Kozlovsky pervye pochty t1 1913/Глава 5/XI
| ← Глава 5. X | Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве — Глава 5. XI | Глава 5. XII → |
| Источник: Козловский И. П.. Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве. — Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1913. — Т. 1. — С. 458—471. |
Дела о медленности почты, о её запаздывании на Архангелогородском пути возбуждались, по-видимому, гораздо реже, чем на западных почтах; но разумеется и здесь они причиняли немало забот правительству и почтмейстерам. Но и правительство, и Виниусы уже имели опыт в этом отношении; теперь они не гонятся за тем, чтобы только пускать в дело батоги, а всегда исследуют причину медленности почты и запаздывания почтарей. Вот что нам сообщают документы.
Не прошло и года после учреждения Архангелогородской почты, как по подведенным результатам почтового обращения оказалось, что почта ходит гораздо медленнее, чем это следовало по первоначальному проекту. Предполагалось, что она будет приходить из Архангельска в Москву через 8 суток; она же делала путь в 9 и даже в 10 суток. Проверка подорожных записей дала следующие результаты:
| 1) | От Архангельска до Холмогор, 50 вёрст, предполагалось езды 11 час., оказалось 21 час. |
| 2) | Холмогорским уездом — 121 верста; предполагалось езды 23 часа, оказалось 37. |
| 3) | Важским уездом от Моржа до Жихова — 300 верст; предполагалось езды 66 час., оказалось 72. |
| 4) | От Жихова до Вологды 155 верст; предполагалось езды 30 часов, оказалось 35. |
Всё расстояние от Вологды до Архангельска можно было бы совершить в 5 сут. 4 часа летом и зимою, и в 7½ сут. — весною и осенью. От Вологды до Москвы — 420 верст ямщики делают в 2 суток, т. е. по 8½ верст в час.
Кроме медленности езды, запаздывания происходили от нарушения правильности смены почт: с Липицкого и Жиховского яму гоняют до самой Вологды (155 верст); вологодские ямщики не встречают важских ни в Горках, ни в Кобыльской (в начале на этих ямах всегда стояло по 3 вологодских ямщика).
Эти обстоятельства вызвали грамоты на Двину, Вагу и в Вологду. Велено было „учинить крепкий заказ” ямщикам, чтобы они гоняли скорее; поставлено им в вину, что вместо прежних 4 суток они гоняют от Архангельска до Вологды 7 суток, между тем как число отпусков убавлено: сначала гоняли через день, а теперь гоняют всего раз в неделю, а иногда и в 2 недели. Велено, если почтари будут гонять летом и зимою менее 6—7 верст в час, или медлить на переменах более ½ часа — бить виновных батогами нещадно. На росписных подорожных велено писать только в Холмогорах, на двух конечных Важских ямах, на Вологде, в Ярославле и в Москве; это последнее распоряжение вызвано тем, что на прочих ямах иногда долго нельзя найти дьячка, особенно в тех местах, где нет церкви. Старостамъ велено записывать только в тетради то, что прежде записывалось вместе и в подорожной. Велено, чтобы на переменах, где ждут почты, лошадь стояла уже оседланная, и, по приезде почтаря, староста должен немедленно отпустить почту далее, а потом уже записать всё, что нужно, в тетради. Важским почтарям велено гонять только до первого вологодского яму; мотивировано это тем, что важанам гонять 150 верст без перемены и без жалованья — тяжко, а вологодские ямщики имеют земли и получают ежегодно жалованье и прогоны.
10 июня 1694 г. грамота соответствующего содержания была послана на Двину. Велено от Архангельска до Холмогор совершать путь в 8—9 час., а от Холмогор до Моржу — в сутки. Такая же грамота и в тот же день была послана на Вагу. Упоминая о льготах, недавно предоставленных важанам, грамота требует, чтобы путь от Вологодского уезда до Холмогорского совершался в 2½ сутки зимним и летним путем. Такая же грамота, и опять-таки в тот же день, была послана в Вологду. Перечислив все вышеупомянутые обстоятельства, грамота требует, чтобы вологодские ямщики не заставляли важских почтарей гонять до Вологды, а сменяли бы их в Горках.
Последняя грамота, очевидно, не возымела надлежащего действия. В сентябре того же 1694 года в. г-рям сделалось известно, что важский почтарь по-прежнему возит почту до Вологды, от чего происходит медленность в доставке почты: из Архангельска к Москве почта поспевает лишь в 9 суток. Была снова послана грамота кн. Львову о постановке промежуточных станов. Но в феврале 1695 года вологодские ямщики просили освободить их от обратной гоньбы (Важский уезд — Вологда) и от содержания лишних 2 станов и подьячего для записи почт на последнем (к Ваге) стану. Просьба их была исполнена. Постановлено: вологодским ямщикам гонять в одну сторону до Обнорского яму, а в другую — до Важского уезда, а от Важского уезда до Вологды гонять важским почтарям; промежуточные станы и подьячего свесть. Об этом посланы были, как водится, грамоты в Вологду и на Вагу.
