Энеида (Вергилий; Шершеневич)/Песнь пятая
| ← Песнь четвёртая | Энеида Вергилия Песнь пятая | Песнь шестая → |
| Оригинал: лат. Aeneis. — Источник: Современник, Литературный журнал, том XXXII, Санктпетербург, 1852 |
- Википроекты
Et tuba commissos medio cauit aggere ludos.(Из пятой пеcни)
Между тем Эней с кораблями в полное море
вышел и плыл, рассекая ветром черные волны
И обращая взоры к стенам Карфагена, в которых
Заревом ярким пылало пламя несчастной Дидоны.
Что причиною этих огней, троянцы не знают.
Только внезапный разрыв, великой любви оскорбленье,
И печаль, до которой отчаянье женщин доводить,
Это вселяло в сердца их какое-то грустное чувство.
Вот едва корабли удалились, за ними исчезли
Все берега; не видно земли: только море да небо;
Грянули тучи и крупные капли дождя покатились;
Свиснули ветры, стемнело и вал расплескался во мраке.
Сам Палинур вожатый, став на корме корабельной,
«Что опоясали небо черные тучи? – сказал он.
Что ты готовишь, Нептун?» – говорил Палинур, и не медля
Снасти велел он убрать и, сильно ударив веслами,
Против ветра лавировать стал и сказал он Энею:
«Веливодушный Эней, при этой бурной погоде
Я не надеюсь никак берегов италийских увидеть,
Если бы даже мне обещал великий Юпитер:
Так и ревут и бушуют противные ветры, вздымаясь
С мрачного запада к нам, и воздуч сгущается в тучи.
Против ветра нам плыть невозможно: у нас недостанет
Столько силы; но мы указанью судьбы покоримся
И поворотим лучше по ветру. Тут недалёко,
Кажется мне, лежит сицилийская пристань и царство
Эрикса брата, если я не ошибся по звездам.»
«Да – отвечал Эней – я давно примечаю, что ветер
Этого хочет, а ты лишь напрасно силишься против.
Дай поворот парусам. Какая ж земля мне милее,
Где же лучший привал кораблям, утомлённым от бури,
Если не в этой стране, отчизне родного Ацеста, –
В этой стране, где покоится прах незабвенный Анхиза?»
Так говорил Эней, и все корабли повернулись,
Ветер попутный надул паруса, весь флот океаном
Быстро летит и вскоре примчался на берег знакомый.
Видя с вершины утёса прибытие знакомого флота,
Вышел на встречу Ацест, искусный в метании стрелами,
И покрытый кожей косматой либийских мелведей.
Он рождён от троянской жены и потока Кримиза.
Не забывая собратов своих, Ацест поздравляет
Флот с счастливым возвратом и утомлённых троянцев
Сам угощает обедом простым и дары посылает.
Вот на другое утро когда уж звезды рассеял
Светлый день, Эней с кораблей созывает троянцев
Всех и, став на возвышенном месте, так начинает:
«Храбрые тевкры, потомки великой, божественной крови!
Вот уж год наконец свой солнечный круг совершает,
Как схоронили мы в землю священные кости Анхиза
И приносили за душу его печальные жертвы.
Вот уж, кажется, день настал, который мне будет
Вечно печален и вечно священ (так боги хотели).
Если бы я изгнанником жил в гетулийских пустынях
Или в Миценах, захваченный в плен кораблями аргивян,
Я бы и там совершал обряд погребальный Анхизу,
Каждый год, в память его алтари воздвигал бы.
Не без воли богов, не без святого желанья
Мы приплыли опять к берегам знакомым и дружным
И стоим теперь у бренных остатков Анхиза.
Ну, воздадим же все усопшему должную почесть:
Будем просить попутного ветра и чтобы обрядом
Этим возобновлялась всегда драгоценная память,
Если успею построить город и храмы святые.
По два быка на корабль даёт нам троянец Ацест:
Вы примите к пенатам своим и Ацеста пенатов
На торжественный пир. А когда золотая Аврора
Нам подарит девятый день и заблещет лучами,
Я вам назначу сперва состязание быстрого флота:
А потом, кто на ногу скор, кто геройскую силу
Хочеть явять, кто метает копьё, кто пернатые стрелы
Лучше бросает, кто славен игкусством кулачного боя,
Пусть соберутся все для принятья приличной награды.
А теперь веселитесь и чела венчайте цветами.»
Так говоря, он матерним мирточ чело осеняет.
И Гелим подражает ему и старец Ацестес,
И малютка Асканий; за ними и прочие мужи.
Вот Эней из собранья пошел на могилу Анхиза,
Множество мужей его окружили и двинулись вместе.
Там, по обычаю, чистым вином наполнив две чаши,
Две молоком свежим, а две священною кровью,
Льёть на могилу, алые сыплет цветы, повторяя:
«Милый родитель, вы, пеплы святые, приветствую вас я,
В этой могиле, тебя, о тень усопшего старца!
Небу угодно было, чтоб я без тебя, мой родитель,
Той зеили роковой искал, на полях италийских,
Тех берегов отдалённых искал авзонского Тибра...»
Так говорил он, как вдруг блестящии змей из могилы
Выполз – огромный змей. В семь кругов сгибаясь, прополз он
По алтарям и громадным кольцом обвил он могилу.
Весь хребет его испесщрён был чудным узором,
А чешуя сияла как чистое золото: точно
Радуга так, получая от солнца небесные краски,
Тысячи разных цветов разливает в воздушные струи.
Остолбенел Эней: а змей полосою предлинной
Снова ползёт, меж бокалов и жертвенных чаш пробираясь,
И вкусил от священной трапезы и вновь удалился
В глубь пустоты могильной, оставив вкушённую жертву.
А Эней торжество погребальных обрядов сугубит, –
Но не звает, что змей: иль гений-хранитель,
Или родителя раб. Он двузубых ягнят убивает
Пару, и столько же вепрей, и столько быков чернобоких;
Льёт из бокалов вино, призывая душу Анхиза
И великую тень его из глубокого ада.
И товарищи также дары в восторге приносят.
Чем кто богат, отягчают алтарь и тельцов убивают;
Те расставляют в порядок котлы на траве, а другие
Жертву на вертел кладут и жарят на углях горящих.
Вот настал и желанный день: уж с девятой Авророй
Мчатся по светлому небу в лучах фаэтоновы кони.
