Съ момента перевала русскихъ войскъ за Балканы, ходъ военныхъ событій и наступательныя движенія нашихъ передовыхъ отрядовъ совершались съ такою стремительною быстротою, что все, происшедшее въ промежутокъ времени отъ перехода черезъ хребетъ до заключенія перемирія, все перевидѣнное, переиспытанное, перечувствованное за эти немногіе дни — когда оглянешься мысленнымъ взоромъ назадъ — кажется скорѣе какимъ-то пестрымъ калейдоскопомъ и походитъ болѣе на дивную фантасмагорію, пригрезившуюся во снѣ, чѣмъ на дѣйствительность, во-очію промелькнувшую передъ глазами и взаправду пережитую. Быстрота безостановочнаго движенія и сопряженныя съ нимъ трудности, лишенія, неудобства, наконецъ каждодневная физнческая, а нерѣдко и моральная усталость — все это не оставляло для пера ни одной свободной минуты, тѣмъ болѣе, что среди изжитыхъ впечатлѣній было не мало и такихъ, которыя всего ближе можно сравнить съ тяжелымъ кошмаромъ… Только теперь, когда отрядъ нашъ достигъ наконецъ береговъ Эгейскаго моря и здѣсь, благодаря перемирію, остановился, — является нѣкоторая возможность свести въ одинъ общій фокусъ всѣ свои впечатлѣнія, собрать въ одно цѣлое массу отрывочныхъ замѣтокъ, донесеній, разсказовъ, слуховъ, личныхъ наблюденій и приняться за ихъ литературную обработку.
Послѣ забалканскаго перехода, первенствующая роль въ военныхъ движеніяхъ и дѣлахъ принадлежала кавалеріи отрядовъ Гурко, Карцова и Скобелева 2-го; а такъ какъ отрядъ генерала Карцова (при коемъ я имѣлъ честь находиться), былъ впослѣдствіи присоединенъ къ отряду генералъ-адъютанта Гурко, то мнѣ, отчасти какъ очевидцу, сподручнѣе будетъ разсказать сверва то, чему я самъ во многомъ былъ свидѣтелемъ, а потомъ перейдти къ дѣйствіямъ сосѣдней съ нами кавалеріи Скобелева 2-го, отданной на это время подъ начальство свиты генералъ-маіора Струкова, имя котораго соединено теперь съ лихимъ по быстротѣ исполненія и блистательнымъ по его послѣдствіямъ набѣгомъ (Raid) отъ Казанлыка на Адріанополь и далѣе, до Чаталджи, откуда остается только 45 верстъ до Царьграда. Такой порядокъ разсказа будетъ для меня тѣмъ удобнѣе, что онъ послужитъ прямымъ, непосредственно связаннымъ продолженіемъ моихъ предшествовавшихъ писемъ изъ траянскаго отряда.
Всю ночь съ 26-го на 27-е декабря, послѣ занятія нами Текке и Карнари, на Маломъ Балканѣ вспыхивали огоньки отдѣльныхъ ружейныхъ выстрѣловъ и мѣстами виднѣлись огни. Это были костры бѣжавшихъ вооруженныхъ жителей, которые перестрѣливались съ четниками Цеко Петкова и съ нашими передовыми постами. 27-го утромъ мы перешли въ Карнари, оставивъ въ Текке небольшой отрядъ пѣхоты и казаковъ[1]. На развѣдки къ Клиссурѣ, Чукурлу и Карлову были посланы надежные казачьи офицеры: Грузиновъ, Галдинъ, Кудинцевъ и Поцѣлуевъ. Между тѣмъ на Траянѣ шла дѣятельная и мучительно-трудная работа: тамъ спускали на нашу сторону 9-ти-фунтовыя орудія со всѣми ихъ принадлежностями. Но едва они тронулись въ путь, какъ на вершинахъ поднялась метель и выога. И ка́къ это кажется странно, когда смотришь на такое явленіе природы снизу, изъ глубины закрытой долины: здѣсь у насъ полная тишина и безвѣтріе, повсюду свѣтитъ солнце, а тамъ на верху быстро мчатся бѣлыя облака и горный вѣтеръ безпрестанно мѣняетъ ихъ видъ и формы. Представьте себѣ, напримѣръ, что по голубому фону громаднаго полотна картины сдѣланы гигантскою кистью мазки́ снизу вверхъ, имѣющіе форму запятыхъ, обращенныхъ хвостами кверху; эти мазки́ озаряются солнцемъ, лучи котораго тамъ и сямъ пробиваются между взметами облаковъ и снѣга и свѣтлыми пятнами ложатся на верхніе склоны и скалы. Взрывы и удары вѣтра, неслышнаго внизу, безпрестанно мѣняютъ формы мчащихся облаковъ, вмѣстѣ съ чѣмъ измѣняются и пятна солнечнаго свѣта, перебѣгая съ мѣста на мѣсто. Среди глубокаго и яснаго спокойствія окружающей природы внизу, видишь (но не слышишь), что тамъ, на верху, все полно хаотическаго движенія и происходитъ нѣчто бурное, тревожное, грозное… Болгары, указывая пальцемъ на горныя выси, опасливо покачивали головами. Между тѣмъ, не смотря на бурю, спускъ орудій продолжался, потому что безъ артиллеріи, окруженные частями непріятельскихъ войскъ и не войдя еще въ связь съ графомъ Комаровскимъ, мы были поставлены въ положеніе далеко не безопасное; буря же на столько препятствовала движенію, что орудія наши, при всѣхъ усиліяхъ и непрерывномъ трудѣ, были задержаны на перевалѣ двое сутокъ (27-е и 28-е декабря). Положеніе артиллеристовъ и рабочихъ становилось отчаяннымъ, такъ какъ метель отрѣзала имъ всякое сообщеніе и съ нами, и съ тыломъ. А въ это же время долина Гіопса, извѣстная здѣсь подъ поэтическимъ именемъ «Долины