В феврале 1697 года, Матвей Виниус, допрошенный о причинах медленности почты, делал представление правительству о необходимости подтвердить почтарям, что они должны гонять почту по указам, лошадей в наем не отдавать, почтовых сум пешком не носить; по его заявлению, необходимо было также позаботиться о приведении в порядок дорог и мостов.
Все эти дела, конечно, бледнеют перед массою дел о медленности почты на западных дорогах. Патрик Гордон отмечает в своем дневнике как обыкновенное явление, что в Архангельске он получал московскую почту на 7-й день.
Дорогу исправлять и мосты чинить на этом пути также приходилось реже, чем на западных путях; и это дело на Архангелогородской почте, по-видимому, было поставлено лучше. Мы видели, как энергично велось дело починки дорог и мостов при открытии почты. Далее мы встречаем лишь следующие факты: 11 мая 1694 г. в одной резолюции (см. выше) говорится мимоходом, что в Важском уезде надо нагатить гати и намостить мосты, где дорога грязная. — Серьезнее дело возникло в конце июля 1695 г. Ямщики Шенкурского яма подали челобитную по следующему поводу. В прошлых 1693 и 1694 годах, по указу государей, для путешествия самого царя и для скорой почтовой гоньбы на большой проезжей дороге в Важском уезде — по рекам, на волоках, топких местах, грязях, ручьях и пр. были устроены мосты и гати, а также на реках приспособлены плоты. Теперь, по заявлению челобитчиков, плоты и мосты отчасти снесены водою, отчасти развалились и сгнили; а крестьяне ничего чинить не хотят. Ямщики просят прислать на Вагу грамоту соответствующего содержания.
Серьезная челобитная вызвала серьезную и обстоятельную резолюцию (24 августа): послать на Тотьму (?) грамоту, велеть тамошнему воеводе осмотреть по дороге мосты и топкие места и составить смету, сколько где нужно починить старых мостов и сколько новых, сколько нужно для этого лесу. Затем, по этой смете, велеть сошным людям навозить лесу[1] и наступающим летом починить старые мосты и поставить, где нужно, новые. Грамота была послана на Вагу (а не на Тотьму!), 17 сентября 1695 г. Этим случаем воспользовался Матвей Виниус, чтобы попросить кстати послать такую же грамоту на Двину. Грамота была послана 6 ноября.
В феврале 1696 г. мы видим, что крестьяне Важского уезда упоминают в одном из своих ходатайств (о нём ниже), что за перевозами и мостами надо смотреть и своевременно их чинить. Год спустя об этом упоминает в одном из своих докладов Матвей Виниус. Если припомним, сколько мучений испытывали воеводы на западных путях с местными жителями при постройке мостов и починке дорог, то поймем, насколько это дело было поставлено лучше на Архангелогородском пути.
Отдельных приключений с сумами на пути по Архангелогородской почте за время 1693—1697 год нам известно только два.
6 ноября 1693 года Матвей Виниус заявил в Посольском приказе, что в полночь прибыл к нему ямщик из Переславля-Залесского, Ивашка Кузьмин, и привез суму незапечатанною. В суме оказались 3 письма: к стольнику Федору Апраксину, к генералу Францу Лефорту и к полковнику Юрию Лиму. В подорожной, поданной ямщиком, не записан отпуск почты. На допросе ямщик заявил, что суму в распечатанном виде он принял от ростовского почтаря. По представленной подорожной оказалось, что распечатанная сума с 3 письмами была привезена на Звоской ям из Зачаческого яму от почтаря Ивана Тарасова его работником, и не было представлено при этом никакой записки; в таком виде сума и пошла далее, по направлению к Москве. Очевидно, сума эта шла вне обыкновенного порядка. По правилам, письма эти на Звоском яму следовало переложить в общую суму, шедшую от Архангельска, а ее сочли нужным пустить отдельно. Розыска по этому поводу не производилось.
12 июля 1695 года явился в Посольский приказ известный нам Гаврила Петров и привел с собою ямщика Семена Кокушкина. Явились они, чтобы доложить о приключении на почтовой дороге. Дело было так.
