Kozlovsky pervye pochty t1 1913/Глава 3/III
| ← Глава 3. II | Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве — Глава 3. III | Глава 3. IV → |
| Источник: Козловский И. П.. Первые почты и первые почтмейстеры в Московском государстве. — Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1913. — Т. 1. — С. 121—132. |
Заведение нового учреждения на таком дальнем расстоянии должно было сопровождаться, конечно, широкой перепиской между административными учреждениями и должностными лицами. Эта переписка вводит нас в самую жизнь тогдашней почты и открывает перед нами ряд картинок тогдашнего быта и нравов, отношений и взглядов. Поэтому ознакомление с нею не лишено высокого интереса.
Наиболее полно сохранилась переписка кн. Д. С. Великого-Гагина, Новгородских воевод и кн. И. Б. Репнина (Смоленского воеводы), главным образом — с Московскими приказами.
Мы уже видели, что кн. Д. С. Великого-Гагин был первым должностным лицом, которому пришлось узнать о новом учреждении и принять участие в его постановке. Он встретил Леонтия Марселиса, когда тот ехал в Курляндию, еще не будучи уверен в том, что ему придется стать во главе почтового дела. 20 августа 1668 года он получил письмо от Ордина-Нащокина с первыми инструкциями относительно учреждаемой почты. Ему же пришлось распорядиться о первых выборах ямщиков во Пскове, Загорье, Печорском монастыре. Он же, кн. Великого-Гагин, ведет оживленную переписку с Новгородским воеводою, кн. Д. А. Долгоруковым, и его преемниками. Вот что писал ему кн. Долгоруков в начале сентября 1668 года.
„Господам князю Данилу Степановичу, Лариону Провичу, Мине Ивановичу — Дмитрей Долгоруково, Дмитрей Шубин, Иван Рубцов челом бьют. В нынешнем, господа, во 177 году сентября в 5 д. приехал в Вел. Новгород на Мшаских подводах Загорской ямщик Матюшка Иванов и привез за сургучом в мешке письма, и те письма у него, Матюшки, в Вел. Новегороде взяты, а (из) Вел. Новагорода он, Матюшка, отпущен к вам во Псков; а сказал, что прогонов Мшаского яму ямщикам не дал, потому что де ему изо Пскова прогонов не дано, и Мшаского яму ямщики затем давать (подвод) не хотят (и вам впредь о прогонах учинить по государеву указу)[1].
Под влиянием этого письма кн. В.-Гагин возбудил первые вопросы, связанные с учреждением почты и недостаточно внимательно разработанные учредителями. 15 сентября он пишет в письме государю следующее[2].
Сообщив, что все указы в. г-ря, распоряжения бояр. Ордина-Нащокина и просьбы Л. Марселиса им выполнены, В.-Гагин доносит, что прием и отпуск почты во Псков он поручил переводчику Ефиму Фентурову. При этом он задает весьма важный вопрос: из каких сумм уплачивать прогоны почтарям — из казны ли царской, или из сборов с писем, которые будет делать вышеупомянутый переводчик, а может быть и вовсе не платить? Просит также указать, в какой мере нужно исполнять статьи, составленные Марселисом, список с которых он препровождает одновременно с этим письмом.
Из Москвы было послано подтверждение всего сделанного по организации почты, и Марселис представил В.-Гагину новые статьи, содержание которых рассказано нами выше. Что же касается уплаты прогонов, то ответа на это настоящего дано, по-видимому, не было, потому что ответное письмо В.-Гагина кн. Долгорукову отличается некоторою неопределенностью выражений: „по нынешнему, господа, уставу, уставная почта гоняет без прогонов от Свейского рубежа до Пскова, а от Пскова до Новгорода и о том об указе мы писали в. г-рю“ и больше ничего[3].
