онъ крѣпокъ, крѣпокъ и не разсыплется, твердъ, какъ настоящій реальный предметъ; это поразительное чудо! А я-то воображалъ, что могу развѣять его прахомъ!» Послѣ нѣкоторой паузы, онъ осторожно спросилъ:
— Ну, а гдѣ вамъ больше нравится: здѣсь или… или тамъ?
— Тамъ? гдѣ, тамъ?
— Ну, откуда вы пришли.
Трэси вспомнилъ свою гостинницу и рѣшительно отвѣчалъ:
— О, конечно, здѣсь гораздо лучше!
Полковникъ вздрогнулъ и сказалъ самъ себѣ: «Онъ говоритъ безъ всякихъ колебаній. Это служитъ достаточнымъ указаніемъ на то, гдѣ онъ находился, бѣдняга. Ну, тѣмъ лучше, я радъ, что извлекъ его изъ преисподней». Онъ долго сидѣлъ, погруженный въ задумчивость, слѣдя за кистью художника, и сдѣлалъ опять мысленное замѣчаніе: «Да, теперь мнѣ жаль, что я не похлопоталъ о матеріализаціи бѣднаго Берклея. Пожалуй, его слова намекаютъ на это; впрочемъ, дѣло еще поправимо».
Тѣмъ временемъ, въ комнату вошла Салли Селлерсъ; она только что вернулась домой и была восхитительнѣе обыкновеннаго; отецъ тотчасъ представилъ ей художника. Этотъ моментъ рѣшилъ судьбу обоихъ молодыхъ людей: они полюбили другъ друга съ перваго взгляда, хотя ни одинъ изъ нихъ не догадывался о томъ. Трэси ни съ того, ни съ сего сдѣлалъ совсѣмъ нелогичное мысленное замѣчаніе: «А, можетъ быть, этотъ старикъ вовсе не сумасшедшій?» Салли присѣла тутъ же и сдѣлала нѣсколько вопросовъ насчетъ работы гостя, что ему очень понравилось и немедленно расположило его въ пользу дѣвушки. Между тѣмъ Селлерсъ спѣшилъ подѣлиться своимъ открытіемъ съ Гаукинсомъ и вышелъ изъ комнаты, сказавъ, что если двое «юныхъ поклонниковъ музы красокъ» могутъ обойтись безъ него, то онъ займется своими дѣлами, причемъ художникъ сказалъ самъ себѣ: «Я думаю, что этотъ почтенный джентльменъ немного эксцентриченъ, вотъ и все». Онъ упрекалъ себя за необдуманное сужденіе о немъ, которое казалось ему теперь слишкомъ рѣзкимъ.
Само собою разумѣется, что незнакомецъ вскорѣ забылъ всякую неловкость и принялся непринужденно разговаривать съ прелестною Салли. Американская дѣвушка средняго разбора отличается, какъ извѣстно, безъискусственностью и безобидной прямотой, она правдива, далека отъ свѣтскихъ тонкостей и уловокъ кокетства; вотъ почему въ ея присутствіи чувствуешь себя свободно и незамѣтно сходишься съ ней на короткую ногу.
То же самое произошло и въ настоящемъ случаѣ; въ какіе-нибудь полчаса времени, Трэси и Гвендолэнъ, ничего не подозрѣвая, сдѣлались друзьями. Этотъ странный самъ по себѣ фактъ подтверждался уже тѣмъ, что обѣ стороны забыли о неумѣстности костюма молодого англичанина; затѣмъ, когда они вспомнили объ этомъ обстоятельствѣ, Гвендолэнъ сдѣлалось ясно, что она примирилась съ одѣяніемъ ковбоя; тогда какъ бѣдному Трэси оно стало еще ненавистнѣе. Поводомъ къ тому послужило приглашеніе Гвендолэнъ, чтобъ художникъ остался у нихъ отобѣдать. Онъ отклонилъ эту честь, потому что хотѣлъ жить — теперь, когда ему было для чего жить, — а появиться въ такой одеждѣ за столомъ джентльмена было бы убійственно, и ему казалось, будто бы она понимаетъ, что это непереживаемый конфузъ для благовоспитаннаго человѣка. Но онъ ушелъ счастливый, отлично замѣтивъ, какъ раздосадована Гвендолэнъ его отказомъ.