Уж и молва о троянцах дошла до соседних народов;
Их влечет любопытство и славное имя Ацеста:
Вскоре пришли и у берега стали веселой толпою,
Чтоб посмотреть на троянцев или участвовать в играх.
Там по средине цирка на вид положили награды:
Много зеленых венков и много священных сосудов,
Пальмовых веток, награду победы; оружья, одежды
Из драгоценной пурпурной ткани и множество денегь.
Вот на холме затрубили в трубу: начинаются игры.
Вышла на подвиг краса четырёх кораблей преогромных,
Избранных для состязанья, – четыре из целого флота.
Быстрым веслом управляет Мнестей на Ките быстролётном, –
Тот италийский Мнестей, от которого Меммия имя.
А громадный Гиант стовт на громадной Химере:
Вёслами гонит её молодежь из отборных троянцев,
Сидя на трёх скамьях; в три ряда ощетинились вёсла.
И Сергест, от которого Сергия имя родилось,
На огромном Центавре плывёт; на лазуревой Сцилле
Едет Клоантий, родоначальник клуэнтова дома.
Есть недалеко от берега в море утес преогромный:
Там, набегая, крутые валы разбиваются в пену
И омывают рёбра его; за нвм утопают светила.
Тихо, спокойно то место, как будто влажное поле
Стелется ровно; там резвый нырёк на свободе гуляет.
Там Эней, на утёсе приметив зелёную иву,
Сам назначил пределом её кораблям, чтоб оттуда
Все, описав полу-круг, обратным путём возвращались.
Вот избирают по жребью места; кораблей командиры
Уж на кормах стоять, красуясь багряною мантьей,
Шитою золотом; а у гребцов из тополевых листьев
Вьются венки и оливой блестят обнажённые плечи.
Вот уж сидят на скимьях, упираясь руками на весла,
Ждут с нетерпеньем знака; от радости сердце в них бьётся,
Страх и надежда и жажда победы волнуют их груди.
Громкие звуки трубы раздались, – и мгновенно по влаге
Все корабли полетели, и воздух потрясся от крика.
Вёслами машут гребцы и взбивают сребристую пену:
Быстро летят корабли и тройными носами и грудью
Режут глубоко валы, борозду за собой оставляя.
Не с таким стремленьем бегут быстроноге кони
И, на ристалище всплыв, влекут за собой колесницу;
И не так седоки, повода потрясая, волнуют,
То наклоняясь вперёд, то повиснув на них совершенно.
Рукоплескание зрителей, шум и крик одобрений
Рощу всю огласили, по берегам пронеслись отголоски,
И, поражённые звуком, утёсы и скалы встряхнулись.
Всех обгоняет Гиант и режет передние волны;
Вскрикнули зрители все: а его нагоняет Клоантий;
Лучше гребцы у него, но корабль и тяжёл и неловок.
А за ними следомь на одном расстоянии несутся
Кит и Центавр и спорят с собою за первое место:
То Центавр впереди, то снова Кить обгоняет;
То, поровнявшись челом, летят с быстротой одинаковой,
Две борозды за собою чертя по зыбучему полю.
Уж приближались к утёсу, уже достигали предела,
Вдруг впереди кораблей плывущий Гиант победитель,
С гневным челом обратившись, сказал рулевому Менету:
«Что ты вправо берёшь, левее ворочай, левее,
К берегу ближе; пусть вёсла слегка прикоснутся концами
К этииъ утесам: другие пускай поворотят подальше!»
Но Менет боясь налететь на подводные камни,
Дал поворот кораблю направо, к открытому морю.
«Как ты плывёшь, Менет? к утёсу ближе, к утёсу!»
Снова Гиант закричал рулевому – и, вдруг оглянувшись,
Видит, что скорый Клоант на корму напирает мгновенно:
Он пролетел в промежуток между скалой и Гиантом.
Быстро сечёт валы и, гиантов корабль обгоняя,
Вдруг впереди очутился, оставив скалу за собою.
Вспыхнул в досаде Гиант, закипела в нём кровь молодая
Слёзы в глазах навернулись; забыл он и стыд и приличье,
И Менета с высовой кормы опрокинул он в море.
Сам схватился за руль, он сам кораблём управляет,
Сам ободряет гребцов и правит рулем на утёсы.
А Менет тяжёлый, обременённый годами,
Всплыв от глубокого дна и доплыв до ближайших утёсов,
Сел на скале: а вода из одежды ручьями струится.
Хохот подняли троянцы, увидев паденье Менета;
И, глядя, как он, на скалу приподнявшись, из груди
Начал откашливать горькую воду, снова хохочут.
Тут Сергест и Мнестей, ободрясь, запылали надеждой
Опередить корабль замедленного делом Гианта.
Вот уж Сергест впереди, всё ближе и ближе к утесу,
Но не на весь корабль обогнал он Мнестея: отчасти
Он впереди, а отчасти и Кит на него напирает.
А Мнестей, пробегая рядами гребцов, ободряет
И говорит им: «Теперь, теперь вы ударьте веслами,
Храбрые мужи, которых избрал я в товарищи, после
Гибели Трои родной; теперь покажите ту силу, –
Ту богатырскую силу, которую часто видал я
На гетулииских бурных морях, ионических водах
И на опасных волнах неизбежных отмелей малайских.
Я не хочу уж первой победы; уже невозможно;
Если бы... о!... но пусть уж будет воля Нептуна!
Стыдно нам будет, братцы, последними выйти из дела;
Дружно ударьте, друзья, не дадим кораблю посрамиться!»
Вот гребцы налегли на корабль и взмахнули веслами:
Так и дрожит и трепещет корабль при каждом ударе,
Только вода за кормою бежит полосою предлинной;
Частым дыханьем вздымается грудь у гребцов утомлённых:
Пот выступает на них и ручьями по телу катится.
Случай доставил Мнестею возможность желанной победы:
Разгорячённый успехом Сергест, на утес направляя
Свой корабль, подплыв под самые скалы, несчастный,
Тут налетел на подводные камни: впезапным ударом
Вдруг столкнувшись с скалою, корабль застонал и на камнях
Стал неподвижно; по острому дну заскрыпели все вёсла.
Встали гребцы со скамей, поднимают и крики и толки:
Взяли шесты с изощрённым концом и железные крючья
И подбирают из волн осколки изломанных вёсел.
Радостно вспрыгнул Мнестей, ободрённый первым успехом,
Он ударил веслом и, подняв паруса, покатился
Быстро по зыбким валам и вышел в открытое море.