Розъ», не смотря даже на ея снѣжный покровъ, плѣняла взоръ и чувство своею тихою прелестью. Это одинъ изъ самыхъ благодатныхъ, богатыхъ и роскошныхъ уголковъ въ мірѣ. Простираясь въ ширину не болѣе какъ на пять — на семь верстъ, она со всѣхъ сторонъ заслонена горами отъ вліянія студеныхъ и непогожихъ вѣтровъ. Отъ этого здѣсь климатъ очень мягкій: мы ходили до поздняго вечера въ однихъ мундирахъ, не чувствуя ни холода, ни сырости; погода стояла совсѣмъ весенняя, да и снѣгъ въ долинѣ Гіопса выпадаетъ лишь въ рѣдкую зиму, и то на короткое время. По всему пространству долины струятся въ разныхъ направленіяхъ мелководные, но быстрые и удивительно прозрачные ручейки, спадающіе съ горъ, и это изобиліе воды умѣряетъ лѣтомъ зной и предохраняетъ почву отъ засухи. Что̀ за гигантскія деревья тутъ, и какая могучая, роскошная растительность наполняетъ весь этотъ уютный уголокъ! Многовѣковые, пятиохватные дубы, буки и платаны массивно стоятъ цѣлыми рощами; орѣховое дерево, яблонь, груша и слива растутъ по полямъ, по видимому, въ совершенно дикомъ состояніи, какъ у насъ на сѣверѣ рябина; по сторонамъ дороги тянется непрерывный рядъ тутовыхъ и розовыхъ плантацій, горные склоны покрыты виноградниками; но изъ всѣхъ произрастеній — роза культивируется здѣсь по преимуществу: кусты ея тянутся длинными и стройно правильными рядами по грядкамъ плантацій. Покинутыя турецкія деревни, изобильно орошаемыя звонкими ручьями, являютъ слѣды высокаго благосостоянія и утопаютъ въ садахъ. Неувядающій плющъ покрываетъ своими прихотливыми побѣгами стѣны домовъ и мечетей, каменные заборы и нерѣдко отъ корня до вершины оплетаетъ громадныя, высокія деревья, которыя, такимъ образомъ, среди зимы представляются одѣтыми самою роскошною листвою, а свѣжая зелень миртовыхъ кустовъ еще увеличиваетъ обаяніе всей этой прелести. Чтобы дать понятіе о степени богатства и изобилія этой мѣстности, достаточно сказать, что въ пяти-шести ближайшихъ деревняхъ, въ теченіи двухъ сутокъ, мы успѣли собрать до тысячи головъ крупнаго и три тысячи мелкаго скота, покинутаго бѣжавшими хозяевами; сѣна было такъ много, что оно шло даже на подстилку лошадямъ, — и ѣли же онѣ его, ѣли до отвала, послѣ столь долгаго голоданья подъ Плевной и на Балканахъ!… Дворы были наполнены домашнею птицею; хлѣба зерноваго, кукурузы, овса и ячменя мы находили полные закромы въ каждомъ домѣ, равно какъ и запасы бобовъ, миндаля, орѣховъ, меду и сушеныхъ фруктовъ. Розовою водою солдаты опрыскивались какъ духами. Такъ какъ жители Текке и Карнари при занятіи этихъ селеній оказывали намъ вооруженное сопротивленіе, то на основаніи законовъ войны мы имѣли право сжечь обѣ деревни, но по истинѣ жаль стало истреблять такую прелесть, да и при томъ же онѣ пригодились для насъ самихъ, дали намъ удобный пріютъ послѣ бивуачныхъ невзгодъ на Балканѣ, и авось-либо будущіе ихъ обитатели, болгары, скажутъ намъ заочное спасибо за сохраненіе въ цѣлости покинутыхъ турецкихъ селеній. По праву войны мы воспользовались только ихъ запасами, тѣмъ болѣе, что на подходъ интендантскихъ транспортовъ приходилось надолго покинуть всякую надежду. Въ карнарской мечети былъ найденъ цѣлый складъ патроновъ, пороха, палатокъ, одѣялъ, галетъ, и проч. Вообще, патроновъ у насъ было много, очень много — турецкихъ, но, къ сожалѣнію — мало своихъ. А тутъ еще эта метель въ Балканахъ на цѣлые двое сутокъ задержала подвозъ ихъ на вьюкахъ!…
Сотня, посланная къ Карлову, возвратилась къ вечеру 27-го и привезла съ собою турецкое кавалерійское знамя, вмѣстѣ съ извѣстіемъ, что турецкая конница и часть пѣхоты, занимавшая Сопотъ и Карлово, въ виду приближенія казаковъ, бѣжала столь поспѣшно, что не успѣла или забыла захватить даже знамя, найденное нашими въ квартирѣ начальника. Эта же сотня сообщила намъ, что къ сторонѣ Шипки все время слышна сильная канонада. Другая сотня, высланная къ сторонѣ Златицы, для связи съ отрядомъ генерала Дандевиля и на встрѣчу поджидаемому къ намъ отряду графа Комаровскаго, открыла въ Клиссурѣ пѣхоту и конницу противника; по слухамъ, тамъ было четыре табора, и потому, для наблюденія за ними, мы выдвинули за Рахманлы двѣ сотни изъ состава 24-го казачьяго полка, который, не смотря на метель, успѣлъ кое-какъ перевалить черезъ Траянъ и расположплся въ Текке. Всѣ турецкія деревни въ долинѣ Гіопса, по осмотрѣ ихъ, оказались покинутыми. Вооруженные жители удалились въ Малый Балканъ, на склонахъ котораго мы каждую ночь видѣли костры и слышали выстрѣлы, раздававшіеся впрочемъ во всѣ эти дни съ утра до утра: это «брату́шки» охотились за одиночными бродягами изъ разсѣянныхъ нами аскеровъ и учиняли на нихъ даже цѣлыя облавы.
