Энеида (Вергилий; Шершеневич)/Песнь десятая
| ← Песнь девятая | Энеида Вергилия Песнь десятая | Песнь одиннадцатая → |
| Оригинал: лат. Aeneis. — Источник: Современник, Литературный журнал, том XXXIV, Санктпетербург, 1852 |
- Википроекты
… caedebant partier, pariterque ruebant
Victores victique; neque his fuga nota, neque illis.(Из десятой песни.)
Вот распахнул чертоги свои Олимп всемогущий:
Царь и родитель смертных бессмертных собор созывает
К звездному трону, откуда на все поднебесные страны
С высей взирает, на лагерь троян и народы Латина.
Сели они в обоюду-разверзтой палате, и сам он
Так начинает: «Неба великие боги! почто вы
Вспять обратили решение ваше? почто несогласны,
Спором умы разделяете ваши? Моим повеленьем
Я воспретил италийской земле на троян ополчаться.
Ныне почто столь великий раздор вопреки повеленью?
Страхом каким побуждаются те и другие ко брани?
Будет для брани законное время: к чему торопиться?
Время, когда Караген необузданный грянет на стены
Рима, погибель неся, и от Альпов разверзтых войною
Хлынеть кровавой. В то время дадите вы волю раздорам
Вашим и гневу; в то время вы можете всё ниспровергнуть.
Ныне, оставя ваш гнев, пребывайте в согласьи и мире.»
Краткое слово окончил Зевес: но не краткое слово
Так возразила в ответ золотая богиня Венера:
«О, родитель, о, вечный владыко людей и бессмертных!
Ибо к кому же иному мы можем ещё обратиться?
Видишь ли ты, как рутулы воле твоей непослушны,
Как на ретивых конях, в средину врагов устремляясь,
Носится гордый победою Турн? Ни твёрдые стены
Тевкров закрыть уж не могут: враги их ворвались в ворота;
Даже среди укреплений борьбу завязали и кровью
Тевкров несчастных наполнены рвы. Эней же не знает:
Нет в укрепленьях его. И ужель никогда от осады
Тевкры не будут свободны? стенам возникающей Трои
Вновь угрожают враги, всё те же враждебные рати;
Снова на тевкров восстал с берегов этолийских, от Арпов
Тидеев сын. О, да! и раны мои, полагаю,
Не заживут никогда. О, позор! я, Зевса рожденье,
Смертной десницы страшусь! и если без воли всевышней
Иль вопреки повеленью судьбы к берегам италийским
Тевкры пристали, то пусть же омоют своё преступленье;
Помощи им не давай; но еслижь они, повинуясь
Стольким оракулам, данным богами и небо и ада,
Были послушны их воле, почто же ныне всяк может
Волю твою изменить иль новых судеб повеленье
Может создать? и что ж говорить о флоте, сожжённом
У берегов эрицинских? что ж об Эоле, о бурных
Ветрах, в царстве его возбуждённых? что об Ириде,
Столько раз с облаков ниспосланной? Ныне Аллекто
Тартар подъемлет на нас (ведь только этого горя
Недоставало) и, к свету дневному внезапно поднявшись,
По городам италийским тревогу и ужас разносит.
Не домогаюсь уже троянам обещанной власти:
Этой надеждой мы льстились тогда, как нам улыбалось
Счастье; пусть тот победителем будет, кому ты даруешь
Силу к победе. И если твоей жестокой супруги
Гнев не позволит несчастным троянам нигде поселиться,
То умоляю тебя, о, родитель, низвергнутой Трои
Прахом и дымом, позволь мне спасти от тревоги и брани
Внука Аскания; пусть мне хоть внук в утешение будет.
Пусть уж Эней скитается там по морям неизвестным;
Пусть он идёт по пути, который судьба указала;
Дай лишь малютку спасти и сокрыть от опасностей битвы.
Есть у меня Аматунт и Цитера и Пафос высокий,
Есть и в Идалии роща; пусть он, оставив оружье,
Там в неизвестности жизнь проведёт. Повели Карфагену
Тяжкое иго вложить на авзонские земли: не будет
Пуннам преграды ни в чём; но к чемужь избегали мы столько
Бедствий войны? для чего мы спаслись от аргивских пожаров?
Иль для чего испытали столько опасностей в море,
Столько в далёкой земле? Для того ль, чтоб трояне, скитаясь,
Новых пергамских твердынь в странах италийских искали?
Разве не лучше было на пеплах родных поселиться, —
Там поселиться, где Троя родная цвела? Возврати им,
О, мой родитель, те берега Симоиса и Ксанфа;
Дай им несчистным снова воздвигнуть ильонские стены.»
И, побуждённая гневом великим, сказала Юнона:
«Что ты, богиня, молчанье прервать меня побуждаешь
И сокровенное в сердце моём высказывать горе?
Кто же из смертных, кто изь богов принудил Энея
Брани искать и враждебно напасть на владенья Латина?
Он по веленью судьбы в Италию прибыл, водимый
Девы Кассандры пророческим духом: положим; но разве
Мы побуждали его оставить свой лагерь и ветрам
Жизнь доверять? иль участь войны и опасность защиты
Сыну-малютке вручать? иль к войне подстрекать незаконной
Верных тирренян и мирный народ волновать и тревожить?
Кто из бессмертныхь его побудил на неправое дело?
Или какая жестокость моя? и где же Юнона?
Где нисходящая с неба Ирида? О, беззаконье!
Новые стены троян осаждают латины; преступный
Турн, у которого предок Пилумн, а богиня Венилья
Матерь, в родной остаётся земле! И что же? Трояне
Пламя и мечь понесут безнаказанно в землю латинов?
Как! и на нивах чужих поселятся? захватят добычу?
Зятя себе изберут? похитят чужую невесту?
И уведут от объятий? С оливною веткою в длани
Мира хотят, а с кормы корабельной готовят оружье?
Ты от данайских мечей могла же похитить Энея;
Вместо него туман наводить и тени пустые;
В нимф ты могла превратить корабли троянского флота:
Я же, ничтожную рутулам помощь подав, преступленье
Сделала? Что же? далеко Эней? об осаде не знает?
Пусть и не знает: пусть будет далеко. Есть у тебя ведь
Пафос, Идалия, есть и высокий остров Цитера:
Что ж ты дела затеваешь с городом, полным тревоги
Бранной, с народомь храбрым и буйным? Не я ли стараюсь
Жалкие Трои остатки до основанья разрушить?
Я ли? а кто же ахивян поднял на несчастных фригийцев?
Что побудило восстать и Европу и Азию к брани?
Кто вероломством своим нарушил спокойствие мира?
Я ли на Спарту вела троянца с войною?
Я ль подавала оружье, войну согревала любовью?
Надобно было тогда за своих опасаться; теперь же
Сь жалобой позднею ты восстаёшь и пеняешь напрасно.»
Так говорила Юнона, и все небожители вместе
Мненьем различным шумели: так точно в первом порыве
Ветер шумит по дремучему лесу; в ветвяхь пробегает
Ропот глухой, пловцам предвещающий близкую бурю.
