— И такъ, у меня теперь есть свои рыцари, — сказалъ я, когда мы снова пустились въ дорогу. — Кто могъ бы предполагать, что я когда-нибудь буду вести такого рода жизнь; но въ сущности я не зналъ, что мнѣ дѣлать съ этими рыцарями; кромѣ развѣ того, что розыграть ихъ въ лотерею. Сколько ихъ тамъ, Сэнди?
— Семь человѣкъ, сэръ, и еще ихъ оруженосцы.
— Порядочная кучка! Но кто они? Откуда они вынырнули?
— Откуда они вынырнули?
— Да, гдѣ они живутъ?
— Ахъ, я не поняла тебя; это я тотчасъ и сказала тебѣ.
Затѣмъ она начала говорить медленно и тихо, выговаривая слова какъ-то особенно деликатно. Вынырнули, откуда вынырнули… откуда вынырнули… откуда они вынырнули… да теперь это совершенно вѣрно. Дѣйствительно, въ этой фразѣ слышится какая-то особая грація. Я буду повторять и повторять ее, пока совершенно не заучу ее. Сначала мнѣ трудно было это выговорить, но теперь идетъ лучше…
— Но не забудьте этихъ пастушковъ, Сэнди.
— Пастушковъ?
— Да; рыцарей, вы знаете. Вы только что начали мнѣ разсказывать о нихъ. Нѣсколько минутъ тому назадъ, помните. Выражаясь фигурально, игра началась.
— Игра?..
— Да, да, да! Заведите механизмъ. Я хочу сказать, принимайтесь за вашу статистику. Разскажите мнѣ о рыцаряхъ.
— Хорошо, хорошо; я сейчасъ начну. Два изъ нихъ отправились въ путь и проѣзжали по большому лѣсу. И…
— О, Боже мой!
Видите-ли, я только теперь понялъ свою ошибку. Я спустилъ ей шлюзы; это была моя вина; она въ теченіе тридцати дней не добралась бы до самаго факта. Сэнди обыкновенно начинала безъ предисловія и оканчивала безъ вывода. Если вы ее прервете, то она или будетъ продолжать, не обращая на васъ никакого вниманія, или же отвѣтитъ вамъ въ двухъ словахъ и потомъ опять начнетъ свой разсказъ съизнова. Перерывы одинъ только вредъ. Но все же я прерывалъ ее и прерывалъ очень часто, чтобы только спасти свою жизнь. Можно было положительно умереть, если слушать цѣлый день безъ перерыва это монотонное выцеживаніе словъ.
— Боже мой! — воскликнулъ я въ отчаяніи. — Она опять начинаетъ съизнова.
— И такъ, они оба отправились въ путь и въѣхали въ большой лѣсъ. И…
— Кто эти оба?
— Сэръ Гауэйнъ и сэръ Уэйнъ. И вотъ они пріехали въ аббатство къ монахамъ и тутъ ихъ хорошо помѣстили. На утро въ аббатство пріѣхали еще другіе рыцари и такимъ образомъ, они всѣ вмѣстѣ отправились въ путь и доѣхали до большого лѣса; далѣе сэръ Гауэйнъ замѣтилъ въ одной долинѣ у башни двѣнадцать красивыхъ дѣвушекъ и два вооруженныхъ рыцаря на высокихъ коняхъ, дѣвушки ходили около дерева… Далѣе сэръ Гауэйнъ увидѣлъ, какъ эти дѣвушки повѣсили бѣлый щитъ на это дерево и всякій разъ, когда проходили мимо, плевали на щитъ и бросали въ него грязью…
— Если бы я не видѣлъ ничего подобнаго въ этой странѣ, то этому не повѣрилъ бы, Сэнди. Но я видѣлъ это и даже могу видѣть и теперь, какъ эти созданія парадируютъ около этого щита и дѣйствуютъ именно такимъ образомъ. Женщины дѣйствуютъ здѣсь, какъ бѣсноватыя. Геллоская дѣвушка самого простого происхожденія, можетъ поучить вѣжливости, скромности, терпѣнію и манерамъ любую изъ высокопоставленныхъ герцогинь въ странѣ Артура.
— Геллоская дѣвушка?