Дикий голубь, внезапно испуганный шумом в пещере,
Где он свил под скалою гнездо для милых малюток,
Вдруг встрепенётся в гнезде и, громко захлопав крылами,
Мчится на ниву и там, взлетев под лазурное небо,
Светлый воздух сечёт и не двигает крыльев летучих:
Так Мнестей, так Кит рассекает зыбучия волны;
Так он летит, гонимый стремительной силой удара
Вот пролетел уж мимо Сергеста, который с утёсом
Тщетно боролся, на помощь к себе призывая собратов,
И напрасно пытался поплыть с обломками вёсел.
Вот за Гиантом пустился Мнестей, за огромной Химерой:
Опередил, потому что без кормчего была Химера.
Лишь Клоантий один впереди оставался на Сцилле;
Гонит его Мнестей, собрав последние силы.
Радостный крик испустила толпа, ободряя Мнестея;
Все берега огласились и воздух потрясся от крика.
Тем досадно лишиться уже приобретенной чести:
Лучше смерть для них, чем потеря славной победы;
Тех ободряет успех, потому что победа возможна.
И уже судьба готовила равную долю
Двум кораблям; но Клоантий к морю с тёплой молитвой
Руки простёр и богам творил он усердно обеты:
«Боги – сказал он – боги, могучие моря владыки!
Я вам воздвигну алтарь у берега моря, я в жертву
Ваиъ принесу быка прекрасного; в море повергну
Жертву кровавую; поты душистым вином окроплю я.»
Внял Клоанта мольбам в глубоких волнах океана
Хор нереид и Форцида и нимфы младой Панопеи;
Сам великий Портун махнул могучей рукою
За кораблём: и он, как стрела, как летучая буря,
К берегу мчится, летит – и скрылся в глубокую пристань.
Воть анхизов сын сказал имена всех героев,
И герольд прокричал победителем мужа Клоанта.
Сам Эней на него лавровый венец надевает;
По три прекрасных быка кораблям посылает в подарок,
И большой талант серебра, и разные вина.
Но наиболее чести самим кораблей командирам;
Дал победителю пурпурный плащ: бахрама золотая
Вьётся вокруг него, подобно двойному Меандру;
Царский отрок вышит на нём: он по Иде зелёной
Мчится как ветр и пронзает стрелой быстроногих оленей;
Видна усталость в лице, и кажется, будто он дышит.
Дадее видно: летит орёл, громоносец владыки,
И, схватив малютку в когтистые лапы, уносит;
Тщетно старые слуги длань к небесам простирают,
Рвутся верные псы и лают, морду закинув.
А тому, кто второй за Клоантом достоин награды
Панцирь тройной подарил Эней, с золотою насечкой,
Свитый из тонких колечек: Эней победитель в добычу
Сам получил его, повергнув Демолеона,
У берегов Симоэнта, в виду ильонской твердыни.
Прелесть – не панцирь: в покое краса, а в бою и защита.
Слуги Фегей и Сагарис едва на плечах дотащили
Эту броню, сгибаясь под ношей; а прежде бывало
Демолеон в ней гнал пред собою бегуших троянцев.
Третий подарок были два медных котла и сосуды
Из серебра, испещрённые густо прекрасной резьбою.
Вот уж все получили награды и шли в восхищении,
В знак торжества украсив чело багряною лентой.
А Сергест, оттащив наконец корабль от утеса
И лишившись вёсел, едва-едва уж тащился,
В пристань обратно плывя, осыпаемый градом насмешек.
Как на дороге змей, захваченный вдруг колесницей
И раздавленный тяжестью медных колес, иль тяжёлым
Камнем разбитый, полу-умерщвлённый прохожим, напрасно
Хочет бежать и телом свивается в длинные сгибы:
Тут разъярён и страшно ещё глазами сверкает,
Вздутую шею поднял, шипит, и выставил жало;
А с другой стороны уязвлённая часть приковала
Тело его к земле и тщетно вьётся по праху:
Так повреждённый корабль с трудом тащился без вёсел,
Но, подняв паруса, наконец придвинулся в пристань.
И Сергест получил обещанный дар от Энея,
За спасённый корабль и всех пловцов от крушенья:
Дана в награду раба, искусная в деле Минервы,
Родом из Крита, Фолоя, и двое подгрудных малюток.
Воть, окончив эту игру, Эней приподнялся
И пошел на зелёное поле, Кругом возвышались
Рядоиъ круглые холмы, покрытые лесом, а между
Этих холмов расстилалась долина: в этой долине
Был построен цирк, в котором Эней, поместившись,
На возвышении сел, окружённый несметной толпою.
Он вызывает на спор быстроногих героев, кто хочет
В запуски бегать, и назначает дары и награды.
Вот из рядов выступают троянцы и сицилийцы.
Первые вышли на подвиг троянцы: Низ с Эвриалом.
Этот сиял красотою и блеском свежести юной,
А другой дышал к Эвриалу нежнои любовью.
Вот пришел и Диорес от царской крови Приама.
А за ним и Салий и Патрон: первый был родом
Из Акарнанской земли, а другой – от аркадских тегейцев.
С ними два молодых сицилийца: Гелим и Панопес,
Спутники старца Ацеста, привыкшие по лесу бетать.
Много ещё и других, которых имя забыто.
Встав по средине, Эней им так говорить начинает:
«Слушайте, мужи, и весело речи моей вы внимайте;
Ни один из вас без даров от меня не отыдет:
Каждому дам я по два копья с наконечником светлым,
По два критских копья, и топор, серебром испещрённый;
Эта награда будем для всех. Но награду победы
Первые три получают и чела украсят оливой.
Первый герой получит коня с блестящею сбруей;
А второй – амазонский колчан, наполненный туго
Пуком фракийских пернатых, на поясе, вышитом густо
Золотом ярким, спряженном алмазною пряжкой.
Третий пусть будет доволен вот этим аргивским шеломом.»
Так окончил Эней и герои места занимают
И по данному знаку все вдруг с быстротой понеслися
С мест, как потоки дождя потекли, вырываясь нз тучи.
Первый Низ подаётся вперед и летит перед всеми,
Буйного ветра быстрее, быстрее крылатого грома.
За быстроногим Низом, хотя в расстоянии далёком,
Салий несётся. За ним, небольшим отделённый пространством,
Третий бежит Эвриал. Эвриала преследует Гелим;
А за Гелимом вслед вот-вот набегает Диорес,
Ногу об ногу трёт и ня Гелима клонится плечи.