Ни о томъ, гдѣ находится 2-я бригада 3-й пѣхотной дивизіи, состоявшая до сего въ отрядѣ генерала Дандевиля, подъ начальствомъ графа Комаровскаго, ни о томъ, что дѣлается на Шипкѣ — мы въ теченіи 27-го и 28-го декабря не имѣли никакихъ извѣстій; съ обѣихъ сторонъ въ оба эти дня слышались только артиллерійскіе выстрѣлы, въ особенности сильные въ направленіи Шипки. Между тѣмъ генералъ Карцовъ, собравъ подробности о дѣлѣ 26-го числа, послалъ начальника отряднаго штаба, подполковника Сосновскаго, съ донесеніемъ въ Ловчу, гдѣ въ то время находилась главная квартира, а затѣмъ, узнавъ, что Карлово очищено, направилъ туда 30-й казачій полкъ; къ Клиссурѣ же, въ тылъ занимавшаго ее непріятеля, двинулъ двѣ сотни 24-го и батальонъ Ново-Ингерманландскаго полковъ.
29-го декабря орудія, тащимыя съ перевала вмѣстѣ съ частію снарядовъ, достигли только половины Карнарскаго спуска, гдѣ движеніе ихъ крайне затруднялось безпрестанными уступами, въ видѣ полутора-аршинныхъ ступеней, остальные же ящики, захваченные въ этотъ день оттепелью еще на сѣверной сторонѣ Балканскаго хребта, не успѣли взобраться даже и на половину сѣвернаго подъема.
Впрочемъ, не смотря на эти препятствія, положеніе наше уже можно было считать отчасти обезпеченнымъ: около полудня со стороны Клиссуры мѣрно раздались, одинъ вслѣдъ за другимъ, три пушечные выстрѣла. То графъ Комаровскій подавалъ намъ сигналъ о своемъ приближеніи. Что это были именно сигнальные, а не боевые выстрѣлы, не трудно было заключить уже изъ того, что въ этотъ день ни справа, ни слѣва не слышалось звуковъ канонады. Хотя клиссурская позиція противника очень сильна, но увидѣвъ приближеніе русскихъ отрядовъ съ фронта (графъ Комаровскій) и съ тыла (маіоръ Кобордо), турки поспѣшили очистить свои укрѣпленія и ушли въ ущелья Малаго Балкана. Получивъ объ этомъ донесеніе уже поздно вечеромъ 30-го числа, генералъ Карцовъ тотчасъ же сдѣлалъ распоряженіе, чтобы на утро два батальона 9-го полка двигались въ Карлово и во что бы ни стало очистили Калоферскій проходъ. О Шипкѣ намъ все еще ничего не было извѣстно. Вечеромъ 31-го числа графъ Татищевъ уже донесъ изъ Карлова, что двѣ сотни 30-го полка, двинутыя на Калоферъ, прогнали занимавшихъ его черкесовъ и заняли ущелье.
Въ этотъ же день (31-го), въ третьемъ часу по полудни, по улицамъ Карнари двигалась къ квартирѣ генерала Карцова небольшая, но оригинальная процессія: впереди два казака съ опущенными пиками, и въ рукахъ одного изъ нихъ развѣвался небольшой бѣлый флагъ; за ними — сотникъ Поздѣевъ, вслѣдъ за которымъ на высокомъ турецкомъ сѣдлѣ покачивалась фигура непріятельскаго офицера съ бѣлою повязкой на глазахъ; поводья его лошади держалъ казакъ, ѣхавшій рядомъ. Позади этого всадника слѣдовали, окруженныя небольшимъ казачьимъ конвоемъ, четыре подобныя же фигуры и тоже съ завязанными глазами. Это были турецкіе солдаты изъ регулярной кавалеріи и за спиною одного изъ нихъ болталась небольшая мѣдная труба. На дворѣ квартиры нашего генерала непріятельскимъ всадникамъ развязали глаза, и сотникъ Поздѣевъ объявилъ, что, по приказанію графа Татищева, привезъ изъ Карлова, прибывшаго туда наканунѣ вечеромъ, турецкаго парламентера, который посланъ изъ Филиппополя къ Великому Князю Главнокомандующему. Генералъ Карцовъ любезно принялъ турецкаго офицера, который отрекомендовался филиппопольскимъ врачомъ, призваннымъ на время войны въ военную службу, и заявилъ, что зовутъ его «monsieur Moïse». Это былъ голубоглазый блондинъ среднихъ лѣтъ, прекрасно владѣвшій французскимъ и нѣмецкимъ языками. Судя по фамиліи — еврей, по типу же лица — скорѣе всего полякъ, а по манерамъ и «грасированію» въ произношеніи буквы r — истый парижанинъ. На вопросъ генерала Карцова о свойствѣ его миссіи къ нашему Главнокомандующему, monsieur Moïse объявилъ, что онъ везетъ Его Высочеству открытое письмо отъ филиппопольскаго коменданта, и вмѣстѣ съ этимъ подалъ генералу незапечатанный пакетъ, предлагая прочитать вложенный въ него документъ. Письмо на имя Его Высочества, изложенное по французски, съ печатью вмѣсто подписи, извѣщало въ очень почтительныхъ выраженіяхъ, что такъ какъ между имперіями Оттоманской и Россійской съ 27-го декабря ст. стиля заключено перемиріе, то онъ, филиппопольскій комендантъ, проситъ Его Высочество остановить дальнѣйшее наступленіе русскихъ войскъ къ Филиппополю.