— Да; но только не спрашивайте у меня объясненій; это новый родъ дѣвушекъ; ихъ тутъ нѣтъ; часто случается, что съ ними обращаются грубо, но тутъ онѣ вовсе не виноваты и такой человѣкъ не можетъ не почувствовать стыда даже и черезъ тысячу триста лѣтъ; такое дурное поведеніе ничѣмъ не было вызвано; ни одинъ джентльменъ не долженъ этого дѣлать… хотя я… даже я самъ, если бы я захотѣлъ признаться…
— Безъ всякаго сомнѣнія, она…
— Ничего не говорите о ней; я говорю, что не могу вамъ объяснять этого такъ, чтобы вы поняли.
— Ну, пусть такъ и будетъ, если вы такого мнѣнія. И вотъ сэръ Гауэйнъ и сэръ Уэйнъ подошли, привѣтствовали дѣвушекъ и спросили ихъ, почему онѣ относятся къ этому щиту съ такимъ презрѣніемъ. Господа, — сказали дѣвушки, — мы это вамъ разскажемъ. Тутъ есть въ странѣ одинъ рыцарь, которому принадлежитъ этотъ бѣлый щитъ; этотъ рыцарь слыветъ за хорошаго человѣка, а между тѣмъ, онъ ненавидитъ всѣхъ лэди и всѣхъ женщинъ благороднаго происхожденія и поэтому мы и оказываемъ презрѣніе его щиту.
«Я скажу вамъ», — началъ сэръ Гауэйнъ, — хорошему рыцарю не подобаетъ презирать лэди и женщннъ благороднаго происхожъденія, но если онъ васъ ненавидитъ, то на это у него есть свои причины; безъ всякаго сомнѣнія, онъ любитъ въ какомъ-либо другомъ мѣстѣ лэди и благородныхъ женщинъ, а тѣ также, вѣроятно, его любятъ; если же онъ такой храбрый человѣкъ, какъ вы говорите…
— Храбрый человѣкъ!.. — прервалъ я ее. — Именно такіе люди имъ и нравятся, Сэнди. А объ умѣ человѣка онѣ и не думаютъ…
— А если онъ такой храбрый человѣкъ, какъ вы говорите, — сказалъ сэръ Гауэйнъ, — то назовите мнѣ его имя. — Сэръ, —сказали онѣ, — его зовутъ Маргаусъ, онъ сынъ короля Ирландіи…
— Вы говорите, — снова прервалъ я Сэнди, — что онъ сынъ короля Ирландіи, но это еще ничего не выражаетъ; — однако, держитесь теперь крѣпче, намъ нужно перескочить черезъ этотъ оврагъ. Такъ будетъ хорошо. Эта лошадь изъ цирка, она родилась раньше своего времени.
— Я его знаю прекрасно, — сказалъ сэръ Уэйнъ, — это отличный рыцарь, какой когда-либо жилъ.
— Какой когда-либо жилъ? Если вы, Сенди, находите промахи въ мірѣ, въ такомъ случаѣ, вы уже слишкомъ обветшалая тѣнь…
Впрочемъ, не въ этомъ дѣло! я видѣлъ самъ, какъ онъ выказалъ свою храбрость, когда нѣсколько рыцарей собрались вмѣстѣ, и въ то время ни одинъ изъ нихъ не могъ устоять противъ него. Ахъ, дѣвицы, — сказалъ сэръ Гаэуйнъ, — мнѣ кажется, что въ данномъ случаѣ, вы сами достойны порицанія; я полагаю, что онъ только недавно повѣсилъ здѣсь свой щитъ, иначе рыцари давно увезли бы его. Но я не могу выносить далѣе посрамленіе рыцарскаго щита». Сказавъ это, сэръ Гауэйнъ вмѣстѣ съ сэромъ Уэйнъ отъѣхалъ отъ нихъ; тогда явился сэръ Маргаусъ, верхомъ на высокомъ конѣ и подъѣхалъ прямо къ дѣвушкамъ. Лишь только послѣднія замѣтили подъѣзжающаго къ нимъ сэра Маргаусъ, какъ убѣжали въ башню; многія изъ нихъ отъ страху попадали на пути.