Вот всемогущий отець, великий владыко вселенной,
Молвит могучее слово: и, внемля ему, умолкает
Неба высокий чертог; трепещет земля; неподвижно
Воздух стоит поднебесный; зефиры летучие стихли
И необъятное море смиряет зыбучия волны.
«Речи внемлите моей и слова в уме начертите.
Как меж авзонов и тевкров союз утвердиться не может,
Я ж несогласью и спорам вашим конца не предвижу,
Кто в каком положении теперь, с какою надеждой,
Рутул ли, тевкр ли, будут равны, без всяких различий,
Иль повеленьем судьбы италйцы стан осаждают,
Или ошибкой троян и ложной оракула речью.
Но не свободны и рутулы будут, и каждый получит.
То, что судьба назначает ему: для всех безразлична
Будет Юпитера воля, и цель достигнута будет.»
Тут он поклялся стиксовой братней рекой, берегами
Чёрной, бездонной пучины, смолою кипящим потоком.
Он головою кивнул — и, дрогнув, Олимп всколебался.
Кончил Зевес, с лучезарного трона поднялся, и боги
Все, окруживши Владыку, к чертогам его провожают.
Рутулы между тем ко всем припустили воротам
Приступ упорный, сражая троян и на стены метая
Пламя пожара. А тевкров дружина, в стенах защищаясь,
Храбро держалась; и думать о бегстве было невозможно.
Грустно стояли на башнях высоких несчастные, тщетно
Стены свои окружили редеющим ратников строем.
Азий, имбразов сын и гикетаонов Тиметес,
Два Ассарика и с Кастором Тимбрис, уже поседелый,
В первых стояли рядах; и с ними Сарпедона братьев
Двое родных: и Темон и Клар от гористых ликийских
Стран. Вот Акмон Лирнесский, все силы свои напрягая,
Камень громадный несёт, скалы обломок немалый,
Чадо, достойный родителя Клита и брата Мнестея.
Те поражают врагов мстательным дротом, другие
Камни бросают на них, пускают горючее пламя
Иль тетивою метают пернатые стрелы. В средине
Ратного строя, любовь и забота Венеры, энеев
Отрок, красуясь, стоит с непокрытой, прекрасной головкой:
Точно сияет алмаз, разделяющий жёлтое злато,
Или чела украшенье, иль шеи; точно слоновой
Кости краса, искусной рукою в чёрном эбене
Вставленной, иль в теребинте орикском, чудно белеет.
Мягкие кудри малютки на беломолочную шейку
Нежно сплывают, сжимаясь повыше в кольцо, золотое.
И тебя, о, Исмар, видело храброе племя,
Как направлял ты удары и стрелы напитывал ядом,
Муж, знаменитый рожденьем в Меонии славной, где люди
Пашут роскошные нивы, а Пактол златой орошает.
Быль и Мнестей, которого подвиг изгнания Турна
Из укреплений недавно до звезд возвеличил молвою.
С ним же и Капис, который дал городу Капуе имя.
Так меж собою они делили тяжкое бремя
Битвы; Эней же средь ночи плыл но зыбучему морю.
Ибо когда от Эвандра кь этрусскому лагерю прибыл
Он, повидавшись с вождём, открывает и род свой и имя,
Цель и надежду и средства свои; какие Мезенций
Рати к союзу привлёк, какова запальчивость Турна,
Как неверны надежды людей, говорил он, и тут же
Просьбы свои изложил. И не медля Тархон предводитель
В тесный вступает союз и с ним договор заключает.
И тогда, не судьбой, но свободным желаньем влекомый,
Воле богов повинуясь и флот чужеземному мужу
Вверив, лидийский народ на суда поспешно садится.
Вот впереди плывёт энеев корабль: на передней
Части его два льва фригийских сияют; над ними
Высится Ида гора, столь милая сердцу троянцев.
Сидя на нём, великий Эней размышляет с собою
О предстоящей войне. А по левую руку Энея
Юный уселся Паллант и его вопрощает о звездах,
О путеводных светилах и что претерпел он на суше,
Что на волнах океана.
Теперь Геликон мне раскройте,
Вы, о, богини, и песни мои вдохновите; воспойте
Храбрые рати, что, бросив этрусские нивы, пристали
К мужу Энею и, флот оснастив, океаном несутся.
Массиков первый корабль, красуясь бронзовым тигром,
Воды сечёт: на нём предводитель Массик несётся.
Тысяча воинов с ним, покинувших Клузии стены,
В брань устремились, и те, что вышли из города Козы.
Стрелы — оружье у них, и лёгкий колчан за плечами,
И смертоносные луки. За ними с суровым Абантом
В ярких доспехах прекрасные рати плывут; и корму их
Феб золотой украшает; ему Популония матерь
Мужей шестьсот, испытинных в битве, послала; и остров
Ильва трёхсот, знаменитый обильемь железа а стали.
Третий был тот богов и людей толкователь Азилас;
Таинства жертвенных недр, светила небесные знал он
И щебетанье пернатых и пламя предвестника грома.
Он увлекает с собою дружину из тысячи мужей, —
Строем густым ратующих мужей и копьями страшных.
Им повелели идти на брань алфеевы Пизы.
Город этрусской земли. За ними Астур прекрасный, —
Астур красуется верным конём и бронёй разноцветной.
Ратников триста лихих за врждёмь однодушно несутся;
Те из Цереты пошли, непогодной Грависки, из древней
Пирги, иль из полей, орошаемыхь водами Миньо.
И о тебе умолчать но могу я, о, Кинир, сильнейший
Вождь лигурийский; ни ты с небольшою дружиной, Купавон,
В местах не будешь забыть; у тебя на шеломе лебяжьих
Перьев возносится пух, преступной любви указанье;
И превращенья отца твоего. Когда, уверяют,
Лебедь, грустя о потере любимого им Фаэтона,
Пел под ветвями сестёр, зелёных тополей, сидя,
И от печальной любви искал утешения в лире,
Старость настигла певца и мягким пером окрылила:
Он улетел от земли и с песнью вознёсся к светилам.
Сын же его, ведя за собою такую ж дружину,
Гонит веслами Центавра — огромный корабль: он на волны
Грозно налёг, и будто громада скалы, угрожает
Бездне морской и роет его бороздою глубокой.
Вот и Окн от родных берегов уводит дружины,
Сын этрусского Тибра и жрицы предвестницы Манто;
Дал он и стены, о Мантуа, дал он тебе; и названье, —
Мантуа, предками город богатый; но род не один их;
Племя тройное, народа ж четыре под племенем этим;
Он же народов глава; но сила от крови этрусской.
Кот и пятьсот ратоборцев других на Мезенцья восстали:
Минций река, в тростник бирюзовый одетая, мчит их
Вдоль на враждебных ладьях от родителя Бенака к брани.
С ними и важный Авлест предводитель, сто вёсел поднявши,
Бьёт по волнам, и кипят от ударов вспенённые волны.
Этих огромный Тритон несёт: он лазурной трубою
Бездну морскую пугает; он носит по самые чресла
Образ косматый плывущего мужа; конец же исходит
В члены кита; под его полу-дикую грудь преклоняясь,
Волны журчат. Такие вожди тридцатью кораблями
В помощь троянам плыли, рассекая зыбучее поле.
День удалился с небес, и Луна, скиталица ночи,
На колеснице воздушной всплыла на средину Олимпа.