Куда же направился отъ Селлерсовъ мнимый реставраторъ пресловутыхъ картинъ? Прямо въ магазинъ готоваго платья, чтобы запастись приличной парой, въ какой англичанину не стыдно показаться въ порядочномъ обществѣ. Примѣряя ее, онъ успокоивалъ свою совѣсть слѣдующими словами: «Я знаю, что поступаю дурно; однако, и оставаться въ платьѣ ковбоя тоже нехорошо, а изъ двухъ дурныхъ поступковъ не выйдетъ одного хорошаго». Такой выводъ удовлетворилъ его и облегчилъ ему сердце. Пожалуй, и читатель отнесется снисходительно къ моему герою, принявъ во вниманіе основную причину его дѣйствій.
За столомъ Гвендолэнъ поражала стариковъ своей разсѣянностью и молчаливостью. При большей наблюдательности, они могли бы замѣтить, что она оживлялась, когда рѣчь заходила о художникѣ и его работѣ; но они не замѣтили этого и разговоръ перешелъ на другой предметъ, а Гвендолэнъ впала въ прежнюю апатію. Матъ съ отцомъ и Гаукинсъ поочередно спрашивали ее, не больна-ли она и нѣтъ-ли у нея какихъ-нибудь неудачъ по части ея работы.
Миссисъ Селлерсъ предлагала ей разныя испытанныя средства и укрѣпляющія лекарства, въ составъ которыхъ входитъ желѣзо; отецъ хотѣлъ послать за виномъ, не смотря на то, что стоялъ во главѣ общества трезвости въ своемъ участкѣ. Но дочь рѣшительнымъ тономъ, хотя и съ благодарностью, отклонила ихъ услуги. Когда все семейство отправилось спать, молодая дѣвушка тихонько спрятала одну изъ кистей живописца, говоря самой себѣ: «Этой кистью онъ работалъ больше всего».
На другое утро мистеръ Трэси ушелъ изъ дому въ новомъ платьѣ съ гвоздикой въ петлицѣ — ежедневное приношеніе Киски. Вся его душа была полна Гвендолэнъ Селлерсъ, что придавало вдохновеніе его работѣ. Цѣлое утро кисть художника скользила по полотну съ удивительнымъ прилежаніемъ, но какъ-то безсознательно и эта безсознательность творила чудеса въ смыслѣ декоративныхъ аксесуаровъ, къ портретамъ. Безсознательное творчество, хотя и опровергается авторитетами, но оно несомнѣненно существуетъ. Ветераны фирмы не могли надивиться искусству своего сотрудника и осыпали его похвалами.
