шадь у него пристала, а за сколько верстъ — сказать не могъ. Кн. В.-Гагинъ написалъ объ этомъ письмо новому Новг. воеводѣ, Мих. Ив. Морозову, прося его сказать Мшаскимъ ямщикамъ указъ государевъ. Морозовъ послалъ „память“ на Мшаскій ямъ. Но на этомъ яму все время было неладно, и переписка о немъ продолжалась.
Переводчикъ Гитнеръ писалъ Фентурову, что между Новгородомъ и Мшагою дворцовые мужики, живущіе у перевозовъ на р. Веряжѣ, Чернѣ и Суминѣ, не хотятъ перевозить іючтарей съ сумами. Съ одного почтаря они взяли полтину, съ другого — 2 алтына, да при этомъ еще грозятъ почтарямъ смертнымъ убійствомъ. Фентуровъ донесъ объ этомъ В.-Гагину, а этотъ послѣдній написалъ Морозову (въ нач. декабря 1670 г.). Любопытно, что Новгородскій переводчикъ дѣйствуетъ на своего воеводу такимъ окольнымъ путемъ!
Морозовъ поручилъ это дѣло для разслѣдованія путному ключнику Парѳенью Пятого да дьяку Ивану Ярославцеву. Опять, повидимому, ничего „путнаго“ не вышло. Дожили до большой непріятности.
9 февраля 1671 года изъ Риги было послано въ сумѣ въ Москву 99 золотыхъ. Когда сума дошла до Москвы, то оказалось, что хотя Рижская печать цѣла, но ремень, которымъ сума завязана, такъ „простъ“, что „мочно пройти тремя перстамъ“ и всѣ золотые оказались исчезнувшими. 7 марта Петръ Марселисъ написалъ объ этомъ Фентурову, а тотъ, какъ водится, доложилъ В.-Гагину. В.-Гагинъ счелъ за нужное опять обратиться къ Морозову съ напоминаніемъ, что на Мшагѣ выборныхъ почтарей нѣтъ, и къ присягѣ никто не приведенъ, и гоняютъ поочереди, чья череда дойдетъ, безъ выбору и безъ проводниковъ, поручныхъ записей у нихъ нѣтъ, именъ своихъ въ проѣздныхъ они не пишутъ, часовъ пріѣзда не обозначаютъ „для своего плутства“. Морозовъ, получивъ это письмо, навелъ справки; оказалось, что выборные почтари на Мшагѣ есть, и къ вѣрѣ они
шадь у него пристала, а за сколько верст — сказать не мог. Кн. В.-Гагин написал об этом письмо новому новг. воеводе, Мих. Ив. Морозову, прося его сказать Мшаским ямщикам указ государев. Морозов послал „память“ на Мшаский ям. Но на этом яму всё время было неладно, и переписка о нем продолжалась.
Переводчик Гитнер писал Фентурову, что между Новгородом и Мшагою дворцовые мужики, живущие у перевозов на р. Веряже, Черне и Сумине, не хотят перевозить иючтарей с сумами. С одного почтаря они взяли полтину, с другого — 2 алтына, да при этом еще грозят почтарям смертным убийством. Фентуров донес об этом В.-Гагину, а этот последний написал Морозову (в нач. декабря 1670 г.). Любопытно, что новгородский переводчик действует на своего воеводу таким окольным путем!
Морозов поручил это дело для расследования путному ключнику Парфенью Пятого да дьяку Ивану Ярославцеву. Опять, по-видимому, ничего „путного“ не вышло. Дожили до большой неприятности.
9 февраля 1671 года из Риги было послано в суме в Москву 99 золотых. Когда сума дошла до Москвы, то оказалось, что хотя Рижская печать цела, но ремень, которым сума завязана, так „прост“, что „мочно пройти тремя перстам“ и все золотые оказались исчезнувшими. 7 марта Петр Марселис написал об этом Фентурову, а тот, как водится, доложил В.-Гагину. В.-Гагин счел за нужное опять обратиться к Морозову с напоминанием, что на Мшаге выборных почтарей нет, и к присяге никто не приведен, и гоняют по очереди, чья череда дойдет, без выбору и без проводников, поручных записей у них нет, имен своих в проездных они не пишут, часов приезда не обозначают „для своего плутства“. Морозов, получив это письмо, навел справки; оказалось, что выборные почтари на Мшаге есть, и к вере они