Весь смыслъ этого документа, конечно, не могъ не показаться крайне страннымъ. Генералъ Карцовъ, соблюдая возможно бо̀льшую деликатность, все-таки выразилъ парламентеру сомнѣніе, что едва ли онъ, г‑нъ Моисей, будетъ принятъ Великимъ Князеыъ и едва ли получитъ какой-либо отвѣтъ на это посланіе. Парламентеръ очень удивился и пожелалъ узнать, на чемъ основывается такое предположеніе? Тогда ему было объяснено, во-первыхъ, что нашъ Главнокомандующій, который есть въ то же время Родной Братъ Русскаго Императора, можетъ входить въ сношенія по такимъ первостепенно-важнымъ вопросамъ, какъ перемиріе, только съ главнокомандующимъ турецкой арміи или съ лицами, уполномоченными на то волею Султана, а не съ комендантами того или другаго города, тѣмъ болѣе, что изъ документа вовсе не видно, чтобы филипполольскій комендантъ былъ уполномоченъ вступать въ подобныя сношенія съ Великимъ Княземъ; во-вторыхъ, если бы перемиріе между воюющими сторонами дѣйствительно состоялось, то, конечно, это не могло бы случиться помимо вѣдома Великаго Князя, и наконецъ, въ-третьихъ, если перемиріе дѣйствительно состоялось, то нѣтъ надобности просить Главнокомандующаго о пріостановкѣ дальнѣйшаго наступленія русскихъ войскъ, такъ какъ въ этомъ случаѣ войска получатъ своевременно надлежащее распоряженіе изъ штаба дѣйствующей арміи; тѣмъ не менѣе, не считая себя въ правѣ задерживать письмо, адресованное на имя Его Высочества, генералъ Карцовъ охотно дастъ г‑ну Моисею конвой, который доставитъ его въ главную квартиру, а пока — «вы, вѣроятно, и прозябли, и проголодались дорогой, а потому позвольте предложить вамъ и вашимъ людямъ закусить чѣмъ Богъ послалъ», сказалъ генералъ въ заключеніе.
M-r Moïse охотно принялъ послѣднее предложеніе, и ему былъ поданъ скромный, но вкусно приготовленный обѣдъ, который мы предъ этимъ только что кончили. За обѣдомъ m-r Moïse сдѣлался разговорчивѣе и высказалъ генералу, что — по правдѣ говоря — онъ и самъ отчасти недоумѣваетъ на счетъ перемирія. — «Надо вамъ сказать, началъ онъ, что еще не далѣе какъ семь дней тому назадъ мы жили въ Филиппополѣ совершенно спокойно, и даже отъ души плясали на нашихъ вечеринкахъ, какъ вдругъ — это извѣстіе… о переходѣ генерала Гурко… Вы понимаете, какое это сдѣлало впечатлѣніе. Затѣмъ опять новый ударъ: телеграфъ приноситъ вѣсть о переходѣ русскихъ черезъ Траянъ. Это всѣмъ показалось даже невѣроятнымъ. Черезъ Траянъ!? И притомъ еще зимою!? Откровенно говоря, мы этому извѣстію просто не повѣрили, сочли его за какое нибудь непонятное недоразумѣніе, но увы! На другой день пріѣзжаетъ въ Филиппополь Раффикъ-бей, командовавшій траянскимъ отрядомъ, который, говоря по правдѣ, былъ организованъ только недавно, и то потому лишь, что мы узнали о неоднократномъ появленіи на Траянѣ вашихъ небольшихъ развѣдочныхъ партій; мы хотя и считали этотъ перевалъ непроходимымъ, но послали туда отрядъ изъ предосторожности, на всякій случай. И такъ, пріѣзжаетъ Раффикъ-бей въ Филиппополь, и прямо къ губернатору. Бѣдный, онъ рвалъ на себѣ волосы и плакалъ какъ ребенокъ, разсказывая про свое пораженіе, но онъ объяснялъ его тѣмъ, что русскіе нахлынули на Траянъ въ огромныхъ силахъ, противъ которыхъ онъ не могъ бороться со своею горстью. Такт, ли это — не знаю».
— Совершенно не такъ, сказалъ ему Карцовъ, — потому что мои силы, атаковавшія траянскія укрѣпленія, въ то время почти равнялись силамъ Раффикъ-бея, а положеніе обороняющагося, по свойствамъ мѣстности, какъ вамъ извѣстно, неизмѣримо было лучше, чѣмъ положеніе атакующаго.
— Но у васъ была артиллерія, возразилъ докторъ.
— Она была и у Раффикъ-бея.
— Но вы, безъ сомнѣнія, превосходили его числомъ вашихъ горныхъ орудій?
— У насъ не было ни одного горнаго орудія.
— То-есть, какъ же это?… Ни одного горнаго… Какія же пушки вы имѣли?
— Девяти-фунтовыя.
Г-нъ Моизъ вытаращилъ глаза отъ удивленія.
— Девяти-фунтовыя!?.. Но какимъ же образомъ?.. Развѣ возможно было втащить на подобную высоту орудія такой тяжести?
— Возможно. И мы не только втащили, но даже и спустили ихъ въ Карнари вмѣстѣ съ частью зарядныхъ ящиковъ.
На лицѣ доктора выразилось невольное сомнѣніе.
— Если угодно, предложилъ генералъ, — вы во-очію можете видѣть ихъ, — они здѣсь недалеко.
Наши орудія, дѣйствительно, успѣли спуститься въ этотъ день въ долину, не задолго до полудня.
Докторъ поблагодарилъ за предложеніе и, по видимому, увѣровалъ въ несомнѣнность факта.