Тогда одинъ изъ рыцарей башни простеръ свой щитъ и громко сказалъ: «Сэръ Маргаусъ, защищайся!»
Они бросились одинъ на другого, и рыцарь башни сломалъ свое копье о копье Маргауса; послѣдній же выбилъ его изъ сѣдла, такъ что рыцарь расшибъ себѣ затылокъ, а также и лошадь получила сильные ушибы…
— Это постоянно такъ; такое положеніе вещей всегда губитъ столько лошадей, — замѣтиль я.
— Это увидѣлъ другой рыцарь изъ башни и бросился на Маргауса; они такъ яростно схватились другъ съ другомъ, что рыцарь изъ башни былъ вышибленъ изъ сѣдла, сброшенъ на землю и убитъ вмѣстѣ съ лошадью.
— Опять погибла еще лошадь; я говорю вамъ, что у нихъ въ обычаѣ все истреблять. Я рѣшительно не понимаю, какимъ образомъ человѣкъ, имѣющій хотя сколько-нибудь чувства, можетъ этому рукоплескать и выносить это.
— Такимъ образомъ, оба эти рыцаря сошлись совершенно случайно…
Я замѣтилъ, что проспалъ и пропустилъ одну главу, но я ничего не сказалъ. Я разсудилъ, что ирландскому рыцарю надоѣдали посѣтители въ это время, и въ этомъ-то и заключалась главная причина.
— Сэръ Уэйнъ поразилъ сэра Маргауса, такъ что его пика сломалась на куски о щитъ, а сэръ Маргаусъ поразилъ его такъ, что и онъ и его лошадь упали на землю, и сэръ Уэйнъ былъ раненъ въ лѣвый бокъ…
— Главная истина, Ализанде, заключается въ томъ, что эти архаики были слишкомъ просты; число словъ у нихъ слишкомъ ограничено, а поэтому и въ описаніяхъ недостаетъ разнообразія и это придаетъ имъ какой-то однообразный тонъ; фактически всѣ битвы сходны между собою; нѣсколько людей набрасываются другъ на друга съ большою опрометчивостью — опрометчивость хорошее слово; такъ для объясненія, можно употребить и слово жертва, и истребленіе и узурпаторство, и сотню другихъ; вотъ страна! Человѣкъ долженъ дѣлать различіе; а тутъ они идутъ одинъ противъ другого съ большою опрометчивостью; пика ломается, одна противная сторона ломаетъ свой щитъ, а другая опрокидывается на землю, какъ лошадь, такъ и человѣкъ; послѣдній летитъ черезъ голову лошади и расшибаетъ себѣ затылокъ; но тутъ является новый кандидатъ отомстить за товарища и ломаетъ свою пику, а другой человѣкъ ломаетъ свой щита и летитъ на землю черезъ голову лошади, расшибаетъ себѣ затылокъ; затѣмъ выбирается другой, и еще другой, и опять другой, пока не истребится вѣсь матеріалъ; если же вы пожелаете представить себѣ результаты, то вы не можете различить одну битву отъ другой и кто кого поразилъ; а какъ картина вамъ представляетъ только ярость, ревъ, битвы… О, какъ она блѣдна и безшумна… точно это духи, ссорящіеся въ туманѣ. Но какія слова можно найти для описанія самаго потрясающаго зрѣлища? Возьмемъ, напримѣръ, хотя сожженіе Рима Нерономъ? Вамъ скажутъ совершенно просто: «Городъ сгорѣлъ; не былъ застрахованъ; мальчикъ вышибъ окно; пожарный сломалъ себѣ шею. Но это развѣ картина!»
Моя лекція продолжалась очень долго, но, какъ я полагаю, это нисколько не спутало Сэнди; она, однако, и не подумала какъ-нибудь украсить свою рѣчь; изъ ея устъ опять полился точно потокъ заученныхъ словъ и, лишь только я замолчалъ, она продолжала:
— Тогда сэръ Маргаусъ повернулъ свою лошадь и направился къ Гауэйну со своимъ копьемъ. А когда сэръ Гауэйнъ увидѣлъ это, то простеръ свой щита; оба они направили свои копья и понеслись на встрѣчу одинъ другому со всею силою своихъ коней, каждый изъ рыцарей сильно ударилъ по самой серединѣ щита противника, но копье сэра Гауэйна сломалось…
— Я зналъ это!..