Но на этом переписка псковского воеводы с Москвою не закончилась. 13 апреля 1669 г. печорский архимандрит Паисий обратился к В.-Гагину с жалобой на зарубежных почтарей. Дело в том, что зарубежные почтари, приезжая на границу и не заставая там в условный момент печорского гонца, без церемонии бросают сумки крестьянам деревни Меузицы и уезжают, не дожидаясь Московских писем. Вследствие этого, печорскому почтарю приходится с привезенными письмами ехать обратно и везти их вторично через неделю. По поводу этой жалобы В.-Гагин распорядился произвести следствие, почему псковские почтари не привозят своевременно писем в Печоры. Переводчик Ефим Фентуров заявил, что у него не делается ни малейшей задержки московским письмам, но письма эти запаздывают на пути в Загорье, приходя туда не только не в срок, но даже спустя 1, 2 и 3 дня после срока. Очевидно, по мнению переводчика, задержка происходит в Новгороде. Результаты своего расследования кн. В.-Гагин сообщил в Москву[4].
4 мая последовал указ — произвести в Новгороде соответствующее расследование и наказать виновных в запоздании ямщиков. Грамота, посланная того же числа в Новгород с таким приказанием, прибавляет также, чтобы в Новгороде и его уезде по всем ямам было сделано ямщикам напоминание, что за медленность перевозки почты они будут подвергаться жестоким наказаниям. Новгородский воевода, кн. Долгоруков, получив царскую грамоту, взялся энергично за дело расследования: в тот же день, когда грамота прибыла (12 мая), последовала его резолюция: „учинить по сему в. г-ря указу и по грамоте вскоре, не мотчав“. В делах Госуд. Архива сохранилось всё расследование этого дела[5]. Из этих документов можно наблюдать все подробности относительно сроков, в которые получалась и отпускалась почта на всех ямах Новгородской дороги.
Новгородские ямщики на допросе сказали, что до апреля почта всегда приходила в Новгород в определенные дни. 28 апреля, во вторник, Московские письма пришли вечером, а из Новгорода переводчик отпустил их во Псков в среду в другом часу, а после того письма привозили в понедельник поутру, а из Новгорода отпускали в тот же день вечером. Получив письма от переводчика, они никогда не медлят; мотчание чинится на Московской дороге.
14 мая подъячий Новгородской Приказной избы, Олуфер Манкошев, отправлен был для расследования дела на Московско-Новгородскую дорогу. Вот к чему сводятся показания ямщиков отдельных ямов:
1) из Торжка почта приходила на Вышневолоцкий ям до апреля - в пятницу, на субботу ночью, в субботу утром рано; в апреле — в ночь на воскресенье. Многажды приходили почтари из Торжка пешком.
2) Вышневолоцкие ямщики привозили почту на Хотеловский ям до апреля в пятницу и в субботу с утра рано; в апреле, в последних числах, — в субботу вечером и в ночь на воскресенье;
3) Хотеловские ямщики привозили почту на Зимнегорский ям до апреля в пятницу вечером, в субботу и в ночь на воскресенье; а после и в воскресенье ночью;
4) Зимнегорские ямщики привозили почту на Крестецкий ям по апрел — в субботу, воскресенье, в понедельник с утра рано;
5) Крестецкие ямщики привозили почту на Заечевский ям по апрел — в ночь на воскресенье, в воскресенье и понедельник, а в апреле ко вторнику в ночи и даже во вторник.
6) Заечевские ямщики привозили почту в Бронницы по апрель в воскресенье с утра, и в вечеру и в понедельник, а в апреле во вторник с утра и к обеду;
7) Бронницкие ямщики пригоняли почту в Новгород по апрель - на воскресенье в ночь, в воскресенье, к понедельнику в ночь и в понедельник, а в апреле — и во вторник.
Кстати, наводились справки и о том, как почта идет обратно. Выводы из показаний ямщиков можно сделать следующие:
1) из В. Новгорода ямщики приезжали на Бронницкий ям с шведскими письмами — по апрель в субботу рано, в воскресенье и в понедельник, а в апрелек понедельнику в ночи, в понедельник и во вторник;
2) Бронницкие ямщики на Заечевский ям пригоняли почту в те же дни;
3) Заечевские ямщики пригоняли почту на Крестецкий ям по апрель — в субботу, в воскресенье рано и в понедельник; а в апреле — в понедельник и во вторник поздно;
4) Крестецкие ямщики пригоняли почту на Зимне-горский ям по апрель — в субботу, в воскресенье, на понедельник в ночь и в понедельник, а в апреле, в последних числах — в понедельник, вторник и среду;
5) Зимнегорские ямщики пригоняли почту в Хотелово (месяц не указан), в воскресенье вечером, в понедельник, в ночь под вторник, во вторник с утра, и в среду, и в четверг.