— Да… Ну, если для русскихъ возможны даже и такія вещи, сказалъ онъ съ раздумчивымъ вздохомъ, — то послѣ этого я не удивляюсь, что вы и въ равныхъ силахъ могли выбить Раффикъ-бея изъ траянскихъ укрѣпленій. Но какъ онъ сокрушался, бѣдный!.. Откровенно говоря, появленіе его въ Филиппополѣ, и въ особенности вскорѣ послѣ извѣстія о переходѣ русскихъ у Араба-конака и у Златицы, произвело такую сенсацію, которая близка была къ паникѣ. Въ ночь съ 28-го на 29-е декабря (продолжалъ докторъ), я получилъ вдругъ отъ коменданта приглашеніе явиться къ нему немедленно по дѣламъ службы. Являюсь. — Что́ прикажете? Въ чемъ дѣло? — Онъ объясняетъ мнѣ, что между Россіею и Блистательною Портой 27-го заключено перемиріе, и такъ какъ я владѣю хорошо языками, то онъ проситъ меня отправиться съ его письмомъ въ главную квартиру русскаго Главнокомандующаго. Мы еще не успѣли кончить разговоръ относительно моихъ инструкцій, какъ вдругъ подаютъ ему какую-то депешу. Комендантъ прочелъ и съ видомъ крайняго недоумѣнія объявляетъ мнѣ, что перемиріе не состоялось, а потому и въ моей миссіи нѣтъ болѣе надобности. Я откланялся и отправился домой, но едва успѣлъ улечься въ постель, какъ опять является посланный: «пожалуйте сейчасъ же къ коменданту». Въ крайнемъ удивленіи отправляюсь опять, а это было уже около трехъ часовъ ночи. Комендантъ встрѣчаетъ меня словами: «Перемиріе заключено! Сейчасъ объ этомъ получена новая депеша, а потому извольте сейчасъ же отправляться въ русскую главную квартиру». — И вотъ, какъ видите, я на пути къ моему назначенію. Но не могу скрыть, прибавилъ г-нъ Моизъ, — что всѣ эти колебанія, всѣ эти противорѣчащія одна другой депеши — все это и самому мнѣ кажется очень страннымъ и мало понятнымъ…
Въ дальнѣйшемъ разговорѣ докторъ выразилъ почти несомнѣнную увѣренность, что во время его отсутствія русскіе уже займутъ Филиппополь, и это обстоятельство заставляетъ его крайне опасаться за участь своей молодой жены и оставленнаго семейства. Генералъ увѣрилъ его, что русскіе навѣрное не сдѣлаютъ ни малѣйшаго зла ни его семейству, ни его супругѣ.
— О, я опасаюсь не русскихъ! — съ живостью возразилъ докторъ, — неужели вы въ самомъ дѣлѣ думаете, что мы серьезно вѣримъ въ возможность жестокостей со стороны русскихъ? Да никогда! Этому едва ли кто и изъ турокъ-то вѣритъ; но я опасаюсь насилій и грабежа со стороны баши-бузуковъ, которые навѣрное не упустятъ случая похозяйничать въ городѣ вслѣдъ за выѣздомъ изъ него властей и до появленія русскаго авангарда — вотъ что̀ страшитъ меня!
Въ этихъ опасеніяхъ бѣднаго Моиза, конечно, была значительная доля безотрадной правды, но, къ сожалѣнію, намъ нечѣмъ было его утѣшить и успокоить.
Вскорѣ послѣ обѣда г. Моизъ сталъ собираться въ дальнѣйшую дорогу. Генералъ Карцовъ объявилъ ему, что до главной квартиры, которая теперь должна находиться, вѣроятно, въ Сельви или въ Габровѣ, его проводитъ подполковникъ генеральнаго штаба Сухомлиновъ, и что — если ему угодно, то можно провести его кратчайшимъ путемъ, черезъ Траянъ.
— Какъ! Черезъ Траянъ? — вскричалъ докторъ съ видомъ нѣкотораго ужаса, — нѣтъ, слуга покорный; черезъ Траянъ я ни за что не рискну ѣхать. Позвольте ужь лучше слѣдовать мнѣ кружнымъ путемъ: обратно на Карлово и потомъ на Казанлыкъ и Шипку.
На послѣднее желаніе доктора генералъ охотно выразилъ свое согласіе — и черезъ нѣсколько минутъ онъ отправился вмѣстѣ съ Сухомлиновымъ и Поздѣевымъ, съ тѣмъ же конвоемъ и съ тѣми же предосторожностями. Впрочемъ, по выѣздѣ за аванпосты, ему и его людямъ развязали глаза, и накладывали вновь повязку лишь при появленіи въ виду мѣстностей, занятыхъ нашими войсками.
Миссія m-r Моиза не была успѣшна: онъ нашелъ Великаго Князя уже въ Казанлыкѣ, но Его Высочество не удостоилъ принять турецкаго парламентера. Сухомлиновъ нашелъ тамъ нѣсколько подобныхъ же парламентеровъ изъ разныхъ другихъ турецкихъ городовъ и отрядовъ; но рѣдкій изъ нихъ удостоился письменнаго отвѣта, за подписью начальника штаба или генерала Левицкаго… Monsieur Moïse, впрочемъ, попалъ въ число удостоившихся и, какъ говорятъ, выразилъ чрезвычайное удовольствіе по этому поводу.
Вечеромъ 31-го же числа генералъ Карцовъ получилъ донесеніе, что 2-я бригада его дивизіи дошла до Клиссуры, очищенной турками, и заняла Копривштицу. Въ это же время возвратился изъ главной квартиры подполковникъ Сосновскій, задержанный въ дорогѣ сильною вьюгою на Балканахъ. Онъ первый привезъ намъ извѣстіе, что Шипка пала и вся армія Реуфа-паши сдалась въ плѣнъ. Извѣстіе это вызвало общіе крики радости и восторга. И такъ, теперь уже не существуетъ на Балканахъ ни одной преграды къ дальнѣйшему движенію нашей арміи! Генералъ Карцовъ, не смотря на то, что его 2-я бригада находилась еще въ 25-ти верстахъ, тотчасъ же назначилъ на завтрашнее утро 10-му стрѣлковому батальону и кавалерійскимъ частямъ движеніе къ Лыджакіою. При этомъ намъ было объявлено, что завтра съ разсвѣтомъ мы двигаемся въ Карлово. Болѣе всѣхъ о предстоящемъ нашемъ выходѣ изъ Карнари пожалѣли, какъ кажется, захваченные въ плѣнъ турецкіе офицеры, изъ которыхъ одинъ, капитанъ, былъ уже старикъ, а также и турецкія женщины, не успѣвшія выбраться изъ долины и являвшіяся къ намъ добровольно со своими малыми ребятами. Весъ этотъ людъ былъ подавленъ духомъ, оборванъ, босъ и голоденъ. Казачьи офицеры 80-го полка преимущественно приняли живое участіе въ судьбѣ этихъ несчастныхъ, устроили имъ, по возможности, теплое помѣщеніе, снабдили припасами и одѣялами изъ захваченнаго склада, поили ихъ чаемъ, офицеровъ снабдили табакомъ, женщинамъ и дѣтямъ роздали по нѣскольку серебряныхъ монетъ, ласкали ребятъ, играли съ ними и приносили лакомства. Въ особенности полюбился имъ одинъ бойкій пятилѣтній турченокъ, Ахметка, брошенный родными на снѣгу, среди поля, гдѣ онъ и былъ найденъ однимъ изъ разъѣздовъ. Вся эта публика сначала оченъ дичилась, пугаласъ при появленіи къ ней офицеровъ, но черезъ день привыкла, освоилась съ ними и даже вступала въ разговоры при посредствѣ переводчика-солдата изъ касимовскихъ татаръ. Всѣхъ этихъ женщинъ и дѣтей мы передали подъ охрану войскъ, занявшихъ послѣ насъ Карнари.