10 июля приготовлена была к отправке в Архангельск почта с письмами стольника Фед. Матв. Апраксина, а также с письмами иноземцев и русских торговых людей, в двойных запечатанных сумах. Почту эту принял для отправки ямщик Рогожской слободы Оничка Гаврилов. Но этот ямщик сам с почтою не поехал, а отдал ее ямщику Переславля-Залесского, Семену Кокушкину. Последний приехал в Москву за 2 недели перед этим, ища извозного заработка (потому что в рядовые переславские ямщики он не был поверстан). Кокушкин взял с Гаврилова за доставку почты в Переславль 11 алт. 4 деньги. Дело было для Кокушкина не новое; раньше всегда он за него брался и всё обходилось благополучно. Но на этот раз случилось несчастье. Миновав Троицкий монастырь, он ехал под вечер Сватковскою рощею (в 8 верстах от монастыря). В это время на него напали 2 разбойника с дубинами, отняли почту, 5 рублей его собственных денег (вырученных им от продажи холстов) и убежали. Ямщик решил вернуться в Москву и заявить о случившемся.
Кокушкина били батогами, а затем отдали его ямщику Рогожской слободы Оське Константинову и велели им искать пропавшие сумы.
Конец дела неизвестен.
Мы видели, что Архангелогородская почта особенно тяжела была и для населения, и для почтарей. Многочисленные челобитные и жалобы на её тяжесть служат этому наглядным доказательством. Правительство не поддавалось и чересчур медленно принимало меры к облегчению этих тяжестей. Результатом этого сделались коллективные беспорядки. Правда, до большой драмы, вроде открытого бунта, дело не дошло; но случаи, подобные Новгородским смутам 1688 г. (по делу Шишкина) возникали и здесь; интересно, что как там, так и здесь неудовольствие возникало не по адресу правительства, а по адресу предпринимателей. Были, впрочем, и случаи обыкновенной распущенности.
Начнем с явления последней категории, а затем приведем пример беспорядков первой категории.
В начале февраля 1696 года крестьяне Важского уезда били челом о следующем. Выбраны в их уезде почтари; некоторые из них — люди бедные и бессемейные, выбраны не по большой дороге, а из дальних деревень. В нынешнем году хлеб в Важском уезде вымерз, кормов не стало; у иных почтарей лошади пали. Это повлияло на почту: она стала ходить медленно. У почтарей старосты нет и никто за ними не смотрит. Перевозы и мосты тоже без надзора. Есть у почтарей государев указ — кроме разбойных и воровских дел воеводам ни в чём их не ведать, в выборы их не выбирать, земских поборов с них не брать. Между тем иные почтари пьют и бражничают, а в пьяном виде обижают крестьян, берут с них налоги. Бедных и негодных почтарей заменить некем. Челобитчики просят: велеть быть почтарским старостою Кузьме Григорьеву Нечаевскому[2], чтобы он за почтарями смотрел, смирял их, а вместо бедных и негодных людей сделал выбор новых, добрых и семьянистых; точно также, чтобы он смотрел за перевозами и мостами и распоряжался своевременною их починкою. Старосту они просят освободить от взноса ямских денег и всяких мирских поборов, не выбирать его ни в какие выборы и воеводам его не ведать, чтобы старосте и почтарям налогов, нападок и обид не было. Ему же они просят поручить сбор прогонных денег от ямских охотников с ямского двора и раздачу их по ямам за почтарскую гоньбу по 4 алтына за 30 верст, потому что в сборе этих денег ямской двор очень неаккуратен. Для гоньбы и для записей они просят дать старосте из миру дьячка. Кроме этого, челобитчики просят отдать им в мир луга, отведенные почтарям, а вместо лугов отдать почтарям Панешин наволок пол-трети обежного числа, что написан впусте и который обыкновенно захватывают наезжающие люди.
Ответ, к сожалению, неизвестен. Несомненно, что почтарей оставить при указанном положении было невозможно. Что меры были приняты как нужно, доказывается тем, что в 1698—1700 годах Архангелогородская почта ходила очень аккуратно.
В том же 1696 году на Архангелогородском пути произошли гораздо более серьезные осложнения.