А Эней, от заботы не зная ни сна, ни покоя,
Сам на корме управляет рулём и ветрилами правит.
И ему на средине пути на встречу несётся
Спутниц знакомых толпа: те нимфы, которых Цибела
Митерь в богинь водяных превратила и быть повелела
Нимфами, вместо ладей, плыли и резали волны,
Сколько у берега прежде стояло ладей медногрудых.
Нимфы царя узнают и издали хорами славят.
Кимодокея, из них в речах искусная нимфа,
Правой рукою держась за корму, а левою волны
Тихо гребя и выставив грудь, за кормою несётся
И говорит к Энею: «Ты бодрствуешь, чадо бессмертных?
Бодрствуй, Эней, и волю дай парусам. Мы сосны
С Иды священной вершины, ныне же нимфы морские,
Некогда флот твой. Злой рутул, напавший с мечом и пожаром,
Иаг истребить хотел; но цепи твои мы расторгли,
Против желанья, и ищем тебя по волнам океана.
Сжалилась матерь богиня над нами и, образ отнявши
Прежний у нас, в тот вид изменила, богинями моря
Быть повелела и век проводить под морскими волнами.
Сын твой Асканий стенами и рвом заключённый, отвсюду
Страшно врагами тесним, сражаем латинскою ратью.
Вот уже и отряды конных аркадцев, смешавшись
С храбрым этруском, стоят на указанном месте;
Турн же намерен прервать сообщенье их со станом, дружины
Двинув в средину на них. Ты встань, и, едва лишь денница
Первым заблешет лучом, союзные рати к оружью
Ты повели созвать и щит, тот непобедимый
Щит ты возьми, который сам бог даровал огнесильный
И опоясал кольцом золотым. Восшедшее завтра
Солнце, если ты речи мои не считаешь пустыми,
Будет свидетелем страшного боя, увидит побитых
Рутулов груды.» Сказала и, зная таинственный способ,
Дланью коснулась высокой кормы: и ладья полетела
Шибче дрота, шибче стрелы, соперницы ветра;
А за нею другие ход ускоряют. Дивится
Сын анхизов, причины не зная, но знаменьем этим
Бодро возносит свой дух и, взоры к небесному своду
С краткой молитвой подняв, о, великая матерь бессмертных —
Молвил — о, ты, для которой приятны Диндима выси,
И города, носящие башни, и львы под уздою,
Будь мне защитою в брани: да знаменье это счастливым
Будет концом для фригиян; прибудь к нам на помощь, богиня!»
Так говорил Эней, а между тем уж ночную
Тьму удаливший день с высот поднебесных на землю
Светлый сходил. И вот повелел он рати союзной
За знамёнами идти и бодро готовиться к битве.
И уже с высокой кормы корабельной был виден
Лагерь троян, как Эней на левой руке лучезарный
Щит свой вознёс. И до сводов небесных со стен поднимают
Крики трояне: надежда в них гнев возбуждает и силы;
Сыплют оружье, врагов поражая: так точно, покинув
Берег Стримона, летят журавли и, взвившись под тучи,
Перекликаются там и плывут океаном воздушным,
Радостно крыльями бьют, убегая от бурного Нота.
Рутулов царь и другие авзонские мужи дивятся
Долго, не зная причины, пока не увидели всворе
Берег, покрытый кормами уже пристающего флота.
Ярко пылает энеев шелом: с вершины от гребня
Льются огни и щит извергает потоками пламя:
Точно как в ясную ночь иногда зардеет кометы
Блеск роковой и кровавый: иль Сириус знойный, несчастным
Смертным несущий засуху и голод и язву; горит он
Светом зловещим и небо своим появленьем печалит.
Но не робеет рутулов вождь: он не тратит надежды
Перехватить неприятелям путь и отбить нападенье.
Речью дружины свои ободряет и так говорить им:
«Вот вам те, которых вы так усердно желали
Вашей рукою сразить: сам Марс во власть предаётся
Нашу, о храбрые мужи; теперь-то всяк пусть вспомнит
И о супруге своей и о доме; теперь пусть припомнит
Славу и подвиги предков своих. Пойдём же смелее,
На берег бодро ударим, доколе от первой тревоги
Враг не опомнясь ещё неверной ногою ступает:
Счастье за храбрыми в битве.» И, так сказавши, с собою
Стал размышлять, какие полки повести, а какие
Будут осаду держать и стеречь осаждённые стены.
В это время Эней на мосты высаживал рати
И сводил их с высокой кормы. Те ищут, где тихий
Брод безопасно течёт, и прыгают в воду; другие
Скачут, веслом упираясь. Тархон же рассматривал берег,
Где не кипела вода, где волны, дробясь, не журчали,
Но спокойное море гладкой волной поднималось.
Он нанравляет туда корабли и товарищей речью
Так ободряет: «теперь-то, о храбрые мужи, ударьте
Сильно веслами, теперь поднимайте ладьи, понесите,
Режьте ладьями тот берег враждебный, иль лучше ладьи пусть
Сами чертят борозду под собою; и пусть сокрушатся,
В пристань такую войдя, корабли, не забочусь об этом
Лишь бы на землю нам стать.» Окончил Тархон, и не медля
Дружно гребцы приударили в вёсла, несутся, и вот уж
К берегу стали носами ладьи; все безвредно достигли
Суши; твоя же ладья, о, Тархон, не достигла. Загнавшись
В мель, на хребте неравном повиснув и будто колеблясь,
Долго держалась она, утомляя волны напрасно;
Но наконец раскрылась и мужей сбросила в волны.
Вёсел обломки, всплывшие кверху скамьи, затрудняют
Бедных пловцов, и волны вспять увлекают их ноги.
Турн же не медлит с своей стороны; он все свои рати
Смело ведёт на троян и на берег ставит противный.
Трубы запели, и первый Эней, как знаменье битвы,
Бросился в сечу на рати селян, опрокинул латинов,
Мужа Ферона сразил, громадного телом, который
Против него устремился: сквозь медной кольчуги защиту,
Сквозь покрытую золотом тунику меч погрузился
В бок и глубокую рану раскрыл. Потом поражает
Лихаса: этот иссечён из мёртвой матери чрева
И тебе посвящён был, о, Феб, твоим лишь спасённый
Чудом от острых булатов, — но всё не на долго. За ними
Он и Киссея свирепого, он великана Гианта,
Палицей рати сражавших, низвергнул в Тартара бездну.
Не помогло им оружье Алкида, ни сильные руки,
Ни родитель Меламп, сопутник Алкида; доколе
Тот полубог пребывал на земле для подвигов тяжких.
Между тем, как Фар кричал бесполезные речи,
Дрот свой пускает Эней и кричащему мужу в отверстье
Рта погружает. И ты, о Кидон несчастный, пленённый
Клитием, новой отрадой твоей, едва опушившим
Первым пушком ланиты свои, — ты, сражённый дарданской
Дланью, будешь несчастный лежать и утехи забудешь
Юношей тех, что любили тебя. Но на встречу Энею
Братьев несётся отряд, все семеро Форковы дети:
Вместе семь дротов бросают они: одни от шелома
Скачут отбитые, те от щита отразились; другие,
Только задевшие тело, Венера сама отклонила.