1-го января прибыли сюда головныя части Казанскаго драгунскаго полка, перевалившія черезъ Траянъ, а также шестъ ротъ 10-го и 1-й батальонъ 12-го пѣхотныхъ полковъ, вмѣстѣ съ которыми пришли и два орудія 16-й конной батареи.
Это были лишь остатки славныхъ полковъ 2-й бригады 3-й пѣхотной дивизіи. Въ нѣкоторыхъ ротахъ осталось налицо отъ 50-ти до 60-ти человѣкъ. Наружный видъ ихъ для человѣка, знакомаго съ войсками лишь по мирному времени, показался бы просто ужасенъ: вмѣсто обуви — лапти или опанки, а то и просто тряпье какое-то, шинели въ дырьяхъ и лохмотьяхъ, закоптѣлыя, обросшія бородами лица носили слѣды морозныхъ обжоговъ. Но за то тутъ налицо были уже испытанные воины, закаленные между огнями костровъ и 20-тиградуснымъ морозомъ. Не видавъ 2-ю бригаду своей дивизіи цѣлые два съ половиною мѣсяца, генералъ Карцовъ, утромъ 1-го января, именемъ Главнокомандующаго поблагодарилъ ея остатки за славную службу въ отрядѣ Дандевиля, и приказалъ этимъ частямъ; въ ожиданіи прибытія слѣдующаго ихъ эшелона, оставаться пока въ Карнари, а самъ выступилъ въ Карлово, куда вмѣстѣ съ нимъ двинулись и оба конныя орудія. За всѣ эти дни генералъ имѣлъ множество самыхъ дѣятельныхъ и разнообразныхъ заботъ по сбору и охраненію огромныхъ запасовъ, по устройству складочныхъ пунктовъ и околотковъ для заболѣвающихъ и раненыхъ, по распоряженіямъ объ устройствѣ обозовъ, такъ какъ штатный обозъ 3-й дивизіи былъ оставленъ въ Ловчѣ, по принятію мѣръ къ хлѣбопеченію и по организаціи 2-й бригады, сильно разстроенной боевыми дѣлами и продолжительнымъ походнымъ движеніемъ и лишившейся какъ бригаднаго, такъ и полковыхъ своихъ командировъ. Къ 1-му января все это, по возможности, было уже устроено надлежащимъ образомъ.
Путь отъ Карнари до Карлова пролегаетъ все по той же благодатной и роскошной долинѣ Гіопса, красоту которой еще болѣе усиливаетъ сосѣдство скалистыхъ горъ, въ ихъ суровыхъ и величественныхъ очертаніяхъ. Населеніе здѣсь — исключительно турецкое, и потому прелестныя деревеньки съ зеленымъ плющемъ на заборахъ и съ бѣлыми минеретами были пусты; но въ каждой изъ нихъ то тамъ, то сямъ шарили по дворамъ «брату̀шки» изъ окрестностей Карлова. Не смотря на всю массу запасовъ, собранныхъ войсками, здѣсь все еще оставалось вдоволь всякаго добра и потому болгары «намѣряли» себѣ кто пару буйволовъ, кто полную каруццу пшеницы, кукурузы или домашняго скарба. Имъ не препятствовали въ этомь, такъ какъ они принадлежали къ жителямъ именно тѣхъ селеній, которыя были разграблены въ конецъ и выжжены до тла ближайшими сосѣдями-турками въ іюлѣ прошлаго года, послѣ отстулленія за Балканы генерала Гурко. Люди эти цѣлые пять мѣсяцевъ, скитаясь по горнымъ трущобамъ, безъ всякаго пристанища, терпѣли ужасную нищету и массу всевозможныхъ лишеній. Мы во-очію видѣли, что̀ сдѣлали турки съ однимъ изъ лучшихъ и богатѣйшихъ болгарскихъ селеній. Верстахъ въ четырехъ не доѣзжая Карлова, еще пять мѣсяцевъ назадъ процвѣталъ небольшой и красивый городокъ Сопотъ, населенный исключительно болгарами. Сопотъ справедливо славился своимъ превосходнымъ бѣлымъ мускатнымъ виномъ, своими табачными, розовыми и шелковичными плантаціями, а также своими тканями и мастерскими произведеніями искусныхъ рѣзчиковъ по дереву. Степень его благосостоянія сказывается даже въ развалинахъ: почти всѣ здѣшніе дома были каменные, очень прочной постройки, что́ видно теперь по остаткамъ стѣнъ и фундаментовъ. Въ настоящее время — увы! — Сопотъ со своими двумя церквами представляетъ одну лишь сплошную груду закоптѣлыхъ развалинъ. Здѣсь буквально камня на камнѣ не осталось; большинство домовъ разрушено до основанія, виноградники, сады, плантаціи уничтожены; жители — мужчины и мальчики — кто не успѣлъ бѣжать — перерѣзаны, дѣвушки увезены для гаремовъ и на продажу въ Малую Азію: остались однѣ лишь старухи и тѣ изъ замужнихъ, которыя не отличались красотою. Лишь въ послѣдніе дни нѣкоторые изъ сопотскихъ бѣглецовъ, перевалившіе за Балканы вслѣдъ за русскими войсками, рѣшились возвратиться на старое свое пепелище. Они пока ютятся кое-какъ въ погребахъ, или въ наскоро прилаженныхъ деревянныхъ клѣтушкахъ, и тихо, понуро бродятъ по пожарищу, словно унылыя тѣни — олицетвореніе скорби и несчастія. Вся эта неистовая месть мусульманъ разразилась надъ Сопотомъ за то лишь, что въ него заглянулъ одинъ изъ русскихъ эскадроновъ. Вообще, во всей этой мѣстности турки повыжигали тѣ болгарскія селенія, гдѣ хотя бы на нѣсколько часовъ, хотя бы даже мимоходомъ появлялись русскія войска. Не видавъ этого раззоренія, трудно составить себѣ о немъ даже приблизительное понятіе.