— Но копье сэра Маргауса еще держалось; сэръ Гауэйнъ вмѣстѣ съ своею лошадью былъ опрокинутъ на землю…
— Именно такъ… и сломалъ себѣ шею?
«Совершенно свободно поднялся сэръ Гауэйнъ на ноги и схватился за свой мечъ, направивъ его напротивъ ногъ сэра Маргауса; тутъ они яростно схватились другь съ другомъ и повалились оба на землю съ своими мечами, такъ что ихъ щиты разлетѣлись въ разныя стороны и они испортили свои шлемы и свои панцыри, и ранили одинъ другого. Но лишь только пробило девять часовъ, какъ сила сэра Гауэйна, возраставшая въ теченіе трехъ часовъ, до неимовѣрной степени, теперь увеличилась почти втрое. Все это подмѣтилъ сэръ Маргаусъ и крайне удивился, какимъ образомъ возрастала его сила, и такъ они ранили одинъ другого, крайне тяжело; вотъ когда наступиль полдень…
Эта послѣдняя сцена перенесла меня въ годы моего дѣтства… Ахъ, Боже мой! хотя бы Сэнди помолчала десять минутъ и дала бы нѣсколько освѣжиться моей головѣ… но она продолжала:
— А послѣ, полудня его сила стала уменьшаться и замѣтно ослабѣла къ вечернѣ, такъ что сэръ Гауэйнъ не могъ болѣе держаться, а сэръ Маргаусъ становился все толще и толще…
— Вслѣдствіе чего натянулась и его кольчуга; какъ мало о чемъ думать этимъ людямъ, если они вдаются въ такія мелочи.
— Итакъ, сэръ рыцарь, — сказалъ Маргаусъ, — я теперь вижу, что вы хорошій рыцарь и человѣкъ замѣчательной силы, какого мнѣ когда-либо случалось видѣть; но теперь насъ это утомило и притомъ наша ссора не была такъ велика; кромѣ того, мнѣ жаль причинить вамъ какой-нибудь вредъ, такъ какъ я вижу, что васъ стала одолѣвать слабость. — «Ахъ, — сказалъ сэръ Гауэйнъ, — вы говорите то, что долженъ бы сказать я. Тутъ они оба сняли свои шлемы и поцѣловались, поклявшись любить другъ друга какъ братья…
Но тутъ опять я потерялъ нить разсказа, задумавшись надъ гѣмъ, какъ жаль, что люди съ такою необыкновенною силою должны носить такую тяжелую одежду и биться по-пусту по три, по четыре часа; почему они не родились въ наше время, когда могли бы употребить свою силу на что-либо болѣе полезное. Возьмите, напримѣръ, осла; онъ обдадаетъ именно такого рода силой и употребляете ее для полезныхъ цѣлей, онъ имѣетъ цѣну для этого міра, потому что онъ оселъ; но благородный человѣкъ не можетъ имѣть никакой цѣны, если онъ оселъ. Такое сопоставленіе никогда не примѣнялось на практикѣ и никогда не примѣнялось на первомъ планѣ. И если вы допустите ошибку, то изъ этого выйдетъ такой безпорядокъ, изъ котораго вы никогда не будете знать, что выйдетъ.
Когда я опять пришелъ въ себя, начавъ снова слушать, то замѣтить, что пропустилъ еще одну главу и Ализанде прошла уже длинный путь съ своимъ народомъ.
— Итакъ, они странствовали и дошли до глубокой долины, наполненной камнями и затѣмъ они увидѣли большую рѣку; въ началѣ эта рѣка текла чистымъ источникомъ, около котораго сидѣли три дѣвушки. Въ этой странѣ, — сказалъ сэръ Маргаусъ, — еще не было ни одного рыцаря, съ тѣхъ поръ, какъ здѣсь приняли христіанство, но онъ напалъ на странныя приключенія…
— Это очень дурная форма выраженія, Ализанде. Сэръ Маргаусъ, сынъ короля Ирландіи, говоритъ такъ же, какъ и всѣ остальные; вы должны были бы дать ему особое нарѣчіе, или, по крайней мѣрѣ, характерныя выраженія; тогда всякій можѣтъ узнать его, лишь только онъ начнетъ говорить, вамъ не нужно будете называть его по имени. Это общій литературный пріемъ всѣхъ великихъ авторовъ. Вы должны были заставить его сказать: «Въ этой странѣ, говорятъ, не видали ни одного рыцаря съ тѣхъ поръ, какъ тамъ введено христіанство, но онъ наткнулся, говорятъ, на странное приключеніе. Вы видите, что это звучитъ лучше.