В мае вдруг прервалось почтовое сообщение. Встревоженный почтмейстер написал на Вагу какому-то Ивану Борисовичу (вероятно; подьячему, заведовавшему почтою) письмо следующего содержания (сохранился черновик этого письма в 2 отрывках):
„Отселе почта к Архангельскому городу по вся недели одноважды, а от Архангельского города писали ко мне, что там положено на том, что отпуску быть по недельно ж. И как та почта отпущена от Города апреля в 18 день, а к Москве прибежала мая в 1 день и с того времени по се число (27 мая) ни единой почты от Города не бывало. И зде о том не ведаем, что думать. А в приказех зде сказывают, что таких указов на Вагу и на Двину не послано, чтоб быть заставе. Да и про то я не ведаю, которые почты с Москвы в апреле и в мае отпущены, где от тебя девались, отпущены ль к Городу, или где залежались и буде где залежались, пожалуй, учини радетельно, вели их к себе взять и буде невозможно чрез Вагу горным путем послать с сею почтою, хотя б отпустить в нарочной лодке к Городу водою, и о почтах бы справиться, кои дошли и которые не в доходе, чтоб их сыскать, потому что были с теми почтами нужные в. г-ря грамоты, также иноземские нужных их о корабельных отпусках грамотки и ты, Иван Борисович, пожалуй, учини мне против всего о всем подлинную ведомость, чтоб мне мочно знать, а иноземцы, чая, что их грамотки доходят порядочно, а буде где залежались, вельми им будет скорбно и не безубыточно, и я против сего о всем буду от тебя ожидать отповеди. Хотя буде от Города почты не будет, и ты отпусти нарочную ведомость ко мне, куды и как сия почта пойдет”.
Другой отрывок того же письма: „А от Города мне ведома нет о здешних 5 почтах, которые отпущены с Москвы апреля в 22 и в 29 день, да мая в 6, 11, 20 день и те почты к тебе дошли ль, и в коих числех, и от тебя отпущены ль, и к Городу в доходе ль, или где залежались, пожалуй, как ни есть постарайся, чтоб подлинную ведомость взять и буде где на Ваге лежат, домогись, чтоб их к Городу пробить, а которые залежались Городские, чтобы их взять к Москве и впредь посылать ли чрез Вагу — о том ко мне, пожалуй, отпиши и на случай, что с Вологды отпускать водою в лодочке и с кем посылать лутче, дадут ли по переменам гребцов, чтоб в пути и досталь не остановилась, не пропала, и что каких ведомостей возьмешь о том почтовом поведении, пожалуй, ко мне отпиши”[3].
У себя, в книге черновых писем, Виниус отметил: „к воеводе Федору Апраксину писать, чтобы послать нарочно, сыскать, где почты девались и что за причина задержания”. А тем временем от Дениса Гоутевала получены были тревожные известия. В ту же книгу ниже Виниус заносит: „писать к Денису о мирских Архангельскаго города людех, что не хотят гонять, чтоб перво поговорить, а потом о допросе бить челом”. Такие же тревожные сведения были получены, по-видимому, и с Ваги.
15 июня почтмейстер доложил Посольскому приказу, что получил из Архангельска, от Дениса Гоутевала известие, что архангельские и двинские посадские люди и уездные люди не хотят гонять почту, а гоняющих отговаривают, приводя тот довод, что с почтою казенных писем не бывает, а лишь грамотки торговых иноземцев. Виниус заявил, что это — ложь, что казенные письма бывают с каждою почтою; в разные города посылается от 5 до 15 государевых грамот; вместе с тем из городов к Москве также с каждою почтою бывают воеводские отписки, во время ярмарки — гостинные отписки. Прежде, по словам Виниуса, на нарочных посыльщиков выходило по 200—300 руб. на год казенных денег, а теперь этого расхода казне нет.
По этому поводу велено было Матвею Виниусу подать роспись казенной корреспонденции. Роспись была подана 10 июля. Из неё узнаем, что в 1693 году, когда царь Петр Алексеевич был в Архангельске, то его письма к брату и к матери отправлялись через день и понедельно; в следующем году, при таком же случае, письма царя отправлялись понедельно и через 2 недели; в те же годы почта с государевыми грамотами в разные города отправлялась из Москвы однажды в неделю, или в 2—3 недели; обратно получались также часто воеводские отписки из разных городов; в 1695 году на ярмарку посылались грамоты к гостю, к головам таможенному и кружечных дворов и в разные города, также — получались отписки воеводские, гостиные и таможенных голов; далее роспись становится обстоятельною: поименована казенная корреспонденция по дням, с сентября 1695 по 8 июля 1696 года[4]. В заключение прибавлено, что с тою же почтою бесплатно посылаются и всевозможные челобитные самих же жителей, и что за казенную корреспонденцию в прежние годы расходовалось до 300 и 400 рублей (цифра расходов уже повышена по сравнению с прежним показанием) в год, а теперь казна не платит ничего.
31 июля последовала резолюция — послать грамоты на Двину и Вагу: велеть учинить посадским и уездным людям поверстку и счет, чтобы никто не был отягчен или изобижен, чтоб почтовой гоньбе задержания не было, потому что через почту посылаются государевы грамоты и воеводские отписки; а кто учинится в той почтовой гоньбе ослушен и сыщется про то допряма, то таких людей наказывать, смотря по вине. Грамоты были посланы в середине августа.