Пройдя разрушенный городъ, генералъ Карцовъ сдѣлалъ привалъ на его окраинѣ. Не прошло и пяти минутъ, какъ къ намъ прибѣжала небольшая толпа «калугѐрокъ» — монахинь сопотскаго монастыря, пощаженныхъ ради ихъ старости. Между калугерками находилось и нѣсколько вдовъ, мужья которыхъ зарѣзаны лѣтомъ. Всѣ онѣ были одѣты въ убогія черныя платья. Калугерки нанесли намъ горячихъ, только что испеченныхъ пшеничныхъ лепешевъ, овечьяго сыра, жареныхъ курицъ и яблокъ. — «Добре́ дошле́! добре́ дошле́!» — лепетали онѣ всѣ вмѣстѣ и въ волненіи протягивали намъ руки, пожимали ихъ, кланялись, гладили нашихъ лощадей и какъ дѣти плакали и смѣялись отъ радости. Вдругъ одна старица, упавъ на колѣни, съ крестнымъ знаменіемъ и воздѣтыми къ небу глазами, произнесла отчетливо и ясно на чистѣйшемъ церковно-славянскомъ языкѣ: «Благодаримъ Тя, Господи, яко днесь видѣста очи наша спасеніе»! Въ дрожащемъ голосѣ этой женщины звучало глубокое, восторженно потрясенное чувство. Монахини стали разсказывать намъ про всѣ ужасы, понадѣланные въ Сопотѣ турками, про разграбленіе ихъ обители и церкви, про насильственный увозъ молодыхъ послушницъ, монахинь и «учителекъ», про безчинства и кощунства, совершонныя въ храмахъ, про трагическую смерть мужей и младенцевъ мужскаго пола, изъ которыхъ не были пощажены даже и тѣ, что́ едва успѣли родиться. Отъ этихъ искреннихъ, безхитростно простыхъ разсказовъ морозъ подиралъ по кожѣ. И что́ за ужасное нравственное состояніе вѣчнаго страха, въ ежеминутномъ ожиданіи новой напасти, перенесли онѣ за всѣ эти пять мѣсяцевъ! Сволько настрадались и чего только не натерпѣлись несчастныя!.. Генералъ и офицеры роздали имъ нѣсколько золотыхъ и серебряныхъ монетъ, и простились, напутствуемые теплыми молитвами и благословеніями страдалицъ. «Нѣтъ, эта прекрасная, многострадальная страна должна быть свободною, во что̀ бы ни стало, разъ уже мы пошли на это дѣло!» Таково было общее наше убѣжденіе, и въ эту трогательную минуту мы сознавали его болѣе чѣмъ когда-либо.
Около полудня мы вступили въ Карлово. Этотъ городъ не былъ сожженъ только потому, что населеніе въ немъ смѣшанное болгаро-турецкое и греко-армянское; есть и нѣсколько европейцевъ, а также и консулы нѣкоторыхъ державъ временно имѣли здѣсь свое пребываніе. Эти-то обстоятельства и послужили, кажется, причиною того, что разгулъ турецкаго неистовства ограничился въ Карловѣ сожженіемъ только нѣкоторыхъ болгарсвихъ домовъ, да рѣзнею и кощунствами, произведенными въ двухъ православныхъ храмахъ. Карловскія неистовства совершались въ день св. Иліи, 20-го іюля 1877 года. Разъяренная толпа солдатъ и черкесовъ преслѣдовала по улицамъ толпу болгаръ, изъ которыхъ нѣсколько человѣкъ успѣли укрыться въ соборномъ храмѣ Успенія Пресвятыя Богородицы. Турки ворвались въ ограду, вышибли оконныя стекла, выломали дверь и хлынули толпою въ церковь. Здѣсь были зарѣзаны десять мужчинъ и одна женщина; кромѣ того, вырѣзано почти все городское болгарское духовенство. На мраморномъ помостѣ церкви, передъ лѣвымъ придѣломъ, видна большая лужа запекшейся крови; другая кровь цѣлыми струями и потоками запеклась на площадкѣ и ступеняхъ лѣстницы, ведущей на хоры. Мраморный престолъ въ алтарѣ свергнутъ и столбъ, служившій ему основаніемъ, разрушенъ[2], серебряныя ризы съ иконостасныхъ образовъ сорваны и похищены, вмѣстѣ со всею серебряною утварью. Въ иконостасныхъ же образахъ, на ликахъ Христа Спасителя, Богоматери, св. Николая и Даніила выколуплены глаза и выскоблены ятаганами тѣ мѣста, гдѣ были изображены носы и уста. Въ этой церкви стоитъ теперь красное болгарское знамя, съ которымъ четы Цеко Петкова перешли вмѣстѣ съ нами черезъ Траяновъ перевалъ. Въ другомъ карловскомъ храмѣ, во имя св. Николая Чудотворца, произведены въ тотъ же день еще большія кощунства и грабежи: престолъ точно также разрушенъ, и церковный ктиторъ, показывавшій намъ этотъ храмъ, объяснилъ, что турки разсчитывали въ престольномъ столбѣ найдти церковныя суммы. Въ Никольской церкви не осталось ни одного образа, надъ которымъ не было бы совершено поруганіе; точно также встрѣчаются тутъ и выколотые глаза, и выскобленные носы, и губы перекрещенныя царапинами кинжаловъ. Образа Богоматери и Іоанна Крестителя изстрѣляны револьверными пулями. Эти священныя изображенія служили мишенями для кощунственной потѣхи — стрѣльбы въ цѣль. Распятіе, вѣнчавшее иконостасъ надъ царскими вратами, свергнуто на помостъ, расколото и поругано… Всѣ церковныя книги и одежды изорваны въ клочки. Натѣшась въ волю и ограбивъ все, что было здѣсь серебра и золота, турки извнутри подожгли церковь; но огонь не распространился: обгорѣла только часть хоровъ и деревянныя подѣлки близь главнаго входа. Кромѣ того турки опустошили прекрасное зданіе болгарской гимназіи. Досталось отъ ихъ злобствованія даже и каменнымъ пямятникамъ на могилахъ болгарскаго кладбища.