Если бы более места было, Диорес наверно
Орередил бы его иль с ним на бегу поравнялся.
Воть утомлённые все уж почти достигли предела,
Вдруг несчастный Низ скользнул на луже кровавой,
Где заклали в жертву тельцов, и зелёное поле
Кровь обагрила. Там юный герой и уже победитель
Не удержался, скользнувши пятой, и, стремглав наклонившись,
На нечистый навов и священную кровь повалился.
Но и в падении он не забыл о любви к Эвриалу:
Салию путь заградил поднявшись на скользкой арене,
И опрокинутый Салий на влагу сгущённую рухнул.
Между тем Эвриал, получивший от друга победу,
Быстро понесся вперёд при рукоплесканьях и криках.
Гелим бежит впереди, а за Гелимон третий Диорес.
Салий, поднявшись в то время, громкия жалобы начал
Судьям кричать, и криком его весь цирк огласился;
Требовал он возвращенья соперником отнятой чести,
Но благосклонность судей была к стороне Эвриала:
Милого юноши слёзы и вместе подвиг прекрасный,
В нём увеличив красу победили зрителей сердце.
Сам кричал Эвриалу победу Диорес, который
Тщетно пришел бы за должной наградой, если бы Салий
Первую честь получил удостоившись первой награды.
«Юноши – молвил Эней – награда вас не минует:
Каждый получит своё и никто не нарушить порядка:
Но мне жаль без награды оставить бедного друга;
Случай виною всего.» – И так говоря, он в подарок
Салию дал от либийского льва преогромную кожу,
Кожу, с густою, тяжёлою гривой, с которой спускались
Страшные лапы его и блестящие золотом когти.
«Ежели так награждать побеждённых – Низ возражлет –
Если жалеешь о павших, Эней, какую ж награду
Я получу, – я, первым венком увенчаться достойный,
Если бы тот же случай несчастный меня не постигнул?» –
Так говоря, он показывал всем покрытое тиной
Тело своё и лицо, осквернённое влажным навозом.
Добрый Эней поглядел на него и ему, улыбнувшись,
Вынести щит приказал работы Дидимаона,
Жертву данайцев Нептуну, снятый с предверия храма.
Этин щитом Эней подарил превосходного Низа.
Кончив эту игру и раздавши героям награды,
Так говорит: «теперь, кто силою бодр и душёю,
Пусть выходит и, руки сложив, над собою поднимет.»
Так сказал и бойцам предлагает двойную награду:
Для победителя тучный бык с головой позлащённой
И украшенный лентами, а побеждённому будет,
Для утешений, меч боевой с блестящим шеломом.
И не медля поднявшись, Дарес, и огромный и сильный,
Вышел вперёд, при громком жужжании толпы любопытной.
Он бывало один ходил ратовать на Париса
И близ могилы, в которой покоится Гектор великий,
Мощной рукою сразил и простёр на песок бездыханным
Сильного воина Бута, громадного телом, который
Тщетно хвалился породой бебрикского мужа Амика.
Вышел на битву Дарес, возносясь головою высоко;
Плечи широкие всем показал, взмахнул кулаками
Вкруг головы и с свистом рассек воздушные волны.
Ищут другого бойца; но никто из толпы многолюдной
Против него не идет надевать боевые перчатки.
Нетерпеливый Дарес, не видя соперника к битве,
Стал пред ногами Энея, и, долго не медля, схватил он
Левой рукою вола за рога, обратился к Энею
И говорит: «О сын богини, если не смеет
В битву со мною никто, для чего же стоять мне напрасно?
Долго ли медлить ещё? прикажи отвести мне награду.»
Тут Ацестес речью такой уворяет Энтелла,
На зелёной траве сидевшего тут недалёко:
Что ж ты Энтелл из героев некогда славный по силе?
Ты ль равнодушно позволишь унесть такую награду?
Где же наш тот полу-бог и славный наставник твой, Эрикс?
Или напрасно о нём вспоминаешь? Где громкая слава,
По тринакрийскому царству гремевшая? где те добычи,
Что украшают стены твои?» – А Энтелл отвечает:
«Царь, не от страха во мне та прежняя жажда угасла.
К славе в боях; но кровь у меня холодна уж, и старость
Члены мои тяготит, и силы иссякли уж в теле,
Если бы мне возвратилась та прежняя юность, в которой
Этот смельчак так уверен, если бы прежние лета,
Я бы не шёл подвизаться на бой для прекрасной награды
И для такого тельца: я не разбираю награды.»
Так говоря, он в средину ристанья бросил перчаток
Пару огромных, тяжёлых, которыми Эрикс бывало
Длани свои покрывал и вступал с героями в битву.
Все изумились, увидев перчатки: семь кож воловых
Туго торчали с зашитым внутри свинцом и железом.
Пуще других изумился Дарес и не принял перчаток.
А благородный Эней взяв в руки тяжёлые цесты,
Начал рассматривать их, и сюда и туда обращая.
Старый Энтелл такие слова говорить начинает:
«Что б вы сказали, если бы видели броню Алкида,
И перчатки его, и у этого берега страшную битву?
Брат твой Эрикс, Эней, носил вот эти перчатки;
С ними он выступил против Алкида; с ними бывало
Я выходил на бой, когда мне кровь молодая
Силу давала, а старость чела не усеяла снегом.
Если троянец Дарес отвергает это оружье,
Если Энею угодно и царь наш Ацест согласится,
Мы уравняем наш бой: я оставлю перчатки, не бойся;
Но и ты, Дарес, сними троянские цесты.» –
Так говоря, он откинул от плеч двойную одежду,
И огромные члены, огромные кости и руки
Он обнажил и громадой вошёл на средину ристанья.
Тут Эней приказал подать одинакие цесты
И обоим бойцам надел на широкие длани.
Тотчас оба бойца поднялися прямо на пальцы,
И богатырские руки высоко в гору подняли,
И отклонились назад головами от тяжких ударов,
Руки с руками сплетают и бой разыгрался меж ними.
Крепче ногами Дарес и в надежде на бодрую юность;
А Энтелл громадою членов берет; но колени
Гнутся, дрожат, и широкую грудь вздымает одышка.
Много напрасных ударов давали герои друг другу;
Часто стучались по выпуклым рёбрам, и грудь издавала
Сильные звуки; и часто рука над чолом пролетала
Мимо ушей, и челюсть скрыпела под тяжкой рукою.