Верному другу Ахату Эней говорить: «Подавай мне
Дроты, мой друг; ни один моею рукою напрасно
В рутулов брошен не будет: они на полях Илиона
Столько данаев пронзили. Схватив преогромную пику,
Бросил Эней; а она летит и, медный пробивши
Мэона щит, сломила у воина грудь и кольчугу.
Мэона брат Альканор заступил; он сражённого брата
Хочет рукой поддержать; но пущенный сильным полётом
Дрот пробивает и руку его и выходит кровавый;
А рука, от плеча отделившись, на жилах повисла.
Тут Нумитор, из братнего тела выхватив пику,
Ею бросает в Энея; но, слабый, не мог поразить он
Мужа такого, и пика бедро лишь Ахата задела.
Вот прибежал и Клавз, пришедший от города Куров,
Силами юности гордый; он дрот свой дебелый в Дриопа
Сильно бросает: дрот, тяжко увязнув под подбородком,
С жизнью голос пресек говорящего мужа, сквозь горло
Вышедши вон; а Дриоп, упадая, челом ударяет
В землю и кровь изо рта извергает густую. За ним же
Трёх поражает фракийцев из древнего рода Борея,
Трёх же других, которых Идас отец и отчизна
Исмара к брани послали, различным ударом повергнул.
Тут прискакал и Галез, отряды аврунков, за ними
Славный конями Мессап, нептуново чадо. То тевкры
Рутулов гонят, то рутулы тевкров; у самого входа
В землю авзонскую бьются. Словно противные ветры,
Грозною бурей восстав, с дуновеньем и силою равной
Вступят в борьбу; ни сами друг другу, ни тучи, ни море
Не уступают; и длится сомнительный бой, и упорно
Ветры стоят, природа в борьбе: так точно трояне,
Так и латины сошлись; на рати ударили рати,
Ноги с ногами сомкнулись и с мужами частые мужи.
А с другой стороны, где поток в стремительном беге,
Камни срывая, катил и лес, с берегов уносимый,
Там аркадцев полки, непривычные к пешему строю,
Тыл обратили, гонимые ратью латинов: природа
Местности трудной аркадцам покинуть коней указала.
Видя бегущих, Паллант к последнему средству прибегнул:
Он возбуждает в них дух то просьбой, то горькою речью:
«Братья, куда вы бежите? я именем вашим молю вас,
Славою подвигов прежних, Эвандра вождя драгоценным
Именем, славой побед и моею надеждой, которой
Льщусь я теперь быть достоиным соперником славы отцовской,
Не полагайтесь на бегство: не бегством — булатом откроем
Путь сквозь врагов, где кипят их сгущённые рати; по этой
Только дороге и вы и Паллант, ваш вождь, возвратиться
Можем на родину нашу. Не воля бессмертных гнетёт нас:
Смертные смертных теснят. И у нас есть души такие ж.
Столько же рук и у нас; здесь бездна великого моря
Нас отделяет; нет уж для бегства земли: обратиться ль
К морю, иль к Трое?» Так говоря, он ворвался в средину
Частых врагов. И ему, неприязненным роком ведомый,
Лаг попадается первый на встречу: в то самое время,
Как отторгал он тяжёлый булыжник, Паллант пробивает
Брошенным дротом хребет, разделяющий рёбра в средине,
И засевший в костях булат исторгает. В то время
Лага Гисбон заступил, надеясь отмстить за собрата:
Он, раздражённый смертию друга, вперёд устремился
И осторожность забыл, а Паллант упреждает и меч свой
В лёгкое мужа вонзает, ещё раздутое гневом.
Он поражает Сфенела и Анхемола, из рода
Древнего Рета, — того Анхенола, который запятнать
Мачихи ложе дерзнул. Вы также на рутулов нивах,
Ларис и Тимбер, легли, близнецы, меж собою подобьем
Славные Давкии чада, лицом для своих неразличны,
И для родителей ваших приятный обман; но жестоко
Сделал Паллант различье меж вами: ибо эвандров
Меч тебя, о, Тимберь, лишил головы, а десница,
Ларис, твоя, от плеча отделённая, ищет тебя же,
А полу-мёртвые пальцы трепещут и щупают меч свой.
Рати аркадцев, словами вождя возбуждённых и славным
Зрелищем подвигов мужа, и стыд и досада на битву
Вновь обратили. И вот в колеснице бегущего мимо
Мужа Ретея сражает Паллант; но гибель Ретея
Только на время замедлила Ила падение: ибо
Издали в Ила Паллант направил дебелую пику;
Но удар перенял Ретей, пред тобою бежавший,
Доблестный Тевтрас, и Тиресом братом твоим; он, несчастный,
Пав с колесницы, по полю бьётся пятой полу-мёртвой.
Точно летней порою, дождавшись желанного ветра,
Пастырь рассеет и пустит, пожар на негодные злаки;
Вспыхнет мгновенно средина и ужас огненной рати,
Пламенем хлынув трескучим, охватит широкое поле;
Он же сидит и на пламя глядит с торжеством победитель:
Так и сподвижников храбрость в одну съединяется силу,
Радуя сердце твоё, о, Паллант; но сильный на брани
В сечу стремится Галез, под бронёй собираясь своею.
Он и Ладона сразил и Ферета и Демодока,
И у Стримона мечём молньеносным отсек он десницу,
К горлу взносившую меч; он, в очи булыжником грянув
Мужа Тоаса, с мозгом рассеял кровавые кости.
Ведая тайну судеб, родитель в роще Галеза
Долго таил; но старца едва лишь дряхлые очи
Смертью сомкнулись, как вдруг наложила суровая Парка
Руку свою и сына мечу обрекает Эвандра.
Выступил в битву Паллант, но прежде так помолился:
«Дай, о родитель Тибр, железу, что в длани колеблю,
Счастье; и путь проложи сквозь храброе сердце Галеза;
Эта броня и добыча украсят дуб твой снященный.»
Выслушал Тибр; и Галез, покрывая щитом Имаона,
Грудь без защиты открыл аркадскому дроту, несчастный.
Лавз же, опора великая брани, полкам не позволил
Гибелью мужа такого в испуге тревожиться сильном.
Первый сразил он упорного мужа Абанта, который
Был и узлом и помехою в битве для Лавза; поверглись
В прах и Аркадии чада и рати этрусков поверглись;
Пали и вы, несражённые с греками в брани, о, тевкры!
Вот и сошлись и вождями и силами равные рати:
Жмутся ряды на ряды, теснят их последние строи;
Нет ни оружию места, нет ни рукам ратоборцев;
Здесь Паллант напирает и жмёт, там Лавз наступает;
Мало и возраст героев различен, и оба красавцы.
И не дала им судьба увидеть нивы родные;
Но не сошлись меж собою они: великий Олимпа
Царь не позволил; судьбу их на брани сильнейшие мужи
Вскоре расторгнут.
И вот родная сестра, обратившись
К Турну, просит о помощи Лавзу. В то время в летучей
Турн колеснице в средине строев носился. Увидев
Рати свои: «о, мужи, бой прекратится: один я
Против Палланта иду: он мне одному предоставлен.