— Никогда не являлся ни одинъ рыцарь, но наткнулся, говорять, на странное приключеніе. Дѣйствительно, прекрасный лордъ, такъ лучше, хотя, вставляя эти слова, труднѣе говорить; но приключеніе не замедлитъ явиться. И вотъ они подъѣхали къ дѣвицамъ и поклонились имъ, а тѣ имъ отвѣтили; у старшей была золотая гирлянда на головѣ и ей было трижды двадцать зимъ отъ роду или болѣе…
— Это дѣвицѣ?
— Именно такъ, дорогой лордъ, и ея волосы подъ гирляндой были совершенно бѣлы…
— И вставные зубы по девяти долларовъ за челюсть, которые поднимаются то вверхъ, то внизъ, когда вы жуете и выпадають вонъ, когда вы смѣетесь.
Второй дѣвушкѣ было тридцать зимъ и у ней былъ золотой обручъ на головѣ. Третьей пятнадцать…
Цѣлый потокъ мыслей такъ и нахлынулъ на меня; я уже болѣе не слышалъ голоса Сэнди.
Пятнадцать лѣтъ! разорвалось мое сердце! О, моя потерянная на вѣки для меня малютка! Именно ея возрастъ. А она была такъ мила, такъ хороша, такъ прелестна! Она составляла для меня весь міръ и теперь я никогда болѣе не увижу ее! Мысли о ней переносятъ меня черезъ безпредѣльный океанъ къ тому счастливому времени, на нѣсколько столѣтій впередъ, когда я обыкновенно просыпался утромъ послѣ самыхь сладкихъ сновъ о ней. Ея голосъ былъ чудною музыкою для моего очарованнаго уха. Она заработывала три доллара въ недѣлю и была вполнѣ этого достойна…
Я такъ увлекся своими воспоминаніями, что уже не слѣдилъ болѣе за нитью разсказа Сэнди и не зналъ, кто были эти рыцари… Я сталъ ждать, что вотъ-вотъ она разскажетъ мнѣ о нихъ… Но въ сущности интересъ разсказа совершенно исчезъ для меня, мои мысли были далеко отсюда и очень грустны. Я слышалъ только кое-что изъ этой длинной исторіи и понялъ, что каждый изъ этихъ трехъ рыцарей взялъ по одной изъ трехъ дѣвушекъ и посадилъ вмѣстѣ съ собою на лошадь; одинъ изъ нихъ поѣхалъ на сѣверъ, другой на востокъ, третій на югъ, всѣ они отправились въ погоню за приключеніями, и порѣшили встрѣтиться опять черезъ одинъ годъ и одинъ день. Годъ и одинъ день безъ багажа. Это былъ одинъ изъ образчиковъ общей простоты страны.
Солнце уже склонялось къ западу. Было около трехъ часовъ пополудни, Ализанде начала мнѣ разсказывать, кто были эти рыцари; я нашелъ, что она теперь сдѣлала большіе успѣхи относительно способа разсказыванія. Правда, иногда она возвращалась къ своей старой привычкѣ, безъ всякаго сомнѣнія, но все же ее не нужно было торопить.
Мы приближались къ замку, построенному на возвышенности, это было прекрасное строеніе, сѣрыя башни котораго и ихъ зубцы были увиты плющемъ, а вся его величественная масса была залита потокомъ свѣта заходящаго солнца. Это былъ одинъ изъ самыхъ большихъ замковъ, которые мы когда-либо видѣли; я думалъ, что это именно и есть тотъ замокъ, куда мы ѣдемъ, но Сэнди сказала мнѣ, что это не тотъ замокъ. Она даже не знала, кому онъ принадлежитъ; она сказала, что не заходила туда, когда отправлялась въ Камелотъ.