Твердо стоит громадный Энтелл и не движется с места,
Только очами поводит и в бок подаётся немного,
Чтоб уклониться от частых ударов даресовой длани.
Точно как будто враг разбивает машиною город;
Иль, осадивши войсками стены нагорной твердыни,
То с одной, то с другой стороны подступает, чтоб средства
Все испытать, и места; но все нападения тщетны:
Так и Дарос вкруг Энтелла ходил, нападая напрасно.
Встал и Энтелл на него и рукой замахнулся высоко;
Но быстроногий Дарес предвидел силу удара
Над головою своей и в бок с быстротою отарянул.
А Энтелл, по пустому грянув пространству, склонился
Тяжестью тела к земле и рухнул на землю огромный,
Будто высокая соона, с корнями исторгнута бурей,
На Эриманте высоком или на Иде свалилась,
Вскрикнули разом троянцы и молодёжь сицилийцев:
Крики несутся к небу; и первый Ацест, прибежавши,
Тронутый, сам поднимает с земли равнолетнего друга.
А богатырь, не испуганный этим падением, снова
С большим жаром на бой возвратился; в нём гнев пробуждает
Прежнюю силу его и сознание доблести прежней.
Бодро погнал он Дареса по целому кругу ристанья,
Правой и левой рукою в противника сыпля удары.
Нет ни покоя, ни отдыха; будто бы град, зашумевши,
Грянет на кровли домов: так точно герой осыпает
Частым ударом Дареса, ворочает вправо и влево.
Тут почтенный Эней не позволил гневу Энтелла
Так выходить из границ и свирепствовать страшно, но тотчас
Битву велел прекратить и вывесть Дареса из боя.
Он утешал побеждённого мужа такими словами:
«Что за безумье душою твоей овладело, несчастный?
Разве не чувствуешь силы другой и противного бога?
Тщетно противиться богу.» – Сказал и вскричал на героев,
Чтоб прекратили битву. И верные други Дареса
Прочь к кораблям отвели: он едва уж двигал колени,
Взад и вперед потрясал головою и черною кровью
Брызгал из рта, и с кровью плыли сокрушённые зубы.
Там получил он и меч и шелом от друзей, в утешенье;
А прекрасный телец остался в награду Энтеллу.
Тут победитель, в восторге души и гордяся наградой,
Так говорит: «О сын богини, и вы, о троянцы,
Знайте, какую силу имел я в юные лета,
И от какой неизбежной кончины спасли вы Дареса.» –
Так говоря, он к стоявшему тут же быку подошел и,
Став перед ним, замахнулся рукою высоко и твердым
Цестом грянул вола меж рогов: от такого удара
Череп в куски сокрушился и выскочил мозг на поверхность:
Рухнул на землю бык и дух испустил, содрогаясь.
Став над ним, Энтелл богатырь говорит так:
«Эрикс, тебе приношу я на жертву лучшую душу,
Вместо Дареса, и оставляю победные цесты.»
Вот Эней созывает ещё, кто пернатой стрелою
Хочет поспорить из лука, и назначает награды.
Тут из корабля Сергеста снесли высокую мачту,
В землю вкопали, и привязали на нитке голубку,
К самой вершине её, чтоб в неё попадали стрелами.
Вот собрались и стрелки и жребий вместе повергли
В медный шелом, потрясают, и первый при радостных кликах,
Выскочил жребий гиртакова сына Гиппокоонта.
Тотчас за первым последовал жребий Мнестея, который
На море был победитель, венчанный зелёной оливой.
Третий был Эритион, – брат твой родной, Эритион,
О незабвенный Пандар! ты некогда первый в ахеян
Бросил свой дрот смертоносный – начало страшных раздоров.
А из шелома последний выскочил жребий Ацеста:
Старый Ацест захотел испытать удальство молодежи.
Вот стрелки напрягают луки сильною дланью,
Всякий по силе своей в стрелу вынимают из тула.
Брякнул струною Гиртакида лук, и пернатая, мигом
Взвившись со свистом летит, рассекает воздушные волны,
И вонзилась глубоко в противостоявшую мачту.
Вздрогнула мачта; испуганный голубь захлопал крылами;
Рукоплесканье и радостный крик из толпы раздалися.
После него стал храбрый Мнестей, к тетиве приложился,
В гору прицелил стрелой, натянул – и стрела полетела;
Но к досаде своей не мог он попасть по голубке:
Только стрелою прорвал и прорезал льняную верёвку,
За которую к ножке привязана была голубка;
И улетела голубка высоко, под черные тучи.
Тут Эритион, давно уж стоявший с готовой стрелою
На тетиве, призывая на помощь усопшего брата,
Быстро взглянул на птицу, свободно летевшую к небу,
Брякнул струной и голубку пронзил он под черною тучей.
Пала бездушная птица, в небесный эфир испустивши
Душу и жизнь, и обратно стрелу принесла за собою.
Только один оставался Ацест лишённый награды;
Он натянул тетиву и бросил на ветер стрелою,
Чтоб показать и искусство своё и лук звонкострунный.
Тут неожиданно взору представилось дивное чудо, –
Чудо, которое вскоре потом объяснилось на деле;
Позже воспето певцами знаменье этого чуда.
Взвившись из лука пернатая трость в облаках запылала,
Яркое пламя чертя на пути, и, сгорев совершенно,
С светлым эфиром слилась: так часто летучия звезды,
Пав с высоты поднебесной, по огненной нити несутся.
Остолбенели все мужи троянские и сицилийцы;
В страхе молитву творят божествам; и Эней удивился
Этому чуду; в восторге обшить он седого Ацеста.
Несть приказал дороге дары и, дарами осыпав,
Так говорит: «Прими, о отец; великому богу
Было угодно тебе даровать несомненно победу,
Этим великим чудом: ты, о Ацест, победитель!
Ты в награду прими вот этот кубок с резьбою:
Он лыл старцу Анхизу дань от фракийца Киссея,
В знак непритворной любви и в память о дружбе великой.»
Так говоря, он венчает Ацеста зелёной оливой
И отдает ему пред другими честь первой победы.
Добрый Эритион не завидует чести Ацеста,
Несмотря на то, что низвергнул с неба голубку.
После него получает награду рассекший верёвку,
А последний тот, кто вонзил пернатую в мачту.