Я бы желал, чтоб сам отец был свидетелем битвы.»
Так он сказал, и ратники, вдруг расступившись, открыли
Поле ему. А Паллант, покорность рутулов видя,
Речи надменной дивится, на Турна глядит в изумлении;
Меряет оком громадные члены; нахмуренным взором
Всюду обводит его и против речи тирана
Речью такою идёт: «Иль славной добычей хвалиться
Буду, иль славною смертью; родителю та и другая
Участь равны; оставь же угрозы.» Сказав, на средину
Выступил поля. И груди аркадцев забились от страха.
Турн с колесницы ниспрянул : он пеший готовится к схватке.
Словно лев, когда с высокой вершины увидит
В поле далеко быка, готового ринуться в битву,
И налетает: таков был образ пришедшего Турна.
Видя, что пущенным дротом достигнуть противника может,
Выступил первый Паллант. Попытаться онь хочет, возможно ль
В смелости счастье для силы неравной, и к небу молитву
Так воссылает: «гостеприимством отца и трапезой,
С ним разделённой тобою великий Алкид, умоляю,
В помощь прибудь мне на подвиг великий; да узрит
Турн полу мёртвый, как я кровавой бронёй завладею,
И умирающим взором меня победителем скажет.»
Юноши речи услышал Алкид и вздохом глубоким
Сердце печальное сжал и пролил напрасные слёзы.
И родитель тогда утешает речию сына:
«Смертного дни сочтены; невозвратен и краток час жизни;
Но увеличивать славу великими в мире делами —
В этом доблести цель. Под стенами высокими Трои
Столько погибло божественных чад; и даже могучий,
Чадое мое, Сарпедон. И Турна уже призывает
Рок невозвратный: он жизни уже достигает предела.»
Так говорит и взор отвращает от рутулов поля.
Вот Паллант свой дрот выпускает с великою силой
И из глубоких ножен извлекает меч свой блестящий.
Дрот летит и, пробив оконечность щита, ударяет
Там, где плечо покрывается сверху бронёю, и даже
Панцирь пробив, задевает огромное турново тело.
Турн же потом свой дрот, повершенный острым железом,
Долго колебля, в Палланта бросает с такими словами:
«Ты посмотри теперь, не лучше ль мой дрот пробивает.»
Кончил. И щит, и столько покровов железа и меди,
Столько воловьих кож, на щите натянутых плотно.
Всё пробивает булат, в средину стремительно грянув:
Даже и панцирь сломил и грудь богатырскую мужа.
Он же из раны тёплый булат исторгает напрасно:
Тем же путём и багряная кровь и душа уплывают.
Рухнул на рану герой, зазвенели стальные доспехи,
И окровавленным ртом поражает враждебную землю.
Турн говорит, над трупом поверженным стоя: «Аркадцы,
Помните эти слова и Эвандру царю передайте:
Я возвращаю Палланта в том виде, какого он стоить.
Всякую честь похорон и всю погребенья отраду
Щедро дарую; будет не дёшево стоить Эвандру
Дружба с Энеем.» Сказал и, левой ногой прижавши
Труп бездыханный, похитил тяжеловесного злата
Перевязь дивной работы: на ней беззаконное дело
Клон Эритид начертил: супругов, гнусно погибших
В брачную ночь, преступлением жон и кровавые ложи.
Турн торжествует теперь, он в восторге от славной добычи.
Ум человека не знает судьбы и грядущего часа.
Меры восторгу не знает, счастлвой минутою гордый!
Вскоре настанет для Турна тот час, когда пожалеет
Он о паллантовой смерти, так дорого купленной ныне;
Будет и день проклинать и добычу победы. С слезами,
С воплем паллантовы воины труп на щите уносили
С поля, толпою вождя провожая. О, сколько для старца
Горя и славы великой твоё принесёт возвращенье!
Тот же день тебя и на битву увлёк и похитил,
Но оставляешь ты в поле побитых рутулов груды!
И уже не молва, но верные вести о тяжком
Горе дошли до энеева слуха, узнал о трудном
Дел положении дружины: пора поспешить к ней на помощь.
Мчится Эней; он косит булатом ближайшие рати,
Путь открывает широкий мечом сквозь враждебные строи:
Ищет тебя, о, Турн, — тебя, надменного новой
Брани добычей. Паллант, Эвандр и всё пред очами
Живо предстало; радушный приём, угощенье, которым
Он был впервые почтён, и дружба и данные руки.
Он четверых Сульмона детей живьём полоняет,
Столько же Уфенса чад: он в жертву теням принесёт их;
Пленников кровью польёт костра горящее пламя.
Тут он издали в Мага копьём пускает свирепым:
Маг с быстротой наклонился: копьё над челом пролетело.
И, обнимая колени, с покорностью так говорит он:
«Тенью отца умоляю, надеждой растущего Юла,
Я умоляю тебя, и родителя вместе и сына
Жизнь пощади. У меня есть высокий чертог; в том чертоге
Много чеканных талантов сребра под землёю зарыто;
Много вещей золотых и грубого золота много.
Тевкров победа от жизни моей не зависит: одною
Жизнью более, менее, — в этом различья не будет.»
Кончил; Эней же такие слова в ответ посылает:
«Много талантов сребра и золота много, которым
Хвалишься ты, для детей сбереги. Но все отношенья
Между ратующих ныне надменный Турн уничтожил,
Первый Палланта убив. То будет анхизовой тени,
Будет и Юлу приятно.» — И, так говоря, он рукою
Левой схватил за шелом и, склоняя молящего выю,
Меч погружает в него по самый предел рукояти.
Вот и Гемона сын: он жрец и Дианы и Феба;
Митра чело украшает, на митре священные ленты,
Весь он одеждой блестит и красуется светлой бронёю.
С мужем сошёлся Эней: он по полю гонит, сражает
И повергает в вечную мглу. Серест же, доспехи
Снявши, несёт на плече, для тебя приятную жертву.
Царь Градив. Но восстановляется битва: вот Цекул,
Чадо Вулкана, вот и Умброн, пришедший от высей
Марзовых. Витязь дарданский свирепствует против и тут же
Анксура левую руку ударом меча отхватил он
С целым изгибом щита. Сказал тот великое нечто,
Силу в словах полагая и дух вознося он, быть можеть,
К небу, себе седину обещая и долгие годы.
Вот и Тарквит подскакал, красуясь блестящей бронёю,
Фавна лесного сын, рождённый от нимфы Дриопы,
Гневному мужу на встречу несётся; но этот с размаха
Панцирь и щит отягчает огромный, пронзённые пикой;
Голову тщетно молящего, тщетно хотящего много
Речи сказать, на землю свергает и, труп безголовый
И не остывший ещё попирая, с разгневанным сердцем,
«Здесь ты лежи — говорит — о страшный; не скроет в могилу
Добрая матерь тебя, ни в гробе отцов не положит;
Хищные птицы тебя расклюют иль волны в пучину
Бросят, и раны твои растерзают голодные рыбы.»
Он поражает Антея в Лука, передние строи
Турновой рати, и сильного Нуму и с ним Камерта,
Русоволосого сына Вольсцента, на нивах авзонских
Мужа из всех богатейшего, тихих Амиклов владельца.