Мнѣ отвели квартиру, вмѣстѣ съ офицерами 30-го казачьяго полка, въ домѣ русскаго консульства. Здѣсь тоже изрядно похозяйничали черкесы, переломавъ и разграбивъ все, что было наиболѣе цѣннаго изъ вещей и мебели. Внутренній дворикъ этого дома, съ его узорчатыми деревянными галлерейками, мраморнымъ фонтаномъ, цвѣтникомъ, садикомъ и винограднымъ кіоскомъ очень изященъ, и лѣтомъ, въ жаркую пору, здѣсь должно быть очень хорошо, уютно и прохладно. Карлово — городокъ, вообще, довольно чистенькій: по улицамъ его, извиваясь, струятся прозрачные ручьи, стекающіе съ Балканскихъ горъ, которыя высятся въ небѣ какъ бы надъ самымъ городомъ, такъ что въ ясную погоду изборожденныя временемъ скалистыя вершины кажутся совсѣмъ близко — просто рукой подать!… Въ числѣ особенностей Карлова надо отмѣтить жердяныя рѣшетки, перекинутыя мѣстами черезъ улицу отъ балкона къ балкону, отъ кровли къ кровлѣ или надъ каменными заборами; эти рѣшетки изобильно опутаны вьющимися побѣгами винограда, и въ лѣтніе дни, служа чѣмъ-то въ родѣ бесѣдокъ, доставляютъ прохожимъ тѣнь и прохладу. Внизу, подъ сѣнью этихъ виноградныхъ навѣсовъ, въ широко открытыхъ снаружи лавкахъ идетъ дѣятельная торговля; тутъ же помѣщаются «питальницы» (болгарскіе трактиры) и кофейни въ совершенно восточномъ вкусѣ, но, къ сожалѣнію, мало опрятныя. До прихода нашихъ войскъ, карловскіе торговцы не отваживались открывать свои лавки; торговали одни лишь турецкіе купцы; но нашъ приходъ повернулъ это дѣло совершенно на оборотъ: болгарская торговля вдругъ закипѣла, а турецкіе хозяева поспѣшили закрыть свои торговыя заведенія, къ которымъ, во избѣжаніе всякихъ случайностей и отместки со стороны болгаръ, были приставлены нами вооруженные часовые. Такимъ образомъ, частная турецкая собственность осталась неприкосновенною. Увидѣвъ это, бо́льшая часть мусульманскихъ торговцевъ на другой же день добровольно открыла свои лавки, въ которыхъ многіе офицеры занаслись превосходнымъ табакомъ, трубками-стамбулками и прекрасными длинными чубуками изъ жасминнаго дерева.
Къ вечеру 1-го января генералъ Карцовъ получилъ донесеніе, что Лыджакіой занятъ 10-мъ стрѣлковымъ батальономъ и что вьюки, благополучно спустясь съ южнаго склона, подвезли намъ патроновъ на столько, что люди всего отряда могли теперь пополнить свои подсумки до комплекта; но сухарей, привезенныхъ уже позднею ночыо, едва хватило по ½ фунта на человѣка, и потому генералъ приказалъ не тратить ихъ, а ѣсть лепешки изъ турецкой муки, которой у насъ пока было вдоволь. Въ этотъ же день два батальона 12-го пѣхотнаго полка имѣли перестрѣлку съ турками, отступившими изъ Клиссуры, на пространствѣ между Копривштицей и Стрѣльчей. Генералъ Карцовъ послалъ имъ приказаніе присоединиться къ своей бригадѣ, такъ какъ оставлять ихъ въ горахъ, не имѣя еще свѣдѣній ни о судьбѣ Ихтимана, ни о Траяновыхъ Воротахъ, или направить ущельями на Ново-Село[3], не зная очищено ли Чукурлу, было бы крайне рискованно; генералъ справедливо считалъ, что теперь всякая неудача, хотя бы и съ двумя батальонами, могла повредить впечатлѣнію нашихъ переваловъ.
Примѣчанія
править- ↑ Двѣ роты 10-го пѣхотнаго Ново-Ингерманландскаго и сотня 24-го казачьяго полковъ, подъ начальствомъ маіора Кобордо.
- ↑ Въ Болгаріи престолы строятся не изъ дерева, а изъ мрамора, и предстявляютъ собою большую квадратную мраморную доску, утвержденную въ центрѣ на каменномъ столбѣ. Всѣ эти церкви по большей части замѣчательны чрезвычайно искусною рѣзьбою по дереву въ разныхъ орнаментахъ иконостаса, надпрестольнаго балдахина, епископскаго мѣста и проповѣдпической каѳедры; но хоругви въ нихъ встрѣчаются очень рѣдко.
- ↑ Ново-Село лежитъ въ промежуткѣ между Стрѣльчей и Чукурлу, на половинѣ пути между ними.