Вот благоверный Эней, не овончив игр ратоборных,
Тихо зовет Эпитида, который был страж и сопутник
Малого Юла, и на ухо шепчет ему повеленье:
«Скоро иди и скажи ты малютке Асканию, если
Детское войско его уж готово и быстрые кони
В строе готовы стоят, то пускай поведёт он отряды
И в боевых доспехах представится с юною ратью.
Сам повелел толпе сторониться от длинного цирка,
Чтобы дорогу им дать и очистить широкое поле.
Вот малютки едут, все пред родителей взором
Бодро красуясь на быстрых конях; дивятся троянцы
И молодёжь сицилийцев дивится, дрожа от восторга.
А у малюток у всех на красиво остриженных кудрях
Вьются венки, и у каждого в длани колеблются по два
Гибких роговых копья с наконечником светлым железа;
Лёгкие тулы лежат на плечах, золотые колечки,
Белую шейку обняв, украшают их юные груди.
Три отделенья конных и три предводителя с ними;
За предводителем каждым едет двенадцать малюток
Стройно и ровно, красуясь собой и своими вождями.
Скачет малютка пред первым отрядом, славное имя
Деда Приама носящий, твоя драгоценная отрасль,
О злополучный Полит и слава земель италийских,
В пятнах двуцветный конь под ним фракийской породы.
Белой ногою прядёт и, морду закинув высоко,
Блешет белым челом. Пред другим отделеньем несётся
Малый Антис, от которого приняли имя атийцы,
Нежный Аскания друг, малютка малютке любезный.
А пред последним строем, красою всех побеждая,
Скачет Асканий на тирском коне, от прекрасной Дидоны
Данном в подарок ему и в память любви её нежной.
Прочих малюток везуг сицилийские кони Ацеста.
Плещут руками трояне робеющим детям, любуясь
Ими в восторге, и видяьъ их в их лицах родителей лица.
После того, как малютки объехали стройно ристанье,
С радостью детской встречая в толпе им знакомые взоры,
Хлопнул бичём Эпитид и кликом знак подаёт им:
Вдруг разбежались малютки и, на три отряда распавшись,
Стройно разъехались врознь, и снова по данному знаку
Все повернули назад и, уставив острые пики,
Быстро помчались вперёд, как будто в кровавую битву.
То рассыпавшись снова и снова собравшись, поскачут
Строй против строя, то вновь разделившись по мелким отрядам,
Совокупляют ряды и сражаются друг против друга;
То подаются назад и бегут; то, вновь обратившись,
Копья уставят вперёд; то дружно и мирно несутся.
Точно как лабиринт, на высоком острове Крите,
Мвожеством тёмных путей, говорят, был чудно запутан;
Тысячи разных дорог представляли обманчивый выход,
Тысячи признаков тех же вводили в обман беспрерывно:
Так в троянские дети, запутав отряды в отряды,
Разным путём сплетают с игрой отступленье и битву,
Будто дельфины, стадами плывя по зыбучему морю,
Карпата воды секут иль играют с либийской волною.
Первый Асканий, когда овружил твердынею Альбу,
Этот обычай с собою принёс, и конным ристаньям,
Бегу и битве такой научил он древних латинов,
Точно как сам скакал пред отрядом троянских малюток.
Приняла Альба обычай; от Альбы великого Рима
Стены, где он и доныне, как предков завет, сохранился
В имени храбрых полков, называемых ратью троянцев.
Этим окончились игры в честь славного мужа Анхиза.
Но судьба изменила ту радость в печаль и тревогу.
Между тем как у гроба свершались усопшему игры,
3евса супруга Юнона с небес посылает Ириду
К флоту троян и вздувает за нею попутные ветры,
Думая много ещё и пылая несытою местью.
Вот Ирида спускаясь, по чудно цветистому своду,
Быстро летит невидимкой на землю посланница дева;
Видит большое стеченье народа; взглянула на пристань:
В пристани пусто, повсюду стоят корабли без надзора.
Только у берега моря сидели тронские жоны,
Плача о смерти Анхиза, и, взор на глубокое море
Мрачно вперив и вздыхая, в голос один восклицали:
«Сколько моря ещё суждено нам проплыть утомленным!»
Города жаждут троянки: наскучило по морю плавать.
Пользуясь тем вредоносная дева Ирида вступает
Между троянок; оставив и лик и одежду богини,
Приняла образ старухи, супруги тмарийца Дорикла,
Беры, которая некогда слыла счастливой женою, –
И, обратившись к жонам троянским, так говорить им:
«О злополучные жоны которым длани ахеян
Смерти не дали вкусить под Трои родными стенами!
Род злополучный! какую участь судьба вам готовит?
Вот уж седьмое лето, как пала великая Троя,
Как измеряем мы воды, и земли, и дикие скалы,
И светила небес, и, блуждая по бурному морю,
Ищемь земель италийских, которых нигде не находим.
Здесь родного Эрикса земли, здесь и Ацестес:
Что нам мешает построить здесь город и стены воздвигнуть?
О, отечество! вы, о, напрасно спасённые боги!
Нет ли уж места нигде для троянской твердыни? ужели
Я не увижу нигде ни вод Симоэнта, ни Ксанфа?
Лучше сожгите со мной корабли ненавистного флота.
Ныне во сне предстал предо мною пророческий образ
Девы Кассандры; она мне давала пылающий факел
И говорила: здесь вы ищите троянской твердыни,
Здесь вам отчизна. Пора уж исполнить веление жрицы,
Вот и огни в четырёх алтарях пред вами пылают
Богу Нептуну: сам бог подаёт нам и пламя и помощь.»
Так говоря, захватила рукою пылающий факел,
В гору подняла его и, колебля, с размаху бросает.
В ужас тропики пришли и сердца их от страха забились.
А из толпы многолюдной старуха одна поднялася,
Именем Пирго, кормилица царских малюток Приама,
И говорит им: «Не Бера пред вами, троянские жоны,
Не ретейская Бера пред вами, супруга Дорикла;
Вы поглядите на очи, горящие пламенем дивным;
Видите ль прелесть красы, превышающей прелесть земную?
Слышите ль чудные звуки речей? примечаете ль поступь?
Я недавно сама оставила Беру больную:
Нлачет бедная Бера, сама на себя негодуя,
Что не может воздать Анхизу усопшему чести.»
Так говорила, а жоны еще не решались на дело:
Только глядели на флот очами, полными злобы,
Долго колеблясь, избрать ли отечеством землю Ацеста,
Или искать берегов отдалённых, завещанных роком.