Как Эгеон, сто рамен по преданью имевший и столько ж
Рук, и грудей и ртов пятьдесят, извергавших пожаром
Пламя, когда на удары зевесова грома поставил
Стольких же грохот щитов и столько ж блестящих булатов:
Так и Эней победитель, едва лишь тёплою кровью
Меч обагрился его, свирепствовал по полю брани.
Вот он идёт на четверку коней колесницы Нифея,
Прямо стремится на воина грудь; а кони, увидев
Издали мужа, идущего к ним и кипящего гневом,
Вспять обратились, от страха вскружась, и, сбросив возницу,
К берегу мчат колесницу его. Но вот и в средину
Ратей несётся Лукаг, в колеснице, запряжённой парой
Белых коней; он с Лигером братом; но Лигер вожжами
Клонит коней, а пылкий Лукаг обнажённым булатом
Машет. Не вынес Эней их кипучего жара, но быстро
Бросился к ним и огромный предстал с устремлённою пикой.
Лигер ему говорит: «не коней Диомеда ты видишь,
Не колесницу Ахилла, не Фригии нивы: на этом
Поле найдёшь ты и жизни конец и войны.» Но напрасно:
Лигера речи безумные прочь улетают на ветер.
Витязь троянский в ответ ничего, но вместо ответа
Дрот посылает врагу. Тогда как Лукаг, наклонённый
Вниз с колесницы, копьём скакунов понуждает и, ногу
Левую бросив вперёд, готовится к битве, сквозь крайний
Выгиб щита блестящего пика проходит и левый
Бок поражает Лукага: и выбитый вон с колесницы
По полю он полу-мертвый катится. Эней же с такою
Горькою речью к нему обратился: «Лукаг, ведь не кони
Медленным бегом своим колеснице твоей изменили;
И не тени пустые врагов их вспять обратили:
Сам соскочил ты с колёс и сам колесницу покинул.»
Так говоря, он схватил лошадей. А Лигер несчастный,
Пав с колесницы, к нему простирал безоружные руки.
«Витязь троянский, тобой умоляю и теми, что дали
Жизнь столь великому мужу, оставь мне душу, помилуй.»
Много просил он ещё, Эней же ему отвечает:
«Ты ведь недавно речь не такую держал; так умри же
И не оставишь брат брата.» И острым булатом рассек он
Грудь, где таилась душа. Такие по бранному полю
Ужасы сеял дарданский герой, подобно потоку,
Чёрному вихрю подобно, бушуя. А вот и из стана
Вырвались вон осаждённые тщетно трояне, и с ними
Отрок Асканий.
В то время Юпитер к Юноне такую
Речь обратил: «О, сестра и дражайшая сердцу супруга!
Ты не ошиблась и, как полагала, случилось: Венера
Сильно стоит за троян. Не живы у воинов руки,
Сердцем не храбры они, не тверды в опасности духом.»
С видом покорным Юнона: «Зачем, о, прекрасный супруг мой,
Ты растравляешь горе во мне, боящейся столько
Речи ужасной твоей? О! если б ещё я имела
Прежнюю силу в любви, и какая должна бы и ныне
Быть у меня, то ты б отказать не хотел, всемогущий.
Я бы могла исторгнуть Турна из ужасов битвы
И для родителя Давна его сохранить невредимо.
Ныне он должен погибнуть и кровь невинную тевкрам
В жертву принесть: однако ж, ведёт он от нашего рода
Имя, и предок четвёртый — Пилумн у него; он рукою
Щедрою часто и много алтарь отягчал твой дарами.»
— Ей же Олимпа воздушного царь ответствует кратко:
«Если желаешь ты только замедлить юноши участь,
Времени просишь ему и во мне полагаешь такое ж
Мненье о том, то бегством спаси от сражения Турна
И уведи от грозящей беды: дотоле возможны
Милости наши. Но если под этою просьбой таится
Высший желанья предел и мнишь ты, что я захотел бы
Всю войну изменить и подвинуть, то тщетной надеждой
Льстишь ты себя.» — И ему со слезами Юнона: «Что, если б
Сердцем ты чувствовал то, что уста с трудом произносят!
Если бы турнова жизнь отныне прочно стояла!
Ныне невинного мужа тяжкий конец ожидает.
Иль ошибаюсь в истине я; о, если б напрасным
Страхом тревожилась я, и к лучшему ты изменил бы
Определенья твои, для которого это возможно!»
Речи такие сказав, тотчас с высокого неба
Долу спустилась и, мглой окружившись, по воздуху мчится,
Словно как буря, на рати троян и на лагерь латинов.
Вот богиня прозрачною мглою призрак ничтожный
В образ Энея создав — о диво! — в броню облекает.
Словно дарданскую; щит создаёт; подражает косматым
Гребням вулканова шлема; влагает ничтожные речи;
Звуки без мысли даёт и походке его подражает
Так, говорят, от жизни отшедшие носятся тени,
Или виденья во сне усыплённые чувства морочат.
Носится в первых рядпх торжествующий призрак и Турна
Дразнит оружьем и речью его раздражает на битву.
Турн наступает и издали мечет шипящую пику
Призрак от мужа бежит и постыдно тыл обращает.
И, полагая тогда, что Эней спасается бегством,
Турн в беспокойной душе напрасно надежду питает.
«О, Эней — говорит он — куда ты бежишь? для чего ты
Хочешь расторгнуть условленный брак? не беги же: из этих
Рук ты получишь землю, которой искал за морями.»
Так восклицая, бежит он за тенью, мечём обнажённым
Блещет; не видит, что ветер уносит напрасную радость.
Тут случайно ладья под скалою высокой стояла
На берегу, с готовым мостом и опущенным ходом:
Царь Озиний на ней приплыл от клузинских пределов.
Трепетный призрак бегущего мужа Энея сокрылся
В эту ладью, а Турн преследует быстро и с жаром.
Он побеждает преграды, стремится, мосты переходит;
Но едва лишь взошёл, как Юнона срывает канаты
И, отторгнув ладью, по волнам уносит кипучим.
А Эней всё ищет Турна, на брань призывает
И обрекает смерти множество встреченных мужей.
И тогда не скрывался уж боле призрак ничтожный,
Взвившись к высокому небу, сливается с тёмным туманом.
Турна же вихрь по волнам увлекает в глубокое море.
Смотрит, не ведая дела, спасенье своё ненавидя;
Ояъ простирает руки к светилам и речи такие:
«О! всемогущий отец! ужели моё преступленье
Тав велико, что я заслужил столь жестокую кару?
Где я? куда я несусь и откуда? и как возвращусь я?
Я ль ве увижу лаврентовых стен, ни ратного стана?
Что же дружина моя, что скажут те мужи, которых
В брань я увлёк под свои знамена? а ныне — позорь мне!
Я их оставил всех, окружённых ужасом смерти!
Вижу теперь их разбитые строи и слышу стенанья
В прахе лежащих. На что мне решиться? Какая пучина
В пропасть глубокую скроет мой стыд? Вы сжальтесь, о, ветры, —
Сжальтесь, несите ладью на утёсы и скалы, моленью
Турна внемлите; умчите её на ужасные Сирты,
Где бы меня не достигли ни рутулов взоры, ни стыд мой!