6) Хотеловские ямщики пригоняли почту в Вышний Волочок по апрель — в воскресенье и понедельник, а в последних числах апреля и в первых числах мая — в понедельник, вторник, среду и четверг.
Не будем удивляться крайней неправильности хода почт. Помимо неаккуратности ямщиков, был целый ряд особенностей страны, климата, устройства поверхности, состояния дорог и пр., которые делали невозможным регулярное обращение почт. Обратим внимание хотя бы на ту роль, которую играет апрель месяц, время весеннего половодья и повсеместной распутицы, в вышеприведенных показаниях о ходе почт; с другими условиями пути нам еще придется встретиться. Результаты следствия, произведенного в данном случае, нам неизвестны; но впоследствии пришлось таки правительству прибегнуть к суровым мерам по отношению к неаккуратным ямщикам.
В тех же документах Госуд. Архива хранится и последующая переписка новгородских и псковских воевод по почтовому делу. Расскажем некоторые случаи, о которых мы узнаем из этой переписки.
4 января 1670 года переводчик Ефим Фентуров явился в Псковскую Съезжую избу и доложил кн. Великого-Гагину следующее: в росписи, посланной 21 декабря 1669 г. Петром Марселисом из Москвы, написано, что с почтою к свейскому рубежу послано 2 запечатанных сумки и рогожный кулек запечатанный. Этот кулек сначала значится в подорожной у ямщиков, а начиная с Хотеловского яму — его уже не значится, равно как не записано, кто такое ямщик Васька Никитин, привезший почту в Хотелово, — рядовой ямщик или выборной почтарь? Во Псков прибыли только сумы, а кулька нет. Точно также в росписи Петра Марселиса от 28 дек. написано, что отпущено с Москвы 2 сумки и кулек со шлеею, крышкою и уздою, набиран ужиками; этот кулек значится в подорожных только до Крестецкого яму, а затем также исчезает, и во Псков пришли одни сумки. Этот извет Фентурова В.-Гагин изложил в письме к кн. Д. А. Долгоруково и просил его произвести расследование. Долгоруков послал на Московскую дорогу подъячего Степана Дружинина и этому последнему удалось установить, что оба кулька благополучно дошли до Новгорода и были вручены переводчику Якову Ив. Гитнеру. Переводчик был допрошен, и дело объяснилось очень просто. Оба кулька, один — со шлеею, а другой с „кафтаном русачьим под стаметом“ посланы были из Москвы полковником Николаем Балком ему, Гитнеру, почему и остались в Новгороде. Столь просто решившееся дело, вследствие невнимательного отношения передатчиков, потребовало особой переписки, командировки и расследования, на что ушло времени почти месяц.
14 октября 1670 года тот же Ефим Фентуров донес кн. Великого-Гагину следующее. Загорские выборные почтари сообщили ему, Фентурову, что мшаские ямщики гоняют без выбору, по очереди и без проводников; а 12 окт. мшаский ямщик пришел с сумками со Мшаги к Загорью пеш, и сказал, будто лошадь у него пристала, а за сколько верст — сказать не мог. Кн. В.-Гагин написал об этом письмо новому новг. воеводе, Мих. Ив. Морозову, прося его сказать Мшаским ямщикам указ государев. Морозов послал „память“ на Мшаский ям. Но на этом яму всё время было неладно, и переписка о нем продолжалась.
Переводчик Гитнер писал Фентурову, что между Новгородом и Мшагою дворцовые мужики, живущие у перевозов на р. Веряже, Черне и Сумине, не хотят перевозить иючтарей с сумами. С одного почтаря они взяли полтину, с другого — 2 алтына, да при этом еще грозят почтарям смертным убийством. Фентуров донес об этом В.-Гагину, а этот последний написал Морозову (в нач. декабря 1670 г.). Любопытно, что новгородский переводчик действует на своего воеводу таким окольным путем!