Между тѣмъ Гвендолэнъ потеряла все утро въ праздности и лишилась по этой причинѣ нѣсколькихъ долларовъ. Она думала, что Трэси придетъ до полудня, хотя никто не говорилъ ей о томъ. Молодая дѣвушка то и дѣло спускалась изъ своей мастерской въ гостиную, чтобы перекладывать съ мѣста на мѣсто кисти и другіе предметы рисованія, поджидая прихода живописца; когда же она сидѣла у себя въ комнатѣ, то работа валилась у нея изъ рукъ. Въ послѣднее время Салли пользовалась своими рѣдкими досугами для того, чтобы смастерить себѣ особенно изящное платье, и въ то утро какъ разъ принялась за него. Но ея мысли блуждали гдѣ-то далеко и хорошенькій туалетъ былъ совсѣмъ испорченъ. Увидѣвъ сдѣланную бѣду, Гвендолэнъ поняла причину неудачи; отложила въ сторону шитье и задумалась. Она не уходила больше изъ гостинной, рѣшившись подождать интереснаго человѣка. Подачи завтракъ; его все не было. Прошелъ еще цѣлый часъ. Наконецъ, ея сердце запрыгало отъ радости: — она увидѣла Трэси въ окно. Веселая и радостная, порхнула Салли обратно къ себѣ въ комнату, гдѣ едва могла дождаться, когда онъ замѣтитъ исчезновеніе самой нужной для него кисти. Она, будто бы нечаянно, спрятала ее внизу такъ ловко, что никто другой не могъ найти этой вещи. Все случилось, какъ было подстроено ею; живописецъ обращался то къ тому, то къ другому съ просьбой отыскать его кисть, и тогда Гвендолэнъ вызвалась помочь горю, принявшись за поиски съ самымъ серьезнымъ видомъ. Пропажа нашлась, когда всѣ остальные вышли изъ комнаты, продолжая напрасные поиски въ кухнѣ, заглядывая даже въ погребъ, въ дровяной чуланъ и во всѣ другія мѣста, гдѣ обыкновенно ищутъ вещь, которая словно провалилась сквозь землю.
Гвендолэнъ подала художнику кисть, извиняясь въ своей неаккуратности. Ей слѣдовало раньше посмотрѣть, все-ли для него готово, но она не думала, что онъ придетъ такъ рано. Однако, дѣвушка запнулась, сама удивляясь тому, что она говоритъ. Трэси между тѣмъ сконфузился, думая про себя: «Во всемъ виновато мое нетерпѣніе. Зачѣмъ было торопиться приходомъ сюда? Теперь она все поняла; она видитъ меня насквозь и, конечно, внутренно смѣется надо мною».
Гвендолэнъ была сегодня очень довольна однимъ обстоятельствомъ, но раздосадована другимъ; ей было пріятно видѣть гостя въ болѣе приличномъ платьѣ, которое выставляло его наружность съ выгодной стороны, только гвоздика въ петлицѣ смутно тревожила ее. Вчера она не обратила вниманія на цвѣтокъ, сегодня же эта подробность туалета бросилась ей въ глаза. Дѣвушка хотѣла отвлечь свои мысли въ другую сторону, хотѣла забыть объ этихъ пустякахъ и не могла. Ее безпокоилъ вопросъ: — откуда взялась эта гвоздика? Наконецъ, она не вытерпѣла и замѣтила:
— Счастливые мужчины: имъ позволяется носить въ петлицѣ яркіе цвѣты, не смотря на возрастъ. Кажется, это привиллегія вашего пола?
— Право, не знаю. Я никогда не думалъ о томъ до сихъ поръ, но, вѣроятно, такая мода имѣетъ свое основаніе.
— Вы, кажется, очень любите гвоздику? Что же вамъ въ ней нравится: форма или цвѣтъ?
— Ни то, ни другое, — простодушно отвѣчалъ онъ. — Мнѣ просто дали эти цвѣты; а я, кажется, люблю ихъ всѣ одинаково.
«Ему дали эти цвѣты», — подумала Гвендолэнъ и вдругъ почувствовала ненависть къ гвоздикамъ. «Интересно бы знать, отъ кого онъ ихъ получилъ». И невинный цвѣтокъ началъ разростаться передъ ея глазами до чудовищныхъ размѣровъ, заслоняя все остальное. Она видѣла его передъ собой, куда бы ни обращалась; онъ назойливо торчалъ передъ ней, заставляя блѣднѣть всѣ остальные предметы; это становилось несноснымъ и подозрительнымъ по отношенію къ такой мизерной вещи. «Хотѣлось бы мнѣ знать, любитъ-ли онъ ту, которая подноситъ ему цвѣты». Эта мысль внезапно вонзилась, какъ ядовитое жало, въ сердце миссъ Селлерсъ.