Вдруг Ирида взмахнула крылами и, к небу взвиваясь,
Радужный свод за собой очертила до самого неба.
Чудом таким поражённые жоны, в избытке восторга,
С криком бросаются все к алтярям, и горящее пламя
С жадностью грабят и рвут, зажигаюъ факелы, ветви
И метяют на флот: разыгралось свирепое пламя,
Вьётся по вёслам, снастям, и скамьям, и красивым кормилам.
Вестник Эвмел прибежал на ристанье, к могиле Анхиза,
С вестью, что все корабли охватило пожарное пламя.
Видят и сами трояне, как искры из чёрного дыму
С яростью рвутся. И первый Асканий, как был перед строем,
Так и помчался на быстром коне на место тревоги,
Не внимая советам, ни кликам испуганных стражей.
«Что за безумье? куда вы, куда вы бежите – сказал он –
О, безрассудные жоны? Не вражеский лагерь данаев –
Жжёте надежду последнюю Трои. Я ваш Асканий!»
Так говоря, он сорвал с головы и на землю бросает
Маленький шлем свой, который надел он на бранные игры.
Тут прибежал и Эней, прибежали толпою трояне,
А они по крутым берегам разбежались от страха;
Скрылись другие в лесах иль в ушельях прибрежных утёсов:
Стыдно глядеть им на свет, совершив преступленье такое,
И они изменились, узнали своих, и Юнона
Прочь от сердец удалилась. Но яркое пламя пожара
Всё свирепело, как прежде: под деревом влажным скрываясь,
Медленно жжёт корабли, извергая тяжёлого дыму
Облако, и разлилось по всему корабельному телу.
Тщетны героев труды, напрасно льют воду реками.
И тогда боговерный Эней, растерзавши одежду,
Длани простер к небесам и богов призывает на помощь:
«О, всемогуший Юпитер, если не всех ненавидишь
Трои сынов и если глядишь на страдание смертных,
Не допусти, милосердый, сгореть кораблям; сохрани нам
Эту надежду последнюю Трои; спаси всемогущий!
Или низвергни на нас, о отец, молньеносные стрелы
И погреби те остатки под страшным ударом десницы!»
Так он едва произнёс, как гроза налетала на землю;
Чёрные тучи столпились; гром заревел на вершине,
Дрогнули своды небес, и, из тучь вырываясь, на землю
Ливень потоками хлынул и воздух мгновенно затмился.
Льётся вода в корабли, и полу-обгорелые дубы,
влагой промокши, потухли; потухло свирепое пламя;
Все корабли спасены, исключая четыре сгоревашх.
А родитель Эней, встревоженный случаем этим,
Долго в уме размышлял о заботах, ему вредстоявших,
То избирая одно, то вновь обращаясь к другому.
Сам не знает, искать ли ему берегов италийских,
Или, забыв о судьбе, ва полях сицилийских остаться.
Старец Навтес, постигший учение мудрой Паллады,
Славился много искусством своим, вдохновеньем богини:
Он ответы давал, иль гнев объясняя бессмертных,
Или искусно толкуя законы судьбы неизменной.
Вот, обратившись к Энею он так говорит в утешенье:
«Сынь богини, нам должно веленью судьбы покориться;
Что ни случится с нами, терпенье всё превозможет.
Есть у тебя сотоварищ, дарданской крови, Ацестес;
Лишь попроси ты его, а он нам поможет охотно.
Пусть остаются при нём те лишние мужи, которым
Пламя сожгло корабли, и которым наскучило плавать
К цели великой твоей, и о будущем думать величьи.
Ты избери стариков и жон утомлённых походом,
Всех, кто бессилен и слаб и трудов предстоящих боится,
Пусть остаются на этой земле; ты им позволишь
Выстроить город и новым стенам дать имя Ацесты.»
И Эней, ободрённый словами старого друга,
Начал с собой размышлять о всех предстоящих заботах.
Чёрная ночь в колеснице вскатилась на звёздное небо,
Как показолось Энею, что будто с высот поднебесных
Образ Анхиза слетает на землю и говорит так:
«Сын мой любезный, ты был мне жизни милее,
Как наслаждался я жизнью; сын мой, надежда троянцев,
Я пред тобою предстал по велению Зевса, который
Спас от пожара твой флот, смилосердясь с высокого неба.
Сын мой, послушай прекрасных советов старца Навтеса.
Ты избери из троянцев юношей храбрых и сильных
И поведи к берегам италииским: тебя ожидает
Брань с непреклонным и храбрым народом на нивах латинских.
Но низойди ты прежде в подземные домы Плутона
И чрез глубокий Аверн до меня ты старайся проникнуть.
Я не скитаюсь по чёрному аду, где бледные тени:
Я на прекрасных полях Элисейских, в жилище блаженных.
Жрица Сибилла тебя поведёт по жертвенной крови
Чёрных тельцов; ты узнаешь свой род и грядущую славу.
Но прости, уж влажная ночь на средини теченья;
На небо скоро взлетят быстроногие кони Востока.»
Так сказал и исчез как дым, рассеянный ветром.
А Эней восклицает: «Куда исчезаешь, родитель?
Ты ли бежишь от меня? избегаешь сыновних объятий?»
Так говоря, он вновь зажигает потухшее пламя,
Молит пергамского Лара и Весты алтарь седовласой
С благоговеньем чтит фимиамом и жертвенным хлебом.
Тотчас Эней, призвав товарищей всех и Ацеста,
Им объявляет веление Зевса и речи Анхиза,
И желанье своё последовать мудрым советам.
Старый Ацест не противился, но согласился охотво.
Вот избирают и мужей и жон, пожелавших остаться,
Всех, кого не прельщала великая в будущем слава.
Сами чинят скамьи и полу-обгорелые снасти
На кораблях исправляют, готовят канаты и вёсла.
Малы числом, но народ всё и бодрый и храбрый на брани.
Между гем Эней означает плугом пределы
Стен городских: здесь место избрал он для стен Илиона,
Там для троянских твордынь. А старый троянец Ацестес
В радости смотрит на новое царство и, мужей собравши,
Всем законы даёт и водёт на обширную площадь
Тут основали святыню идальской богине Венере,
На эрицинской вершине, высокой под самые звезды,
Тени анхизовой дали жреца и священную рощу.
Девять дней пировал весь народ, алтарям воздавая
Должную честь. Успокоилось море, настала погода,
Ветер попутным дыханьем в путь корабли вызывает.