Так говоря, он сюда и туда волнуется духом;
Сам не знает, мечём ли постыдные дни прекратить он,
Твердый булат погрузивши меж рёбра: иль в волны морские
Бросится он и вплавь к берегам понесётся высоким,
Снова ударить на войско троян. Он трижды пытался
То и другое исполнить, и трижды Юноны могучей
Длань удержала его, над отчаяньем юноши сжалясь.
Быстро несётся ладья, уносимая ветром и морем,
И пристаёт наконец к древнему городу Давна.
Между тем кипучий Мезенций, по воле Зевеса,
Вместо могучего Турна в брань устремившись, ударил
На победителей тевкров. Сбежались дружины тирренян,
Все на единого мужа, и местью и злобой пылая,
Частыми дротами жмут. Подобно утёсу, который
В море широкое входит и, ярости бури противясь,
Ярости волн, неподвижно стоит, презирая всю силу
Грозную неба и моря: так точно стоял и Мезенций.
Он бездыханным Гебра простёр, Долихаона чадо,
С ним же Латага и робкого Пальма: Латага огромным
Камнем, обломком скалы, в лицо обращённое грянул;
Пальму подсек подколенок и медленно влечься оставил.
Лавзу дарит их доспехи и гребень для шлема косматый.
Он и фригийца Эванта сразил, сразил и Миманта:
Этот был Париса друг и летами равный сподвижник;
В ту же ночь и Феано его родила и царица,
Дочерь Киссея, Париса, брани светильник, явила
В жизненный мир; в отчизне покоится Парис; Миманта
Прах неизвестный лежит на лаврентовых нивах. И будто
Дикий тот вепрь, с нагорных высот озлобленными псами
Выгнанный в поле, которого Везул хранил соснородный
Долгие годы, и долго питали болота Лаврента
И тростниковый лес; когда попадётся в тенеты,
Станет, от злости кипя, и шерсть на хребте ощетинит.
Не нападает никто, никто, подступить не дерзает;
Мечут лишь копья в него и издали криком тревожат
Он же бесстрашный во все обращается стороны медля.
Зубом скрежещет и копья и стрелы с хребта отряхает:
Так и из тех, для которых Мезенций был справедливой
Мести предметом, никто не посмел с обнажённым железом
Силой померяться с ним; но издали только метали
Копья в него и тревожили криком великим. Вот Акрон,
Воин, пришедший от древних владний Корифа: он родом
Грек; как изгнанник покинул он брак не свершённый. Увидев
Этого мужа, далеко в рядах разносившего ужас,
Пурпуром гребня и даром невесты — одеждой багряной —
Ярко сиявшего,— словно несытый лев, у высоких
Часто бродящй загонов, томленью голода внемля,
Если увидит бегущую робко козу, иль оленя,
Гордо поднявшего роги, — от радости зев разверзает
Страшный и, гриву подняв, устремится к добыче и, в чрево
Впившись клыками, прильнёт и наляжет на жертву и чёрной
Кровью пасть нечестивую моет: так быстрый Мезенций
Ринулся в чащу врагов. Повержен Акрон несчастный,
Бьётся по чёрному праху и кровь обагряет доспехи.
Но не хотел он сражать бегущего мужа Орода,
Заднюю рану ему наносить метательным дротом:
Он устремился навстречу к нему, и, лицом обратившись,
С мужем сразился муж, не хитростью сильный, но сильный
Крепким булатом, и, труп попирая ногою и пикой,
«Мужи —сказал он — опора войны не пустая, высокий
Свержен Ород.» И радостным криком вскричала дружина.
А умирающий воин: «Кто бы ты ни был, недолго
Будешь гордиться победой: тебя ожидает такая ж
Горькая участь; ты вскоре на тех же полях побеждённый
Будешь лежать.» И, злобно ему улыбаясь, Мезенций.
«Ты умирай, обо мне же рассудит людей и бессмертных
Царь.» И, сказавши, копьё извлекает из тела. Ему же
Сном железным и тяжким покоем сомкнулись зеницы,
Свет убежал от очей и вечною мглою сменился.
Цедик сразил Алкатоя, Сакратор Гидаспа, Рапон же
Мужа Парфенья и силами дюжего Орса. Мессапом
Клоний сражён и муж Эрицет Ликаонский; тот наземь
Павший с коня без узды, Эрицета же пешего пеший.
Выступил Агис Ликийский: его поражает Валерий,
Дедовской храбрости муж; а Троня — Салий; Неалк же —
Салия, славный копьём и далеко обманчивым луком.
И уже уравнивал Марс меж ратующих строев
Тяжкие смуты и смерть. Победителей и побеждённых
Воинов рати то отступали, то в сечу стремились:
Бегства не знали ни те, ни другие. Собравшись в чертогах
Зевсовых, боги жалеют о тщетном ратующих гневе
Н о великой смертных потере. Отсюда Венера,
Там же Юнона взирают на битву; в средине ж кипящих
Тысячи мужей носится бледная тень Тизифоны.
Бурный Мезенций, огромным копьём потрясая, стремится
В поле. Так точно великий Орион, по неизмеримой
Влаге Нерея ступает и, путь пролагая сквозь волны,
Их превышает плечом, иль, вырвав на высях нагорных
Вяз многолетний, несёт и, по суше ступая, меж тучи
Голову кроет: таков был Мезенций в огромных доспехах.
Между тем его меж рядами длинными ратей
Ищет Эней: он готовится к битве. Мезенций бесстрашно
Храброго витязя ждёт и стоит неподвижной громадой.
Взором измерив пространство, какое копьё пролетает,
«Боже — десница моя, и пика, что в длани колеблю,
Данте мне счастье; тебе, о мой Лавз, обещаю, доспехи
С тела разбойника сняв, украсить тебя.» И, сказавши
Так, он шипучую пику бросает. Она полетела,
Грянула в щит, но, щитом отражённая, в рёбра вонзилась
Храброго Антора мужа: он был сопутник Алкида.
Аргос покинув, пристал он к Эвандру и с ним поселился
На италийской земле. Погиб он, несчастный, ударомь,
Не для него нанесённым, и, взор к небесам устремляя,
Вгпомнил в кончине своей об Аргосе, родине милой.
Вот боговерный Эней бросает копьём: сквозь тронною
Медью окованный выгиб щита, сквозь ткани льняные
И сквозь тройную шкуру воловью пика пробилась
И увязла в бедре, но там потеряла всю силу.
Видя тирреняна кровь, в восторге Эней обнажает
Острый свой меч и с жаром к нему устремляется грозный.
Вскрикнул от ужаса Лавз, любовью сыновней пылавший,
Видя опасносность отца, и слёзы из глаз заструились.
Здесь я конец твой жестокий, твою несравненную доблесть
Я воспою и тебя в песнопеньях, о витязь достойный,
Если потомство поверит такому прекрасному делу.
Пятился с поля Мезенций уже бесполезный, бессильный
И со щитом увлекал за собою копье роковое.
Лавз устремился вперёд и вмешался в толпу ратоборцев.