Морозов поручил это дело для расследования путному ключнику Парфенью Пятого да дьяку Ивану Ярославцеву. Опять, по-видимому, ничего „путного“ не вышло. Дожили до большой неприятности.
9 февраля 1671 года из Риги было послано в суме в Москву 99 золотых. Когда сума дошла до Москвы, то оказалось, что хотя Рижская печать цела, но ремень, которым сума завязана, так „прост“, что „мочно пройти тремя перстам“ и все золотые оказались исчезнувшими. 7 марта Петр Марселис написал об этом Фентурову, а тот, как водится, доложил В.-Гагину. В.-Гагин счел за нужное опять обратиться к Морозову с напоминанием, что на Мшаге выборных почтарей нет, и к присяге никто не приведен, и гоняют по очереди, чья череда дойдет, без выбору и без проводников, поручных записей у них нет, имен своих в проездных они не пишут, часов приезда не обозначают „для своего плутства“. Морозов, получив это письмо, навел справки; оказалось, что выборные почтари на Мшаге есть, и к вере они приведены. Как ни странно, но и после смены воевод Мшаский ям не перестал быть предметом переписки между Новгородом и Псковом.
6 сентября 1671 г. Фентуров донес новому псковскому воеводе, Конст. Щербатово, что мшаские ямщики часто гоняют без выбору, на Загорье пригоняют не к сроку, а сверх указного сроку на другой день, и от этого московские сумки остаются во Пскове до другой недели. К. Щербатово написал об этом новому новг. воеводе, кн. Ив. Петр. Пронскому. Год спустя и новгородский переводчик Гитнер стал энергичнее проявлять свою деятельность[6]. В Новгороде уже не ждут напоминаний из Пскова.
22 сент. 1672 г. Яков Гитнер доложил кн. И. П. Пронскому, что гонец Мшаского яму, вместо 1-го или 2-го часу дня 21 сент., прибыл только в 6 ч. дня 22 сентября, вследствие чего иисьма к в. г-рю в указной срок не поспеют. Кн. Пронский потребовал гонца Ларку Дементьева к себе, и тот, на допросе, дал следующие сведения о фактах, нам уже знакомых. В прошлых неделях, говорил он, пригоняли с почтовыми сумами с Загорского яму на Мшаский в пятницу, а ныне почтарь пригнал на Мшагу в субботу в 3 часу ночи, и он, Ларка, взяв сумы, поехал в Новгород. А на дороге, на Струпетке — стольника Степ. Оничкова, да на р. Сомине и на Черной — дворцовые крестьяне, да на р. Веряже — крестьяне Клопского монастыря, не захотели его перевезти, а перевозов на тех реках нет, и, пока он переправился, пришлось запоздать в Новгород. Обо всём этом кн. Пронский отписал самому государю.
12 октября подобный рассказанному случай снова имел место.
Новгородскому воеводе приходилось внимательно следить не только за западною, но и за восточною (к Москве) дорогою. Мы рассказывали уже выше о расследовании причин запаздывания ямщиков Новгородской дороги и старались до некоторой степени оправдать их. Как раз наши соображения находят подтверждение в челобитной ямщиков в апреле 1670 г. Вешнею водою между Крестецким и Зимнегорским ямами, возле Яжелбиц, запорным лесом сломало один мост, а другой мост, „гремячей“, оказался в воде. Ямщики просили принять к сведению их заявление, что „гонять стало мешкотно“.
Дождались ямщики беды. В сентябре 1671 г. учинена была надо всеми ими расправа: всех их велено было бить батогами нещадно. В делах Госуд. Архива есть и грамота царя кн. Пронскому по этому поводу, и память подьячему, посланному для арестования выборных ямщиков всех ямов и привоза их в Новгород на экзекуцию, и отписка кн. Пронского царю и целый ряд новых выборных записей. Исполняя царский указ о выборах, ямщики Московской дороги просили, чтобы им разрешено было гонять всем, а не только выборным; это было позволено (4 окт. 1671 г.). Но год спустя (извет Гитнера 7 окт. 1672 г.) они уже опять оказались неаккуратными.