Тактичность опытного администратора предотвратила катастрофу. Мы видели, как Виниус, при первом слухе о неудовольствии народа, не сразу прибегнул к репрессиям, а сперва счел нужным „поговорить”. Теперь, когда пришлось проявить твердость, она была проявлена, но с тактом — снова пересмотрены условия, в которых находятся почтари и население; а в марте следующего, 1697 года, при слухах о бедствии населения вследствие неурожая и голода, Виниус записывает в своей книге черновых писем: „писал к Денису, чтоб давать сентября по первое число 206 году убогим для нероду и голоду из моих по три… на день и у меня зачол, пока либо умилосердится Господь Бог и подаст хлеб”[5]. Что именно раздавалась бедным — хлеб или деньги, написано неразборчиво; но важен факт заботы о населении, которое на предпринимателя несет известный труд.
Этим и исчерпываются все данные, которые сохранились в документах касательно осложнений на Архангелогородской почте.
Как при обозрении истории почт в эпоху Марселисов нам пришлось один раз наткнуться в Почтовых Делах на дело, не имеющее прямого соприкосновения с почтою, так и в эпоху Виниусов одно постороннее дело также попало в ряд документов почтового управления. И на этот раз причиною появления этого постороннего дела снова были куранты. В курантах, привезенных с рижскою почтою 8 июня 1696 года, прочли известие из Дюнкирхена, что англичане мешают выйти в море Яну Барту (известный в то время морской разбойник); затем, в известиях из Амстердама значилось, что Барт с 18 кораблями всё-таки вышел из Дюнкирхена. Это навело почему-то страх на наше правительство и велено было послать на Двину грамоту следующего содержания: воевода должен всегда опасаться появления на море морских разбойников, чтобы эти последние, придя в устье реки, не учинили грабежу и пожару среди местных жителей или среди русских и иностранных судов; предписано — если есть оружие в Архангельске, то чтобы продавцы препроводили его в Вологду, а то его могут захватить разбойники; „вожам морским” русским и иноземцам, предписано, под страхом жестокого наказания и даже смертной казни — без ведома воеводы никаких кораблей в устье Двины не вводить; на взморье предписано иметь крепкие караулы, а также и на пристани, и даже — в самом городе; следует изготовить и навести, куда следует, пушки. Самую грамоту обо всём этом воеводе предписано было хранить в тайне (тем не менее она была послана по почте, 18 июня).
Мы уже упоминали двух лиц, которые участвовали в управлении Архангелогородскою почтою под руководством Виниуса. Это были — некий Иван Борисович на Ваге (подьячий?) и Денис Володимеров Гоутевал в Архангельске. Последний получил от правительства особый наказ, одновременно с Матвеем Виниусом; он не был подчинен Виниусу; ему предписывалось лишь „списываться почасту” с Московским почтмейстером. Но бывший в силе в то время Андрей Андреевич обращался с Гоутевалом, как с подчиненным, хотя и допускал его к участию в прибылях. Вот, напр., что один раз Андрей Виниус отметил у себя в книге черновых писем: (в 1698 г., окт. или ноябрь) „писал Денису с большими пенми, что нерадливо пишет и забывает и пренебрегает о делах моих. Откину ево однолично с генваря, буде о делах, которые к нему, писать опустит. Ефимков не посылал бы, прислал двойные, старые, без цены и легки и в том мне только убыток, и грамоток моих не смотрит”. Но дело уладилось; а впоследствии у Виниуса с Гоутевалом были самые сердечные отношения[6].
Гоутевал пять раз возбуждал ходатайства о командировке в Москву из Архангельска, большею частью — по первому зимнему пути, когда работа почты в Архангельске ослабевала (дошли до нас его челобитные 1694, 1695, 1696 и 1699 г.г.). Командировку он просил „ради в. г-ря почтовых дел” и за подводу платил прогоны из своих средств.
- ↑ Навозить лесу и притом „не тонкого” предписывалось зимою, потому что зимою его возить легко, а в другое время года — тяжко.
- ↑ Это — вторая крупная личность на Ваге, после Васендина.
- ↑ М. Арх. М. И. Д., Почт. Дела, карт. 6, л. 31 об.
- ↑ Т. II стр. 391—393.
- ↑ Моск. Архив М. Ин. Дел, Почт. Дела, карт. 6, л. 68.
- ↑ См. след. главу, где говорится между прочим о письмах Виниуса Гоутевалу по их собственным делам.