И уже Эней десницу вознёс и готов был
Грянуть мечом; но Лавз отражает удар и мечом он
Меч замедляет врага. И криком великим дружина
Подвигу Лавза вторит, доколе родитель, покрытый
Сына щитом, удалился с бранного поля; и сыплют
Копья в Энея и издали дротами путь замедлают.
Он же от гнева ярится и твёрдо стоит под бронёю.
Точно, когда, из тучь вырываясь, грянут на землю
Ливень и град: и все земледельцы с полей убегают,
Все поселяне, и кроется путник под кров безопасный,
На берегу ли реки, иль под сводом высоким утёса,
И остаются, доколе на землю дождит, ожидая
Вновь появленья солнца, а с ним и трудов возвращенья.
Так и Эней, осыпаемый копьями мужей отвсюду,
Бурю выдерживал брани, доколе громы не стихли.
Он на Лайза шумит, он Лавзу так угрожает:
«О, несчастный, куда ты стремишься? к чему тот
Жар, превышающий силы твои? Сыновней любовью
Ты увлекаешься в гибель.» — Он же не менее смело
Скачет безумный. Но вот уж гнев воздымается выше
В сердце дарданского мужа, и Парки последние пряди
Лавзовой жизни прядут: Эней могучим булатом
Юношу в грудь поражает наскозь по предел рукояти.
Острый булат проходит сквозь щит, ничтожный для грозной
Длани предел, сквозь одежду, которую нежная матерь
Золотом мягким расшила. И лоно наполнилось кровью;
Скорбная жизнь покинула тело и быстро по ветру
К лёгким теням улетела. Сын же анхизов, увидев
Юноши лик помертвелый, бледнеющий образом дивным,
Жалобно, тяжко вздохнул и руку к нему простирает.
Сжалось геройское сердце, при виде любви столь великой
Сына, и так говорит он: «о ты, сожаленья достойный
Юноша, что же теперь для тебя, что может достойно
Благочестивый Эней совершить за подвиг столь славный?
Ты сохрани те доспехи твои, твоё утешенье;
Если желанье твоё, я предков могиле и праху
Тленный твой прах возвращаю; и будет тебе утешеньем
В участи жалкой твоей, что сражён ты великим Энеем.»
Так говоря, он вскричал на медленных воинов Лавза,
Сам поднинает с земли бездыханное юноши тело,
Прелесть завитых кудрей обагрившего чёрною кровью.
Межлу тем родитель у вод Тиберина текучих
Раны волной омывал, на ствол опирая древесный
Слабые члены свои. Пред ним на ветвях недалеко
Медный повешен шелом; на траве боевые доспехи
Мужа лежат; кругом обступивши, дружина любимцев
Грустно стоит; и сам он, болезненный, дышаший трудно,
Слабым склонился челом; бороды же волнистые кудри
Густо сплывают на грудь. Вопрошает он часто о Лавзе,
Часто гонцов посылаете к нему, чтоб его отозвали
С поля, печального старца заботу ему сообщили.
Воины с поля идут и с плачем несут бездыханный
Лавза великого труп, сражённого раной великой.
Стон разгадало отцовское сердце, беды прорицатель.
Сыплет он прах на седую главу, к небесам простирает
Руки и, к трупу припав, говорит: «такую ль, о сын мой,
В жизни имел я отраду, чтоб ты, меня защищая,
Вражьей рукою сражён был, рожденье моё? И твоею ль
Смертью выкупил дни я свои, твой родитель? и ты ли,
Сын мой, мне жизнь подарил? О, теперь лишь узнал я, несчастный,
Тягость изгнанья и горя! теперь лишь глубокая рана
Задана сердцу отца! Преступленьем твоё запятнал я
Имя, о сын мой! Я сам — нелюбовью народа с престола
Сверженный царь и лишённый наследья предков. Отчизне
Должен был я заплатить за мои злодеяния горем;
Душу виновную должен был дать за столько погибших!
Ныне я жив! и ещё ни людей не покинув, ни света!
Нет! я покину теперь.» И, так говоря, на больное
Встал он бедро и, хотя обессиленный раной глубокой,
Бодро кренясь, приказал подвести коня боевого:
Он украшеньем его, его был отрадою; много
С ним совершил он походов и много побед одержал он.
«Реб мой—сказал он к печально стоявшему зверю — уж долго
Жили мы, — долго, если для смертных есть что либо долго, —
Иль пренесёшь ты сегодня Энея главу и доспехи
И — победитель — со мною отмстишь за несчастного Лавза
Горькую гибель; иль если уж силой открыть невозможно
Путь к торжеству, то, вместе со мною сражённый, погибнешь.
Ибо не думаю я, о храбрый товарищ, чтоб мог ты
Чуждое иго сносить и иметь повелителей тевкров.»
Молвил и члены свои на зверя хребте поместил он,
В обе руки захватил по пуку дротов булатных;
Медью сверкает чело, на ней ощетинился гребень
Конских волос. Таков с быстротою стремится он в поле.
Сердце его терзают и стыд, и безумье, и горесть,
Вместе с любовью отца, раздражённого яростью фурий,
С ними ж геройская доблесть. Он голосом громким Энея
Трижды на брань вызывает. Эней же, тот голос услышав,
С радостным сердцем взывает: «да сделает царь тот
бессмертных
И Аполлон многосильный, чтоб ты со мною сразился.»
Так сказал и на встречу понёсся с грозною пикой
Тот же ему: «для чего ты меня напрасно пугаешь,
Бесчеловечный, сына похитив; то путь был единый
К гибели верной отца. Уже никакой не страшусь я
Смерти, богов никаких не боюсь я. Оставь же угрозы:
Я пришёл умереть; но пред смертию в дар посылаю
Это тебе.» Сказал и дрот на врага выпускает,
Вот и другой за ним, и ещё и ещё, и кружится
Кругом широким. Но щит золотой принимает удары.
Трижды стоящего мужи вокруг обскакал он налево,
Дротами сыпля в него, и трижды витязь троянский
Щит поворачивал медный, уставленный лесом булатов.
Но, наконец соскучив столь медленным боем, соскучив
Столько выдергивать пик и теснимый неравною битвой,
Много подумал герой и, вперёд устремившись, ударил
Между висков боевого коня метательным дротом:
Дыбом взвивается конь, копытом по воздуху грянул
И повалился, огромный, с собой ездока увлекая.
Тяжестью тела к земле придавил и в сбруе запутал.
Тевкры, латины криком своим небеса потрясают.
А Эней прилетел и, меч обнажив над сражённым,
«Где же теперь тот храбрый Мезенций — сказал он — где сила
Неукротимого духа?» А витязь тирренский, очнувшись,
К небу взглянул и, вдохнув живительный воздух, собрался
С духом и так говорит: «о, горький враг, для чего ты
Речью терзаешь меня и смертью грозишь мне? В убийстве
Нет преступленья твоём: для того и пришёл я на битву;
И не делал с тобой обо мне мой Лавз договоров.
Еслижь врагам побеждённым возможно оказывать милость,
Именем милости этой прошу одного я: пусть труп мой
Будет землёю покрыт. Я знаю, меня окружает
Ненависть многих врагов; защити же от яростной злобы
Тело моё и с сыном несчастным дай мне могилу!»
Так говоря, он в горло булат ожидаемый принял
И на доспехи душу пролил с потоками крови.