Из переписки по Виленской почте познакомимся с перепискою смоленского воеводы, кн. И. Б. Репнина с Москвою. Этот воевода не обнаружил такой понятливости и энергии, как В.—Гагин, и в его отписках встречаются наивности, доходящие иногда до смешного.
19 февраля 1669 г., когда еще официального установления Виленской почты не было, поручик рейтарского строю, Елизарий Жуков, в с. Мигновичах получил из литовского местечка, Кадина, от урядника Александра Венславского кожаную сумку с рогом; в сумке были запечатаны какие-то письма; сверх того три листа особо были запечатаны сургучом. Гонец сказал Жукову, что всё это надо отправить в Москву. Елизарий Жуков отправил всё это в Смоленск. Там изумились: кто прислал эту сумку? Что за письма в ней? Зачем при ней рог? Не смея задерживать посылки, Смоленский воевода распорядился сумку и листы отправить в Москву, в Посольский приказ, а рог послать не решился, думая, очевидно, что это какое-нибудь недоразумение или насмешка; тем временем Елизарью Жукову Репнин послал приказ — увидеться с кадинским урядником и расспросить его, что всё это значит[7].
Из Москвы прислали кн. Репнину известие, что учреждается почта, и изложили подробно те самые правила, с которыми мы познакомились выше. Но, пока это разъяснение было получено, кн. Репнин получил разъяснение от Жукова, а тем временем была получена уже и вторая почта. 27 февраля Жуков писал, что он виделся с кадинским подстаростою, Варфоломеем Платковским, и тот сказал ему, что сумка с письмами за печатью прислана из Вильны от канцлера; рог к ней привязан для того, чтобы все встречные знали, что гонец везет почту; когда почта возвратится с этим рогом, то ее все будут узнавать по этому признаку[8]. Посылая это разъяснение Репнину, Жуков прислал также в тот же день полученные им письма в портеном мешке и лист, запечатанный сургучом, присланные опять без указания, от кого они. Обо всём этом кн. Репнин немедленно написал в Москву, препровождая новую почту. 7 марта, когда всё это было уже в Москве, послано уже было Смоленскому воеводе вышеупомянутое сообщение об учреждении почты.
- ↑ Госуд. Архив, Разряд XXVII, дело № 288.
- ↑ Т. II, № 9, стр. 12.
- ↑ Гос. Архив, Разряд XXVII, дело № 288. Письмо это было получено в Новгороде 29 сентября.
- ↑ Т. II, № 18 (стр. 25—26).
- ↑ Разряд XXVII, дело № 288.
- ↑ Не по внушению ли со стороны нового почтмейстера, Андрея Виниуса? Об этом временном управлении Виниуса см. ниже
- ↑ Т. II, № 12 (стр. 17—20). Эта растерянность лиц, близких к делу, тем более удивляет нас, что в Смоленске в это время было лицо, которое предназначалось для заведования почтой и могло дать все нужные разъяснения (переводчик Христофор Синорацкой).
- ↑ В тогдашних юридических сочинениях (Романуса, 1664 г.) читаем: „Польза почтового рожка тройная: 1) если почтари трубят ночью перед воротами, их скорее впускают; 2) рожком легче извещать местных жителей, от которых почтари собирают письма во время своих разъездов, и 3) если почтари ночью собьются с пути, то от жалобной игры их на рожке начнут лаять собаки ближайшей деревни, — тогда по лаю собак они разыщут деревню и узнают от её жителей, где настоящая дорога“ (Почт.-Тел. Журн. 1899, июль, 803). У нас в России рог не привился (не потому ли, что напоминал о дьяволе?). Иностранцы свидетельствуют, что русские ямщики, подъезжая к яму, громко свистали и на такой свист из двора тотчас же выводили свежих лошадей (г. Соколов, С.-Петербургская почта, 62). Даже полвека спустя один почтальон отравился, когда его принуждали учиться трубить в рог (Weber, Das veränderte Russland).