Плач и рыданье везде по крутым берегам раздалися:
Плачут и ночью и днем, заключая друг друга в объятья.
Даже и жоны и те, что со страхом бывало взирали
На возмущённые воды бездонного царства Нептуна,
В путь отправляться хотят, испытать всю опасность похода.
Добрый Эней утешает их дружеской речью и с плачем
Всех поручает заботам и дружбе родного Ацеста.
Три тельца потом велел заколоть он на жертву
Эриксу, Буре овцу, и не медля отчаливать в море.
Сам, увенчавши чело остриженной ветвью оливы,
Стал на носу корабля и в солёные волны бросает
Недра от жертвы и льёт из бокала душистые вина.
Ветер надул паруса, от кормы подувая за ними;
Грянули вёсла по влаге и белую пену взбивают.
Между тем богиня любви в великой заботе
К богу Нептуну идёт и жалобы так иачинает:
«О, Нептун, меня принуждает склониться на просьбы
Страшный гнев и несытая злоба Юноны, которой
Не укрощает ничто: благочестие, вера, ни время,
Ни уставы судьбы, ни веленья великого Зевса.
Мало того, что она погубила город фригиян,
Столько и горя и бедствий послала несчастным троянцам,
Но преследует кости и пепел разрушенной Трои.
Знает она лишь причину такого ужасного гнева.
Сам ты свидетелем был, как, надеясь на ветры Эола,
Мне возбудила такую грозу на либийских пучинах,
Что океана глубокие воды слились с небесами.
В царстве твоём дерзнула она беззаконье такое.
Вот и теперь, побудив к преступленью несчастных троянок,
Нагло сожгла корабли, и трояне, лишённые флота,
На берегах неизвестных, в стране незнакомой остались.
Я умоляю: дозволь безопасно проплыть океаном
Этиыъ остаткам и дай им достигнуть лаврентова Тибра,
Если просьбы мои не противны губительным паркам.»
Ей отвечает Нептун, смиритель глубокого моря:
«О, Цитерея, ты можешь во всём положиться на царство
Мне подчинённого моря, твоей колыбели: я стою
Веры твоей: как часто смирял я мятежную ярость
Моря и неба! Поверь мне, клянусь Симоэнтом и Ксанфом,
Я об Энее твоём и на суше немало забочусь.
Гнал Ахиллес пред собою полки устрашённых троянцев
На илионские стены, и многих послал бы в пучину
Мрачного ада, и реки стонали б от множества трупов,
Ксанф не нашёл бы пути, не вливался б в глубокое море.
С сильным Пелидом Эней на кровавую битву сошёлся,
Ни покровительством неба, ни силой своею не равный:
Я, окруживши его непрозрачною мглою, исторгнул
Из пелидовой длани, когда я хотел ниспровергнуть
До основания клятвопреступную Трою, которой
Сам я твердыни построил. Не бойся напрасно, богиня,
Я и теперь остаюсь неизменно таким, как и прежде.
Он безопасно достигнет авернского порта, согласно
С волей твоей; одного потеряет лишь в тёмной пучине:
Этот жизнью заплатит один за спасение многих.»
Речью такою Нептун утешив богиню в печали,
Ярых коней к золотому рыдвану впрягает, и сбрую
Вздел и узду с опенённым удилом, и в мощные длани
Ремни схнатил, и ударил бичём, и погнал быстроногих.
С легкостью мчится владыка, летит в колеснице лазурной,
Топчет валы, и валы, упадая под звонкою осью,
Стелются гладкой равниной; и с неба туман улетает.
Спутямков стая за ним: тут кит преогромный несётся,
Старого Главка отряд и с ними Иноид Палемон,
Быстрых тритонов толпа и целое войско Форцида:
А с другой стороны Панопея, Фетида, Мелита,
Незеа, Спио, Талия и Кимотоя несутся.
Светлая радость влилась в благородное сердце Энея;
Он приказал поскорее поставить и мачты и реи
И растянуть паруса. Корабли повернули все вместе,
Стали лавировать вправо и влево и вместе ворочать
Роги высокие реев, – и ветер попутный несёт их.
Шёл впереди кораблей палинуров корабль, как вожатый:
Прочим же велено путь направлять по его указанью.
Влажная ночь достигала уже половины теченья.
Долгим трудом утомившись, гребцы предались уж покою
И, над вёслами склонившись, на твёрдых скамьях задремали;
Как, с над эфирных высот низлетая, Сон легкокрылый
Тёмный воздух сечёт и гонит ночные туманы.
О, Палинур! он несётся к тебе, он невинному мужу
Грёзы печальные шлёт. Вот бог прилетел и уселся
На высокой корме, и, образ мужа Форбанта
Взав на себя, он такие слова обратил к Палинуру:
«Язидов сын, Палинур! нам дуют попутные ветры:
Море несёт корабли; настало время покоя:
Ты преклони утомлённую выю и сном подкрепися;
Я посижу за тебя и буду править кормилом.»
И едва поднимаюший сном отягчённые очи,
Так говорит Палинур: «Чудовищу ль верить я буду?
Я ли не знаю ещё, что значит спокойное море?
Я ли поверю Энея коварным, обманчивым ветрам?
Я ли поверю, так часто обманутый светлой погодой?»
Так говоря, он держался за руль и не двигался с места, –
Только очи поднял и рассматривал звездное небо.
Тотчас бог, взяв ветвь, орошённую водами Леты
И усыпительной силою Стикса, помихивать начал
Вкруг головы Палинура, – и кормчего очи сомкнулись.
И едва палинурово тело склонилось к дремоте,
Бог устремился к нему: и, стремглав опрокинутый в море
Пал Палинур, призывая напрасно собратов на помощь,
Вместе с рулём и отторгнутой частью кормы корабельной.
А легкокрылый бог улетел в поднебесье как птица.
Между темь корабли по волнам подвигались покойно
И безопасно плыли, по воле владыки Нептуна.
Вот приближались уже к утесам сирен сладкозвучных,
Некогда страшным скалам, избелённым костями погибших.
Издали слышно было, как вал раздроблялся о скалы
С рёвом глухим; и Эней, угадав направление флота,
Тотчас приметил, что кормчего нет, и, сев у кормила
Сам управлял кораблём на тёмных волнах океана
И говорил, неутешно рыдая о смерти собрата:
«О, Палинур! для чего ты так верил коварному морю?
Ты, обнажённый, будешь лежать на песках неизвестных!»